The Unrestrained

С самого начала у нее была благородная миссия. Рожденная из обжигающего пламени, она была предназначена для младшего господина главной ветви семьи, и уже лелеяла мысли о великих подвигах, славных битвах и свершениях. Такая судьба ждала все сабли, рожденные из пламени: обладающие взрывным, ярым характером, они находили успокоение в звоне оружия и запахах крови и отчаяния. О чем еще могла мечтать маленькая сабля вроде нее? Разве что о том дне, когда маленький господин впервые возьмет ее в руки, огладит резную крестовину, полюбуется тем, как она сверкает под палящим полуденным солнцем и… Даст ей имя, которое она с гордостью будет нести до конца своих дней, и потом, в истории, до скончания этого мира… И она дрожала от предвкушения, с нетерпением ожидая, когда же наступит этот невероятно важный, судьбоносный день. Младший господин был облачен в светлое ханьфу — такое отличное от остальных темных халатов окружавших его адептов. Он насупленно смотрел перед собой, не обращая внимания на грозно что-то говорящего ему отца, и совсем-совсем не глядел на свою будущую спутницу на пути самосовершенствования. Сабля не позволяла себе расстраиваться: ее вынули из ножен, поднося к маленькому господину, показывая красивый эфес и узор на крестовине, проговорили что-то о важности уз и… Второй господин клана отвернулся, отталкивая отцовскую руку с саблей. — Для чего мне эта глупая сабля, я хочу рисовать! Я хочу к дагэ, он обещал мне красивую беличью кисть. А эту саблю я называть не буду, потому что не собираюсь ею пользоваться! — и был таков. Глава клана сокрушенно покачал головой, а внутри сабли разлилась пустота. Все ее мечты о собственном имени оказались разрушены, да и солнце, которое она в таких красках себе представляла, в этот день было скрыто за низкими темными тучами. Ее снова поместили в ножны, и с тех пор она томилась там, редко выходя на этот свет. Младший господин, Не Хуайсан, проклинал ее каждый раз, называя дурацким, бесполезным оружием, и раз за разом отказывался давать ей имя. Потом он и вовсе отдал ее в руки помощнику — и она, одинокая, оказалась третьей лишней между сформировавшими узы заклинателем и его саблей. Растоптанная, опустошенная, она наблюдала за тем, как сходит с ума старший брат второго господина, как его собственная сабля предает своего заклинателя — и не понимала, такая ли судьба была уготована и ей, если бы вдруг Не Хуайсан согласился назвать ее в тот день? А потом было путешествие в семейную усыпальницу клана за спиной верного помощника в компании его сабли и страх, запах крови, окутывающий все вокруг. В следующий раз свет она увидела лишь тогда, когда крышка сундука, в который ее беспечно закинули после смерти помощника, откинулась, и появилось зареванное лицо младшего господина. Он в ярости вытряхнул безымянную саблю оттуда и от души пнул. — Это все ты виновата! Будьте прокляты пути заклинательства клана Не! Я и знать тебя не желаю, я никогда не буду заклинать саблей, я не хочу… Не хочу… — он осел рядом на пол и заревел в голос. Маленькую саблю снова везли в Некрополь, но теперь она чувствовала, что в этот раз ей оттуда не выбраться. Она равнодушно смотрела на то, как ее вытаскивают из ножен и укладывают в каменный мешок, навсегда запирая в компании охладевшего тела старшего брата ее господина и его сошедшей с ума сабли. Крышка проскрипела, встала на место, и ее окружила темнота. «Возможно, так и лучше, — подумала маленькая безымянная сабля, позволяя себе окунуться в спасительную безразличную серость. — Пусть я никогда не войду в историю как верная помощница и грозная сабля, но по крайней мере, я не стала причиной смерти своего господина. О чем еще может мечтать маленькая сабля вроде меня?»