The Unrestrained

— Эх, какие дни были, — ностальгически потянул Цзинь Гуаншань, отправляя в рот очередную виноградину и вытягивая ноги. Ошивающиеся тут же девушки чуть не передрались за право быть той, кто будет поддерживать обе его ступни. Цзинь Гуаншань усмехнулся. Да, какие дни! Эти негодные хронисты из Гусу вечно приписывали ему гуй знает что. Он с негодованием читал каждую из них, читал и возмущался. То они напишут, мол, он всегда был пятым колесом в повозке, то есть, в компании, состоящей из Лань Цижэня, Вэй Чанцзэ, Цзян Фэнмяня и Цансэ Санжэнь, и всегда всем мешал, то приписывали ему вечную девственность и прыщавость (читая подобные опусы, Гуаншань исподтишка осматривал свое лицо в маленькое зеркальцо: прыщей, слава Гуаньинь, там не было), то, наоборот, крайнюю распутность, ориентированную, почему-то, исключительно на мужчин, и главе клана Цзинь оставалось только дивиться, откуда в головках примерных и послушных адептов клана Гусу Лань вдруг такие непристойные мысли, достойные самых развратных кудесниц из весенних домов. На самом деле, все это было неправдой, конечно. Цзинь Гуаншань очень любил порассказывать о своей бурной молодости окружающим его чудесным красоткам, смотрящим на него, как на бога, но… Если честно, это было скучно. Они так слушают любые его речи, рассказывай он о способах выращивания лотосов, они бы так же внимали, раскрыв рты. Гуаншань вздохнул, откидываясь на резном кресле и ерзая в попытках устроиться поудобнее. Внезапно подумалось, что все-такие гусуланьские святоши в чем-то были правы. Ему правда нравились мужчины, вернее, один. Его чудесный нежный лотос А-Мянь, который сначала предпочел ему своего лучшего друга Вэй Чанцзэ (говаривали, что у них там даже на троих что-то было, но кто ж знает?), а затем и вовсе оказался в цепких руках Пурпурной Паучихи. А-Мянь… Гуаншань снова вздохнул, но в этот раз тоскливо. На душе сделалось совсем паскудно. Он до сих пор с ностальгией вспоминал, каким диким восторгом зажигались глаза Цзян Фэнмяня, когда Цзинь Гуаншань в очередной раз доставал какую-то безделушку, украшенную узорами лотоса. Ему тогда думалось: ну насколько же Фэнмянь не подходит на роль главы клана! Ему бы нежной госпожой быть, избалованной, залюбленной, сидящей где-то в глубине роскошного дворца, а не пыль тренировочного поля, кипы свитков и сражения с врагами. Если бы Фэнмянь только послушался его, если бы они сбежали тогда вместе, то, возможно, и судьба его не была бы такой трагичной, и, возможно, сам Цзинь Гуаншань сейчас был бы не… — Глава клана?.. — донеслось до него щебетание очередной безликой красавицы, и Гуаншань моргнул, прогоняя стоящий перед глазами образ смеющегося Цзян Фэнмяня, втыкающего в волосы сверкающий камнями гребень. — Да, золотко? — сладко просюсюкал он, а про себя с обреченностью подумал: «Прогнать их всех к гуям речным, что ли?..»