P. S. Ты мне нравишься

Уже и без того длинный день из-за наказания закончился на час позже, чем обычно. Заехав на нашу подъездную дорожку, Эшли посмотрела на меня: — Ты сегодня такой угрюмый. В наказании нет ничего страшного. Меня наказывали чуть ли не каждый месяц. За это время можно успеть сделать домашнюю работу. Я не хотел говорить сестре, что мое плохое настроение никак не связано с наказанием. Дело в том, что мой тайный мир был разрушен. — Хорошая идея, — пробормотал я. — Угадай, кто пригласил меня на свидание? — весело спросила Эшли. Будто мне сейчас хотелось слушать о ее личной жизни. — Кто? — Марк. Парень, который видел у меня в зубах еду. Видимо, я уже прошла первые две стадии. Слава богу! — Это он тебе сказал? — Я посмотрел на сестру. — Он сказал: «Эшли, сначала я нашел тебя загадочной, затем интригующей, а потом, когда увидел у тебя в зубах еду, счел очаровательно смешной. Теперь я могу пригласить тебя на свидание?» Эшли улыбнулась: — Да, по сути, именно это он и сказал. — Что? — Пригласил меня на свидание. Я взял рюкзак и выбрался из машины: — Наверняка на самом деле все было вот как: «Вау, какая симпатичная девушка, приглашу-ка я ее на свидание». Потому что парням плевать на все остальное. Им плевать на характер и интриги. — Я чувствовал раздражение в своем голосе, но не мог остановиться. — Ого! — Эшли приподняла брови. — Так цинично? — Да, я рассекретил его действия. — Что? — Ничего. Я направился в свою комнату. Мне нужно было немного передохнуть с гитарой, прежде чем позвонить Стэну. Я дошёл до комнаты. Мне следовало догадаться, что что-то не так, когда я увидел открытую дверь и не до конца засунутый чехол для гитары под кровать. Следовало, но я не догадался. Я преспокойненько достал чехол. Защелки были открыты, но я подумал, что просто не закрыл их вчера вечером. Я поднял крышку. Первое, что я увидел, — обвисшие струны, две были полностью порваны. Но я не запаниковал, просто слегка разозлился. Струны легко заменить. Но потом я заметил царапину на грифе, рядышком с корпусом. — Нет, нет, нет, нет. — Я потянул гитару, но вылез только гриф — его край был зазубренным, как грабли. Остальное осталось в чехле, гриф был полностью оторван. От моего лица отхлынули все краски. — Нет! Мам! Мама, тяжело дыша, подлетела к двери: — Что? Что случилось? Ты в порядке? Я поднял оторванный гриф и показала ей. Паника на ее лице сменилась состраданием. — О нет. Что случилось? — спросила мама. — В смысле, что случилось? — взорвался я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Джона случился! Я миллион раз просил тебя не пускать его в мою комнату. Мама нахмурилась: — Это сделал Джона? — А кто еще? Я-то уж точно этого не делал. — Не спеши с выводами. — Я ни с чем не спешу. Я бросил сломанную деталь в чехол и уткнулся лицом в кровать. — Ох, милый. Мы что-нибудь придумаем. — Что? — спросил я, матрас заглушал мой голос. — Ты не можешь дать мне денег на покупку новой гитары. Мне пришлось работать полгода, чтобы купить эту. Что тут придумывать? — Ее нельзя починить? — Гриф оторван с мясом. Это не просто поломка. Матрас прогнулся — мама села возле меня и погладила по спине. Я скинул ее руку, и она поняла намек: — Мне жаль, Эдди. Можешь забирать часть выручки на всех ярмарках, — негромко произнесла она. — Я помогу тебе снова заработать на гитару. Я поднял голову, вытирая слезы с глаз. — Почему я должен снова зарабатывать? — возмутился я. — Разве не Джона должен работать на ярмарках, чтобы купить мне новый инструмент? — Ему всего семь лет. — Он достаточно взрослый, чтобы прекрасно все понимать. — Милый... — Мам? Ты можешь уйти? Я хочу побыть один. — Хорошо. Я больше ничего не сказал, тогда мама встала и вышла из комнаты. Когда она закрыла за собой дверь, я услышал, как она позвала Джону. А потом они заговорили в коридоре. Я прислушивался к ним, прижимаясь лицом к матрасу. — Джона, это ты сломал гитару брата? — Что? Нет. — Ты вошел к нему в комнату и разбил его гитару? — Нет! Это не я. Правильно. Дай ему шанс откреститься, мама. Молодец! Ей следовало начать так: «Я знаю, что ты разбил его гитару». Ну да неважно. Это не имело значения. Гитара была сломана. И признание Джоны ничего не изменит. Послышался скрип дверной ручки, а следом сразу мамин голос: — Оставь его. Поговоришь с ним позже. Должно быть, мама попросила всех не лезть ко мне, потому что до конца вечера меня никто не беспокоил. Ни один человек. После нескольких лет попыток побыть одному я наконец получила то, чего хотел. Я достал блокнот и уставился на начатую песню. Сейчас я не мог ее писать. Она была о нем... о Ричи. Меня бросило в дрожь. О Ричи я мог написать только одну песню. Я открыл чистую страницу и приставил к листку карандаш. Ты говоришь, хочешь быть услышан, Потому пишешь пустые слова, Наполняешь свою жизнь обманом. И виной всему репутация. Мир видит тебя с одной стороны И вслушивается в твои слова. Ты жаждешь внимания, Подпитывая этим свое пристрастие. У тебя две стороны, Два лица, И ты пытаешься скрыться В двух местах. И я ненавижу тебя, Рич, потому что ты самый большой придурок в мире, ты должен исчезнуть навсегда и перестать писать мне дурацкие письма, в которых притворяешься милым и недопонятым. — Уф! Даже мои гневные песни, навеянные Ричем, были лучше всего, что я писал до него. Я дважды с силой зачеркнул слова. Затем перевернулся на спину и вычеркнул всех подозреваемых. Почему это не мог быть ты? — подумал я, зачеркивая имя Билла. Я потянулся, сорвал со стены газетную вырезку и смял ее в жесткий комок. Даже если бы я все-таки смог закончить песню, мне не удалось бы составить для нее гитарную партию. И я ни за что не вышел бы на конкурс с песней, которая хоть как-то связана с Ричем. Я бросил смятый комок через всю комнату. Да, я вел себя слишком эмоционально, но мне казалось, это вполне оправданно. Все пошло не так. Я достал из кармана телефон и позвонил Стэну. — Привет, Эдд! — ответил он. — Привет. — Я думал, мне удалось скрыть слезы в голосе, но, когда друг добавил: «Что случилось?», я понял, что провалился. — Джона сломал мою гитару. — О нет. Как? — Не знаю. Он отрицает это, но она сломана. Полностью. — Мне так жаль, — тихо произнес Стэн. — Я знаю, как сильно ты любил свою гитару. Как усердно работал, чтобы купить ее. — Да. — Твоя мама, наверное, купит тебе новую, да? — Она не может этого позволить, Стэнли. Она даже не могла купить мне катушку ниток до получки. — Слезы снова подступили к глазам. — А это тебе не катушка ниток. — Это полный отстой. — Знаю. — Ох, Эдс. Все будет хорошо. — Просто это была моя вещь, понимаешь? — Слезы текли по моим щекам, и я не мог их остановить. — Это было единственное, что у меня действительно получалось. Единственное, что приносило мне покой и счастье. Мне многого не надо, но это необходимо. — Интересно, я говорил только о своей гитаре? — Тогда ты найдешь способ достать другую, — решительно заявил друг. — Это может занять какое-то время, но ты это сделаешь. Я знал, что он был прав. — Да. — Если бы я мог, я бы купил тебе гитару. Я улыбнулся сквозь слезы: — Я бы не принял такое от тебя, Стэнли. — Знаю. Я шмыгнул и вытер нос рукавом. — Так что ты хотел сказать мне за ланчем? — спустя несколько мгновений спросил Стэн. Я замер и понял, что хотел поговорить об этом лично. — Ты занят? — спросил я. — Можно прийти к тебе? — Конечно. — Хорошо. Расскажу, когда приду. Я сбросил вызов, собрал письма от Рича и направился к двери.