Когда ты понял, что все кончено, Не заметил ли ты, Что даже осенние листья Напоминают тебе цвет ее волос? Ноэль Харрисон - Ветряные мельницы вашего разума
Это был рассвет, не похожий ни на один другой. Небо было темно-серое, с черными облаками, закрывающими солнце. Дождь не прекращался со вчерашнего дня, и на улицах образовались большие мутные лужи. Трава была мокрой, и капли дождя сильно хлестали по окну. Звук был монотонным и стирал некоторые мысли, которые задерживались в ее голове. Она не спала. Она почти не помнила, как шла домой прошлой ночью. Она сидела в кресле у окна, глядя в изменившийся мир снаружи. На коленях у нее лежала фоторамка картинкой вверх. Она вспомнила ту ночь, когда показала ей это. Это было как будто целую жизнь назад. Эта жизнь ушла. Давно потеряна и забыта в этом темном, извращенном мире. — "Пророк" здесь, - голос дочери отвлек Андромеду от ее мыслей, и она подняла глаза. Тонкс стояла в дверях гостиной, только что из душа. Ее волосы были еще влажными. Она схватила газету, и Андромеда на мгновение подумала, действительно ли она хотела увидеть, что там написано. — Все плохо? — Хуже, чем мы думали.***
Поместье Блэков было ареной хаоса. На полу валялись пустые бутылки из-под медовухи и огневиски. Свечи сгорели, застывший воск свисал с полок, столов и люстр. С диванов были сброшены подушки, на полу спали случайные фигуры. В воздухе витал запах затхлого пота и алкоголя. Изящная усадьба стала жертвой торжеств, которые длились до восхода солнца. Те, кто были слишком пьяны, чтобы путешествовать, заснули прямо здесь, но теперь, когда стрелки часов указывали на почти одиннадцать часов утра, дом медленно оживал. Гермиона отодвинула от себя шелковые простыни и взглянула на свое обнаженное тело. Покрытая синяками, порезами и ссадинами, она вспомнила, как они с Беллатрисой и Нарциссой праздновали свою победу прошлой ночью. Она чувствовала, как теплые тела ее возлюбленных лежат рядом с ней. Рука Беллатрисы все еще обвивалась вокруг ее талии, а рука Нарциссы все еще в ее волосах. На их телах были те же следы страсти и похоти, а серебряная металлическая цепь все еще обвивалась вокруг запястья Нарциссы, где она привязывала ее к кровати ранее ночью. Красные пятна, оставленные свечным воском, гордо лежали на спине Беллатрисы. Ее взгляд упал на газету, появившуюся в конце кровати, и Гермиона села, убрала прядь непослушных волос с лица и наклонилась, чтобы поднять бумагу. Первая страница была напечатана большими жирными черными буквами. МИНИСТР НАЗНАЧАЕТ НОВЫХ ИНКВИЗИТОРОВ. Внизу были три гордые фотографии Беллатрисы, Нарциссы и ее самой, одетых в одинаковые черные мантии и с нацеленными на фотографа палочками. На их лицах не было ни улыбок, ни доброты. Под изображением шла статья о том, что министр магии Альберт МакГиннес решил перевернуть представление о Министерстве и его организации. Беллатриса Лестрейндж, Нарцисса Малфой и Гермиона Грейнджер отныне контролировали министерство, а министр выполнял только церемониальные задачи. Беллатриса отныне отвечала за судебную систему и систему обвинений, в то время как Гермиона Грейнджер отвечала за образование и развитие. Нарцисса Малфой же была ответственна за набор новых офицеров и устранение тех, кто больше не подходит для представленных должностей. Офис авроров будет упразднен, и весь персонал будет подвергнут последующему расследованию и предстанет перед судом. Азкабан станет постоянной тюрьмой для подозреваемых в любой форме преступления, а различные уровни безопасности будут уничтожены только для того, чтобы их заменить более жесткой системой во главе с несколькими воинами, которых они наняли перед нападением на Министерство. Школу чародейства и волшебства Хогвартс возглавят Алекто и Амикус Кэрроу, бывшие Пожиратели Смерти, которые с тех пор встали на сторону Трех Ядер. Они будут подчиняться непосредственно Гермионе. Ожидалось, что учителя, уже работающие в Хогвартсе, будут следовать новой учебной программе, а те, кто сомневается в новых правилах, будут уволены и столкнутся со сроком в Азкабане. Гермиона отложила газету и улыбнулась. Мир осознал их господство. Министр магии на коленях умолял сохранить ему жизнь. Гермиона спустилась вниз, чтобы понаблюдать за битвой в Атриуме, и обнаружила, что многие авроры были убиты или взяты в плен. Беллатриса и Нарцисса стояли в центре Атриума, окруженные следами битвы и стеклом, без масок. Она присоединилась к ним, и они подняли свои палочки в знак победы. Сила взрыва уничтожила то немногое, что осталось от Атриума. Рядом с ней Беллатриса зашевелилась и лениво перекатилась с живота на спину, обнажив груди и вызвав у Гермионы тихий вздох, когда она увидела, как просыпается красивая женщина с волосами цвета воронова крыла. Она медленно легла обратно, положив голову на плечо любовницы, и поцеловала ее голую кожу. — Мир пал. Угольные глаза нашли орехово-карие. — Солнце восходит над возрожденным миром. — И мы это видим, - Нарцисса приподнялась на локте, и ее голубые глаза задержались на Беллатрисе и Гермионе, прежде чем двинуться к ним. Их тела идеально подходили друг другу, и глаза Гермионы медленно закрылись, когда она почувствовала, как мягкие пальцы Нарциссы рисуют круги на ее голом бедре. Теплое дыхание блондинки ласкало ее кожу, когда Беллатриса наклонилась и коснулась губами ее губ. Метки на их запястьях отражали изменения в этом мире. Метка теперь тоже лежала на запястье министра магии, и в его мыслях навсегда отпечатался ужасающий момент, когда Гермиона парила над его вздымающимся телом. Он слышал лишь отголоски ее мучительного шепота. К рассвету он смотрел из окна своего офиса на мир, который больше ему не принадлежал. — Есть работа, которую нужно сделать, - прошептала Беллатриса, позволяя губам задержаться прямо под ухом Гермионы. — Мир нужно разбудить. Уголки губ Гермионы изогнулись, когда она чуть ближе прижалась к телам своих возлюбленных. — Они увидят, - сказала она, и в ее глазах появился темный огонь. — Они увидят и узнают.***
В течение следующих нескольких дней все вокруг изменилось. Андромеда не могла вспомнить, когда в последний раз видела простую красоту восхода солнца. Мир казался навсегда окутанным тьмой, густой серый туман давил на окна ее коттеджа. Вокруг дома завывал холодный, леденящий кровь ветер, и время от времени она замечала тени, движущиеся снаружи, но они никогда не приближались. Она чувствовала их бдительный взгляд на себе. Изменения были разрушительными. После прибытия утреннего выпуска "Ежедневного Пророка" в тот же вечер прибыло второе издание, в котором сообщалось об аресте всех авроров, которые когда-то работали в Министерстве, в рамках того, что описывалось как «предварительное расследование непослушного поведения». Это совпало со статьей о том, что дементорам в Азкабане теперь разрешено входить в тюрьму вместо того, чтобы оставаться снаружи и охранять границы, а также было напоминание для всех волшебных детей в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет, чтобы они вернулись в Хогвартс на следующей неделе для продолжения учебного года. Фотография Гермионы была напечатана рядом с замком, жестокое напоминание о том, что она ответственна как за его разрушение, так и за его возрождение. Андромеда бросила бумагу в огонь, где оранжевое пламя начало разъедать изображение Гермионы, пока не остался только тлеющий пепел. Она закрыла лицо руками и подняла глаза только тогда, когда услышала, как открылась дверь в гостиную. Тонкс появилась в открытом дверном проеме и, увидев свою мать, сидящую на софе, быстро пересекла комнату. — Я не понимаю, - тихо сказала она, обхватив мать за плечи. — Они знают, где я. Почему они не пришли меня арестовать? Они собрали всех авроров в Министерстве. — Они не собираются тебя арестовывать, - сказала Андромеда. — Она не позволит им. — Она? - спросила Тонкс. В ее голосе было заметно удивление. — Ты думаешь, Гермиона имеет какое-то отношение к тому, что меня не арестовали? Андромеда кивнула. — Я уверена в этом, - она тяжело вздохнула. — Я знаю, что это прозвучит абсолютно нелепо, но где-то в глубине души я считаю, что она меня любит. Тонкс в недоумении уставилась на мать. — Ты с ума сошла? Андромеда грустно улыбнулась. — Может быть, но я знаю Гермиону лучше, чем кто-либо, Нимфадора. — Не думаю, что ты когда-либо знала ее, - резко сказала Тонкс, приподняв бровь. — Почему ты так уверена, что какой-то чиновник Министерства с промытыми мозгами не собирается выбить эту дверь сегодня или завтра и бросить меня в Азкабан? Андромеда встала и пересекла комнату к окну. — Я не могу это объяснить. Я просто знаю это. Мир изменился. Ничто никогда не будет прежним, - правдивость этих слов задержалась между ними на несколько мгновений, прежде чем Андромеда заговорила снова. — Гермиона стала той, кто она есть из-за того, что с ней сделали. Рон уничтожил большую часть ее до того, как Беллатриса приблизилась к ней. Что бы ни случилось после этого, мы не могли это контролировать, - она медленно повернулась к дочери. — У каждой истории есть две стороны, Нимфадора, и у каждого человека тоже. — Ты думаешь, у Гермионы всегда была темная сторона? - спросила Тонкс. — Ты думаешь, что у всех нас есть темная сторона, которую мы не хотим принимать? - она тоже встала. — Если это правда, значит, у Беллатрисы и Нарциссы есть более светлая сторона, которую они предпочитают игнорировать, - она не могла подавить смешок. — Почему-то я не могу представить, чтобы Беллатриса остановилась, чтобы понюхать цветы, мама. — Жизнь может изменить человека. Беллатриса не родилась такой, как Гермиона, и Нарцисса. Мы идем разными жизненными путями, и какой бы путь мы ни выбрали, какие бы проблемы ни бросали в нас, они создают человека, которым мы становимся. Это значит, что мы можем изменить свою судьбу, и Гермиона именно это и сделала. Она изменила свою судьбу после того, как сбилась с курса, но где-то в глубине души это семя уже было посеяно. Оно всходило задолго до того, как она встретила Рона. Семя нашло ее в тот день, когда палочка выбрала ее. Все, что нужно было сделать цветку, - это вырасти. Тонкс склонила голову. — Если то, что ты говоришь, правда, то любой курс все равно можно изменить. — Ты слышала Олливандера, дорогая. Связь между Тремя Ядрами может быть разорвана только смертью. Палочки и души соединяются так, как мы, люди, не можем понять. В знаниях о палочках столько тьмы, что мы предпочитаем не видеть, потому что они заставят распознавать зло и тьму, когда мы не хотим это делать, - сказала Андромеда. — Но ядро сердечной жилы дракона, как часто считается, работает лучше, когда его обрабатывают с помощью Темных искусств. Это всегда было ясно. Когда я впервые узнала, что палочка Гермионы содержала сердечную жилу дракона, я была удивлена. Я знала очень мало ведьм и волшебников, которые обладали таким ядром и не были заманены на темную сторону. — В твоей палочке тоже жила дракона! - вмешалась Тонкс и уставилась на мать. Андромеда грустно улыбнулась. — Боюсь, семейная черта, - она встретила взгляд дочери. — У палочки Минервы тоже была жила дракона. — Знаешь, Олливандер улыбнулся, когда я получила свою палочку, - сказала Тонкс, сунув руку в карман и вытащив ее. — Когда он сказал мне, что у нее волос единорога, я просто не могла перестать улыбаться. Я всегда думала, что единороги такие красивые, редкие, милые и сильные. — Идеальная палочка для тебя, - мягко сказала Андромеда и с нежностью вспомнила тот день, когда она взяла свою дочь в Косой переулок, чтобы купить ей палочку. В отличие от большинства других объектов вокруг Тонкс, палочка пережила ее взросление, и она все еще оставалась такой же, как когда ей было одиннадцать. — Я сказала это в тот день, когда ты впервые получила свою палочку, и я скажу это снова сейчас. — Ты также сказала, что волосы единорога производят самую стойкую магию, и их труднее всего перетащить на темную сторону. Они самые верные из всех палочек, - сказала Тонкс, и почувствовала, как в груди трепетало чувство гордости. — Ты знала, даже тогда, что был шанс, что тьма твоих сестер проникла в мою кровь, просто из-за того, что они были родственниками, не так ли? Андромеда кивнула. — Когда Олливандер сказал, что твоя палочка имеет сердцевину из волос единорога, я знала, что какая бы тьма ни нашла себя внутри моих сестер, она не найдет себя в моем ребенке. Я знаю, что мою палочку легче всего перетащить на темную сторону. Жилы сердца дракона, как известно, являются одними из самых мощных сердцевин, и это свойство очень приветствуется в окружении тьмы. — Так вот оно что - мягко сказала Тонкс и уставилась в окно на туманный мир снаружи. — Это мир, в котором мы сейчас живем? Глаза Андромеды закрылись, и она почувствовала, как по ее щеке скатилась единственная слеза. — Теперь он наш дом.***
Часы превратились в дни, а дни в недели. Солнце никогда не пробивалось сквозь бесконечную толщу облаков, и целыми днями шел дождь, смывая все, что оставалось от прежнего мира. Толпа, которая собралась на вокзале Кингс-Кросс, чтобы проводить своих детей в Хогвартс, была меньше, чем в предыдущие годы, и многие родители не задержались на платформе, чтобы помахать своим детям на прощание. Их лица были тусклыми и изможденными, а глаза глубоко запали. Лица детей за окнами больше не отражали волнения. Многие все еще хранили теплые и веселые воспоминания о Хогвартсе до того, как все было разрушено, и они знали, что не вернутся в то место, где звук их смеха будет эхом отражаться от стен. Вместо этого они нашли холодный и бесплодный замок, лишенный своих четырех факультетов и картин, которые взволнованно шептались при появлении студентов. Все, что осталось, - это Большой зал с потолком, напоминающим темное небо снаружи, и простые деревянные скамейки, столы и факелы, которые освещали весь замок, их оранжевое пламя отбрасывало призрачные тени на каждую стену. Пожиратели Смерти, перешедшие на сторону Трех Ядер, входили в преподавательский состав. Лишь несколько старых учителей остались после того, как большинство ушло, не сумев пережить перемены. Гораций Слизнорт был арестован и приговорен к Азкабану. Он умер в течение недели. Студенты были вынуждены изучать самые жестокие формы Темных искусств, и в школе был введен почти военный режим. Больше не было разделения между чистокровными, полукровками и магглорожденными, но вместо этого они узнали о «преследовании тех, кто выступал против Истинной Силы». Азкабан стал новым домом для многих авроров, когда-то работавших в Министерстве. Некоторые из них уже были приговорены к пожизненному заключению, другие все еще ожидали несправедливого суда. Многие с тех пор потеряли рассудок в тюремных стенах. Дементоры парили у дверей их камер, впитывая хоть немного надежды и счастья, которые они все еще лелеяли. Они кричали и вопили целыми днями и ночами, но в конце концов все их голоса умолкли, и оставалась только ужасающая тишина. Альберт МакГиннес показывался волшебному сообществу всего несколько раз, и всегда, Андромеда видела его пустые впалые глаза. Беллатриса, Нарцисса или Гермиона всегда стояли прямо за ним, как безмолвное напоминание о том, что он никогда не сможет говорить за себя. Даже слова, напечатанные на бумаге, несли отголоски их голосов. Несмотря на то, что они стоят на заднем плане, их лица украшали улыбки, и Андромеда заметила, как их руки всегда были соединены, демонстрируя извращенный союз и преданность. Против этого мира было сопротивление, хотя оно было небольшим и вряд ли успешным. Андромеда, к своему ужасу, прочитала, что Джинни Уизли была арестована после того, как возглавила небольшую группу бывших учеников Хогвартса, многие из которых были друзьями Гарри и Рона. Они решили скрыться, вместо того чтобы вернуться в школу. При их попытке проникнуть в Министерство и убить Беллатрису, Гермиону и Нарциссу несколько молодых волшебников были убиты, но Джинни использовалась в качестве примера и была публично передана суду, где Беллатриса, которая наслаждалась своим властным положением, предложила казнь вместо тюремного заключения. Рядом со статьей была напечатана фотография «семьи предателей». Андромеда впервые увидела Молли и Артура, на последнем все еще были шрамы битвы. Чарли, Фред и Джордж сидели рядом со своими родителями, их лица были бледны и бесстрастны. Казнь Джинни была заменена пожизненным заключением в Азкабане, но Андромеда знала, что девушка вскоре будет просить, чтобы ее убили. Она сопротивлялась посещению Молли и Артура. Таким стал мир. Больше они ничего не могли сделать. Они проиграли.***
Было поздно. Тьма опустилась несколько часов назад. Гермиона подняла взгляд на звук шагов, эхом отражающийся от твердого деревянного пола Поместья Блэков. Фигура, одетая в черную мантию, с волосами, собранными в свободный хвост, она выглядела сильной и странно ангельской. Ее глаза остановились на двери, и уголки рта приподнялись, когда она узнала Беллатрису. — Какие новости? - спросила она, пересекая комнату, прежде чем обнять шею любовницы. Теплые губы встретились с холодными. Беллатриса была снаружи. Девушка чувствовала запах дождя на ее волосах. — Мы сделали им предложение. Либо они присягнут нам, и мы освободим их дочь, либо мы пришлем двух воинов на рассвете, и все они умрут, - темные глаза Беллатрисы заблестели. — Кто бы мог подумать, что семья Уизли действительно рассмотрит возможность побега. — Они не будут очень полезными, но это последняя оставшаяся опора того мира, - улыбнулась Гермиона, позволяя своим теплым губам танцевать на шее Беллатрисы. Она почувствовала учащенное сердцебиение женщины под кончиком языка и улыбнулась. Беллатриса повернула голову, чтобы встретиться с губами возлюбленной, и у Гермионы перехватило дыхание, когда зубы ведьмы впились в ее нижнюю губу. Тихий стон вырвался из нее, и руки сомкнулись на запястьях черноволосой женщины, прежде чем толкнуть ее через комнату к стене. Спина Беллатрисы выгнулась от внезапного удара, и Гермиона почти демонически захихикала в обжигающем поцелуе. Они почувствовали вкус крови друг друга на губах. Она отпустила запястья Беллатрисы, и ее руки поднялись вверх, чтобы развязать шнурки корсета женщины. Одежда с легкостью спала с тела, обнажив грудь и набухшие соски. Опускаясь, Гермиона дразнила языком один из затвердевших бугорков, и Беллатриса тихо застонала. Ее руки запутались в волосах Гермионы, крепко сжимая конский хвост. Нетерпеливые руки расстегивали ремень, который удерживал кожаные штаны Беллатрисы на месте, и после ее левая рука задела полную грудь возлюбленной, а правая опустилась за пояс и стянула брюки на половину бедер темной ведьмы. Она почувствовала запах возбуждения своей любовницы и опускалась на пол, пока не села на колени. Гермиона поцеловала внутреннюю сторону бедра женщины и подула теплым воздухом на ее самое чувствительное место. Тонкие пальцы танцевали по сияющей коже, прежде чем она нежно погрузилась во влажные складки Беллатрисы. Темноволосая женщина издала первобытный крик, когда ее пальцы впились в плечи Гермионы. Девушка продолжала толчки, добавляя второй палец, чтобы вызвать еще один крик. Она медленно вошла, и кончик ее языка задел самое чувствительное место Беллатрисы. Боль распространилась по ее телу, когда ногти женщины царапали ее плоть, и она почувствовала теплое ощущение крови, стекающей по ее спине. Беллатриса закинула одну ногу на плечо Гермионы, прижимая возлюбленную к месту, и ее руки крепко схватили Гермиону за волосы. Угольные глаза закатились, когда она почувствовала, как первые волны оргазма распространились по ее телу, и ноги задрожали. Руки Гермионы сомкнулись вокруг нижней части тела возлюбленной, чтобы удерживать ее прижатой к стене. Медленно она поднималась, пока не прижалась телом к Беллатрисе и не наклонилась, чтобы поцеловать ее. Темная ведьма почувствовала свой вкус на губах шатенки и улыбнулась. Руки Гермионы блуждали по обнаженной груди женщины, чувствуя, как соски снова затвердевают под прикосновением. Когда губы Беллатрисы переместились от губ Гермионы вниз к ее шее, а кончик языка ощутил слабый привкус соленого пота на пылающей коже, ее глаза затрепетали и закрылись. Беллатриса подтянула мягкую ткань мантии Гермионы, пока не обнажила ее бедра. Два пальца прошли мимо атласного нижнего белья и вошли во влажную область между ее ног. Руки Гермионы сомкнулись вокруг шеи Беллатрисы, когда пальцы женщины глубоко вошли в нее. Она запрокинула голову, обнажив пульсирующую вену на шее, и Беллатриса напала на нее с агрессией. Ее темные глаза искали в комнате место, куда можно было бы уложить Гермиону, и когда она убрала пальцы, вызвав тихий стон девушки, она повела ее через комнату, пока они не достигли дивана. Она толкнула Гермиону вниз, пока та не легла на подлокотник, подняв одну ногу вверх, а другой твердо опираясь на землю. Беллатриса села между бедер девушки и снова погрузила руку между ее ног. Ее сердце колотилось о грудную клетку, и в горле пересохло. Прикосновения Беллатрисы были грубыми и настойчивыми, и Гермиона выгнула спину. Она почувствовала, как внутри нее нарастает освобождение, и она пыталась смотреть на женщину так долго, как может, пока ее глаза не закрылись, всего за несколько секунд до того, как ее тело взорвалось, и она почувствовала внезапный электрический разряд, распространяющийся по ее венам. Но в голове у девушки образ не черноволосой ведьмы, а той, которая так на нее походила. На долю секунды, где-то между падением с края и последующим обрушением, она мельком увидела лицо Андромеды, прежде чем оно исчезло в тени ее разума. Когда ее глаза открылись, воспоминания уже давно растворились в темноте, но образ остался. Карие глаза смотрели на Беллатрису, ее грудь все еще быстро поднималась и опускалась, и она обвила руками шею возлюбленной, прежде чем уткнуться лицом в волосы. Беллатриса поцеловала ее в шею, чувствуя вкус пота, прилипшего к коже. Они лежали вот так, сцепившись в объятиях друг друга, в окружении только света свечей и шума дождя, стучащего по стеклу.***
Где-то на другом конце страны Андромеда резко села. Капли пота блестели у нее на лбу, а пряди темно-каштановых волос падали на глаза. Ее сердце колотилось о грудную клетку, и она оглядела комнату, пытаясь понять, что ее разбудило. Шторы слегка шуршали, когда сильный ветер пробивался через приоткрытое окно спальни. Дождь хлестал по затемненному стеклу. Вдруг она поняла, что разбудило ее. Лицо, появившееся из тени, парило над ней всего долю секунды. В горле у нее пересохло, когда она закрыла глаза и попыталась вспомнить, что именно произошло. Покалывание в животе сменилось холодной дрожью, пробежавшей по спине. Она знала это лицо так же хорошо, как свое собственное. Ее глаза снова открылись, и она выдохнула, когда снова упала на мягкие подушки своей кровати. Гермиона. Когда она почувствовала ощущение тепла и сырости между ног, она снова села и устремила взгляд на окно. Вспышка молнии прорезала чернильно-черное небо, но единственное, что она увидела, было собственное отражение в витражном стекле.