Стигматы преступлений

Саймон думал, что ему пришел конец. Он не чувствовал тело, почти мертвым и безжизненным лежал где-то в пустоте и смотрел вверх, где по жилам Шамбалы к центру земли двигалась энергия душ, где медленное дыхание космоса предсказывало гибель всего сущего, а биение Земли шумом скатывалось в камне и застывало будто живое человеческое сердце: сначала билось, после замирало и опять билось в своей предсмертной агонии. Саймону Хэтэуэю хотелось верить всем словам устным и напечатанным в потертых книжках или новых, совершенно новых, изданиях, ведь именно там говорилось о величии Шамбалы, о мудрости, которую она передает людям. Что явление циклично: накопление и распространение, снова накопление и распространение. А не то, что он себе придумал — никто не собирался менять землю, человечество, сверкающей палитрой способов возвращать мир к тому, от чего они давно избавились, страшного регресса, когда прогресс достиг небывалых высот. Но тело постепенно возвращалось к нему, исчезло облако дурмана, исчезли мягкие и приятные, не его мысли, будто сама душа нежилась в свету и купалась в энергии космоса. Исследователи, историки, богословы верили в существовании первой цивилизации, а он не только верил, но и знал, только поделиться ни с кем не мог, и сейчас не мог. Короткий вздох прорезался сквозь плотно сжатые губы, осознание жизни упало на него холодным ветром Шамбалы. Он жив. Жив, черт возьми! А энергия проходила возле него. Дневник шершавой обложкой лежал у его руки, он мог даже провести пальцами, вспомнив о своей цели и желании сберечь его подле себя любой ценой. Ругать себя в этом месте не получалось, полное спокойствие не позволяло негативной энергии скапливаться у горла и сердца. Именно здесь существовали свои законы — только свет и чистота, благодать богов и тех, кто пришел на Землю раньше, установив свои законы и традиции. Шамбала говорила знаниями веков и могущественных книг. Саймон услышал многое: первое, что путем основания центров по всему миру, Шамбала передает свои знания цивилизациям разных эпох. И уже сомневаться не приходилось, слишком явно и понятно, что в других уголках планеты притаились за мифами и легендами другие живые города со своими определенными знаниями. Ему резко захотелось бежать, подальше от Кайласа и Тибета, только кто бы позволил, еще несколько часов назад они подслушивали и собирали данные по крупицам, а теперь знания отвечали ему на все те вопросы, которые он задавал ранее, объясняли идеи и предположение. Человечество уже мало в чем ошибалось, разве только не хотело верить, что когда-то придет час расплаты. Духовные цели, сугубо духовные, предстали перед людьми сию минуту, об это ему поведала Шамбала, и вопрос о возможности регресса решился сам собой. Саймон хотел взвыть, подняться, разбить гипотетические трубы из прозрачного камня или стекла, тем самым прекратив разрушения мира. Но шевелил только пальцами, касаясь проклятого богами дневника. — Колесо Времени, вселенские часы указали на благоприятный период, — прошептал он, повторив информацию откуда-то извне. Саймон понемногу шевелился, пытаясь ощупать себя, но ран на теле не было — очевидно Лейла промазала, вяло подумал он, с покорностью внимая. Человеческая часть боялась узнать непредназначенное для него, потому что рассказывать о таком самоубийство сразу на несколько частей, на которые разрежут его мозг и засунут в машину. Но именно его жажда знаний и ответов привела сюда, в это место и в это время, когда спящий голос древнего механизма первой цивилизации пробудился вновь. Началом космического цикла воспользовались индусы, с точностью определив лучшую дату для передачи божественных сил им. О вселенской последовательности он помнил из других эзотерических книг, но похожие слова он вычленил из книги Ле Пейдж, когда мельком пробегал по строчкам и отбросил ее за неимением прямых доказательств. Тогда нужны были доказательства… Саймон устало выдохнул, прикрыв глаза, и снова слушал. Мысли появлялись и исчезали, безумным круговоротом приходили ответы, даже на давние вопросы, на простые и сверхсложные, но короткие, простые, иногда совсем нереальные, о которых о никому не расскажет, даже в седой старости, если до такой доживет, даже случайным прохожим на каком-нибудь старом рынке, вобравшем себя прошлое и живое, без технологий и изменений. Но монахи, мудрецы, безумцы слушали бы его откровения и поверили бы, только он этого не хотел и не просил понимания, что каждому циклу придет конец, и их конец близился шагами, непонятно какими, быстрыми, короткими, или как в детстве прыжками по газону и забору. Разрушение и возрождение — такой расклад видел и понимал душой, но почему-то чувствовалось, что еще не время для полного разрушения и последовательного возрождения мира. Многое случиться потом, когда-то, но в ближайшее время цикла, таившего в себе если не тысячелетия, то века точно. Он представил себя новым пророком, неожиданные заголовки после недавнего скандала, приобретут еще больше смысла.  На его губах появилась короткая усмешка. «Абстерго прячет нового пророка!», «Пророчества из мира технологий»… и еще много идей, о которых он даже не подозревал, на что хватит у журналистов фантазии и смелости. Но слова, как вестники апокалипсиса, указывали на близкое будущее: «Богатство и благочестие будут убывать день за днем до тех пор, пока мир не станет полностью развращен. Тогда одна только собственность будет в цене, лишь богатство будет источником преданности, лишь страсть будет основой между полами, лишь фальшь будет единственным средством достижения успеха в тяжбе. Землю будут чтить только за ее полезные ископаемые». Именно тот, кто получит божественные силы, должен решить, что делать с человечеством. И выбором индусов стало не уничтожение и перезапуск, а небольшое возвращение, подальше от технологичного мира, не близко к Святой Инквизиции, их остановка где-то посередине. Со всей любовью к истории он не совсем понимал в какой эпохе им лучше остановиться, куда привести человечество, чтобы открыть им знания существования природы и человека, как космоса и земли в едином ритме дыхания и сердцебиения. Эпоха Просвещения? Еще раньше или позже? Когда колесо регресса должно остановиться? Шамбала молчала, и не потому что ответов нет, они закончились для него. Саймон Хэтэуэй получил и так слишком много, больше для человека станет пожизненным крестом безумия. И ему пришлось смириться, не получать ответы стало внезапно больно, тоска пронзала сердце и вырывала дыхание, перед глазами стоял привычный мир из иллюминатора самолета: большие города; голубые, синие, розовые, оранжевые небеса; плоские как стены тучи или пушистые словно ковер или сладкая вата; зеленые клочки земли, будто кто сшил земную кору плотными шерстяными зелеными или коричневыми нитками; бесконечные огни ночных городов; моря и океаны со своей неколебимой вечной гладью. Он задыхался и хватался руками за невидимые ручки, только когда с надрывом прокричал, призвал сознание остановиться. — Мне нужно уйти, — прошептал он, с усилием воли переворачиваясь. Холодный камень хранил его тепло, тепло ног и рук, и головы. Хранилище мировой мудрости и культуры закрывалось. Для него. Тоска от этого разбирала на части — профессору истории хотелось остаться в стенах, которые ненавидел, становилось ясно почему монахи так ревностно хранили тайны и оберегали такое сокровище — слишком ненасытен человек к мудрости. Как наркотики или никотин, только попробуй и уже не остановишься. В человека слишком много искушений и не поддаться хоть одному — нереальная задача. Саймон Хэтэуэй поддавался многим, охотно принимал и знания, и тайны, и власть, именно это делало его слабым, нерациональным, неконтролируемым, неосторожным. Переступив через тупую боль, которая постепенно возвращалась к нему, он с неловкостью смотрел на потоки энергии, держась за грудь. Раны не было, а боль множилась под панцирем из сплава металлов. Выдохнув, он попытался подняться, заметив, что стоит на каменном выступе, на который, очевидно, приземлился, не полетев дальше и глубже. А камней здесь много. — Что будет если нарушить один из потоков? — спросил он сам у себя. — Гипотеза требует подтверждение. Первый плоский камень полетел в сияние и растворился в нем. Второй прошел мимо, но странный гул, будто шестеренка заела или мелкая делать встала криво, резанул по ушам. Если ему суждено остаться навечно здесь, то на тот свет он уйдет вместе с мудростью. Материальное всегда портило духовное, спокон веков развращало каждый миг человеческого бытия, но пирамиду все равно следовало вернуть в исходное положение. Потоки внезапно изменились. Они тянулись вверх, но Саймон знал, что происходит. Сила идет к новому богу, владыке, который начнет новый цикл и укажет на истинный духовный путь. Хэтэуэй устало сгорбился, глядя себе под ноги. У них так мало времени.