* * *
В доносящемся с заднего дворика шуме не было ничего удивительного, а вот в сопровождающих его голосах было. Мама с папой на улице работали с гвоздями и молотками. Я открыл заднюю дверь и увидел наполовину собранную огромную клетку. Не обычную клетку, а двухэтажную, со спусками и бортиками, которые точно понравятся кролику. Насколько я мог судить, такого рода клетку папа специально разработал и долгое время проектировал. Он с гордостью стоял возле клетки. Я приподнял брови: — Серьезно? Ты теперь тоже одержим любовью к кролику? Мама засмеялась, отложила молоток и похлопала папу по плечу: — Просто он очень хороший отец. — Очевидно, в нашей семье найдется место для всех, кто хочет здесь жить, — улыбнулся папа, рассматривая бумаги, которые он держал в руках. — А вы спросили кролика, хочет ли он здесь жить? — ехидно осведомился я. — А кто бы ни хотел? — Тон отца был несерьезным, но я знал, папа действительно верил, что в мире не было никого, кто не хотел бы стать частью нашей семьи. Я засмеялся и посмотрел на кролика, который, казалось, в предвкушении переселения наблюдал за процессом из своей старой крохотной клетки. Я дико сомневался в том, что это маленькое несносное создание когда-нибудь завоюет мое сердце. Я помахал родителям, вернулся в дом и, взяв со стойки яблоко, направился в комнату. Сегодня дома было тихо. На душе у меня было тяжело, и я не понимал почему. Ну, может быть, и понимал, но старался убедить себя в том, что это не имеет значения. Что он1 не имеет для меня значения. Я достал телефон и нашёл в списке контактов номер Билла. Я не видел его в школе после каникул в честь Дня благодарения. Да и особо не искал. «Привет! Ты узнал для меня о той девушке, которая чинит гитары?» — написал я. Его ответ пришел через несколько минут: «Да. Она работает в музыкальном магазине. Можем встретиться там завтра после школы, если хочешь». «После уроков я отбываю наказание. Как насчет половины пятого?» «Хорошо, тогда и увидимся». Завтра я встречусь с Лукасом. Это поможет. Должно помочь. Я достал из чехла нижнюю часть гитары. Если придержать струны прямо под сломом, то можно набренчать мелодию. Она была ужасно фальшивой, но мое настроение немного улучшилось. — Я очнулся и осознал, что обо мне забыли, — тихо пропел я слова, рьяно жалея себя. В этот момент в комнату вошла Эшли: — Что делаешь? — Просто репетирую песню. Сестра посмотрела на мою гитару — труп моей гитары. — Это самая жалкая сцена, которую я когда-либо видела: — Спасибо. — Тебе необходимо вмешательство сестры. — Нет. Мне необходимо побыть одному. Я просто хочу немного побыть один. — В этом доме? — Эшли хихикнула и потянула меня за руки. — Хижина в лесу. Домик на вершине горы. Подводная лодка на десяти тысячах лье под водой. — Это все, чего у тебя никогда не будет? — спросила Эшли. — Вставай. Пойдем поедим пиццу. Я предупрежу маму с папой.* * *
Поход с Эшли в пиццерию очень помог. Я не рассказал ей о Ричи и письмах, но было здорово ненадолго отвлечься. На следующий день меня уже не волновало, что под партой не оказалось нового письма, хотя утром я видел Ричи на парковке. Это к лучшему, сказал я себе. Он сделал мне одолжение, резко прервав переписку. Может, Саша сказала Ричу, что это я писал письма, и он взбесился. Ведь это же был я, странный, неловкий, с безумными родственниками и в странной одежде. Письма — это одно, но он сам мог не выдержать чего-то более серьезного, случайный разговор с Эдди Каспбрак на парковке. Я забрал два своих письма, которые до сих пор лежали там. Мистер Ортега раздавал задания к итоговой контрольной, и я постарался забыть о письмах, да и обо всем остальном и сосредоточиться на вопросах. Обмен письмами на самом деле закончился. Конец!