The Unrestrained

Об этом было известно всем и каждому с раннего детства. Каждый в их клане умел призывать фамильяра, незаменимого помощника, друга, а иногда (да, случалось и такое), и спутника на тропе самосовершенствования. Все зависело от силы, которой тот или иной заклинатель обладал. Кто-то мог призвать фамильяра в двадцать лет, кто-то не мог освоить эту науку и к пятидесяти. Не Хуайсан, единственный сын и наследник главы клана, обладал такой силой, что его фамильяр появился у него через пять часов после рождения. Огромный, грозный Зверь, символ их клана, свернулся подле колыбели ребенка, чем немало озадачил всех собравшихся. Подобных случаев еще известно не было, и если кто-то за пределами Нечистой Юдоли узнает о том, что в их клане родился настолько сильный ребенок… Кто знает, что произойдет? На совете было решено, что Зверь, принявший форму семилетнего мальчика и нареченный Не Минцзюэ, будет сопровождать Хуайсана везде — только не в роли фамильяра, а в роли старшего брата. Правду глава клана повелел рассказать сыну на его пятнадцатый день рождения, считалось, что тогда он будет уже достаточно окрепшим. Однако, разве что-нибудь в наших жизнях когда-нибудь происходило по плану? До пятнадцатилетия сына глава клана так и не дожил, погиб на ночной охоте, и фамильяр, Зверь, никогда не учившийся руководить кланом, не знающий ничего, кроме сражений, был вынужден принять на себя ношу управления Цинхэ. Не Хуайсан взрослел, весной ему исполнилось двадцать, и из юноши он превратился в статного молодого господина. Однако… — Слыхала я, что наш молодой господин настолько слаб, что даже не может призвать себе фамильяра! — донеслись до Не Хуайсана шепотки служанок, спрятавшихся от летнего зноя в закутке между кухней и кладовой. — Типун тебе на язык! — зашикала на них старшая кухарка, которая еще их отца помнила малышом. — Ничего-то вы не знаете! У молодого господина силушки немерено, а вы все ерничаете! — Да уж прямо! — захихикала какая-то служанка, со спины Хуайсан не мог понять, кто она. — Что ж он тогда разгуливает без фамильяра за своим плечом? У главы есть Не Цзунхуэй, а у него? Ставлю три монеты на то, что если он и призовет фамильяра, то это будет мышь или кролик! — Следи за своим языком, Лю-а, — нахмурилась старшая кухарка, а затем обтерла мучные руки о передник. — Молодой господин не такой дурачок-слабачок, каким его все считают, уж поверьте мне. Придет время, и мы еще увидим его в полной красе, попомните мое слово. Да уж, не дурачок-слабачок. Хуайсан усмехнулся. Ему бы уверенность старшей кухарки, он бы горы свернул! Дагэ постоянно ругался и кричал на него, когда он отказывался тренироваться, потому что, казалось, видел в нем кого-то другого, сильного, смелого, настоящего воина, каким ему никогда не стать. Не Хуайсан горько вздохнул, приваливаясь к стене кухни. Он бы хотел иметь фамильяра. Он бы хотел всем доказать, и в первую очередь брату, что он не никчемный, что он все может, но у него ничего не выходило. Он выбивался из сил, падал от слабости на тренировочном поле, и порой ему казалось, что на него наложено какое-то проклятье, потому что разве можно быть таким никчемным? Дагэ всегда говорил, что этот мир покоряется сильным. Хуайсан не был сильным, и поэтому ему всегда казалось, что весь мир настроен против него, даже там, где, казалось, ему должны подчиняться — в Нечистой Юдоли. А потом Не Хуайсан понял, что мир не покоряется никому — даже сильным. Жаль, что это осознание пришло к нему лишь тогда, когда он стоял над гробом своего брата, повторившего судьбу их отца. Месяцы после смерти дагэ были самыми тяжелыми. Ощущение всеобщего презрения, пренебрежения тяжестью легли на плечи Не Хуайсана, и он раз за разом пытался вызвать фамильяра, но каждый раз у него ничего не получалось. На девятый месяц он совсем уж отчаялся и твёрдо решил, что больше не будет и пробовать — разочаровываться было гораздо больнее, чем выносить надменные взгляды собственных адептов. — Возможно, они и правы, — пробормотал Не Хуайсан себе под нос, комкая бесполезные для него талисманы призыва и совсем не замечая, как из защитного поля выползло махонькое существо, тут же спрятавшееся за стол. — Может быть, стоит найти другого главу для Цинхэ? Кого-то из побочной ве… — грозное рычание, которое, правда, было больше похоже на писк, прервало самобичевания Не Хуайсана, и он испуганно вздрогнул. Перевёл взгляд на колыхавшуюся темную ткань, наброшенную на стол и совсем уж немужественно завизжал, глядя на высунувшуюся оттуда тупоносую мордочку существа. А затем грохнулся в обморок, смачно приложившись о скамеечку головой. Фамильяр вздохнул.

***

— То есть, давай уточним, — слабо отозвался с кровати Не Хуайсан и горько вздохнул, переворачивая мокрую тряпочку холодной стороной. — Брата у меня не было, и все это гуево время я сносил насмешки и унижения просто так, хотя мог одной только силой своего золотого ядра разорвать их на кусочки? Ты хоть понимаешь, как глупо это звучит? — Особенно та часть про «разрывание на кусочки». Не знал, что ты такой кровожадный, — грубовато отозвался Не Минцзюэ и хлопнул младшего брата (или хозяина? Или вообще кого-то намного, намного больше? Им ещё предстоит это выяснить) по болевшей ушибленной голове. Не Хуайсан взвыл, попытался лягнуть Не Минцзюэ и недовольно надулся, когда ему это не удалось. А затем, будто вспомнив что-то очень приятное, расплылся в улыбке, и Минцзюэ посетило какое-то не очень хорошее предчувствие. Ну да, так и было. — А на кухарок я летучих мышей напущу! Я же теперь могу. Или нет, нет, слушай, а если заколдовать деготь так, чтобы он… — И Не Минцзюэ, фамильяр по сущности, но человек в душе, вздохнул с любовью. Впереди предстоял тяжелый, серьезный рассказ о настоящей причине смерти старого главы клана, о проклятии, которое несли в себе сабли, о сущности и самого фамильяра, и уз, скрепляющих заклинателя и его помощника, и ещё множество всего иного, того, что должно было рассказываться умершим отцом, но легло на плечи Минцзюэ. А пока… Пока можно было и о кухарках поговорить. Идея с мышами, кстати, была очень даже неплоха.