polnalyubvi — It's Not Me
— Что тебе? — Вонхо смотрел на женщину, вошедшую без разрешения в его бар, с некоторой усталостью. Юнги и Хосок, не успевшие уйти, только и смогли, что тихо зайти за барную стойку, пригнувшись за ней, осев на полу и склонив головы на всякий случай. Их руки сплетались пальцами, как если бы отпустил один, и другого сразу заметят. Женщина двигалась довольно медленно. Её движения казались приторможенными, как у дряблой старухи. Чёрные одежды, длинная коса, серьги, кулоны и бусы — всюду мелькали средних размеров ракушки и бусины, разноцветный жемчуг, чуть побрякивали при каждом маленьком движении. Длинная юбка почти волочилась по полу. Она была ниже Вонхо, такой хрупкой по сравнению с ним, что даже ветер мог бы сдуть с самого обрыва скалы. — Хоть бы раз поприветствовал мать как полагается, Хосок. Для женщины её голос довольно низкий, скрипучий, так и хочется предложить выпить что-нибудь, чтобы смазать голосовые связки. Такой потусторонний голос, которым легенды не просто рассказывать, а создавать, именно от него веет тем самым туманом, который теперь с каждым словом пробирался под кожу притаившихся за баром. Хотя скорее наоборот, вытягивал, вбирая в себя, раскрывая то, что покоилось в самой гуще мглы. — Бабуль, что-то Вы опять забываете про свой возраст, — Юнги почти не дышал, пока эти двое говорили. Хосок напротив него смотрел дикими глазами, не понимая, про кого она говорит. Только что прозвучало его имя? Или не его… — Чимин же зовёт своего деда дедушкой, с чего бы мне тебя звать матерью… — Вонхо прошёл за один из крайних столов, что был ближе всего к женщине, чтобы не пускать её дальше в глубь собственного бара внутри скалы. — Как будто бы ты ей была когда-нибудь для меня. Женщина присела напротив него, складывая руки на столе в замок перед собой. Сейчас они совсем отличались от тех, покрытыми морщинами, что были у старушки на берегу пару месяцев назад, когда вновь прозвучала песнь моря. — Ты прекрасно знаешь кем приходится он Чимину, учитывая, что твоя сестра теперь его вторая мать, он и зовёт его дедушкой, но тебе он отец, как и я мать, не смотря на наш с ним возраст. Сиа тоже не самая молодая для родительницы подростка, но и Чонгук и Хосок её дети, — за баром послышался гулкий стук затылка об дерево и Вонхо дёрнулся, замечая как взгляд цыганки устремился в ту сторону. — Это скала, знаешь ли, стук волн иногда раздаётся по всем стенам. — Видишь, ты мой сын, даже бар себе выбрал под стать дому… — Зачем ты пришла? — Вонхо смотрел женщине прямо в глаза, надеясь поскорее закончить их встречу. Его друзья и без того услышали слишком много… — Ты сам должен понимать, может я и не растила тебя как следует матери, но в тебе моя кровь, Хосок… — Вонхо! Меня зовут Вонхо! Ли Хосок умер, его море унесло из твоей проклятой пещеры той скалы! В этой скале живёт Вонхо., — владелец бара резко стукнул по стулу в угоду своих собственных слов. — Ты так не любишь своё имя потому что я тебе его дала? Или потому что Сиа назвала своего старшего ребёнка также? — женщина никак не отреагировала на вспышку гнева собственного сына. — Не бойся, Оушен не за именем охотился. Он и так давно рядом ходит в теле другого мальчика. — Так и знал, что это твоих рук дело… ты впустила его, — Вонхо не спрашивает, его голос снова стал уставшим, подтверждает свои догадки. — Прошло ровно шестьдесят девять лет, этого было не избежать, — женщина стала говорить почти шёпотом. — Я всего лишь помогла тому мальчику снова стоять на ногах. Чон Чонгук не просто так оказался в здешних краях, это уже не мои прихоти, это судьба. Как и то, что Сан зажёг свет маяка для Даля в этот раз… Взгляд женщины вновь был устремлён в сторону бара, именно туда, где прятались Хосок и Юнги. Она тяжело вздохнула, медленно выдыхая из себя собственные силы. — Я рада… эти ребятки связаны, я лично прокралась тогда на похороны друзей Оушена и связала их нитью судьбы. Мин Юнги не повторит ошибки своего деда. Снова гулкий стук за барной стойкой. А цыганка лишь ухмыльнулась, пряча улыбку, опуская голову. — Зачем ты пришла? — заново спрашивает Вонхо собственную мать. — Моё время, как и время твоего отца заканчивается. Мэй тоже уйдёт вместе с нами. Сиа не молода, а буря уже у берега. Оушен нашёл в Тэхёне Рокка, но и Чонгук тоже влюблён в этого парнишку. Сейчас они ждут его, как тогда, на берегу. — Нет… — начал догадываться Вонхо. — Оушен не может забрать Тэхёна… — Кто знает, что будет… я лишь чувствую, что беда большая вот-вот случится. Будь готов ко всему. Когда я уйду, только ты будешь знать правду этого городка, — женщина на последок, вставая, бросила ещё один взгляд в сторону барной стойки. — Покажи им это и убедись, чтобы Оушен не вышел из себя, эта буря станет последней в жизни этого городка… Всё будет зависить от решения Ким Тэхёна. Двери захлопнулись точно также, как и открылись. Вонхо всё это время продолжал сидеть на стуле, стараясь уложить наконец-то всю картинку в голове воедино. Он даже не слышал, как сзади подошли Юнги и Хосок, оба побледневшие, они продолжали крепко держаться за руки. — Что мы сейчас услышали? — голос Юнги, хриплый, а сейчас как сорванный, с надломом. — Вонхо… что она сейчас сказала про мою мать? Кто? Не поворачиваясь, владелец бара махнул рукой позади собственной головы, призывая сесть на диване своим друзьям, сам поднимаясь со стула и захватывая бутылочку крепкого виски с бара. — Кажется ночка будет длинной… позвони Намджуну и Чимину, и Джину тоже, и… Тэхёну… наверное…***
— Тэхён так и не отвечает, — Юнги девятый раз нажимал на вызов одного и того же абонента, но длинные гудки казались нескончаемыми. — Хо, пробовал звонить Чонгуку? Намджун и Джин уже сидели напротив дивана, не хватало только Чимина. — Это Чимин, — старший Ким принял вызов, ставя на громкую связь, тут же обращаясь к Паку. — Ты был у Тэхёна дома? — Джин… там… там… — парень как будто задыхался на том конце. — Они его… а он… я не знаю. где… — Чимин, — Намджун позвал своего младшего брата. — Успокойся. Его родители, как и мой отец узнали о фото? В ответ только надрывный всхлип. — Хо, где он может быть? — теперь Намджун уже встал из-за стола, встряхивая за плечи Хосока. — Давайте ребята, соберитесь! Он не мог ничего сделать, Тэхён не такой, он не повторит своей ошибки! У всех моментально в глазах предстало запястье Тэхёна, украшенное напульсником или банданой, скрывающими бледные глянцевые полосы на коже. Его улыбка, смех, взгляд… — Он всегда приходил ко мне… — Хосок всё же подал голос на вопрос Намджуна. — Мы сидели наверху маяка… Но сейчас… Да, он точно пойдёт к скале с маяком! Связь с Чимином оборвалась, наполняя бар звуками коротких быстрых гудков. Пак рванул на машине в сторону дома Хосока. Сейчас всем уже плевать на предстоящий разговор и рассказ Вонхо, на старую фотографию лежащую на столе, где кучка ребят, вот таких же как они, улыбаются, кто-то машет, кто-то кривляется, а с краю, на подлокотнике кресла, сидит черноглазый пловец, обнимающий, прижимая к себе, спиной к собственной груди, светловолосого парня, у всех только одна мысль, — Тэхён не соверши глупость. Никому не трудно догадаться, что уже весь городок облетели новости, выходя за пределы какого-то там чата школы, — в городе не простой есть мальчик-гей, здесь люди любят друг друга, по-настоящему, искренне, но так неправильно для этих мест.***
Amber Run — I Found
Утро. Рассвет приходит так свирепо, так безжалостно, начиная новый день, не спрашивая чьего-то разрешения, не думая о чувствах тех, кто пережил страшную ночь. Солнцу плевать на горести людей. На Земле каждый день, кто-то умирает и кто-то рождается, время движется вперёд, сменяя один день на другой, осень на зиму, год на век. Небо вот бывает разным, оно по разному покрывается тучами, или наоборот, являет свой чистый лик. Жизнь продолжится всегда. С разными судьбами, с новыми людьми. Нельзя просто взять и перестать ходить в школу, как и на работу, только потому что у тебя что-то произошло. Миру плевать на это. Даже, когда умирает близкий родственник, член семьи, дают три дня выходных в среднем, и то, не для того чтобы ты оправился и пришёл в себя, после смерти близкого человека не оправиться никогда, это так, чтобы похоронить достойно, да оформить документы. А потом, будьте добры, улыбнитесь покупателю, решите сложную задачу, двигайтесь дальше. И да, люди живут, кто-то с тяжестью, а кто-то уже умеет отпускать, но они живут дальше, иногда только прячась в подушку дома и рыдая по ушедшим. Мир же живёт дальше. И уроки в школах продолжаются, и магазины работают, не закрываясь, и планета вращается. Тишина. Сопение ворчливого учителя, листающего тетради своих учеников и тихий скрип карандашей — единственное, что сейчас разносится по классу. Даже привычный шёпот исчез. И ветер больше не шелестит, ни своей листвой, ни бумагой. Не может прорваться сквозь закрытое окно. Казалось — оно не закрывается никогда, окно у самой задней парты. Словно, будь хоть минус сорок, будет открыто, впуская свежий воздух, которого здесь так не хватает. А его просто нет. Нужно выйти подышать, — вот, насколько душно среди этих людей, среди здешних просторных степей. Хоть на самую вершину скалы взберись — от этого не скрыться. Уплыви до горизонта моря, прямо туда, где небо касается волн — и всё равно, не спрячешься от щемящего грудь чувства. Настолько эти земли пропитались духотой. Должно быть, осень и вправду заканчивается, уступая зиме, её мерзлоте, ведь что ещё так может холодить спину и заставлять кутаться в огромный свитер крупной вязки. Вот и солнце укуталось, закрылось за тучами, пропуская блёклый свет. И, вроде мир не чёрно-белый, поля всё такие же, жухлые в своих оттенках, а море тёмно-синее, не серое, а света нет. Учитель закашлялся, но никто и не двинулся на этот звук. Все ждут звонка, мнимой свободы от урока, не подозревая, их тюрьма — собственные головы, мысли, что решёткой намертво закрепились в сознании и не выпуская и не давая подойти чему-то новому, чему-то другому. Здесь у школьников формы нет, а все как в робах, один под одного, копировать — вставить, похожи. Один коллективный страшный разум толпы, «нормально» — слово употребляемое чаще, чем «люблю». А что такое нормально? Деревья сбрасывают листву, а в море до лета не искупаться, это нормально? Это лишь природа, её сезонность и восприимчивость температуры человеческого тела. Есть ли здесь такие смелые, кто зимой пойдёт в воду? А говорят — в мире есть и это тоже нормально. Одеть джинсы и вот этот огромный свитер — модно, ненормально ведь не как у всех, не такие джинсы, свитер не заправлен полностью, а лишь спереди, ненормально. В какой-то там стране норма, если девушка оденется так, что только глаза будут видно, а в этой норма, когда вырез на груди как можно глубже… Так что же — нормально? До звонка пять минут. Учитель снова кашляет, никто даже глаз не поднимает. Разве не нормально — счастливая здоровая, любящая семья? Даже, если, родители одного пола? Нет? Тогда, нормально, когда ребёнка воспитывает бабушка и мама? Разве — не однополые родители? А… градация… мама и бабушка, а не мама и мама… А когда ребёнок в слезах, в синяках, без мечты и надежды, это нормально? Нормально, когда отец не может позаботиться ни о чём, кроме как найти где нальют, а свет в маяке бросает на маленького сына? Чимин откидывается на заднюю спинку стула, смотря в потолок. Там за окном лёгкий ветер, холодный довольно, последние лепестки маков срывает с полей и склон скал. — Нормальность — ненормальна. Звук нескольких падающих карандашей, а учитель поднимает свои глаза на ученика, отрываясь от своей работы. — Мистер Пак, вы что-то хотели? До звонка осталось пару минут. Все смотрят на него. Почти как в первый день, только ни любопытства, ни восхищения — презрение, смешанное со страхом. Даже смешно. Чимин встал со своего места, цепляя сумку за собой. — Это вам всем здесь сдохнуть нужно… — Пак не обращая внимание на слова учителя и поднявшийся шум в классе, молча вышел, не оглядываясь, не видя даже толком ничего перед собой. Отчего-то в глазах слишком щиплет, наверное, линзы менять пора. Единственное движение, которое он себе позволил, помимо самовольного ухода из класса, провести рукой по такой же пустой парте, как его соседняя, той, что стояла в соседнем ряду. Звонок звенит уже тогда, когда он успевает дойти до выхода из здания. И опять — шум, разговоры, топот ног, люди отовсюду. Не только за соседней партой пусто, место на парковке рядом с машиной Чимина также пустует. Один раз, всего один раз машина его и брата стояли тут рядом, гордо, точно также как они заходили в эту самую школу, из которой сейчас он выходит совсем один. Чимин идёт по парковке закуривая ментоловую сигарету, а его тем временем провожают сотни любопытных глаз, смотрящих из окон школы и с крыльца. Там за спиной разговор, как водорослей в море после сильного шторма, муть, а он садится за руль и заводит мотор. Надо бы линзы снять, а то совсем глаза слезятся. Чимин приехал в этот маленький городок, напоминающий ему старую деревушку из крупной столицы, вместе с родителями и дедушкой. Он привык тусоваться по клубам, есть в ресторанах, одеваться в брендовых магазинах. А ещё привык к тому, что люди — мрази. Не твари, нет-нет, а мрази. И всё же линзы сняты. У Пак Чимина глубокие карие глаза. Они не чёрные, и в них нет золотистого свечения. Их глубина, всё равно что вход в глубокую пещеру внутри скалы. Тёмная кайма вокруг радужки, а следом за ней, всё глубже, карий. Они манят, как при входе в пещеру, хочется пройти дальше, в самую глубь. Поэтому он и привык носить линзы. Чтобы не впускать никого. Он свою душу представляет домом, и дом этот уже занят. Занят родными ему людьми. Там его мамы, те, что любовь и заботу ему подарили в разы больше, нежели родители его новых одноклассников. Там друзья, сколько они знакомы? Пару месяцев? Больше уже? Но они уже поселились внутри. Больше места нет никому. Были те, кто пытался войти внутрь. Девушки, что уже в столь юном возрасте понимали цену деньгам, но ещё не успели осознать, что цена эта выше, чем их тела, так быстро наскучивающие рукам Пака. Парни, что легко велись на поведение, весёлое, лёгкое, ничего не влекущее за собой, на взгляд, улыбку… Перед ним никто не в силах устоять. Он в глазах одних ангел, в других демон, а в собственных — человек со своими шрамами. Никто не знает до конца, что и у него внутри свои бури бывают, свои штили. А те кто знают… Чимин не едет домой, он выруливает на, теперь столь знакомую, улочку, ведущую к маяку. Хлопает дверью и идёт вперёд. Не спешит двигаться к тропинке, уводящей вниз к пляжу, он проходит мимо маяка, к самому обрыву. Здесь ветер куда сильнее, трепет волосы, лишая их аккуратной укладки, подгоняет в спину и манит, манит взглянуть вниз, где волны разбиваются о скалу. Спрыгнув отсюда — точно разобьёшься, хоть на сколько ты умей плавать, так ему кажется. Неудивительно, что однажды отсюда спрыгнул человек. Но Чимина никто не предавал, ему нечего отсюда прыгать. Как тот факт, что нет понятия «нормально» в едином мире, он принял и то, что люди не предают его, они предают себя, своё отношение, свои возможности, но не его. Кто такие люди? Чимин оборачивается, смотря на высокий маяк. Люди всего лишь люди. Ни хорошие, ни плохие. Они где-то там, внизу, копошатся в своих делах. А сколько людей сейчас думает о чём-то подобном? Они что сейчас думают? Чимин приехал сюда чтобы прокричаться, но так и не смог, опять уйдя глубоко в свои размышления. Сев обратно в машину, Пак посмотрел в свои глаза в зеркало заднего вида. Глубокие карие. Женским глазам посвящают песни, мужским вроде бы тоже… А, что можно дать глазам, которые уводят в глубь скалы?***
— Мне нужно домой, — Хосок лежал на диване, его голова покоилась на коленях Юнги, сосредоточенного на своём телефоне. — Хочу забрать остаток вещей. У тебя конечно гардероб ничего так, но Вонхо, ты же просто огромный дом на ножках! Я в них как в мешках. Бармен, пересчитывающий свои запасы, выглянул из-за бара. — Начни качаться, глядишь выносливее будешь, — двусмысленное подмигивание не ушло от внимания и Юнги. Мин медленно перевёл взгляд на лицо парня на своих коленях и сглотнул, вспоминая мышцы загорелой спины Чона. — Есть вести от Чимина? — тут же перевёл он тему. — Что там в школе? У него всё в порядке? — Ага, — отозвался Вонхо, вновь углубляясь в ящике с бутылками. — Скучно, говорит, одному, должен будет приехать скоро. Ни Юнги, ни Хосок не видели улыбки, с которой бармен проговорил последнюю фразу. Тэхён и Чонгук не появлялись в школе. И в баре их тоже так и не было.***
Тусклый свет из-за туч проникал в грот. Небольшие волны захлёстывали внутрь, омывая края скалы, как мать поглаживает своё дитя по голове перед долгим сном, вечным покоем, каплями-слезами оседая на камнях. Та, что вчера явилась в бар «Скала», вновь обернулась старухой. Как будто и не было этих моментов лёгкого просветления и омоложения. Седые волосы были распущены и трепались ветром, когда старушка с небольшим узелком и старой гитарой покидала свой дом. Она не оглянулась на море, провожающее своим шумом её в путь, не оглядела скалы, укрывающие маленький пляж от посторонних глаз, только тихо заскрипела старую песню… Над её головой тучи всё гуще, всё серее, почти в чёрный окрасились. Её фигура незаметна для этого мира, она лишь отражается в чёрных глазах, выглядывающих из воды. Её провожают взглядом, как она неуклюже, с большим трудом карабкается по тропинке наверх. Одна волна сильнее поднялась при взмахе чёрного хвоста, ударяясь о скалу с маяком на вершине. Но старуха не обращает внимание. Чимин, отъезжавший от маяка, где забирал вещи Хосока, тоже не заметил фигуру, поднимающуюся с тропинки. Знал бы, что старуха будет держать путь к его дому, может подвёз, хотя после услышанного вряд ли. Он единственный, кто ночью в баре просто тихо пил, а сегодня как не в чём не бывало пришёл в школу. Ничего непонятно, слишком запутано, но так просто. Старуха делает шаг за шагом, как Пак раскидывает то, что узнал в своей голове. В этом маленьком городке, шестьдесят девять лет назад, в 1951-м году, жили такие же обычные ребята, как они сейчас. Из разных семей, со своими мечтами и своими жизнями. Один влюбился в другого и получил любовь в ответ. Другой влюбился в третьего, но так и не успел признаться в чувствах. Оушен и Рокк, так сильно любившие друг друга, оказалось, являются дедушкой Тэхёна и дядей Чонгука с Хосоком. Сиа, маленькая сестрёнка Оушена, мать Хосока и Чонгука. Она родила Хосока здесь, в этом городке, от обычного мужчины, но сбежала, только, испугавшись не проклятия, а своего мужа. Чонгука она родила через год, и чёрт её знает, как складывалась жизнь этой женщины, до возвращения сюда. Своего старшего сына она бросила… Сан и Даль, ещё одна печальная история, не столь известная даже местным жителям из-за того, что Сан так и не успел признаться Далю. О чувствах парня знали только он сам, да Оушен. Как узнала цыганка, остаётся гадать, разве что море ей рассказало. Даль, брат Рокка, дедушка Юнги. Именно из-за беременности бабушки Мина, Сан погиб… Вонхо… загадка этих степей, рождённый от ещё одного проклятия, которое цыганка оставила не по своей воле, по просьбе, деда. То, что он их сын Чимин тоже принял, он наверное просто всё ещё в шоке после того, как Намджуна избили. Или ещё с того момента, как узнал, что Ким его брат. А может, он так и остался в своём сознании прикованный к пескам этого чёртового пляжа после встречи со старухой в первый день знакомства с Тэхёном? Тэхён… — Где же ты, — Пак выехал за границу городка, в который раз проезжая по узкой дороге вдоль обрыва скалы, теряя маяк из вида зеркал автомобиля…***
— Время пришло, — Мэй сидела на кухне вместе с мистером Паком. — Кажется нам пора… — Дети, мы ещё не можем оставить их одних, — старик, чьи морщины теперь были глубже, чем в прежние дни, глянул в окно. — Люди в городе, слишком тихо Мэй, как тогда, когда я приехал сюда и совершил эту ошибку. — Твой сын не ошибка, нам нужно было продлить свой век, — их голоса не были больше такими яркими, как ещё пару дней назад. — Это было её условие, беременность. — И от Тэхёна так и нет вестей, — продолжил старик. — Пойдём, не будем заставлять её ждать, — женщина поднялась со стула, ещё раз пальцами проведя по одному из конвертов, что лежали на столе. — Идём, — мужчина также кинул взгляд на стол. Столь огромное имущество, деньги, а всё уместилось в пару листов и один конверт в качестве завещания на несколько имён. Тучи настолько наполнились водой, что ливень мог обрушится, если их перевернуть, как ведро, наполненное водой. Улицу накрыла темнота, без включённых фонарей, для которых ещё слишком рано. Ветер только блуждал от дома к дому, неся весточку волнам. Этот ветер разнёс по всей округе об уходящих трёх фигурах, что виднелись вдали. Он вихрем прошёл по пляжу за домами, собирая песчинки и перекидывая их на несколько метро вперёд, наводя собственный порядок. Обогнул своей осенней прохладой все скалы, спускаясь и заглядывая внутрь старого грота, где теперь было пусто и о жизни внутри говорило лишь одеяло, накрывшее тело избитого паренька. На его лице лежали водоросли, залечивая раны, а собственная грудь еле вздымалась от кроткого дыхания в долгом сне. Мистер Пак отдал свой долг, указав в завещании не только дочерей и внука, но и собственного сына, приложив тест ДНК. Бабушка Мэй отплатила своей подруге, продолжив воспитывать Тэхёна и продолжая дарить ему недостающую любовь, до прихода новых людей в его жизнь. Цыганка отплатила Рокку, на последних силах собственного отвара, затащив мальчишку внутрь грота и обработав раны, после того, как мальчишка в слезах сорвался с тропы, пока бежал на пляж к Чонгуку… Фотография в баре «Скала» навсегда сохранит их улыбки, той самой большой встречи друзей, накануне ошибки ревности одной, слабости другого и страха третьей. Сиа сидела перед окном в кухне точно так же, как когда-то в детстве. Ни слов, ни слёз. Она молча печатала сообщение, рассылая один и тот же текст на недавно забитые номера в телефонной книге.«Теперь ты знаешь, что это не просто легенда. Оушен здесь. Возвращайтесь домой»
Отправить: Пак Чимин; Пак Намджун; Ким Сокджин; Ли Хосок; Мин Юнги; мой старший сын — Будь что будет… — женщина поднялась со стула, где недавно сидели старики, разворачиваясь лицом к Хё Чжин и По Ён. — Собирайте вещи. Я к родителям Тэхёна.