Стигматы преступлений

Он задержал дыхание, привалившись к стенке, и зажмурился. В этой части света не было, где-то рядом работал подъемный механизм — древний лифт гулом носился по Шамбале, и ему оставалось только удивляться здешней насыщеной жизни. Когда он открывал глаза, мир медленно покачивался, Хэтэуэй смотрел вперед несколько секунд, а после, медленно переставляя ноги, пошел в другую сторону, подальше от древних захоронений. Найдя более освещенный коридор, тот вытянул дневник, и устало водил пальцем. Строчки начинали прыгать. Прочитать или даже просто понять по мелким рисункам не получалось. Читать и понимать — все, что от него требовалось, и не получалось, пальцы медленно холодели, но радовало то, кровь перестала бежать из неглубокой раны, уже не нужно было зажимать и искать подручные средства для перевязки. Услышав шаги, он напряженно и расфокусировано, посмотрел в ту сторону и, собрав вещи, нырнул в темноту, присматриваясь. Бездонными глазами на него смотрела пустота, все казалось уловкой Шамбалы, и страшными звуками она тревожила умы, находящихся здесь не по своему предназначению и не по своей вере. Безжалостное вмешательство рушило что-то внутри Саймона, однако противные чувства противоречия и неизбежности медленно убивали. Если они не сделают возможное и невозможное, дабы прекратить это помешательство над миром и религией… то все пропало. Ему нравился мир, жестокий и милосердный, скупой и щедрый, понятный и неизведанный, со всеми изысками и происками человечества, мир всегда оставался загадочным творением то ли Бога, то ли обычных процессов, которые властвуют над всеми живыми материями над всеми связями и невидимыми для простого человеческого взгляда частицами. Хэтэуэй прижал холодную ладонь ко лбу и затих, опустившись в темноту, где было слышно только стук его сердца. «У меня нет оружия, кроме ножа», — в сознании как-то лениво скользнула ясная мысль, но ни к чему остальному не привела. Он не знал, что дальше делать… И открыл глаза: ему нужно найти Берга, или кого-то, кто остался жив. Оперативники не должны были погибнуть так быстро и так глупо. Только не сейчас и не против этих… Идти пришлось наугад, на звук механизма. Тот разыгрался точно качели. Скрип вперед, скрип назад. Огромный механизм иногда затихал, и Саймон подозревал, что природа звуков совсем иная. Словно это совсем не лифт, а целое сердце. Сердце Шамбалы, которое излучало энергию, питало весь мир и изменяло человечество. Сомнения на этот счет совсем нерациональные, именно здесь, среди истоков культуры и центра Азии, смысл имел даже крохотный камень, лежащий у ворот, точно также как и дыхание холодного ветра, обглоданные скелеты, тонкие скрюченные почти как неземные растения у границы тьмы и света. Шамбала впитывала жизни, разменивала судьбы и властвовала над миром, и пока в руках монахов она действовала во благо, то в других стала опаснейшим механизмом  и рычагом к началу нового мира. Что происходит за стенами Кайласа? Насколько опасна власть? Угадал ли он или нет? Все факторы говорили об этом: резко стареющие люди, мертвые монахи, куча предзнаменований и разгневанные древние боги, неизбежность шептала и шептала, пока он брел по темным коридорам, ведя ладонью по скользкому камню, шагая к сердцу Шамбалы. В карте он уже давно запутался, мандала и нарисованная карта не сходилась с тем огрызком в дневнике ученого, белыми пятнами застыли вечные коридоры без начала и конца — петли внутри Шамбалы и многочисленные вены и артерии. Саймон Хэтэуэй повернул на восток, найдя новый алтарь, с темными провалами вместо пола. В огромные дыры стекались золотые ручейки золотого свечения. Он склонился, разглядывая «внутренности» и сделал несколько снимков, отложив камеру на широкий плоский каменный постамент, на котором должен был кто-то стоять, излагая все напутствия и знаки на своем каменном лице. Осталась каменная крошка, он провел пальцами по полу, зачерпнув камень, и потер между пальцев — песчаник. Из него очень часто делали статуи в индуизме и буддизме. Еще раз осмотрев постамент, он заметил крохотные исцарапанные даты. — Возможно, статуя монаха или Ису кому-то мешала, — тихо предположил он, задумавшись. Теперь он совершенно не понимал, где находится. Место, не отмеченное на карте, значило намного больше, нежели можно представить: где-то под полом был еще один механизм, а может десятки, и переворачивать пирамиду совсем необязательно, дабы перекрыть потоки энергии. Может достаточно сделать что-то с ними, зажать или сломать? Он посветил вспышкой, но темнота была густой, словно ее можно потрогать руками, и вместо пустоты достать нечто мягкое, но холодное, пугающе холодное. И снова отложил камеру на постамент, открыв дневник, замирая возле потоков энергии. — Ничего нет, — он захлопнул дневник, зажав его окаменелыми пальцами, и быстро вытащил нож, услышав знакомые голоса, с одной и другой стороны. Но кто окажется первым? Внутри Саймона Хэтэуэя все замерло, чувствовался металлический привкус крови, а душа застыла в неизвестности. Плохое предчувствие воняло тухлым чесноком. Первыми показались Майлс и Хассан, Саймон нахмурился, с ужасом понимая, что первым, что увидела Хассан стал дневник. Но, не изменившись в лице, Хэтэуэй готов был сорваться с места. — Я же говорила, а вы не верили! — онавыступила вперед. На него обратил внимание и старый ассасин. — Они всегда лгут, вечно лгут, и готовы убить всех, даже ради жалкой потрепанной книжки. Саймону события напоминали порочный круг: он оправдывается, но снова находится очередной предлог. Истинную ненависть не сжечь даже огнем, если человек не пожелает избавиться от острого и ядовитого чувства. Кроме усталости, тамплиер не ощущал ничего, но Лейла… Ей яркие чувства придавали сил, у нее были силы для борьбы. В какой-то момент он понял, что для профессора истории все закончиться именно здесь — Чамунда требовала свое, ассасины требовали мести, а Шамбале и новым владыкам святыми просто нужны души и что от них останется. За чужую кровь и страсть всегда получают власть. Порочный круг существует везде и всегда, каждый виток истории повторяется, люди ничего не выносят из прошлого, сколько бы не учили историю, сколько бы книг не прочитали, однако их сердца так легко разжечь, что его сердце давно уже горело знакомым огнем власти и войны. Именно этот круг хотели сломать тот, кто пытается вновь пойти тропой богов. — Я не убивал никого. Рагху сам его отдал. — Я не верю, — прошептала Лейла, глядя на него широко раскрытыми глазами. Ненависть никуда не делать, на губы упала тень улыбки, Саймон и сам улыбнулся. Печально. Он-то давно заметил пистолет в ее руках. — Лейла, подожди, — примирительно проговорил Майлс. — Я тоже ненавижу тамплиеров, они погубили моего сына, погубили братьев и сестер, веками приносили горе людям, но сейчас я ему верю. Рагху не такой, как мы. Он не знает той ненависти, не знает горя убийства, и вполне способен на такое. Отдать тамплиеру дневник. — Но… зачем он нужен нам? Все бессмысленно. Мы должны убить врага. Совершал он убийства, я не могу сказать, но он совершил много чего другого, и должен за это заплатить. — Лейла… послушай, совсем не время разменивать жизни. Наши враги сильнее, чем ты думаешь. И ближе. Саймон слушал и смотрел: Лейла не остановиться. Его сердце шумит даже в ушах, но голоса продолжают слышаться ясно и четко. Надежа еще есть… Он посмотрел вниз, глубина завораживает. К самому центру земли, чистая, ядовитая энергия делает свой ход.  «Я вам еще пригожусь», — слабые слова не сорвались с губ, Саймон чувствовал холод смерти. Он был слишком горд, чтобы проронить жалкие слова. Тамплиеры были великими людьми, не все, но те, кого он уважал, не позволили бы врагам заставить себя умолять. Он стиснул зубы. — Я не могу… не могу просто смириться. Вначале я была готова пойти с собой на компромисс, почти получилось, но столько всего произошло. Разве разумно отпустить врага, чтобы он мог продолжить свои дела? Чтобы гибли люди? Такие же, как была Диана, как я, наивными, но верящими в справедливость, — она направила на него пистолет. Саймон задержал дыхания. Время утекало. У него не осталось слов, все они оказались давно сказанными, но ни к ясности, ни к правде, не подобрались. Они продолжали купаться во лжи и ненависти, пить большими глотками свою идею, и не оборачиваться на других, на иные события, которые сигаретным дымом вились под потолком. — Лейла, ты можешь меня хоть раз послушать? — устало спросил Уильям Майлс, бросив быстрый оценочный взгляд на Хэтэуэя. — Я постоянно слушаю, — она свободно пожала плечами, будто давно избавилась от мести и предрассудков, скрыв тонкую улыбку, неотрывно смотрела темно карими глазами в душу Саймона. Именно таким взглядом смотрит смерть. — Дневник! — приказала Лейла, шагнув к нему, не отпуская пистолет. — Нет, — неожиданно для себя он покачал головой. — Дневник, — ее голос треснул подобно стеклу. Она думала, что Рагху мертв. Но жив ли он, даже Хэтэуэй не знал. — Отдай его. Стоять приходилось возле огромных дыр, зная, что внизу как кровь качает энергию сердце Шамбалы. Саймон не мог выпустить потрепанную временем книжку, не мог избавиться от мысли, что утратив заветную вещицу, он в который раз предаст память тех, кто неловко отдал книгу в его руки. — Никогда. Он уловил еще звуки. И слегка повернул голову навстречу новым проблемам. Проблемы оказались совсем не проблемами, подкреплением, но как решить разногласия и выступить против тех, кто жаждет поменять мир и сломать построенные за века стены, не понимал. Примирение невозможно, нереально и безрассудно. Юхани Отсо Берг влетел оперативно, четко и сразу взял Хассан на прицел.  Майлс поморщился — единственный, кто понимал опасность, стал единственным, кого не хотели слушать. Раньше он бы никогда не отказался от убийства еще одного высокопоставленного тамплиера. Раньше. Саймон читал по его лицу, все было так явно и необычно, будто они оголили души и вывернули мозг на изнанку. Он бы хотел узнать, что видели на его лице — не безумие ли? Не видели ли за его спиной Чамунду, чье зловонное дыхание щекотало затылок, а горло сжималось спазмом от тошнотворного запаха мертвечины? — Брось пистолет на пол, — приказал Берг, глядя на Хассан. — Нет, — Лейла усмехнулась и выстрелила. Звук стал оглушающим, Саймон механически сделал шаг назад, закрываясь, и представил, как под ним растают мили, и когда тело столкнется с каменным днем, жизнь оборвется. Крик застрял в горле. — Нет! — голос Рагху все сказал за него.

***

Лейла на мгновение замерла, потом посмотрела на пистолет, медленно окинула присутствующих ошеломленным взглядом и исчезла — мелькнул только хвостик и яркий шейный платок. Звук ее шагов отдалялся, никто не пошел за ней. — Лейла, зачем же ты?.. — прошептал себе под нос Рагху, вглядываясь в густую темноту. Он склонился, громко дыша, готовясь взвыть от тоски, которая неумолимо тянула его к его предназначению. Именно здесь в Шамбале, он должен раз и навсегда научиться убивать. Другие это умели, но только не он. Берг выругался и присел на постамент, заметив камеру Хэтэуэя. Раны жгло огнем, каждое движение приносило нестерпимую боль, но тот потянулся к камере и выключил, проведя пальцем по экрану. Огонек погас, видео закончилось, и вытянул карту памяти, сжав ее в руках. Что наснимал Саймон останется в Абстерго, как последнее воспоминание. И просуществует в базе данных для других директоров, историков и специалистов. Иногда люди после себя ничего не оставляют, а Хэтэуэй оставил после себя и так слишком много. «Нужно было раньше ее прикончить», — подумал Берг, потерев подбородок, и посмотрел на Майлса. Ассасин ничего не говорил, стоял молча, будто его вовсе не существует. Не такого он ожидал, ни на это рассчитывал, и Берг его понимал, раньше временные союзы были настоящими союзами, и тогда получалось питать глубокое уважение к противникам. Но без чести… войны идут хорошо, только мертвы почти все. — Нас предал наставник, — уверенно проговорил Рагху, с усилием воли отводя взгляд от черных дыр. Его голос дрожал. Берг усмехнулся. — Как? — вымолвил ассасин. — Не только тамплиеров интересует власть, — Юхани Отсо Берг облизал губы. — Они меняют мир уже сейчас, тот, кто правит Шамбалой, правит миром. И мы должны остановить их, — твердо проговорил Рагху. Кажется, вокруг него собиралось сияние, почему-то и в этот раз потомок должен ответить за ошибки предка. «Очевидные вещи говоришь, щенок», — подумал Берг. Минутой молчания он почтил смерть Хэтэуэя. До чего ж эти историки глупые. После перебинтовал все раны и попробовал двигаться быстро, оценив повреждения. Предпочтительным было не наступать на левую ногу и не использовать правую руку постоянно. Тишина закладывала уши. Шамбала казалась городом мечты, стала же просто городом богов, причем не каких-то чистых, внеземных, окутанных светом и добродетелью, а наоборот реальных и таких властолюбцев, которые готовы разменять человеческие жизни. Принцип всеобщей человеческой морали больше не действовал. Они выложили все доступное оружие на стол переговоров. Пара пистолетов, ножи, скрытые клинки. — Не густо, — заметил оперативник. — У них больше, значительно больше. Весь арсенал из лабораторий Абстерго, — и потянулся к блестящему ножу с логотипом Абстерго, размером с ноготь, нажав на неприметную кнопку — лезвие еще удлинилось и пульсировало током. — Что есть, — пожал плечами Майлс. Его волновало практически все, даже страх кольнул сердце, но громче всего вопили сомнения — они не справятся, они все потеряли, и всех потеряли. Он поймал последний взгляд Саймон Хэтэуэя перед тем, как тамплиер провалился вниз, без крика, молча, а остановить Хассан у него не получилось. Впрочем, сильно Уильям Майлс не старался: если тамплиеру было суждено умереть в Шамбале, но он не тот, кто мог помешать свершению отмщению во имя справедливости. Его интересы всегда на стороне ассасинов и человечества. Сейчас ему показалось, что человечество он поставил на последнее место. Странные веса указывали победу врага, хотя на одного врага стало меньше. — Рагху, ты готов? — Уильям обернулся к индийцу. Тот решительно кивнул, мысленно себя приободрив, что на этот раз он справится. И сделает то, чему учил учитель, хотя наставник и предал кредо, зато его слова были правдивы и честны. Кредо ассасинов он преподносил безо лжи. План слишком прост, чтобы хоть как-то его упростить. Проще говоря, плана никакого не было, разве что единственный — выжить. Противный тибетский ветер выл так, словно где-то открылись двери и пропустили его внутрь. Они неспешным шагом двинулись навстречу богам, новым и неожиданным.