The Unrestrained

Отец умер рано, Минцзюэ едва-едва стукнуло двадцать. Мама… Вернее, мачеха, умерла еще раньше — при родах, рожая младшего брата. И вот так Не Минцзюэ остался один, без образования, без работы и с братом-младенцем на руках. Стоило отдать должное их каким-то дальним родственникам, в самый сложный момент они помогли оформить опеку и даже поделились деньгами. Их было немного, им с Хуайсаном едва хватило на два месяца, но это было такой необходимой помощью, чтобы выплыть, чтобы встать на ноги, найти хоть какую-то работу. И он нашел. И он стал опекуном Хуайсана. В свои двадцать с небольшим он — отец. И ему никак нельзя сдавать назад. Не Минцзюэ иногда думал, глядя на то, как растет Хуайсан, что хотел бы быть ему братом. Тем, кем он и должен был бы быть, если бы не… Быть братом проще. Когда мачеха ждала Хуайсана, он все воображал, как будет нянчиться с малышом, как будет учить его ходить, бегать, говорить, играть в футбол, как будет брать его с собой на субботние прогулки, и это будет только их, братский, день. Он так хотел стать самым классным братом, тем, о ком Хуайсан говорил бы с гордостью, тем, на кого он мог бы равняться. У самого Минцзюэ никогда не было старшего брата, и отец не мог заменить эту грубоватую заботу, которую он наблюдал у своих друзей, которым посчастливилось родиться в семье вторыми. Отец… Отец это другое. Отец — это строгость, дисциплина, это поддержание порядка в доме. Отец — это «Хуайсан, ты сделал уроки?». Отец — это «Ты сейчас же пойдешь в свою комнату и не выйдешь оттуда, пока не поймешь, что ты сделал не так». Отец — это нравоучения и контроль. И Не Минцзюэ не хотел быть таким. Он хотел быть тем, кто дарит положительные эмоции, тем, кто будет молчаливой поддержкой во всех затеях и авантюрах. И сейчас, глядя на мокрые от слез глаза Хуайсана, Минцзюэ и сам едва сдерживал слезы. Из человека, старшего брата, которым он мечтал бы быть, он превращался в их отца, деспотичного и вечно наказывающего. Плечи Не Хуайсана поникли, он сжал себя тонкими ручками и отвернулся. Невидящими глазами уставился в темное уже окно. — Я бы хотел, чтобы у меня был старший брат. Тот, кто сможет встать между тобой и мной, кто сможет меня защитить от твоей нездоровой опеки и твоего командного характера. Меня тошнит от твоих приказов, па! Неужели ты не понимаешь? Зачем ты вообще… Зачем тебе вообще я нужен был? Гулял бы себе, учился, находил хорошую работу, что ты там еще хотел делать, когда тебе было двадцать? Зачем ты вообще привел меня в этот мир, если ты только и делаешь, что орешь на меня? Почему… — Не Хуайсан, наконец, сбился, забормотал что-то под нос, а потом, махнув рукой, смылся к себе в комнату. Громко хлопнула дверь, и Не Минцзюэ, уткнув лицо в руки, упал на стоящий позади диван и застонал. Подростки! Если бы Хуайсан только знал, через что Не Минцзюэ пришлось пройти ради того, чтобы сейчас они жили без забот… Глупый маленький брат. Минцзюэ хмыкнул. Брат ли? — Глупый Хуайсан… Надеюсь, когда-нибудь ты узнаешь… И простишь.

***

Не Минцзюэ распахнул дверь в комнату брата и вздохнул. Хуайсан свернулся калачиком под одеялом, и со стороны казалось, что на кровати просто лежит какая-то куча вещей. При звуках открывающейся двери куча зашевелилась, закопошилась, но не издала ни звука, и Не Минцзюэ вздохнул. Впрочем, с какой-то невероятной нежность. — А-Сан, вылезай. — Куча снова зашевелилась, появилась небольщая щелка, из которой на Минцзюэ уставились два удивленных глаза. Удивляться, действительно, было чему — Не Минцзюэ не называл его так лет с шести! Он перестал нянчиться с ним, заставляя быть сильным мальчиком, который не плачет и сам решает все свои проблемы. Но ведь Хуайсан таким не был, ему, наоборот, хотелось ласки и заботы о себе. Он порой думал о том, как хорошо было бы, если бы у него был старший брат, который защитил бы от строгости отца, который бы вступился, с которым было бы круто проводить время по вечерам и выходным. Может быть, они бы ходили на пикники, или резались в приставку. Приставки, правда, у Хуайсана не было, но он был уверен, что точно бы была, будь у него… Да, будь у него старший брат. — Чего тебе? — не очень вежливо буркнул Хуайсан, а Не Минцзюэ закатил глаза, а потом кинул перед Хуайсаном плетеную корзинку. Внутри что-то звякнуло, и Не Хуайсан, заинтересованный, даже вылез из-под одеяла, тут же запуская загребущие ручки внутрь. — Это.? — Собирай свои шмотки и одевайся. Мы с тобой идем на пикник в парк, а потом, ну, что ты там обычно делаешь? По магазинам прошвырнемся, ну или не знаю, в библиотеку сходим. — Па, у тебя все в порядке? — Не Хуайсан не верил своим глазам. Чтобы его отец и вдруг отвлекался от работы, чтобы пойти с ним по «бесполезным развлечениям»? Он тайком себя ущипнул, зашипел от боли и понял, что это точно не сон. Не Минцзюэ отвел взгляд в сторону и о чем-то размышлял, кусая губу, а затем будто решился на что-то. Он взял руку Хуайсана в свою, сжимая крепко, и Хуайсан вдруг вспомнил, как теплые отцовские руки в детстве всегда сжимали его маленькие ладошки, согревали, давали ощущение душевного и физического тепла, безопасности, спокойствия. — Хуайсан. Я не твой отец. — Хуайсан тупо смотрел на их соединенные руки, явно не в силах понять, что только что сказал Минцзюэ. Затем его глаза расширились, когда смысл слов до него дошел, он вскинул голову, и его губы задрожали. — Т…ты? — Я твой старший брат. — Я н-не понимаю, все это время мы… Ты… Ты говорил, что.! — Я знаю, что я говорил, — грубо прервал лепетание младшего Минцзюэ, а затем вдруг смягчился, смотря на то, как по веснушчатым щекам текут слезы. — Одевайся. Поговорим в парке. Я пойду, упакую одеяло. — Брат… — шептал Хуайсан, судорожно вытаскивая из шкафа шмотку за шмоткой и кидая все на кровать. — Брат! У меня брат есть! И отец есть. Отец и есть мой брат! Уму непостижимо! Впереди их ждал долгий и трудный разговор, который, впрочем, обязательно увенчается успехом. И почему-то Хуайсан теперь точно уверен, что приставка у него будет.