The Unrestrained

Как только Не Хуайсан родился, все в Нечистой Юдоли поняли, что он — особенный. Не сказать, что Не Минцзюэ помнил это время хорошо: ему только-только исполнилось пять, и он не совсем понимал, почему все так суеверно шепчутся, почему маленького, только-только родившегося Хуайсана забирают у его мамы так часто и надолго куда-то уносят, почему отец при виде младшего сына будто каменеет и суровеет. Жестокая правда накрыла его в десять лет. Не Хуайсан страдал неизлечимой болезнью души и разума, и не было средства, которое могло бы облегчить его состояние. Маленький, яркий, смешливый, Хуайсан в пять лет имел душу двухлетнего ребенка, едва мог говорить и совсем недавно научился ходить, но даже со всеми своими изъянами, всей своей душой он любил старшего брата. Минцзюэ отвечал ему пылкой привязанностью, и чаще всего наследника Цинхэ Не можно было найти в компании младшего брата. Это были хорошие, светлые дни, которые Минцзюэ всегда вспоминал с улыбкой на губах. Все стало куда хуже после смерти отца, а Хуайсан в одночасье потерял обоих родителей. На него было больно смотреть: похудевший, осунувшийся, приступы его безумия участились, и главе клана Не приходилось в такие дни запирать Не Хуайсана в покоях и с ужасом слушать дикие крики, звуки разбившейся о стену керамики, плач… А потом что-то будто изменилось. Не Хуайсан заперся в себе, и Не Минцзюэ теперь едва ли получал два-три слова в своей адрес за долгие недели. — Хуайсан, скажи же что-нибудь! — наконец, взмолился Не Минцзюэ, доведенный до края молчанием брата. Тот едва вздрогнул, не поднимая взгляда от своей тарелки с мясом, поджал губы. — Хуайсан! — Мясо. Не люблю. — Голос, хриплый, ломкий, но для ушей Минцзюэ эти слова прозвучали музыкой. Он облегченно выдохнул и приказал поменять тарелки. На овощи Хуайсан смотрел с куда большим энтузиазмом. А той же ночью младший Не пришел в покои старшего брата. Помялся на входе, но потом все-таки решился пройти внутрь, присел на краешек ложа, наблюдая за тем, как Минцзюэ заплетает длинную тяжелую косу для сна. — Дагэ. — Хуайсан, что-то случилось? Тебе плохо? Нужно позвать лекарей? — Минцзюэ взял тонкие ладони брата в свои руки, ласково погладил пальцы. Тот вдруг вырвал кисти из мозолистых, крупных ладоней старшего брата и закрыл ими лицо. — Хуайсан? — Дагэ. Плохо. — Что болит? — Внутри. Тут. — И Не Хуайсан ткнул куда-то в область сердца, покраснел. Минцзюэ посуровел: с сердцем у брата проблем до этого не было. — Как именно болит? — Тебя вижу. Больно. Хочется быть рядом. Дагэ. Умру? — Что? Нет, конечно, А-Сан, ты не умрешь, — нервно рассмеялся Минцзюэ, прижимая младшего Не к своей груди, укрывая, бездумно поглаживая по голове. Надо же! Малыш Хуайсан влюбился. И в кого, в своего же родного брата! Ему должно было быть противно, горько, он должен был оттолкнуть Хуайсана, навсегда отгородиться от него, но… Внутри разливалось что-то теплое, медовое. Не Минцзюэ прикрыл глаза и судорожно выдохнул: разве может он пренебречь чувствами брата, чистыми, светлыми, такими искренними? В конце концов… Минцзюэ опустил взгляд на пригревшегося, задремавшего Хуайсана. В конце концов, не только у младшего Не болит сердце, не только он хочет быть рядом с братом. — А вот я, А-Сан, без тебя умру, слышишь? — прошептал в макушку Не Минцзюэ. — Поэтому будь со мной всегда рядом, хорошо? В Нечистой Юдоли говорили всякое: и что младший брат главы Не сумасшедший (что было правдой лишь частично), и что Не Минцзюэ питает какие-то недолжные чувства к Не Хуайсану, что обращается с ним плохо, запирая в покоях, оставляя несчастного, безумного юношу на произвол судьбы. Но все это были слухи. Не Минцзюэ знает, что на самом деле он за Хуайсана отдаст жизнь, потому что любит его больше, больше, чем все на этом свете. И знает, что Не Хуайсан сделает абсолютно то же самое ради него.