Туссентские каникулы

Дверь спальни едва слышно скрипнула, и Иан, дернувшись, сел в постели. Деревянная створка, которую отец, ложась спать, теперь непременно запирал, открывалась медленно, будто нехотя, издавая тонкий, режущий слух, неприятный до зубной боли звук. Мальчик смотрел, не в силах пошевелиться. Они никого не ждали – папа должен был вернуться только через несколько дней, а, если это был грабитель, то почему не влез в окно? Маленький эльф попытался пошевелиться, повернуться к спавшему рядом отцу, позвать его, но его словно парализовало. Дверь продолжала открываться, и через пару мгновений Иан увидел, как в расширяющемся темном проеме черным абрисом обрисовалась незнакомая тощая фигура – длинная, будто специально вытянутая вверх, угловатая и какая-то изломанная – одно плечо было выше другого, руки с острыми длинными пальцами свисали вдоль туловища, как если бы незнакомец был не в силах их поднять, а вокруг головы будто вилась стая мелких мошек, похожая на редкую темную взвесь. Откуда-то издалека, может, с улицы, может, из соседней комнаты, сейчас пустующей, доносилась едва различимая мелодия – плавная и монотонная, высокая, проникающая под кожу, как яд. Странное существо двинулось – изломанным резким рывком, правое плечо поднялось выше, левое опало, одна рука выбросилась вперед, взвесь вокруг головы дрогнула, на миг распавшись, и Иан увидел незнакомое, чуть улыбающееся, приветливое, открытое лицо, будто поглощенное этой тьмой. Мальчик все же смог повернуть голову, хотя на мгновение упускать существо из вида ему стало мучительно, обескураживающе страшно – еще одна секунда, и оно возникнет совсем рядом с кроватью, надвинется, захватит, утопит во мгле. Отец лежал на соседней подушке совершенно неподвижный. Его лицо казалось осунувшимся, каким-то облезлым, желтоватая кожа туго обтягивала скулы и лоб, губы, окруженные багряными кровоподтеками, запали, будто под ними не было зубов, шрам вился по щеке теперь до самой шеи, пересекая острый подбородок. И в следующий миг Иан заметил самое страшное – верхняя половина черепа отца была снята руками неведомого профессора, и из открытой, как надрезанный сверху плод, головы медленно, лениво, вытекала отвратительная бурая жижа, подернутая темной трепещущей взвесью мелких мошек. Музыка из соседней комнаты заиграла громче, а Иан наконец смог закричать. Он проснулся от того, что кто-то тряс его, а испуганный голос отца, пробиваясь сквозь кошмарную хмарь, звал и звал его. Иан отчаянно подался вперед, оказался в крепких, теплых объятиях знакомых пахнущих вереском и мхом рук, и только после этого смог открыть глаза. Он все еще был в спальне, и в окна пробивался холодный зимний рассвет. Отец, чуть дрожа, прижимал его к себе и гладил по волосам. Иан слышал, как колотится его сердце, сбивается дыхание, и смог пошевелиться, прижаться плотнее. - Это сон,- твердил взволнованный шепот,- только сон, все прошло. Иан отстранился и встретился глазами со взглядом отца. Тот был растрепанным, бледным до прозрачной синевы, но совершенно точно – живым, и голова его была совершенно цела под облаком спутанных черных волос, лишь немного напоминавших ужасную взвесь из кошмара. - Папа,- мальчик моргнул и обмяк в его руках. - Я здесь,- заверил его отец,- я с тобой, все хорошо. - Я видел…- Иан болезненно сглотнул. Во рту стоял неприятный кисловатый привкус, будто его снова только что вырвало, а к телу начал подбираться извечный рассветный холод. - Все закончилось, мой мальчик,- продолжал отец, будто забыл все другие слова,- я здесь. Иан сидел за столом, закутанный в шерстяное колючее одеяло, и следил за тем, как отец разводит огонь в маленькой кухонной печи. Немного отсыревшие дрова никак не хотели разгораться, и Иорвет тихо ругался под нос, время от времени бросая взгляды на мальчика, будто боялся, что тот того и гляди исчезнет или снова начнет вопить. Теперь, когда комната вокруг была такой знакомой, а запах древесного дыма – таким понятным и нормальным, Иану даже стало немного стыдно за себя. Кошмары мучали его и раньше – если в жизни происходило что-то плохое, он часто просыпался в их липкой паутине, но всегда мог легко сбросить ее, осознавая, что граница сна пройдена, и реальность представала приятней и красочней, чем всегда. Но в том сне было что-то неуловимо, непонятно настоящее, будто перед Ианом приоткрыли завесу какой-то страшной тайны, которую он совершенно не хотел узнавать. Огонь наконец разгорелся, и отец поставил греться большую кружку с молоком. Потом подошел к столу, сел рядом с Ианом и обнял его поверх одеяла. На эльфе была только длинная льняная рубаха, в которой он обычно спал, и высокие сапоги – первое, что попалось под руку, когда он выносил мальчика из спальни, но отец, казалось, совершенно не испытывал холода. - Мед закончился,- сказал он виновато,- но есть вчерашний пирог с рыбой – хочешь? Иан отрицательно покачал головой. - Я в порядке,- он лукавил – совсем немножко, но вид напуганного отца заставил его собраться поскорее,- просто плохой сон приснился. - Это я виноват,- отец покачал головой и прижал его к себе плотнее, колючее одеяло кусаче терлось о шею, но Иану это прикосновение шло только на пользу. Все это – и шерстяные колючки, и объятия отца, и запах молока и горящих дров – складывались в умиротворяющую реальность, из которой ему очень не хотелось больше выпадать. - И вовсе ты не виноват,- покачал Иан головой, вдыхая едва уловимый запах леса от папиных рук – странно, что его кожа всегда так пахла, хотя в лесу отец бывал очень редко,- ты же не знал, что я увижу. А я был на задании, и должен был… - Ничего ты был не должен! – отец выпалил это почти раздраженно, но Иан понимал, что злится эльф вовсе не на сына,- не надо было заставлять тебя шпионить за этими проклятыми учеными. А если бы ты заразился? Да я бы тогда… - Папа,- становилось непонятно, кто кого успокаивал, но Иан знал, что, если отец чего и боялся в жизни, то это навредить мальчику, и приходилось доказывать ему, что маленький эльф был не сахарным, и не мог растаять от первого же дождя. Молоко наконец нагрелось, и отец поставил перед Ианом кружку, снова сел вплотную, но прижимать к себе, как плачущего младенца, перестал. - Поиграй мне? – неожиданно попросил Иан – в его ушах все еще дальним отголоском звучала пугающая монотонная мелодия из сна, и ее нужно было вымыть из головы, также, как кислый привкус – теплым молоком. Отец немного помедлил в нерешительности, будто боялся оставить Иана одного, пока сходит за флейтой. - Давай я лучше спою? – предложил он наконец,- а сыграем потом – вдвоем, ты давно не практиковался. Такой компромисс был даже лучше, и Иан с готовностью кивнул. Пение отца было его самым первым воспоминанием. Иан не смог бы точно сказать, сколько ему было лет тогда, что происходило вокруг, и о чем была песня, но всякий раз, когда он слышал тихую колыбельную, память пробуждала в нем теплые и сладкие, как молоко с медом, чувства. Потом, становясь старше, мальчик погружался в них, когда болел или никак не мог заснуть. Даже в те ужасные ночи, когда он лежал в руках отца, проклятый и умирающий, единственным, что Иан запомнил, была эта песня. Пусть говорили, что его спасла незнакомая белокурая чародейка, или, может, Геральт, приведший ее, сам мальчик был убежден – именно колыбельная отца заставила его уцепиться за уплывающую, как утренний туман, жизнь. Стоя на пороге ничто, не помня себя, готовый перешагнуть последнюю грань, где не было ни боли, ни жара, ни вкуса крови во рту, Иан смог развернуться и побежать в другую сторону, и песня вела его, не давая заблудиться во тьме. И нынешняя мгла, явившаяся ему во сне, была сродни той, от которой он однажды спасся. Отец пел негромко, снова обняв Иана и чуть раскачиваясь, будто надеясь его убаюкать. Слова у песни были простыми, даже немного нелепыми, но мальчик никогда не вслушивался в их смысл, слыша голос, позволяя мелодии обволакивать себя, как тепло обволакивало тело, когда в холодной комнате прячешься под одеяло. За окнами кухни разгорался рассвет. День обещал быть морозным и ясным, и комната медленно заполнялась чуть полинялым белесым светом. В первых лучах плясали пылинки, огонь в печке трещал и плевался искрами, нехотя облизывая сырые дрова. На молоке застывала морщинистая пленочка, и Иан вдруг понял, что начинает клевать носом, хотя до этого искренне считал, что еще несколько ночей не сможет и не захочет сомкнуть глаз. Отец пел, и его голос вплетался в танец пылинок, в треск огня, в ширящееся зимнее утро. - Я немножко посплю,- пробормотал Иан, наконец сдаваясь и закрывая глаза,- только ты не уходи. - Я никуда не уйду,- шепотом пообещал отец,- ни за что. Две следующих ночи прошли почти спокойно. Иану снова снились неприятные сны, но на этот раз он успевал проснуться до того, как своими криками перепугать отца до полусмерти. Черное существо с длинным изломанным телом больше не возвращалось, и кошмары свелись к тому, что Иан спускался вниз, в комнату, где Шани и маленький профессор вскрывали мертвое тело, но в последний раз события повернулись совершенно нелепым образом – пройдя по знакомому пути, Иан увидел, как, сидя на столе, госпожа Йеннифер выговаривает Шани, что нельзя прятать чужие мозги за пазуху – можно испачкаться и приманить хищников. Над этим Иану оставалось только посмеяться. Все эти дни Иан и Иорвет редко выходили из дома – только до ближайшей корчмы, чтобы обновить запасы еды. На улице было холодно и почти постоянно шел снег. Отец отлучился лишь один раз – потратил последние оставленные папой деньги на новую куртку для Иана. Протягивая сыну сверток, Иорвет едва не светился от гордости – мальчик давно его таким не видел. Было похоже, что отец лично сшил ту куртку или, как минимум, снял ее с поверженного врага. - Надеюсь, подойдет,- сказал он, отступая на полшага, когда Иан принял из его рук сверток. По мнению мальчика, и старая куртка была ничем не плоха – ну, подумаешь, пятно от пирога плохо отстиралось, его было почти не видно, если не присматриваться внимательно. В свертке обнаружился, впрочем, настоящий шедевр швейной мысли. Иан осторожно поднял новую куртку в руках, чтобы получше ее разглядеть прежде, чем примерить. Она была сшита из красивой матовой ткани глубокого зеленого цвета, а изнутри оказалась утеплена гладким коротким мехом – такая же оторочка обнаруживалась и на воротнике и манжетах. Странным образом, обновка, казалось, почти ничего не весила, и, когда Иан влез в нее, села на него, как вторая кожа. Мальчик покрутился, поднял и опустил руки, огладил мягкий черный воротник – зимняя одежда обычно очень ему мешала, в ней было толком никуда не залезть, бегать было тяжело, стрелять из лука или карабкаться на стену – почти невозможно. Но эта куртка была словно создана для такого отчаянного приключенца, как Иан. Он легко мог представить, как, одетый в нее, следит за самыми опасными преступниками Севера, потом гонится за ними, вскочив на верную лошадь, вступает в драку или отстреливается, сидя не ветви дерева. - Вот это да! – заявил он, с восторгом глядя на отца,- ты где ее раздобыл? Иорвет сделал таинственное лицо. - Не только у твоего отца обнаружились полезные знакомства в городе,- заявил он, и Иану в это очень сложно было поверить. - Мастер Лютик помог? – уточнил он. Отец недовольно поморщился. - Ты становишься слишком сообразительным, мой мальчик,- сообщил он прохладно,- давай, снимай ее, и помоги мне прибраться. Твой папа возвращается завтра – не хочу, чтобы он решил, что мы не в состоянии поддержать чистоту в таком крохотном жилище. Мы ведь не какие-то лесные оборванцы, правда? Хотя даже когда я жил в лесу, в моих вещах всегда был порядок. Иан с готовностью выпрямился, хотя снимать с себя теплую удобную куртку, с которой он за считанные минуты успел почти сродниться, совершенно не хотелось. Но в натопленной кухне в ней и правда становилось жарковато. - А правда, что у тебя была своя пещера в лесу? – спросил Иан, берясь за кусок полотна, чтобы стереть пыль и сажу с подоконников,- и что ее охранял главоглаз? - Чистая правда,- подтвердил отец, работая большой метлой, которую он неизвестно где раздобыл,- Того главоглаза звали Вернон Роше, и я кормил его накерами. Иан удивленно покосился на отца, тот перехватил его взгляд и рассмеялся, но заявлять, что это была шутка, не стал, а Иан не решился уточнить. У него никогда не было вопросов о том, как его родители сошлись – он слышал истории о взаимном преследовании и отгремевшей войне, о том, как папа спас отца, и как они вместе нашли Иана в таверне со смешным названием «Семь котов», а потом зажили, судя по всему, долго и счастливо. Но чем старше и внимательней он становился, тем отчетливей понимал – их семья далека от обычной, и любовь родителей была скорее каким-то магическим исключением из нормальных законов мира. Они не должны бы были сойтись, повернись судьба так, как было задумано, они либо вовсе не встретились бы, либо один убил другого рано или поздно. Оказываясь вместе со своими эльфами в людных местах, папа всегда представлял Иана, как своего сына, а Иорвету позволял представляться самому, хотя только слепой бы не разглядел сходства между маленьким эльфом и большим. Люди слепы к таким вещам – часто говорил отец, но Иану верилось в это с трудом. Родители сыграли свадьбу, и мальчик знал, что это значит, люди, с которыми он встречался, говорили о своих близких «моя жена» или «мой муж», не смущаясь и не скрывая этого, даже гордясь. Но ни отец, ни папа, никому, кроме хорошо знакомых, вроде Геральта или мастера Лютика, не представляли друг друга «мой муж», хотя свадьба, вроде как, давала им на это право. Хотя Иану и не приходилось видеть других пар, где бы оба были мужьями, для него в этом не было ничего необычного – родители целовались, обнимались, спали в одной кровати – в общем, делали все то, что должны делать влюбленные, о которых Иан знал из книг и из жизни. Но ни разу он не видел, чтобы отец позволил себя обнять и поцеловать на людях. Они даже за руки никогда не держались, и от этого Иану становилось почему-то очень обидно. На то, чтобы выразить свою любовь к нему, наедине или публично, родители никогда не скупились. Но друг другу словно становились чужими, стоило появиться хотя бы одному свидетелю. Но задавать вопросы Иан не решался. Он догадывался, что рано или поздно все поймет – сам или с чьих-то слов, но пока этот момент еще не настал. - Помнишь,- все же решился спросить Иан, когда они с отцом вместе распаковывали свои скудные пожитки и раскладывали их по местам в спальне,- папа сказал, что лучше бы ты был женщиной? Что тогда вы бы заключили брак, и после считались бы семьей. А раз ты не женщина, вы не семья? Отец, расправлявший в этот момент одну из рубах папы, глянул на него через плечо и в первые несколько секунд молчал, будто подбирал верные слова. - По человеческим законам – нет,- наконец ответил он. - А по эльфским? – уточнил мальчик. На этот раз отец молчал еще дольше. - Тем более,- наконец отозвался он, отвернувшись, и в тоне его Иан расслышал глубокую, плохо скрываемую горечь. Маленький эльф почувствовал, что становится на скользкую, опасную тропу, и вот-вот отец перестанет с ним разговаривать, закроется или сменит тему, но отступать ему очень уж не хотелось. - Будь кто-то из нас женщиной,- внезапно заговорил отец без лишних толчков, продолжая заботливо развешивать папину одежду,- мы могли бы отправиться в храм или в ратушу, получить бумаги, подтверждающие, что мы – муж и жена. Тогда нам хватило бы одной подорожной грамоты на всех, а, если бы кто-то из нас умер, второй получил бы его имущество по наследству безо всяких вопросов. Кроме того, рано или поздно, у нас мог бы появиться общий ребенок – пусть полукровка, но кровь и плоть нас обоих. И он бы считался законнорождённым. Вот, в сущности, и вся разница,- на последней фразе голос отца вдруг зазвенел, взвился, но тут же опал, как пенка на молоке, снятом с огня,- Но мы не королевские особы, имущества у нас нет, да и умирать никто пока не собирается, так что это все совершенно не важно. Ну и, конечно, нам не нужны другие дети, кроме тебя, Иан. Иан задумчиво кивнул. Отец пытался говорить легкомысленно, с улыбкой, но отчего-то в нем все равно чувствовалась какая-то невысказанная досада, словно жизнь несправедливо обделила его в чем-то, чего он и сам толком не хотел, но с потерей никак не мог примириться. - Я – незаконнорожденный? – спросил Иан, хотя ответ на этот вопрос его не слишком волновал, ему просто вдруг стало любопытно. - Как и я,- ответил Иорвет и наконец повернулся к нему – с улыбкой,- как и твой папа. И он до сих пор звереет, когда слышит слово «ублюдок». Но, как видишь, никому из нас с этим живется не хуже. Вернон не знал своего отца, я своего – знал, но до меня и моей матери ему не было никакого дела. А у тебя, так вышло, нашлось целых два отца, и оба они жизнь готовы положить, лишь бы ты был счастлив. Иорвет снова отвернулся, а Иан некоторое время молча смотрел ему в спину, видел, как тот передернул плечами, когда разбор вещей дошел до папиного белья и каких-то дорожных принадлежностей. - Папа,- тихо позвал Иан, и отец замер, не оборачиваясь. Слова вертелись на языке – такие простые, понятные, как строки той самой колыбельной, и мальчик вдруг ощутил, что просто не может не высказать их вслух, пусть даже в них не было никакой необходимости,- я люблю тебя. И папу тоже. Больше всех-всех на свете. Отец стоял неподвижно несколько секунд, и Иану даже начало казаться, что он сболтнул лишнего, выдал что-то не то, что еще больше расстроило эльфа. Но тот наконец аккуратно отложил какой-то бархатный чехол, повернулся и подошел к мальчику вплотную. Медленно опустился перед ним на одно колено и в следующий миг притянул Иана к себе и прижал так сильно, что мальчик невольно крякнул от неожиданности. Объятие длилось почти целую минуту, и маленький эльф боялся шелохнуться, боялся все испортить. Иорвет отпустил его и снова поднялся на ноги – Иан заметил, как он быстро обмахнул ладонью заблестевший от влаги глаз. - Давай быстрее заканчивать и спать,- скомандовал он,- встать нужно до рассвета, чтобы купить хлеба, пока он еще горячий. Утром, однако, отец не стал его будить, и, когда Иан проснулся – после целой ночи безо всяких дурных снов – он обнаружил соседнюю половину кровати пустой и уже остывшей. В кухне кто-то разговаривал, и, узнав голос, мальчик вылетел из постели, как стрела с тугой тетивы. Папа, одетый в теплый дорожный сюртук невзрачного черно-серого цвета, сидел за столом и поглощал из большой миски кашу так быстро, словно не ел до этого несколько дней подряд. - Будет смешно, если бравый Вернон Роше погибнет, поперхнувшись овсянкой,- ехидно заметил отец от печки, на которой закипал большой жестяной чайник, но Иан видел, какую нежную и какую-то вроде даже жадную улыбку спрятал эльф под своим ехидством. - Папочка! – анализировать больше не хотелось, и Иан ринулся через кухню к человеку. Тот отложил ложку в сторону, и позволил мальчику повиснуть у себя на шее. - Ну-ну,- папа на миг крепко прижал его к себе,- меня всего неделю не было, а ты уже вымахал почти с меня ростом. - Неправда! – рассмеялся Иан, и не стал вслух уточнять, что соскучился так, будто папа не возвращался несколько месяцев, и мальчик почти позабыл его лицо. - Это и есть тот шкет, о котором я столько слышал? – раздался с другого конца стола незнакомый голос, и мальчик, наконец вынырнув из объятий, оглянулся. На скамье над почти нетронутой миской с кашей сидел совершенно лысый щуплый человек со странной круглой стекляшкой на одном глазу, и внимательно разглядывал маленького эльфа. Иан отстранился от папы, враз смутившись своего детского порыва, встал и церемонно поклонился незнакомцу – раз его впустили в дом, значит, он не был чужим, а, раз слышал об Иане – значит, родители ему доверяли. - Доброе утро,- сказал мальчик,- я – Иан аэп Иорвет. Человек поднял редкие, пробитые сединой брови – стекляшка в его глазу опасно дернулась, собираясь вот-вот нырнуть в дымящуюся овсянку. - Надо же какой вежливый,- заметил незнакомец,- ну что ж, милсдарь, будем знакомы, меня зовут Бернард Дукат, хрен знает, чей сын. А вы, как я понимаю, тут главный. Иан смутился еще сильнее. Человек, хоть и улыбался, но смотрел на него так прямо и пристально, словно надеялся подловить мальчика на какой-нибудь оплошности и высмеять при всех. - Прекрати пугать ребенка, глупый человек,- на Старшей речи проговорил Иорвет совершенно беззлобно, и лысый глянул в его сторону. - Что он там щебечет, Вернон? – осведомился он у папы, тот громко фыркнул. - Он сказал, если будешь материться при нашем сыне, он твою жопу медом обмажет и на муравейник посадит,- ответил он. Лысый рассмеялся. - Придется подождать до весны,- ответил он,- да и за кого вы меня принимаете, что я, отморозок, сука, какой-то? - Да и мед на тебя тратить я не стал бы,- надменно бросил Иорвет,- Вернон, хочешь еще каши? Папа отрицательно покачал головой, а Иан, немного расслабившись, сел рядом с ним за стол и дождался собственной порции овсянки. Он не знал, купил ли ее отец в ближайшей корчме или приготовил сам, но каша была очень пересолена, и похожа скорее на морскую медузу, чем на еду. Оставалось только удивляться, из каких соображений папа смел ее со своей тарелки с таким энтузиазмом – может, сильно проголодался? - Так вот я и говорю,- больше не глядя на Иана, продолжал человек, назвавшийся Бернардом Дукатом,- слухи в Новиграде ходят один другого краше. Кто-то говорит, королева наша заключает тайные союзы с кем-то из магов, а то и оставшихся ведьмаков вербует, как в свое время ее папаша, пусть ему на том свете не икается. Другие талдычат, что помолвку с нильфгаардским шпингалетом вот-вот разорвут, а Анаис выскочит замуж за Хьялмара Скеллигского. Вроде как, он зачастил к ней – в том числе и в спальню, и скоро уже будет слишком хорошо заметно, как плодотворно они там общаются. - Какая чушь,- возмущенно вставил папа. - Чушь – не чушь, а девица наша уже давно не та милая малышка, которую ты на коленке качал, мой мальчик,- заметил Бернард,- а Хьялмар и правда к ней захаживал. Не знаю, расчехлял ли свой топор, но уверен, добрый дядюшка Эмгыр об этих визитах нихрена не знает. - Ну конечно,- ядовито улыбнулся Иорвет. Он наконец тоже сел за стол – так близко с папе, что еще немного, и на колени бы ему взобрался,- Эмгыр имеет своих шпионов везде, но только не в спальне своей главной союзницы. Ни за что в это не поверю. - Так или иначе,- лицо лысого стало серьезным,- ты можешь попасть в сложную ситуацию, Роше. Если королева решится на союз со Скеллиге – любого рода, хоть военный, хоть брачный, хоть добрачный – договору с Нильфгаардом конец. А ты, спешу тебе напомнить, теперь работаешь на Императора. Папа сурово сдвинул брови, но крыть ему, очевидно, было нечем. - Стоило дать пташке почувствовать свободу, она тут же пошла вразнос,- усмехнулся Иорвет – его складывающаяся ситуация, казалось, только забавляла. Иан краем глаза заметил, как рука отца нырнула под стол, и папа слегка дернулся и вроде даже задышал чаще. – Что ж, если Анаис и правда была так глупа, что пустила в свою постель этого островитянина, думаю, добрый папочка сможет ее образумить, она ненадолго скроется от глаз народа, потом вернется к старым союзам и договоренностям, а несчастный плод этой порочной связи Вернон заберет себе. - Заткнись ты,- голос папы звучал глухо, а взгляд стал каким-то рассеянным и пустым – Иан даже испугался, что человек вот-вот потеряет сознание. - Какая ж ты гадина ядовитая,- покачал головой Бернард, и Иан почувствовал, как в нем закипает возмущение – никому не было позволено оскорблять его отца. Но Иорвет лишь рассмеялся. - Я знаю эту девчонку с тех пор, как она висла у Вернона на ноге и вышвыривала всех своих кукол, а потом требовала, чтобы ей принесли меч,- сказал он неожиданно серьезно,- и пусть она никогда не вызывала во мне особой симпатии, да и о ее способностях я не самого высокого мнения. Но я точно знаю одно – ее воспитал Вернон. А это значит, что для нее важнее всего – судьба этой гребанной Темерии, и во имя своих ежесекундных желаний, Анаис ни за что не уничтожит то, что создавалось годами во благо ее страны. Над столом повисла неловкая тишина. Наконец Бернард отодвинул от себя едва тронутую миску с кашей и откашлялся. - Ну ладно, спасибо за гостеприимство, но у меня еще дела в городе,- сказал он, поднимаясь из-за стола. Блеснула круглая стекляшка в глазу, и человек улыбнулся Иану,- ну что, шкет, составишь мне компанию? Мальчик удивленно моргнул и неуверенно посмотрел на родителей. Те все еще сидели, едва не впечатавшись друг в друга. Рука отца плавно водила взад-вперед под столом, а папино лицо было таким сосредоточенным, словно он в уме решал сложные математические задачи. - Тебе полезно прогуляться, Иан,- уверенно сказал отец,- возвращайтесь к обеду. Это было очень странно, но мальчик решил не спорить. Странный человек не выглядел злым или коварным, и родители, судя по всему, совсем не возражали, чтобы он взял Иана на прогулку. А мальчику, честно признаться, порядком надоело сидеть дома. Потому он не нашел ни единой причины отказаться. - Сперва,- сказал Бернард, когда они вышли на звенящую от мороза улицу,- мы с тобой зайдем в ближайшую корчму и позавтракаем. Папаша твой, конечно, золото, а не эльф, но готовит просто отвратительно. Иан наморщил нос, но вынужден был согласиться – соленый привкус каши все еще стоял у него во рту. Бернард шагал по улице уверенным быстрым шагом, не оборачиваясь по сторонам и ни разу не спутав поворот – будто родился и полжизни прожил в Оксенфурте. Иан не успел так хорошо изучить расположение улиц, и потому сейчас следовал за человеком с большим любопытством. Путь до «Алхимии» они срезали почти вдвое, пройдя по узкому проходу между домами, а потом свернув в подворотню. Хозяйка корчмы уже хорошо знала Иана, хотя они с отцом заходили сюда вместе всего пару раз. Однако, завидев маленького эльфа в новой компании, она заметно напряглась и встретила Бернарда неожиданно суровым взглядом. - Не волнуйся, милая,- улыбнулся ей человек,- этого малыша я не украл. А тебе, кстати, пламенный привет от Ганса. Он просил передать, что заедет в конце недели, и чтобы ты была готова. Иан не понял, почему лицо доброй трактирщицы, всегда добавлявшей к их заказу несколько сладких, пусть и немного сморщенных яблок, вдруг так разительно переменилось. Она побледнела, закусила губу, потом медленно кивнула. Когда Бернард и маленький эльф уселись наконец за стол, обслуживала их хозяйка, не поднимая головы и не задерживая взгляда на человеке. - Что вы ей сказали? – наклонившись немного вперед, спросил Иан,- зачем вы ее расстроили? Она хорошая. - Эх, малыш,- покачал головой Бернард,- так странно, что ты вырос таким доверчивым у таких родителей. То, что человек мило улыбается и приносит тебе лишний кусок пирога бесплатно, не делает его хорошим. А эта мазель прекрасно знает, о чем я говорю. Слова его ничуть не убедили Иана, и он продолжал украдкой поглядывать на трактирщицу, и это не укрылось от пронзительных глаз Бернарда. И когда, позавтракав, они вместе вышли на улицу, человек сказал, улыбаясь: - Представляю, каким злодеем я кажусь в твоих глазах, малыш. Иан покачал головой, хотя, в сущности, мысли его примерно к этому и сводились. Он никак не мог понять – почему родители так легко отпустили его с этим непонятным, подозрительным незнакомцем, появившимся в их доме словно из ниоткуда. Даже не так – отец, казалось, готов был чуть ли не вытолкать мальчика на улицу вместе с этим человеком. Это было почти обидно – после того, как целую неделю они прожили только вдвоем и даже обзавелись общим секретом. - Я знал твоего папу, когда он был еще совсем зеленый и болтался на побегушках у короля Фольтеста,- человек чуть замедлил шаг, и теперь они с мальчиком неторопливо шли бок о бок в сторону Третогорских ворот,- и я тогда готов был поспорить, что он сдохнет в первых рядах, если не от усердия, так от упрямства. В Темерской армии не было никого, более отбитого, чем он, а я тогда служил уже достаточно долго, чтобы в этом понимать. Но он, сука, удивил меня. Что бы с ним ни происходило, как бы ни била его судьба по башке, он всегда выходил сухим из воды, раз за разом, и в какой-то момент мне стало интересно, когда удача наконец откажет ему, и все пойдет для него по пизде. - По… чему? – неуверенно переспросил Иан. Он вообще не очень понимал, зачем Бернард ударился в эти воспоминания, хотя слушать истории про папины приключения было, конечно, очень интересно. - Прахом пошло,- пояснил Бернард,- И представь себе, малыш, этого никак не происходило. Даже смерть долбанного Фольтеста и поражение в ебанной войне его не сломили. Когда сам я нырнул в бутылку с головой, он продолжал барахтаться и не просто выживать, а, сука, идти к цели, которая всем разумным людям казалась глупой и безнадежной. И я восхищался им. Я никогда ему не рассказывал, но ведь именно из-за твоего папы я решил, что пора завязывать жалеть себя и топиться в водке. И я встал и сражался за Темерию, мать ее так, как не сражался даже в молодости, пока был глупым и борзым, как твой папаша. Иан слушал, едва замечая, как они подошли к воротам, прошли внутренний пост, потом внешний, и наконец оказались на заснеженной дороге, ведущей в сторону безмолвно-белого леса за городскими стенами. - А потом я узнал, что Вернон, сука, Роше связался с каким-то эльфским оборванцем. – Бернард зло сплюнул себе под ноги,- ты себе не представляешь, малыш, как я, блядь, был зол на него. Мне казалось, он весь успех операции поставил под угрозу из-за своей прихоти. Что регент королевы Темерии не просто выставит себя на посмешище, приведя во дворец вместо нормальной жены полузаморенного эльфского выродка, он навлечет на себя настоящий народный гнев. Но вот странность – после войны всем было совершенно насрать, кто с кем спит, кто на ком женится, и кто кого приводит в дом. Темерия была в такой глубокой жопе, что на Вернонова эльфа никто и внимания не обратил. Ну подумаешь, прикормил регент какого-то бывшего бунтаря, пригрел вместе с ребенком – кого это ебет, пока в стране такой голод и разруха? И неважно, что случилось с твоим папашей дальше – я точно знал, что он сам во всем виноват, и эта его ненормальная связь с эльфом – никого в Темерии не волнует и никого не касается. - Почему вы мне это рассказываете? – наконец отважился спросить Иан. Он успел оглядеться по сторонам и понять, что они уже довольно далеко ушли от города, и теперь линия леса стремительно приближалась. - А потому, малыш, что ты спросил, зачем я обидел ту добрую женщину,- подмигнул Бернард сквозь свою стекляшку,- я к этому и веду. Ты знал, что еще до твоего рождения здесь, в Оксенфурте, дня не проходило, чтобы на площади или у городских ворот не сожгли очередного эльфа? Ни за что, просто так – за форму его ушей или красивую рожу? Иан сглотнул, оглянулся к городу, высившемуся над гладью замерзшей реки, красивому, как на картинке, и кивнул. - Мою маму чуть не сожгли однажды,- прошептал он, часто моргая, стараясь согнать с глаз странную белесую пелену. – я тогда еще не родился. - Их бывший король – Радовид – прививал людям не просто страх перед нелюдями или какую-то зависть к их долголетию и симпатичной внешности,- безжалостно продолжал Бернард,- он заставлял их испытывать настоящую ненависть, а ненависть очень сложно изгнать из человеческого сердца, малыш. Куда сложнее, чем страх или зависть. И как бы сейчас королева Адда ни старалась отбелить собственную репутацию и заставить реданцев жить бок о бок с эльфами, прошло слишком мало времени, чтобы это сработало. А что до той трактирщицы,- он хмыкнул и снова быстро глянул на мальчика,- ее папаша был из Церкви Вечного Огня, и в подвале этой Алхимии собирается своего рода… кружок по интересам. Они не делают ничего плохого – жгут по охапке свечей и обсуждают, как ненавидят эльфов, но это лишь один очаг Вечного Огня, и у Адды с Филиппой не хватит воды, чтобы затушить их все. - А кто такой Ганс? – растерянно переспросил Иан. История, рассказанная Бернардом, подавляла его. Казалось бы, к этому моменту мальчик успел много чего повидать, узнать и даже испытать на собственном опыте, но с ненавистью, такой огромной и бессмысленной, он сталкивался впервые. Значит, подавая им с отцом еду, добрая улыбчивая трактирщица ненавидела их, проклинала про себя? Но почему? За что? - Ганс – это один из тех, кто крышует их собрания,- ответил, меж тем, Бернард,- а еще – мой агент. Я со своей стороны стараюсь следить за деятельностью этих кружков. Мало ли что. А мы, кстати, пришли. Ты должен будешь помочь мне в одном деле, которое, конечно, останется между нами, усек? Иан удивленно огляделся. С заснеженного тракта они свернули сперва в небольшую льдистую рощицу, а теперь вышли на широкую открытую поляну, посреди которой поднимались к нему полуобрушенные, скованные льдом белые мраморные стены. Сложно было разобрать, чем это строение было, пока его не разрушили, но каким-то странным внутренним чутьем Иан почувствовал, как от земли под его ногами поднимается, как пар от болот, магия, родственная его собственной природе. Он невольно поежился, посмотрел на спутника. - Вы – тоже шпион? – спросил он тихо-тихо, и Бернард улыбнулся – немного снисходительно. - Я – помощник королевы Анаис по части, скажем так… особенно деликатных вопросов,- ответил он,- теперь понимаешь, почему все, что произойдет здесь, должно остаться в тайне? Иан решительно кивнул – он снова оказывался втянут в важные, совершенно взрослые дела, и сам прекрасно понимал, что даже родителям рассказывать об этом не стоит – особенно после того, как отца напугали кошмары мальчика. После очередного приключения родители непременно отправили бы его обратно в Туссент, признав правоту госпожи Йеннифер. - Я никому не скажу,- уверенно сказал маленький эльф. Бернард похлопал его по плечу, потом недовольно огляделся. - И где этот хрен,- пробормотал он,- снова опаздывает, курва. Шелеста шагов никто из них не услышал до того момента, как высокая тонкая фигура выплыла перед ними из белого снежного марева, и Иан едва не вскрикнул от неожиданности. Это был Эренваль, тот самый рыбоглазый эльф, с которым они с отцом встретились в университете. Белокурая голова пряталась под глубоким светлым капюшоном, почти сливающимся с окружающей снежной белизной. Водянистые глаза пробежались по лицу Бернарда, а потом уперлись в Иана, и высокий эльф тихо рассмеялся. - О, этого просто не может быть,- заявил он,- это снова ты, маленький Иорвет. Похоже, ты решил меня преследовать. Иан посмотрел на Эренваля прямо и смело, но от того, чтобы дать ему достойный отпор, мальчика отвлек Бернард. - Что он такое сказал? – спросил он раздраженно, и Иан вдруг вспомнил, что его спутник не понимает Старшей речи. - Он меня узнал, - пояснил Бернарду мальчик,- мы уже встречались несколько дней назад. - Прекрасно,- человек теперь снова пристально смотрел на белокурого эльфа, но обращался явно к Иану,- скажи этому павлину, что я жду от него доклада о последних событиях по всей форме и в письменном виде, чтоб ему, сука, пусто было. Иан перевел взгляд с Бернарда на Эренваля, потом принялся неуверенно переводить, опуская все лишнее в речи человека. Эльф слушал его, и постепенно губы его, и без того почти бескровно-тонкие, поджимались в почти незаметную линию. - Скажи этому мерзкому человеку, что я работаю не на него, а на принцессу Зираэль,- процедил Эренваль наконец,- и, что, если он хочет получить доклад, пусть покажет приказ, подписанный ее рукой и скрепленный ее печатью. Я пришел сюда не затем, чтобы созерцать его гадкую рожу. Мне передали, у Зираэль есть для меня послание. Где оно? Иан снова терпеливо перевел, стараясь передать суть, но не тон – Эренваль прекрасно справлялся с этим и самостоятельно. Бернард фыркнул. - Вот тварь остроухая,- выдал он, мило улыбнувшись Эренвалю в глаза,- ну ладно, скажи, что принцесса Цирилла хочет, чтобы он любым способом проник на переговоры безумной Стрыги и ее малютки-сестры. Они запланированы на исходе этого месяца. А приказ с печатью может у меня в заднице поискать, вдруг найдет. Иан перевел все, кроме финального пассажа про задницу, но Эренваль все равно недовольно скривился. Он посмотрел прямо в глаза человеку и выдал фразу, которую Иан не стал бы произносить вслух, даже если бы перевод Бернарду требовался – мальчик был для этого слишком хорошо воспитан. Однако, судя по всему, переговоры все же закончились удачно – Эренваль, еще раз обронив цветистую и очень неприличную фразу, растворился в белой поземке, а Бернард, проводив его взглядом, рассмеялся. - Вот ведь курва,- заявил он,- и угораздило меня на старости лет вляпаться в эдакое дерьмо. Сидел себе раньше по теплым корчмам, кушал куриный суп да выискивал, кого бы завербовать во славу Темерии. А теперь что – приходится любезничать с этими хуеплетами, сука, во славу хер знает чего. Иан ничего не ответил. Даже в своей новой куртке он успел замерзнуть, и ему уже очень хотелось домой. Прогулка с новым знакомым вышла очень уж странная, даже обескураживающая, и обо многом из того, о чем они говорили, Иану хотелось поразмыслить в одиночестве или спросить отца. - Идем домой, шкет, думаю, твои родители уже кончили,- Бернард неожиданно протянул ему руку,- спасибо тебе за помощь. Ты славно послужил своей родной Темерии. Иан ухватился за его холодную шершавую ладонь. Спрашивать, что именно кончили делать родители, он не стал, да и выяснять, что значил весь разговор с рыбоглазым – тоже. Что-то подсказывало маленькому эльфу, что правды от Бернарда он все равно не добьется. - Вот, что я хотел спросить,- снова заговорил человек, когда они снова вышли на дорогу,- почему этот головоногий назвал тебя Иорветом? Иан подозрительно покосился на спутника. - Вы же сказали, что не поняли, что он мне сказал,- заметил он осуждающе, и Бернард тихо рассмеялся. - Пусть это тоже останется между нами,- он снова подмигнул ему сквозь круглую стекляшку.