The Unrestrained

— Да черт возьми, Не Хуайсан, если ты не заткнешься и в этот раз, я с тебя три шкуры спущу, понял? Мы торчим здесь уже пять с половиной часов, снимая одну и ту же сцену, и клянусь Господом богом, я тебя… — Тишина на площадке! — объявил в мегафон режиссер, и Цзян Чэн мог лишь скорчить лицо в яростной мине. Не Хуайсан предпочел сделать вид, что ничего не заметил, и перевел взгляд чуть правее, туда, где разворачивалась кульминация сериала, в котором они все снимались. В какой-то мере этот сериал был и про них: по крайней мере, Вэй Усянь и Лань Ванцзи думали, что главные герои уж точно были списаны с них самих. Не Хуайсан, конечно, не хотел бы, чтобы сюжет сериала повторял их жизни: он снимался вместе со своим старшим братом, и играли они (ну кто бы сомневался!) родных братьев. Только вот в сериале дагэ плохо кончил, и вообще все было очень-очень плохо, и Хуайсан не хотел об этом думать. Ну да к черту посторонние мысли! Перед ним разворачивалась самая любимая его сцена во всем сериале: трагедия в храме Гуаньинь, где главный антагонист признавался в своих чувствах к старшему названному брату, а затем погибал. «Какая экспрессия, какие чувства!» — вздыхал Не Хуайсан и, будучи личностью влюбчивой и романтичной, никак не мог сдержать своих чувств внутри себя и то и дело восклицал что-то… Прямо во время съемки сцены. Именно поэтому на него взъярился Цзян Чэн: он-то явно хотел закончить побыстрее и слинять в любимую чифаньку за углом, наесться от пуза. Но в этот раз Не Хуайсан твердо решил сдерживаться и промолчать, чтобы не получить по голове еще раз… Ну и давайте будем честны, кушать уже тоже хотелось. — Сцена пятьдесят восемь, дубль пятнадцать! -… Чего я только не совершил из злодеяний этого мира? — начал Цзинь Гуанъяо, и бутафорский меч, кончик которого торчал у него из спины, забавно качнулся. На лице Лань Сичэня было написано выражение полнейшего ужаса от происходящего, и Хуайсан который раз подивился тому, насколько этот актер талантлив. Вот уж правду говорят, в актерских династиях каждое поколение талантливее другого! — Но я никогда даже не думал причинить вред тебе! — Как проникновенно… — все-таки не выдержал Не Хуайсан, и позади раздался длинный, тяжелый вздох режиссера, показывающего руками знак «стоп камера». Издалека донесся несдержанный утробный рык Цзян Чэна, и Не Хуайсан втянул голову в плечи, готовый в тот же момент сорваться с места, бежать куда-нибудь вглубь павильонов и прятаться так, чтобы Цзян Чэн его не нашел… Примерно никогда. Цзинь Гуанъяо закатил глаза, в очередной раз прерванный надоедливым мальчишкой, а затем передернул плечами. Бутафорский меч с грустным «плям» свалился на пол, и Лань Сичэнь проводил его длинным взглядом. Вздохнул. — Может, перерыв, а? — предложил вечно голодный и вечно скучающий Вэй Усянь, валяющийся где-то в стороне, и Цзян Чэн от всей души пихнул его ногой, мол, болтай поменьше, если мы еще и прервемся на обед, то сцену эту несчастную никогда в жизни не доснимем. А скидки в чифаньке по расписанию, вообще-то! Режиссер только вздохнул, укладывая мегафон на колени. С этим цирком явно нужно было что-то делать, иначе они действительно не закончат и до утра. И кажется, у него было готово решение…

***

Выставленный за порог съемочного павильона Не Хуайсан еще пару минут моргал, не понимая, что произошло и почему, а когда до него дошел весь масштаб трагедии, заголосил: — Как вы можете так поступать со мной!!! Я ведь всего лишь хотел посмотреть, как Сичэнь-гэ и Яо эту сцену играют, она у меня из всей новеллы самая любимая! Пустите меня, я больше не буду разговаривать, клянусь! Рот себе скотчем заклею! Пожа-а-а-алуйста! — но дверь ему предсказуемо не открыли, и он, обозленный и разочарованный, уселся на пороге, доставая телефон и открывая Вэйбо. — В Европейский суд по правам человека на вас подам! Будете знать, как запрещать людям выражать восторг искусством!