The Unrestrained

Было далеко за полночь, но Цзэу-цзюнь не спал. Полная молочная луна заглядывала прямо в окно ханьши, освещая неярко, оставляя зыбкие полупрозрачные тени, пробиралась в самые укромные уголки души, вытаскивая то, что хранилось там, наружу. Лань Сичэнь вздохнул. Едва запахнув ночное ханьфу, простоволосый, совершенно потерянный, он сидел у окна, бездумно вглядываясь в ночной сумрак. Он не любил ночи, подобные этой. В такие ночи он не мог уснуть, вертясь с боку на бок, нарушая правила собственного клана, думал много обо всем, что произошло. Глухая тоска царапала грудь, и Сичэнь снова и снова поднимал голову к ночному светилу, беззвучно вопрошая «почему?» Почему А-Яо предал его? Чего младшему названному брату не хватало? Внимания? Ну так Лань Сичэнь одарял его всем своим вниманием, всегда интересовался его делами, вёл долгие беседы, выслушивал, давал советы, поддерживал… Или Гуанъяо нужно было внимание другого толка? Так Сичэнь не мог его дать. Сердце главы Лань было занято давно, его пара на пути самосовершенствования появилась задолго до знакомства с А-Яо. Цзэу-цзюнь вздохнул, кидая мимолетный взгляд на ложе. Не Минцзюэ… Что бы мог сделать А-Яо, если бы Хуайсан, этот потрясающе умный юноша, не разгадал все коварные планы, не кинулся со слезами в ноги Первому Нефриту, умоляя спасти брата? Что бы произошло, если бы сам Сичэнь не успел, если бы прибыл всего на пару минут позже? Потерял бы дагэ рассудок окончательно? Погиб бы? А Цзинь Гуанъяо… Как бы он жил дальше, зная, что убил своего названного брата, возлюбленного другого названного брата? Мучила бы его совесть, когда он утешал бы Сичэня, страдающего из-за смерти спутника? Угождал бы, плетя вокруг паутину лжи и заблуждений, следуя единственному плану — заполучить в свою постель Первого Нефрита? Лань Сичэнь теперь не знал. Как выяснилось, он вообще не знал, что за человек такой этот А-Яо! В память врезались огромные, умоляющие глаза Цзинь Гуанъяо. «Эргэ, пожалуйста…» Цзэу-цзюнь вздрогнул, когда на его плечо опустилась тяжелая ладонь, а ухо обожгло горячим дыханием. — Опять тоскуешь? А-Хуань… — А-Цзюэ, — нежно проговорил Сичэнь, мягко притираясь щекой к большой ладони супруга. Тот усмехнулся, погладил большим пальцем кожу. — Ты же знаешь, я… — Не вини себя. — резко оборвал возлюбленного Не Минцзюэ, а затем втянул в свои объятия, крепко прижав к груди. Заполошно билось сердце. — Никто не мог предположить, что Мэн Яо сойдёт с ума настолько, что решит убить меня ради того, чтобы стать ближе к тебе. Ты не властен над всем, что есть в этом мире, А-Хуань, некоторые вещи просто происходят, и мы ничего не можем с этим поделать. Лань Сичэнь устало прикрыл глаза. Эта ночь измотала его, но слова Минцзюэ будто ослабляли его тяжелую ношу, и дышать становилось легче. В последний раз взглянув на полную луну, Лань Сичэнь вздохнул, а затем потянул супруга к ложу. Минцзюэ прав. Он не был властен над тем, что произошло.