Стигматы преступлений

Тибет пропитался насыщенным озоном воздухом, по живым артериям горных хребтов угрожающе свистели ветра. После грозы на землю выпал тяжелый снег. Трепета перед горой больше не чувствовал никто, чем ближе был восточный склон, тем сильнее билось сердце в груди, а плохие мысли будто изломанные детские игрушки страшным голосом шептали о погибели. Шамбала открыта… Хэтэуэй чувствовал себя беспомощным, и брошенным собственными идеями, столько стараний, столько ресурсов, и все потрачено легкомысленно, увеличь они шаг, используй технику, да возьми вертолет и прилети прямо туда. Но не хотелось привлекать внимание, ведь «время ещё есть». Но то давно закончилось. Шамбалу нашли, открыли и погубили десятки жизней. Во рту жгло от горечи поражений, массивных, каменных, молчаливых. — Черт возьми, я не мог поверить в существование Шамбалы, — сквозь зубы выдавил он, и, чувствуя боль в пятках от своего твердого шага, вдохнул полной грудью, разрывая ту стоном тибетского ветра. Горная болезнь проявлялась в легкой форме, по крайней мере, Саймон сам поставил себе диагноз, при легкой форме акклиматизация проходила в течении двух дней, у него было время побороться со своим организмом. — В мире… что-то изменилось? — он поймал одного из агентов, когда тот на ходу сканировал местность, Берг же шёл намного дальше. Оперативник покачал головой, сделал неопределенный жест губами и заговорил. — Пока что тишина. По каналам связи Хэтэуэя тоже. Он запросил информацию обо всех аспектах жизни в разных уголках земли. Любое яркое событие, внезапные погодные или геополитические изменения, скрытая «страна» могла быть, как и складом с артефактами, оплетенными особой энергией, так и универсальным оружием. Саймон притормозил, когда Юхани подал знак рукой, и нащупал наушник, чтобы услышать шепот: впереди кто-то есть, похоже, дикие собаки что-то тащат. Саймон Хэтэуэй поморщился: вполне могли быть тела погибших на внутренней коре, животные лакомись кровью и мясом. Весь путь от Индии до Тибета их преследовала гнетущая атмосфера и трупы, десятки живых полегли, десятки мертвых были вырыты из своих могил, и, нащупав пистолет, поднялся наверх, тяжело ступая по заснеженному склону. Пасан сделал несколько шагов назад, поравнявшись с профессором, его лицо белело на белом фоне, рассвет таял на лбу и щеках оранжевыми лучами, и, сжав губы, прищурив глаза, проводник был не в силах смотреть на происходящее. На белом снегу расползалось алое пятно, собака, сжав зубы на ноге, тянула тело альпиниста куда-то вглубь, рыча и чавкая. Большая, худая, с окровавленной пастью, она привлекала внимание и едва рыча, призывала сородичей. Стая диких собак выскочила неожиданно быстро, бросившись к ним. — Стреляйте! Пули быстро покончили с псами. — Они никогда не были агрессивными, — Пасан снял шапку, смотря на тела. — Людей точно убили не собаки. Всегда ходят со всеми, их даже кормят добрые путники. За все годы ни разу не видел их агрессивными, они не нападали на людей. — Собаки могли быть голодными, а запах крови пробудил всеживотные инстинкты, — Юхани Отсо Берг покачал головой, слегка хмурясь, и спрятал автомат за спину, рассматривая ближайшую территорию усовершенствованым биноклем. Пасан нервно дышал, тер щеки и смотрел только на снег. Приближался рассвет, и к своему частью, были уже возле восточного склона. Оставалось найти открытую дверь. — Людей вполне могли убить, если они помешали. Или что-то исходит от Кайласа, что сделало собак неконтролируемыми, — согласился Саймон. — Скоро все закончиться, — попытался утешить Пасана, но получалось сумбурно и неправдиво. С чем они могли столкнуться у врат мифической страны, никто не знал, но и смирения ожидания, когда индийцы выйдут и примут власть над миром, у них отстутствовало. Неизвестность будоражила кровь, липкий страх касался лба и затылка, каждый член их отряда глубоко в душе надеялся на лучшее. Им пришлось обходить тела другой тропой. Кайлас угрюмо молчал, никакие души к нему не стекались, выл ветер, а солнце ярко заливало склоны и верхушку, будто слиток золота стоял перед глазами. Ночь казалась банальным сном, но сделанные снимки наивысшей четкости говорили об обратном. Сгустки белого и серого напоминали сгорбленные человеческие фигуры, и они двигались. — Дальше «стена», только со снаряжением. Стеною был уклон, и возможен восход только на четвереньках. Пасан принял веревку и легко поцарапался вверх, оставив их немного позади, следующим последовал Берг, потом Саймон, остальная часть команды прикрывала спины, если враг нападёт неизвестно откуда. К восточному входу осталось меньше половины мили. Они обвязались веревками, Пасан уже успел все закрепить и помогал подниматься по очереди, часть ненужного багажа оставили среди камней странной природы и падающих сверху сосулек. Усталость в мышцах чувствовалась в десятки раз сильней, Саймон старался не задерживаться на опасном участке. Падали камни. Надвигалось что-то мощное, сильное. Они были рады, что живы. Что не вошли в царство на правах жертв. Хэтэуэй предполагал, что он уже занят Чамундой, и планировал после окончания — если выживет — найти какое-то подходящее жертвоприношение, исключительно животного происхождения или чем-то неживым — драгоценностями или вином. Мысли про совершено другое помогали построить стену между реальностью и вполне нечетким будущим, которое виделось сквозь красное тибетское стекло антиквариата. Ему вспомнился Деваш в своей уютной лавке, где свет проникал сквозь цветное стекло и мягко стелился по красотам мастеров и прогонял тьму с резных шкатулок, с изображений богов и дивных разнообразных статуэток, в которых отпечатался дух Индии, и все растаяло — перечеркнуто лентой «Абстерго» и личной подписью Саймона Хэтэуэя. Знали бы они, к чему приведет дневник, Генри Грину следовало спрятать его надежнее или уничтожить все дотла. Хотелось замедлить шаг… Странной природы звуки резвились над вершиной точно птицы. По красному коридору идти пришлось медленнее, чем они шли до этого. Если раньше ужас чувствовался отдаленно, подкрепляемый кровью и смертью, то здесь было тихо как будто в могиле, в огромном склепе величиной с гору. Почти ровные склоны Кайласа были частично выкрашены в красный и белый, а мелькающие флажки разных стихий шелестели на ветру, поглошенные туманом и облаками. Скалу «красного коридора» держали тринадцать белых ступ. Их нижний ярус в форме квадратного цоколя сиволизировал основу просветления; нижний ярус включал четыре ступени (причины простветления), вазу и маленькую квадратную часть; верхний, сделанный из колец, держал скалу, означая само просветление. Скалы нависали над головой, расходясь трещинами и изгибами. Красный коридор дорога к Шамбале не приносила эйфории, радости, только пустоту и усталость — царство открыто, выхода больше нет, они опоздали. Пасан смотрел на них своими пронзительными очами, ведя по коридору, чтобы вскоре указать рукой на вход. Вход, который видели тысячи туристов, но никто не смел открывать или пытаться пробиться сквозь камень внутрь. Царство Абсолюта отнимало жизненные силы и давало взамен только горечь. Но обвинить в этом, гид их не смел, они пошли против всех священных законов и установок. Внутренняя кора возможна только после тринадцати внутренних кор, поэтому никто не ждал их здесь. Они остановились, ещё несколько футов и можно увидеть своими глазами что-то… — Отойди назад, если выживем, нам понадобиться помощь, чтобы вернуться, — обратился Берг к Пасану. Проводник молчаливо кивнул, и присел возле десятой ступы, вытащив железную фляжку. — Шамбала, кто знает, что там. Я бы пошёл с вами, но никто не звал, — он все ждал зова. — Те люди, не лучше нас, — заметил Хэтэуэй, и прикусил язык, когда увидел глаза Пасана. Тот не верил им, верил только Кайласу, Шиве, мудрым тибетцам. В его глазах видно вся суть: вера слишком сильна, настолько пропитала каждую клетку тела, что было схоже с помешательством, таким же, как и у них. Только у тамплиеров уже не было религии, как таковой, но была цель. — Но Кайлас их пустил, — спокойно заметил Пасан, хотя голос дрожал. Он не был похож на тибетский народ, но жил их наукой, тонкостями, стал настоящим посланцем богов. Саймон отвернулся, снова бросив взгляд в конец коридора, пальцы покалывали от напряжения. Шамбала. О ней много мифов и легенд. Они тянуться по всей Европе, Средней Азии, Ближнего Востока, везде свое царство, превосходящее все земные цивилизации. Древние, как сами люди. Саймон помнил, что впервые «Шамбала» была упомянута в тантрической системе «Калачакра» и датируется примерно десятым веком. По легенде древний философ принёс это «колесо вечности» из Шамбалы, и если верить этому, то войти и выйти было возможным без умерщвления. Теолги же считают, что царство — измерение, в котором живут великие с духовной точки зрения учителя, направляющие человечество на правильный путь. Путь мира и созидания. Доступна, естественно, только единицам, избранным — но если массовые смерти были соизмеримы с этим, то явно не единицы, Кайлас захватывал души… для просвещения. В этом Саймон Хэтэуэй сомневался, и, потирая подбородок, царапал руку о легкую щетину. Ису могли сделать свое царство, спрятать в горах свое детище, дабы никто посторонний не проник туда. И они подготовились. Рюкзаки бросили возле Пасана, оттуда вытянули самое необходимое. Полная упаковка отряда «Сигмы» вызывала у Хэтэуэя острые приступы ностальгии, когда его тоже наверняка хотели ликвидировать, и небольшое лирическое отступление в его роли последовало сразу же, как прежние лица стали безлики, прикрыты черными баллистическими шлемами, а тела затянуты в черное снаряжение с бронежилетами: — Теперь вас не узнать. Отличные скафандры, чем-то схоже с рыцарской броней тамплиеров. Шлем похожий, обычно, выкованный из цельного куска железа с ободом и назальной пластиной. В его голосе звучала тень уважения, но Бергу все равно хотелось его ударить, остановило только то, что стоила экипировка неприлично дорого и испортить об Хэтэуэя не хотелось. — Шлем, разработан для защиты от снарядов среднего калибра, как впрочем, и все остальное, — Берг подал Саймону шлем, и тот прежде, чем надеть покрутил его в руках, постучав по нарисованному логотипу «Абстерго». — Надевай живее, — не удержался Юхани, рявкнув на профессора. После он подал нательный доспех, перчатки, ремень, и уже через десять минут его полностью упаковали, и Хэтэуэю оставалось через стекло шлема рассматривать свои руки, и пару раз от непривычки уронить пистолет. — Двигаться неудобно, — пробормотал он, попробовав пройтись от начала коридора до Пасана. — Привыкнешь. — И как теперь вас различать? — Главное, что мы знаем, где ты, — Хэтэуэй не видел глаз Берга, но предположил, что тот закатил глаза. Столько шуток, как за этот спонтанный, не планируемый никем поход, ещё не слышал. Но шутить хотелось больше, чем умирать. Едкий страх неизвестности расставлял свои границы, и реальность заканчивалась огромными вратами. — Включи наушник, и всегда слушай мои приказы, если хочешь выжить. Саймон выпрямился и серьезно кивнул. Шамбала сияла первородным светом. — Удачи вам, друзья, — Пасан улыбнулся, дрожащими руками натянув капюшон на голову, закрываясь от очередного порыва ветра. — И тебе. «Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam» — «Не нам, Господи, не нам, но все во славу имени Твоего» — вспомнилось профессору, и они осторожно пошли по тонкому каменному карнизу к открытым вратам. Реальным вратам, двери которых, нещадно терзал горный ветер.

***

Внутренняя эйфория выплескивалась через эмоции. Рагху непривычно сильно радовался, слегка подпрыгивая на месте. Кайлас вызывал у него настолько сильный вихрь чувств, что ему даже казалось, что двери Шамбалы откроются сию же секунду и его заберут в царство мудрости и власти. Головокружительный взлет собственного сознания возвышал его в своих очах, ему хотелось, чтобы другие тоже увидели, как прекрасен мир. Но ничего не случилось ни через час, ни через два, когда они подобрались к вратам. Ночью что-то произошло — трубили по всем информационным каналам Абстерго, ассасинам в Лондоне удалось перехватить некоторые потоки, — и те были неутешительными, как и снимки белых силуэтов. Тамплиеры верили, что врата уже открыты, и ожидали последствий, как впрочем, и ассасины. Мир до сих пор жил, как ни в чем не бывало, не ожидая опасности — а риск был велик. Сложиться, как карточный домик могло полмира, рухнуть в один момент под влиянием Частиц Ису. У края скалы, куда так собирался ночью Рагху, лежали тела тибетских монахов. Их было легко опознать: шафранового цвета одеяния — кашая — яркими пятнами таяли под дождем и снегом. — Их души могли идти в Шамбалу? — сглотнул Рагху, быстро оторвав взгляд, и преувеличено бодро ушёл от края, догоняя Майлса. Им оставалось пересечь непростой участок, потом к восточному склону оставалось всего немного. Сияние Кайласа на рассвет нависло золотой истинной, и в пламени солнца гора не теряла свой великолепный вид. — Как золото, потрясающе, — тихо произнесла Лейла, зацепившись за трос, зависнув на пять секунд прежде, чем продолжить восход. — Возможно, если верить рассказам, то только люди с одухотворенностью тела и души могут пройти. Но вряд ли индийские тамплиеры настолько набожны, правильный ключ открывает правильные двери. — Уильям Майлс помог Лейле и Рагху, развернув карту Кайласа. — Вот здесь должен быть «красный коридор», минут пять быстрого карабканья. — По крышам бегать легче, — со вздохом Лейла зацепилась за острый выступ, хладнокровно посмотрев вниз. Преимущества ассасина — отсутствие боязни высоты. Сказывались привычки. Качество тренировок самой Лейлы не обнадеживали, до противного зуда сознание жаждало вернуться в Анимус, только сияние Шамбалы успокаивали порывы. Немыслимой волной притягивала мифическая страна, открытые врата, будто реющие флаги. Небольшое углубление в скале обозначалось темным проходом, в котором сияла дыра света. Дневного света. Едва они добрались до конца коридора. Внезапная красная тень мелькнула перед глазами. Майлс от неожиданности отступил. Вскоре стало ясно, кто преградил им путь — против них выступили сами тибетские монахи. Ещё живые и явно не последовали за своими братьями в Шамбалу. — Мы не хотим причинять вам вред, — спокойно и четко произнес Майлс, выставив руки, зная, что в любой момент успеет отразить нападение, если не лезвием скрытого клинка, так у него есть заряженный пистолет. — Нам просто нужно пройти. — Больше никто туда не пройдет, — послышался резкий голос одного из монахов, и те закрыли своими телами вход, как нечто сакральное. Впрочем, Шамбала — храм Шивы в их головах давно обрел четкие формы и заповеди, которые мудрые тибетцы не собирались нарушать. И хотя одна из заповедей Далай-Ламы, человека, мечтающего создать на территории своей страны чудный мир без насилия, в гармонии человека с природой, говорил, что делиться знаниями, это способ достичь бессмертия, здешними монахами осталась без внимания, так, как знаниями они делиться точно не хотели… Но ассасины не хотели вредить Тибету настолько сильно, некоторые здешние мудрецы уже ушли в иной мир. — Почему? — Лейла выступила вперед. Её одолевали смутные сомнения, ещё не до конца сформированные, какие-то неопрятные и безликие. Их задерживали просто так, ради своих убеждений, и ей не нравилась медлительность, ведь… — Чем быстрее мы поймем, что они сделали с Кайласом, тем быстрее вы вернетесь к обычной жизни! — резко произнесла она, размахивая руками. — Крах мира будет на вашей совести! Потому что те люди явно хотят править миром, и мудрость будет не в почете, как и чистота помыслов и действий, о которых вы же рассказываете наивным туристам. Так, где же ваше благоразумие, или думаете, в этот раз поиски власти закончатся хорошо?! Они никогда ни к чему хорошему не приводили, только кровь, только трупы и казнь невинных. Монахи переглянулись. Их красные одеяния подсвечивались дневным светом, и один из них — самый старший — опустил голову, отходя в сторону. За ним последовали другие. Обреченным строем, потянувшись подальше от Шамбалы, подальше от совсем другой религии и истоков, в которые всегда можно было разглядеть руку прогресса Ису. «Сделано Ису». Забавное уточнение Хэтэуэя тогда в индийском храме неловко соскользнуло с языка в полнейшей темноте. Видимо, он надеялся, что никто его не слышит. Лейла хмыкнула. И они вошли… — Жаль они не стали на пути других людей.