Пролив красных катамаранов

      Подписанные полковником бумаги были сравнимы разве что с подарком от родителей в обычный будний день. Невероятно радостные и настолько же неожиданные. Инженер хотел было попрощаться, поблагодарить Катамаранова, который всё это и устроил, но, узнав, что на поезд нужно успеть в течение ближайших пятнадцати минут, умчался, даже позабыв часть своих вещей, но не фотоаппарат. Благодарен он был хотя бы за то, что форму сдавать не пришлось.       Особого комфорта Инженер не ожидал, но того, что придётся ехать в грузовом поезде, он не мог себе даже вообразить. Соседствовать с дровами, углём и остальным топливом не хотелось, но выбора не было. Пассажирские поезда в ту часть СССР сейчас не ездили. Повезло ещё, что его взяли в локомотив. С машинистами он не стал особо близко общаться, лишь пристроился у выхода, рассматривая сменяющие друг друга ландшафты. Они были живописны, но вряд ли хоть один из них мог бы сравниться с Особой. Была уже осень, но ещё достаточно тепло, чтобы не мёрзнуть от ветров. Все фотографии, которые Инженер пытался делать, получались смазанными, ведь остановок они практически не делали. Что ж, показать красоты СССР никому не получится.       С каждой пересечённой рекой, пройденным лесом и степью он чувствовал целый спектр эмоций: от тревоги, вызванной возвращением на фронт, до сладкого предвкушения встречи Особы. Как же она там? Жива? В здравии? Ответы на эти вопросы Инженер одновременно и хотел знать, и не хотел. Наивность надеялась, что та в порядке, а рациональность шептала, что всё очень уж плохо, да и в целом зря он рвётся на рожон. Наивность всегда преобладала в нём, а потому верил Инженер только в первый вариант.       В этот раз поезд шёл не прямым путём, а потому вместо трёх дней поездки, задержался на пять. Инженер не злился. Его радость заключалась в том, что в целом он мог поехать обратно. Да ещё и так просто. Слишком просто для армии. Слишком обычно для гражданской жизни.       Но что, если именно его руки будут нужны для выигрыша? Именно он смог бы перевернуть исход битвы? Даже если так, то, наверное, это сработает и в освобождении Катамарановска. И тогда Инженер вновь встретит Раю. Живую. Так долго ждавшую его. Эти мысли заставляли улыбаться, подпитывали надежду глубоко в груди.       Едва ступив на землю, как помчался с вещами наперевес к военной части. Только здесь всё было как-то иначе. Дружественная атмосфера предыдущего полка как будто отравилась, смешалась с вкусом крови и прогнила вплоть до костей, заполнив не только лёгкие, но и умы каждого человека в лагере. Требования формального уважительного обращения были понятны, но общая отчуждённость бойцов, не желающих даже позировать на его фотографии, не имела каких-либо чётких причин, кроме войны.       Инженер ходил мимо них, смотрел в замученные, побитые лица. В медсанбат не хотелось даже заглядывать. Но больше всего его удивляли не настроения людей, а то, что среди них не было ни одного знакомого. Всех его друзей, близких раскидало по линии фронта, не оставив никого на спасение малой Родины.       Одиночество и отчуждённость заставили Инженера начать вести дневник, в котором, откровенно говоря, не было ничего, кроме Особы, его любимой Раи, которая, надеялся он, так одинока, так нуждается в том, чтобы снова его увидеть. Она была, как маяк, исчезнет, и нет больше никакой у него цели. Если и сражаться, то только ради неё. Самой прекрасной девушки, которую можно было встретить в Катамарановске, если не в мире.       Инженер не знал, чего ждало руководство, не знал, когда будет следующая атака. Они так долго стояли на месте, что, казалось, превратились бы в музей мраморных скульптур. Вскоре он взял, точнее, позаимствовал у Катамаранова привычку тренироваться каждый вечер, бросать ножи, стрелять по манекенам. С первым всё складывалось трудно. Ножи практически не попадали, Инженер даже представить не мог, сколько нужно было тренироваться капитану-лейтенанту для таких навыков. Достичь этих высот Инженеру явно не светило. Положительная сторона была только одна — чтобы бросать их, не нужно было получать особенное разрешение и теоретически делать это можно было в любое свободное время.       С выстрелами всё было ровно наоборот. Даже с не особо хорошим зрением Инженер стрелял относительно метко. Конечно, он не попадал в головы или сердца, но вполне мог нанести серьёзный урон в бою или даже убить. Проблемой было то, что для выстрелов требовалось разрешение, наблюдение лейтенанта и пачка патронов. Последние в нынешнее время были довольно ценными. Или стали бы ценными в будущем. В общем, за их количеством строго следили.       Тренировки не успокаивают сердце, сослуживцы не идут на контакт, дневник занимает та, кого не увидеть. Инженеру оставался небольшой выбор. И он выбирал лесные прогулки перед сном. В этом не было ничего слишком уж страшного. Все животные ещё давно разбежались от шума войны. От постоянных выстрелов, разрывов гранат, болтовни людей. Теперь лес будто умер. Ходить по нему было всё равно, что гулять по кладбищу. Что-то завораживающее пусть и было, но тоску нагоняло знатно.       Фонарь с собой Инженер не брал, предпочитая оставлять лагерь в зоне видимости, дабы легко вернуться обратно. Стоило ему приземлиться на сухую землю да поднять голову к нему, звёзд он не увидел. Словно их всех расстреляли, как обычных советских бойцов. Даже Луна, и та скрывалась за облаками, не хотела смотреть на поражённую войной Землю.       Инженер и сам не хотел. Голова коснулась пыльной травы, а глаза закрылись будто бы сами собой. Здесь хотелось остаться надолго, если не навсегда. Как в детстве он отчаянно бегал по лесам, полям. Только не этим. Родным. Тогда всё было несколько лучше. Не идеально, но всё же. Может, всё просто скрасили лишь беззаботные детские воспоминания.       Так и вспоминал бы он дальше детство, но голову посетила мысль. Интересная и сложная мысль, которую он, как истинный учёный, поспешил зафиксировать. Он резко сел на земле и, взяв ближайшую попавшуюся палку, начал чертить. Сухость, сначала казавшаяся удобной, теперь только мешалась. Линии были нечёткими и поверхностными. Но главная цель была не в том, чтобы очертить всё это на земле. Важно было оставить это в собственной памяти, чтобы успеть донести до командира.       Так быстро Инженер, кажется, не бегал никогда. Даже на свидания после слишком долгих сборов. Расстояние до палатки полковника он проскочил за несколько минут, немного запыхавшийся, но готовый излагать.       — У меня есть план, который прямо вообще. Он такой рабочий, что не работать он не может, — на одном дыхании выдаёт Инженер, врываясь в палатку без приглашения, а от того ловящий недовольный взгляд полковника и двух лейтенантов.       — Как нужно обращаться к полковнику? — чеканит мужчина относительно спокойно, предпочтя уничтожать взглядом, а не голосом.       — Разрешите обратиться, товарищ полковник.       — Разрешаю.       — У меня есть план осады города, — говорит Инженер уже спокойнее, подходя ближе. На удивление просить ничего не приходится. Один из лейтенантов сам суёт ему бумагу и перо. Похоже, его идея приходится как раз вовремя.       Инженер не медлит ни секунды, расчерчивая границы города, который он знал даже лучше, чем собственную лабораторию, поясняя, где есть лёгкие для штурма места, с которых можно легко взять немцев в кольцо.       — Важно обойти их с тыла, — повторяет Инженер раз за разом, чертя планы наступления, рисуя стрелки, пытаясь объяснить всё разборчиво.       — Это полный бред, — говорит полковник, едва тот заканчивает. Бумагу всё же забирает, но не мнёт, откладывая на свободное место на столе, — Возвращайся в свою палатку и впредь не влетай без приглашения.       Инженер лишь кивает, спешно покидая полковничью палатку. Никто ещё так не относился к его идеям. Даже лёгкое сомнение в них было ошибкой. Инженер не ошибается. Никогда. Зубы скрипели. Злоба копилась где-то глубоко в груди. Разрасталась почти до размера самого Инженера, но пока была контролируема.       Лёжа в своей постели, Инженер думал лишь о том, что судьба не даёт ему даже единого шанса на спасение Особы, играется с ним, как с осенним листиком на ветру. Пожелтевшим листиком, который давно отвалился с ветки. Утыкаясь в подушку всем своим лицом, он надеется только на одно — штурм начнётся скоро, и тогда он увидит Раю. И поймёт, что всё это было не зря. Сейчас остаётся только одно — крепко и надолго уснуть.       Но надолго уснуть не выходит. Наступившее рано утро вовсе не успокаивает внутреннего зверя. Хочется взять казённую винтовку и расстрелять полковника, а заодно и тех двух лейтенантов. Не совсем понятно, как Инженер продолжает сдерживать его. Обещаниями тот питаться не привык, но убедить его в том, что полковник ещё пожалеет, выходит. Тренировки позволяют выплеснуть часть гнева, но не весь.       А к вечеру приходит лейтенант и объявляет о начале атаки завтрашним утром. Тогда всё становится на свои места. Поведение полковника ничто иное, как отказ признавать собственную слабость. То, что какой-то рядовой может предложить план операции гораздо лучший, чем он. Зверь вновь исчезает до лучших времён, а душа Инженера наполняется надеждой.       Он расслабляется, но тяжесть в груди всё не уходит. Ожидание пусть и становится чётким, но всё ещё остаётся. Всегда более трудное, чем бой. Странная установка. От ожидания сходят с ума, а от боя ещё и умирают. Но лучше уж смерть, чем жить в неизвестности. Так решает Инженер, вновь стреляя по ненавистным уже манекенам, молчаливо стоящим на одних и тех же местах в ожидании новых травм.       Завтрашний день обещает быть долгим. И обязательно будет.