The Unrestrained

— Я, если честно тебе сказать, Лань Чжань, что-то немного волнуюсь. Представляешь? Никогда в жизни не волновался, даже когда против Вэнь шел, да даже на экзаменах у твоего дяди не волновался, а тут… — Вэй Усянь продолжал взмахивать длинными рукавами ханьфу, нервно меряя шагами пещеру, которую приспособил под их жилище. Лань Ванцзи почти незаметно приподнял уголок рта в слабой улыбке, разглядывая пятно земли на темном хвосте, оставшееся после того, как Вэй Усянь всласть накопался на грядках. — Вэй Ин. — Ага! — Вэй Усянь торжествующе поднял вверх руку, а затем помахал пальцем в сторону Лань Ванцзи. Уши его презабавнейше встопорщились. — Ага. Смеешься надо мной, несносный дракон! Ну конечно, я весь такой смешной, потому что волнуюсь из-за того, что мой супруг вдруг просто уходит, и бросает меня с малолетним ребенком на руках… Как тебе не стыдно вообще, Лань Чжань? — Вэй Ин. Дядя сказал, что это важно. Я туда, узнаю, в чем дело, и тут же вернусь обратно. — Лань Ванцзи прижал к себе закатившего глаза Вэй Усяня, мягко целуя его в лоб. Под темным ханьфу завозились, полы распахнулись, и из-под подола показался белый с голубым хвостик. Вэй Усянь мгновенно сжал его в пальцах и с удовольствием выслушал протестующий писк. — А-Юань, будь хорошим дракончиком, вылези и попрощайся со своим отцом. Он решил, что больше не хочет жить с нами! — огромные серые глаза тут же сверкнули из темноты отцовского ханьфу и наполнились слезами. Маленький дракон, ревя и пошатываясь, выбрался-таки из складок одежды и вцепился в ногу Лань Ванцзи своими крохотными ручками так крепко, как только мог. — Папичка не идет. — Скоро вернусь. — Склонил голову Лань Ванцзи, мягко поглаживая сына по недавно проклюнувшимся рожкам, и А-Юань прикрыл глаза, наслаждаясь незамысловатой лаской. Если честно, Лань Ванцзи все это казалось очень подозрительным. Дядя не присылал никаких весточек с тех самых пор, как он покинул клан и отправился вслед за Вэй Усянем и опальными Вэнь жить на гору Луаньцзан, а это было уж два года назад. И вдруг это послание, с требованием немедленно явиться в Облачные Глубины для решения какого-то очень важного вопроса. Что могло быть настолько важным? Фактически, Лань Ванцзи больше не являлся частью клана Лань, и все это было очень странным. Тем более, на фоне участившихся слухов о том, что Старейшину Илина хотят поймать и судить, Лань Ванцзи вовсе не хотелось покидать Луаньцзан и свою семью. В случае чего, он должен быть там и защищать Вэй Ина и А-Юаня. Но дядя… Дядя ведь не стал бы тревожить его по пустякам? Дурные предчувствия Лань Ванцзи сбывались одно за другим. Никакого важного дела не было и в помине, и если дядя еще пытался что-то придумать, то Лань Сичэнь, благослови Небожители его душу, бесхитростно проболтался о том, что дядя просто не хотел, чтобы он, Лань Ванцзи, присутствовал на Луаньцзан во время бойни. По спине Второго Нефрита прокатилась волна холодной дрожи, когда он понял, что сейчас творится там, в том темном месте, ставшем ему домом, и он, не слушая никаких доводов, никаких криков, ничего, вскочил на меч и понесся туда. К своей семье. И опоздал. С ужасом смотрел на то, как Вэй Усянь, словно остервеневший, кидается грудью на меч, в попытке заслонить свернувшегося в клубочек рыдающего А-Юаня. Как яркая, алая кровь расцвечивает первый в этом году снег, окрашивает темный хвост, пропитывает его, и шерсть на нем будто тускнеет. Он совсем не помнил, как бросился наперерез сразу трем клинкам, отбивая их, сворачиваясь вокруг раскинувшегося на снегу Вэй Усяня и визжащего от ужаса сына и крича изо всех сил. Совсем не помнил, как дядя отрывал его от остывшего тела супруга, как отдавал приказы злым, отрывистым голосом, как угрожал, а затем и уговаривал, наконец, успокоиться и вернуться в Гусу. Маленькая ручка А-Юаня в его руке была такой холодной, что он неосознанно начал ее растирать, лишь бы сын не замерз. Так их и погрузили в повозку: закостеневшего от страха А-Юаня и Лань Ванцзи, тщетно пытающегося его отогреть.

***

А-Юань с детства только и слышал, каким страшным и ужасным был Старейшина Илина. Несмотря на то, что сплетни в Облачных Глубинах были категорически запрещены, молодняк это никогда не останавливало, и то и дело то тут, то там раздавались шепотки: «А мне отец сказал, что Старейшина Илина весь клан Вэнь в могилу свел одной только мелодией на темной флейте!» и «А я слышал, как учитель Лань Лиян говорил, что Старейшина Илина тако-о-о-ое вытворял с девицами!..» Правда, на этом месте шепотки заканчивались, сменяясь покрасневшими ушами и кончиками рожек. В общем, злых слов он наслушался вдоволь. А так хотелось узнать и другую сторону папы, ту, о которой мечтательно и с тихим восторгом мог часами говорить обычно немногословный отец. Лань Ванцзи каждый раз будто преображался, морщины на его лбу и скорбные складки около губ разглаживались, и он говорил, говорил, говорил. Вспоминал, с каким живым любопытством Вэй Усянь читал книги по заклинательскому искусству, с каким энтузиазмом черкал различные карикатуры на полях учебных свитков, с какой любовью гладил его, маленького А-Юаня, тогда только-только родившегося, по крошечному хвостику. Как сам А-Юань, ничего не соображающий малютка, забивался поглубже в роскошный отцовский хвост и сворачивался там в клубок, не желая покидать теплое обиталище и на секунду. Лань Юань внимал этим словам с жадным, болезненным любопытством и каждый раз недоумевал: ну как, как мог быть один и тот же человек настолько разным? С одной стороны жестоким заклинателем, не задумывавшемся ни на секунду перед тем, как отнять жизнь врага, а с другой — любящим и заботливым отцом и мужем? Хотелось найти подтверждения слов отца, но Старейшину Илина добрым словом не поминал никто. Кроме, пожалуй, дядюшки Хуаня, да и тот больше молчал и виновато улыбался, а в глазах зажигалась какая-то необъяснимая грусть. Лань Юань хотел узнать, каким был его папа. Если бы он мог обратить время вспять! Но он был всего лишь юным адептом клана Лань, и куда ему до деяний, которые могут совершить только лишь Небожители? Проходили годы. Лань Юань прилежно учился, ходил на ночные охоты, помогал другим, словом, был образцовым учеником. Дядя и дедушка точно им гордились, он знал это, а вот на глаза отца нет-нет, да и набегала странная дымка. Как будто он смотрел на А-Юаня, а видел кого-то совсем другого. Лань Юань закусил губу, раздумывая об этом. Должно быть, видел папу, ведь по словам Лань Ванцзи, тот тоже был умелым заклинателем и невероятно способным учеником. Ах, вот бы хотя бы одним глазком взглянуть на него! Потереться о родные руки, нырнуть в забытые, но такие знакомые объятия и… Что «и» Лань Юань не знал. У него никогда не было папы. Все еще витая мыслями где-то далеко-далеко от библиотеки, он потянулся за книгами. Взгляд упал на раскрывшую страницу, и Лань Юань нахмурился. Что эти записи, написанные чьей-то не очень аккуратной рукой, делают в библиотеке клана Лань? Это темный путь, и подобные техники… Взгляд остановился на крупно выведенном «Техника призыва души в тело», и сердце А-Юаня пропустило удар. Теперь он знал, что способ вернуть папу есть.

***

А-Юань внимательно посмотрел на портрет Вэй Усяня, тайком утащенный у отца. Он совсем его не помнил, так что небольшая помощь ему определенно требовалась, если он хотел получить результат, который удовлетворил бы всех. Лань Сычжуй долго балансировал между привитой дядей и дедушкой ланьской праведностью и желанием увидеть всегда убитого горем отца, наконец, счастливым. Он проводил дни и часы в агонии от невозможности сделать выбор в пользу того или иного довода, и каждый раз, когда, казалось, он приходил к решению, его беспокойный разум начинал сомневаться в правильности всего происходящего. Оказалось, что всё это время ему лгали. Все вокруг только и говорили о том, как легко поддаться соблазну использовать темный путь, как можно сбиться с праведного пути в одну секунду, а затем не вернуться на него никогда, но… А-Юань не мог поддаться этому соблазну уже третью луну. Но судьба была благосклонна к ясноглазому юноше и буквально бросила ему под ноги того, кто нуждался в отмщении. Того, кто хотел покинуть этот мир в обмен на последнюю просьбу. Того, кто был так удивительно похож на Вэй Усяня, разве что моложе того на добрый десяток лет. Этот «тот» был настолько одинок, настолько сломлен внутри, что выложил весь свой нехитрый план Сычжую уже через три сгоревших палочки благовония. Глаза «того» сверкали лихорадочно, по-больному, и Лань Юань потер грудь, буквально ощущая, какого размера безумие и ненависть сжирает его собеседника. И это было именно то, что нужно было для ритуала: готовность пожертвовать своим телом, нескончаемый запас внутренней боли и злобы, да считавшиеся утерянными записи его папы. Поэтому Лань Юань, ни секунды не сомневаясь, вывалил это все на собеседника. Вывалил и испугался: кому он доверился? А что, если сейчас «тот» встанет и понесется в Гусу Лань, рассказывая о том, что их лучший адепт предложил практиковать темный путь? Он открыл зажмуренные в ужасе глаза лишь тогда, когда услышал стук кулака по столу. Губы «того» расползлись в улыбке, и у А-Юаня екнуло сердце. Казалось, что он уже видел эту улыбку когда-то очень-очень давно, и в ней чудилось что-то такое теплое и родное, что… — Идет, — заявил «тот», а затем схватил листы с описанием ритуала и поспешно запихал себе за пазуху. Помахал рукой и был таков. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что «тому» хватит духовной силы, чтобы не пустить все фазану под хвост. Минуло две луны, и отец опять пустился в странствия, печальный, но все ещё не оставляющий надежд, что где-то в Поднебесной скрывается его Вэй Ин. Лань Юань, ни секунды не сомневаясь, устремился следом, а за ним и Лань Цзинъи, и юный наследник Цзинь, и… Как всегда, они угодили в приключения. И когда воздух пронзили звуки флейты, отзываясь в глубине груди А-Юаня какой-то застарелой болью и неясным томлением, когда мелькнул пушистый чёрный лисий хвост, и у А-Юаня пальцы зачесались от призрачного ощущения мягкой шерсти, лучший ученик клана Лань вдруг понял, что его план сработал. Теперь у него будет все время этого мира, чтобы узнать своего отца.