The Unrestrained

Если вы думаете, что Лань Цижэнь не знал того, что о нем говорят собственные ученики и приглашенные адепты других кланов, то вы крупно ошибаетесь. Многие считали его ворчливым стариком, давно закопавшимся в миллионы пыльных свитков, а потому потерявшим какие бы то ни было навыки обращения с мечом. Молодежь всегда была такой: если не умеешь держать в руке меч или саблю — тебя слушаться не стоит. Но Лань Цижэня, как ни странно, ученики боялись, да и сам он мог вмиг приструнить не в меру разбушевавшихся юнцов. Это, впрочем, не особо помогало, слухи оставались прежними: он все еще был ворчливым стариком, которого в жизни интересовали лишь правила, дела клана и, совсем немного, собственные племянники. Лань Цижэнь вздохнул, приглаживая рукой бородку и, как наяву, услышал звонкий голос в ушах: — С этими тремя волосинками у тебя на подбородке, ты выглядишь просто ужасно, А-Жэнь! Это была его шестнадцатая весна: он был юн, полон сил, мечтаний, стремлений. В Гусу Лань снова приехали ученики из разных кланов, и отец приказал ему наблюдать за порядком и назначать наказания за нарушения правил. О, каким он был гордым! Как надутая утка ходил по Облачным Глубинам, а по сторонам только и раздавалось: «Три раза переписать правила!», «Стойка на руках пока горят десять палочек благовоний!», «Пять ударов ферулами за нарушение правил номер двенадцать, тысяча сто тридцать восемь и четыреста сорок пять!». Лишь один раз и лишь один-единственный человек оказался ему не по зубам. Человек, ставший его любовью, его жизнью, его величайшим горем и скорбью. Человек, который подарил ему все, а затем сделал так, чтобы Цижэнь навсегда закостенел в правилах. Их первую встречу, как и ту самую шестнадцатую весну, Лань Цижэнь, пожалуй, никогда не забудет. Он не сможет изгнать из памяти то, как блестели едва скрываемым озорством темные, похожие на вишни глаза, то, как развевались на холодном горном ветру длинные, фривольно распущенные волосы (подумать только, сказал про себя тогда Цижэнь, какое бесстыдство! Даже гуанью не скрепил!), и как он сам подобрался весь, когда на него направили меч, безмолвно приглашая вступить в схватку, решить, кто из них самый сильный. Чтобы решить, кто из них будет ведущим, а кто — ведомым. Так получилось, что это был единственный раз, когда Лань Цижэнь проиграл. Он опустил меч, и заклинатель напротив замер тоже, похохатывая и вкладывая меч в ножны. — Ты отлично владеешь мечом. Что, впрочем, и ожидается от одного из наследников Гусу Лань, от Второго Нефрита, Лань Цижэня. — Наконец, хмыкнул он, и внутри Цижэня что-то ёкнуло от глубокого голоса, уже полностью сформировавшегося, не похожего на голос юноши. — Меня зовут… — Я знаю, кто ты. — Перебил Лань Цижэнь, а потом принудил себя захлопнуть рот. Подумать только, он только что нарушил правило собственного клана! Однако, раз уж правило нарушено, а собеседник не проявляет никаких признаков гнева, он решил продолжить. — Старший сын главы Вэнь, будущий глава клана Цишань Вэнь, Вэнь Жохань. Для меня честь познакомиться с тобой. Вэнь Жохань выглядел откровенно польщенным тем, что его знают. Он стал что-то говорить в ответ, но вокруг что-то застучало и Лань Цижэнь, вздрогнув, возвратился из своих воспоминаний в реальность, в которой он был вечно занудным учителем в Облачных Глубинах. Кто-то стучал в дверь ханьши, и детские голоса наперебой его звали. Лань Цижэнь вздохнул, отодвигая от себя портрет того, кто забрал с собой в могилу все его чувства, расправил немного помявшееся ханьфу и внутренне приготовился к новому дню. Бросил взгляд на гору свитков, покоящуюся на столе и усмехнулся уголками губ. Пожалуй, сегодня он проведет тренировку боя на мечах.