Oackland

— Эндрю ведет себя странно. — Привет, Нил, и я рада тебя видеть сегодня! — Бетси посмотрела на него из-за своего стола, когда Нил сел, и улыбнулась в своей привычной манере. — Вы говорите это каждый день. — Это не значит, что я лгу, — ее улыбка стала шире. Би сделала глоток из кружки, указав на плитку, а когда Джостен отрицательно покачал головой, откинулась на спинку кресла. — Поговорим сегодня об Эндрю? Нил почувствовал, как кровь приливает к щекам, и прикусил нижнюю губу. — Мы могли бы поговорить о чем угодно. Больше же не о чем, конечно. — Ладно, что тебя беспокоит в его поведении? — Я не говорил, что меня это беспокоит. Я сказал, что он странный, — он уже сожалел, что вообще открыл рот, потому как Добсон вцепилась в него пристальным взглядом, ожидая, что он поведется и заговорит об Эндрю. Ему нечего было сказать, кроме… Он бегал со мной под дождем, пялился на меня, выглядя так, будто сейчас ударит, но не сделал этого. Теперь мы снова почти не разговариваем, это меня… м, смущает. Я не знаю, что это могло бы значить.… м, вот. Ничего из сказанного он ни за что бы не начал обсуждать с человеком, который, к тому же, являлся психотерапевтом и Эндрю, но прошлой ночью ему снова приснился кошмар — намного хуже всех предыдущих. Тело его матери распласталось на асфальте, а отец возвышался над ним, вкладывая нож в руку, в то время как Ромеро направлял дуло пистолета в лицо. Нил был слишком напуган, чтобы умереть, поэтому он начал наносить удары снова и снова, даже когда кровь потекла по его рубашке, капая с щек, удары сыпались один за одним, потому что отец приказал — а кем он, собственно, был, чтобы его ослушаться? Он был хорошим, хорошим… — Нил? Джостен зажмурился и заставил себя вынырнуть из обрывков ужасного сна, что все еще тугими тисками сжимали сердце. Он не желал говорить о кошмаре, не желал, чтобы Бетси заставляла его говорить об этом, поэтому и начал с Эндрю, думая, что, может быть, будет попроще. Он ошибался. — Просто он странный, — наконец, насупившись, сказал Нил. — Он снова угрожал тебе? — Нет! Черт, — Джостен сунул руки в карманы тренировочных штанов. — Он просто все время наблюдает за мной. — Это тебя нервирует? — Нет, на самом деле. Это просто… странно? — Как думаешь, почему он делает это? — Би издала непонятный звук и сдвинула очки — на этот раз розовые — еще ближе к переносице. — Я не знаю! — раздраженно фыркнул Нил, прижимая колено к груди. — Не имею понятия. Если бы знал, не стал бы спрашивать. — Ты думаешь, что заставляешь нервничать его? — Это просто смешно. — Да? — Не дакайте мне тут. И перестаньте лезть в голову. Это нелепо. Он прекрасно умеет защищать себя. Я не нервирую его. — Помимо насилия, есть и другие вещи, которые могут заставить человека нервничать. Нил сузил глаза. Он понятия не имел, к чему женщина клонит, и по-прежнему считал все это отстойной идеей. Он не должен был говорить. Нужно было просто смотреть на нее во время сеанса. Должен был вообще отказаться открывать рот. Вот только ты уже открыл, тебе одиноко и тебе это надоело, а она выглядит милой… Нил моргнул. Она не была милой. Она была терапевтом, зарабатывающим деньги на том, что заставляла людей глотать таблетки. — Я очень рада обсудить вашу с Эндрю ситуацию, если ты желаешь использовать сеанс именно так, — любезно произнесла она, — но я бы так же хотела выкроить время для того, чтобы поговорить о твоих лекарствах. Нил поджал губы, в то же время чувствуя облегчение. Вот оно. Поговорить о лекарствах, а не о том, что он действительно хотел сказать. — Как хотите. Би наклонила голову и с минуту изучала его. — Я не хочу, чтобы ты замолчал, Нил, — мягко сказала женщина. Нилу было совершенно начхать, чего она хотела, но он воздержался от желания высказать ей это. — Хорошо. Не мог бы ты рассказать мне больше об Эндрю? — Нет, — она приняла ответ за чистую монету, затем вытащила папку из стопки на столе и пробежалась по ней глазами. — Похоже, мы начали с низких доз успокаивающих и принимали их достаточно долго, чтобы увидеть некоторый положительный эффект. — Мы ничего не делали, — пробормотал Нил. — Вы решили, будто я сошел с ума, а затем приказали им выдать мне таблетки. Бетси потянулась через стол, скорее всего, чтобы взять его за руку, но Нил шарахнулся назад, чтобы та не смогла дотянуться. — Ты не сумасшедший, Нил. Вероятно, понадобится время, чтобы определиться с дозировкой. — Как скажете. — Я помню, что в ходе наших первых бесед ты проявил склонности к тревожности. Подергивания, жевание… Нил очень демонстративно прикусил нижнюю губу. — … кошмары. Ему вообще не следовало упоминать о них, но Бетси была очень хороша в том, чтобы заставить его думать, будто он не сдавал ценные сведения о себе, и говорить о том, о чем говорить вовсе не хотел. — Я хотела бы знать, помогают ли они? — Как скажете. Хотите дать мне что-то еще — вперед. Мне плевать, — Нил не врал, потому как не собирался глотать ни одну из пилюль, что ему предложат. Она не знала его. Она его совсем не знала. — Как твои кошмары? Мать смотрит на него карими глазами, присущими всем Хэтфордам. В них еще теплится жизнь — совсем немного, но хватает ровно настолько, чтобы произнести глухое «Нил». Потом она умирает, но он все еще наносит ей удары. Ему нравится это чувство — когда нож, вспарывая мышцы, скользит внутрь тела. — Нил? В груди давило, и сердцу, как и легким, в ней было слишком тесно. В горле разверзлась сухая пустыня, Джостен пытался глубоко дышать, но это не помогало. Он прикусил губу и, почувствовав соленую горечь крови на языке, перевел взгляд на стайку маленьких стеклянных игрушек. Доверие к себе пропадало, если он продолжал смотреть на нее. — Прекрасно, — ответил Нил, гордясь тем, что голос не дрогнул. — Я знаю, что ты не хочешь о них говорить. Это нормально, Нил. Мне не нужны подробности. Но, как только я спросила, ты напрягся. Можешь рассказать о том, почему это произошло? — Нет, — рядом с лисицей сидел котенок, и оба они блестели крошечными глазками. Нил подумал, достаточно ли острыми могут быть эти фигурки. Подумал, что если он возьмет лису и надавит так сильно, как сможет, будет ли ее ухо достаточно острым, чтобы разрезать его мышцы. — Не думаю, что ты удивишься, узнав, что многим моим пациентам снятся кошмары. Они могут быть очень изнурительными. Поэтому мне бы хотелось начать искать способы справиться с ситуациями, которые их вызывают, но мы также можем поговорить подробнее о лекарствах, которые могут помочь тебе заснуть. — Нет, — отбрил он. — Мне не нужна помощь со сном. Джостен не мог смириться с мыслью, что его заставят принять что-нибудь, что поможет уснуть. Позволит ему выспаться. Но не поможет сбежать от отца, что запустил свои когти в его сны. Снова стало трудно дышать, поэтому Нил закрыл глаза и сосчитал до двадцати, потом еще раз на испанском, потому что, почему бы и нет. К тому времени, как он начал обратный отсчет, перед глазами немного поплыло. — Что ты только что делал? — в голосе Бетси сквозило любопытство. — Ничего. — Ты смог немного расслабиться. Нихуя подобного, подумал он. Женщина долго наблюдала за ним, затем едва заметно улыбнулась. — Как ты отнесешься к тому, что мы немного увеличим дозу твоих успокоительных? — Класс. — Нил, я знаю, что ты мне не доверяешь. И догадываюсь, что пройдет немало времени, чтобы оно зародилось. Обещаю, я хочу помочь, а не навредить. Она продолжила говорить, а Нил вполуха слушал о положительных эффектах лекарств и возможных путях лечения, а также о том, что трудно заметить прогресс на ранних этапах, но многие избавились от проблем таким образом. Его колено подергивалось постоянно, потому как Лола изрезала кожу, когда ему было пять, а отец пытался убить его каждый день с того момента, как Джостен достиг десятилетнего возраста, люди отца подарили пулевое ранение в плечо в тринадцать. Вот это были настоящие проблемы. Это была не просто тревога. А охрененно большая тревога. — Хочешь поговорить об экси? Нил взглянул на нее, не зная, как долго он витал в мрачных мыслях и как долго Добсон сидела и ждала его ответа. — Давайте, — согласился Нил, но, на самом деле, не хотел. Он не хотел ни о чем говорить, он ненавидел ее, потому что она была психотерапевтом, ненавидел за то, что делала вид, будто заботится, ненавидел за то, что иногда казалось, будто ей действительно наплевать, и он хотел, чтобы так оно и было так сильно, что это пугало. Бетси пила чай, а Нил рассказывал факты, статистику, имена игроков, их рейтинги и все, что знал о спорте, до конца сеанса. Экси был безопасной территорией. Если он позволял себе закрыть глаза, то видел тело матери — изломанное и покалеченное, видел топор своего отца, видел свою руку с зажатым в ней окровавленным ножом. И видел Эндрю, стоящего под дождем. Поэтому он их не закрывал.

***

Нил попытался сосредоточиться на домашнем задании во время окна, образовавшегося перед тренировкой, но он, похоже, не мог думать о чем-то настолько тривиальном, как алгебра или Шекспир, когда все еще ощущал на руках кровь своей матери. Когда наконец прозвучал звонок и их повели в ангар, содержащий в себе поле, все тело гудело в ожидании движения. К сожалению, тренер усадил их на трибуны и начал очень длинное и подробное объяснение предстоящего матча, открытого для родителей. Нил пытался обращать внимание. Честно пытался, но у него не было никого, кто мог бы посетить матч — если кто-то и появится на этих трибунах, то только затем, чтобы убить его. Так что разбирательства по поводу того, кого придут навестить родственники и кто собирался получить игровое время, не представляли абсолютно никакого интереса. Эндрю сидел рядом с ним и смотрел вдаль, пока тренер составлял список, поэтому Нил толкнул его ногой, чем вызвал раздраженный взгляд. — Из твоих кто-то придет? — тихо спросил Джостен. Будет ли кто-то смотреть на тебя, будешь ли ты играть усерднее, если они будут там, будет ли тебя волновать происходящее на поле? Кто-то скучает по тебе, а ты, скучаешь по ним? Любят ли тебя? Любят ли тебя? Любят ли тебя? Брови Миниярда приподнялись, а взгляд стал настолько пронзительным, что Нил внезапно забеспокоился, что тот сможет прочитать все мысли, роящиеся в глупом мозге. — Да, — сказал он наконец. — Ох. Кто? — Какое тебе дело? — Никакого, — Нил пожал плечами. Потому что я хочу, чтобы кто-то смотрел на меня, хочу играть лучше для них, хочу, чтобы по мне скучали, чтобы меня любили. Я не знаю, что со мной не так. Я не знаю, что со мной не так. Что-то внутри разрывалось. Каждое движение — как лезвием по жилам, ядом по венам. Монотонный голос Белтрана продолжал отлетать от металлических стен, и Эндрю поморщился. — Приемные родители и приемный брат, — наконец он вздохнул. — И, прежде чем ты спросишь, нет, мне все равно, нет, я не люблю их, и, нет, я не хочу участвовать в любом из срывов, которые грозятся тебя накрыть. Нил не имел понятия, почему, но по какой-то причине слова Эндрю успокаивали. Он поймал себя на том, что неуверенно ухмыляется. — Окей. — Окей, — повторил Миниярд, затем снова повернулся к тренеру. Когда они вышли на площадку, Нил с особым рвением приступил к тренировке. Он рвался в бой, изгибался под немыслимыми углами, чтобы поймать мячи с совершенно мертвых углов, врезался в игроков, не обращая внимания ни на что, кроме отчаянной потребности в движении. На другой стороне поля Эндрю отразил все его удары по воротам, и это не расстроило — это было просто великолепно, это было тем, что ему нужно. Остальные игроки все больше разочаровывались и становились жестокими, пытаясь добиться хоть каких-то успехов. Нил давил на них изо всех сил, побуждая добраться до него, побуждая причинить ему боль, побуждая их заставить почувствовать его что-то, кроме одиночества, потому что оно пожирало изнутри все его клетки. Макс сорвался первым. Бросился к нему и с размаху ударил клюшкой по голове. Тренер что-то закричал, Макс же швырнул клюшку на землю и, подняв руки вверх, попятился назад. Джостен рухнул на землю, перед глазами поплыло, но сознание оставалось ясным. Он проглотил кровь и затратил пару минут, чтобы снять шлем. — Слишком долго думал, — крикнул он Максу. — Что ты сказал, ублюдок? — лицо последнего опасно потемнело. — Еще хочешь? Ты чертов ублюдок, понимаешь? Гребаный кусок дерьма, ты, блять, думаешь, что это место принадлежит тебе, но это неправда… Я убью тебя, я убью тебя… Два охранника выбежали на площадку и оттащили его подальше, когда тренер подбежал к Нилу. — Ты в порядке, ребенок? Черт… Джостен сглотнул очередную порцию крови и попытался вытереть нос, но все, что ему удалось сделать, это еще больше растереть грязь по лицу. — Я в порядке, — сумел сказать он, снимая перчатки и запрокидывая голову. — Просто кровь пошла из носа. Голова раскалывалась, но шлем сделал свое дело, предотвращая сотрясение. Нил ухмыльнулся и зажал нос двумя пальцами. — Все в порядке. — Нет, — сказал тренер. — Вон с поля. Я попрошу охранника доставить тебя к медику. Кто-то засвистел, а потом все его подхватили. Голоса сумасшедшим эхом разносились по всему ангару — громкие и непрекращающиеся. Тренер закатил глаза. — Я в порядке… — Никакой крови на поле. Вон. Живо. Нил подскочил и попытался дойти до двери, но кучка игроков перехватила его на полпути и окружила со всех сторон. — Попроси сестру Робертс, — сказал Коннор, поиграв бровями. Несколько ребят закивали. — Она просто бомба, — выкрикнул кто-то. — Сиськи, просто… Я бы так ее оттрахал… — Эй, тренер, я пойду с ним, — выкрикнул еще один парень, имитируя что-то, не особо пристойное. — Отвали, Марли, — крикнул ему тренер в ответ. Его сопровождали до скамейки, поэтому Джостен стиснул зубы, снял защиту и проигнорировал их тупые высказывания. Появился еще один охранник, тренер дал свисток и вынудил команду вернуться на поле. Нил вышел со стадиона, бросив один-единственный взгляд на Эндрю, который не вышел из ворот, но смотрел на него в ответ.

***

Ему просто разбили нос. — Я же вам говорил, — прогундосил Нил, прижимая салфетки к ноздрям, пока медсестра Робертс заканчивала оттирать кожу от засохшей крови. Ее брови взлетели, и она положила обе руки ему на щеки, удерживая голову, принялась изучать его лицо. — Повезло, что его снова не сломали. Впечатляет, насколько твой нос быстро зажил, но, думаю, тебе вряд ли так повезет в следующий раз. Нил позволял такое пристальное внимание в свою сторону только потому, что выбора другого не оставалось. Когда его наконец-то отпустили, медсестра подошла к компьютеру, и Джостен мог украдкой взглянуть на нее. На женщине был белый халат, а под ним — синий свитер и черные брюки. Рыжие, забранные в хвост, волосы. И очки. А еще дружелюбная улыбка — как и у Бетси — только он ни капли той не доверял, и медсестре тоже не собирался. В конце концов, отказавшись от попыток понять, что в ней такого захватывающего, что могла бы привести к беспорядку в ангаре, где тренировалась команда, Нил уставился на плакат, висящий на стене и рассказывающий о преимуществах мытья рук, пока она не дала ему разрешения вернуться обратно в комнату. Эндрю сидел на своей кровати, когда Джостен вошел. Его брови совсем чуть-чуть приподнялись, как только дверь закрылась. — Классно выглядишь. Тяжело вздохнув, Нил прошел к маленькому зеркалу и наклонился над раковиной, осматривая повреждения. Под левым глазом разливался отек, переносицу ограждала зеленовато-серая кайма, а вокруг губ все еще виднелась засохшая кровь, но и это было не так плохо, как когда Эндрю сломал ему нос. Нил осторожно коснулся синяка под глазом, затем включил воду и принялся оттирать кровь, соскребая ее ногтями, пока кожа не стала чистой. — У тебя какое-то нездоровое желание побыстрее откинуться, — заметил Эндрю. — Какое тебе дело? Ты не мой телохранитель. — Неа, ты же ясно дал понять, что он тебе не нужен, — усмехнулся Миниярд. — Потому что ты идиот. Закатив глаза, Нил вытер руки о штаны. Эндрю спрыгнул с верхней койки позади него и, когда Джостен обернулся, прислонился к стене, скрестил руки на груди и уставился на соседа напряженно. — Что? — вымученно выдохнул Нил. — У нас есть час до обеда. — Как мне повезло, что в отсутствие часов у меня есть ты, — хмыкнул Нил, многозначительно глядя в сторону висящих на стене. Эндрю промолчал, опустился на пол, прижимая колено к груди. — Вопросы. — Мне нравится, когда ты просто берешь и выбираешь, когда мы начинаем эту игру, — проворчал Нил, подходя к кровати и садясь по-турецки, лицом к Миниярду. — Это моя игра. Я устанавливаю правила. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты ведешь себя, как ребенок? — Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты плачешь по маме по ночам? Гнев вспышкой пробежал по нервам, смешался с кровью в сосудах, и Нил пару раз моргнул, фокусируя взгляд на подошве кроссовок. — Пошел нахуй, — тихо прошипел он, пытаясь подавить возникшую боль и ярость. — Можешь начать первым, — после долгого молчания сказал Эндрю. Это прозвучало почти как извинения, но Миниярд никогда не извинялся. Он был поистине ужасным человеком. Поэтому Нил попытался схватить его за горло. — Почему вас с братом разъединили? — он услышал, как глубоко Эндрю вздохнул, а через мгновение издал легкий смешок. — Я это заслужил. Нил пожал плечами, но так и не оторвал глаз от ботинка. — Я не в курсе всей истории. Моя биологическая мать не хотела нас. Думаю, она все-таки передумала. Она забрала Аарона, но не меня. Нил ждал, что он продолжит, но, конечно же, Миниярд не сказал больше ни слова. Эндрю рассказывал правду о себе, как будто она для него ничего не значила, никогда не давая больше информации, чем то было нужно. — Окей. — Ты хорошо рассмотрел грудь сестры Робертс? Джостен повторил вопрос у себя в голове, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Понять, почему Эндрю его задает. Он поднял на него глаза, но Миниярд непоколебимо уставился в ответ. — Что? — Все без ума от нее, — Эндрю ухмыльнулся, но вышло это как-то болезненно, выглядело неправильно. — По их словам, половина парней в блоке присунула ей. Грудь — высший класс. Джостен никогда не слышал, чтобы Эндрю так говорил, но сейчас его голос звучал натянуто и более чем неестественно. — Ты тоже влюблен в нее? — Не моя очередь отвечать. В линии ведения допроса от Эндрю было что-то еще, чего Нил еще не понял. Улыбка Миниярда стала жестокой, глаза слегка сузились, пока он изучал Нила, а тот понятия не имел, что от него хотят услышать. Ни одной идеи. Он попытался вызвать ее образ из воспоминаний и обнаружил, что даже не может вспомнить чужого лица. — Она выглядит… милой? — Не то, что я спросил. — Бля, Эндрю, нет, я не смотрел на нее… — Джостен захлопнул рот и вновь посмотрел на свой кроссовок, разозленный тем, что Эндрю изъявил желание поговорить именно об этом, разочарованный тем, что уже чувствовал, как начинают гореть щеки. Он злился, ведь до обеда оставалось еще пятьдесят минут, а он уже вымотался и просто… — Твоя очередь, — голос Миниярда прервал мысли Нила. — Нахуй тебя. Почему ты спросил меня об этом? — Ой-ой, кажется, ты не можешь задавать ответные вопросы таким образом. — Такого никогда не было в правилах, ты, гребаный придурок. Почему ты спросил меня об этом? — Нил вытянул ноги из-под себя, чтобы пнуть выпрямленную ногу Эндрю. Миниярд смотрел на него, совершенно не впечатленный. — Потому что когда те парни окружили тебя на тренировке, ты казался не в своей тарелке. Смущенный, раздраженный и совершенно рассеянный. Я захотел узнать, почему. — Это чертовски глупая игра. — Так почему? — Эндрю склонил голову, его улыбка стала шире. — Я не… Это какой-то тест? Я должен назвать медсестру горячей, чтобы пройти? Окей. Она… горячая? Не знаю, я не знаю. Эндрю, это очень глупо… — Ты когда-нибудь целовался с девчонкой? Рот Нила открылся, и ему с трудом пришлось захлопнуть его, чтобы перестать удивленно пялиться на Миниярда. — Что? — Ты слышал меня. Эндрю все еще смотрел на него, не говоря ни слова, просто улыбаясь своей совершенно дурацкой улыбкой, ожидая, что Нил расколется. Они начинали играть в игру в правду, но она перешла совсем на другой уровень, превратилась во что-то совершенно иное, что полностью сбивало Нила с толку. — Эм… может быть? Однажды? Ничего глупее в жизни не делал, просто вызов, эксперимент, а потом моя мама узнала, и была просто… — Нил моргнул и вспомнил, как хлестко легла ее пощечина на щеку, как громко звучал ее голос, когда она кричала про отвлекающие факторы и то, как быстро они могут убить его. Он все еще не мог понять, почему она тогда так разозлилась. — Это был всего лишь эксперимент. Так что да, наверное. А ты? — Нет, — таким образом Эндрю закрывал тему, застыв на месте, а Нилу пришлось следить за движением его ребер, чтобы убедиться, что тот вообще дышит. Он пытался сообразить, в каком направлении двигаться. Все еще оставались вопросы, которые Нил собирался задать, но теперь ни один из них не казался своевременным. — Я не… — начал он, тяжело сглатывая. — Я действительно не… я не должен был иметь… ничего… с этой девушкой. Моя мама была права. Я подвергал нас опасности. Я подвергал ее опасности. Так что, на самом деле, она не была своего рода вариантом, но даже если бы была, то… я не знаю. Мне это не очень интересно. И не знаю, будет ли. Может быть. Уши горели, кожа зудела, и все звучало как-то неправильно. Нил зажмурился, глубоко вздохнул и снова сосредоточился на Эндрю. — Ты должен мне. — Я ничего тебе не должен, — Эндрю не двигался, но рука, лежавшая на его колене, напряглась. — Тебе не надо было вдаваться в подробности. — Окей, ты прав, — вздохнув, Джостен откинул голову на кровать. — Почему ты поцеловал своего соседа по комнате? Он не понял, почему спросил об этом, не был уверен, пытался ли попросту отомстить Эндрю или действительно хотел знать, но сказанного уже не воротишь. Глаза Миниярда расширились на долю секунды, а затем снова сузились. — Интересно, — протянул он. — Ты начал эту игру, — напомнил ему Нил. — Я позволил ему поцеловать меня, потому что кто-то другой сделал это, когда я сказал «Нет». Захотелось узнать, каково это, когда я говорю «Да». — Так… — внутри Нила что-то оборвалось на его словах, поэтому ему пришлось заставить себя никоим образом не среагировать. — Моя очередь. Как умерла твоя мать? Нил не мог дышать. Игра становилась опасной. Превращалось в правду за правду, нож за нож, открытая рана за открытую рану. Превращалось в лавину, с бешеной скоростью катящуюся вниз и приносящую лишь разрушения. Он ничего не мог сделать, чтобы остановить ее. — Они ранили ее. Я не догадывался. Она заставила меня вести машину, и я не осмелился ослушаться. Она говорила, что в порядке, но это было не так. Я сжег машину, похоронил ее и добрался автостопом до Окленда, какое-то время мне удавалось не попадаться, а потом меня нашли копы. Теперь я здесь, — слова липли к стенкам его горла, мешая дышать. — Кто поцеловал тебя, когда ты этого не желал? На долгую секунду воцарилась тишина, прерываемая лишь тиканьем секундной стрелки, журчащей в унитазе водой и едва слышным дыханием Эндрю, с каждым мгновением становящимся все громче. — С чего бы начать? Каждое слово отрывисто, окутано яростью, гневом — отчаянным и негасимым. Боль Нила была открытой раной, все мучительнее с каждым вдохом оказывающейся. Эндрю же чувствовал себя много хуже. — Неважно, — тихо сказал Джостен. — Неа, — Эндрю опустил колено, и его кроссовки ударились о кроссовки Нила, заставив того взглянуть на него. — Когда мне было семь, у меня был замечательный приемный папа. Он научил меня бросать мяч. Каждое утро водил в школу, прежде чем шел на работу. А ночью прижимал руку ко рту и говорил, если я скажу «Пожалуйста», он перестанет. Когда мне было девять… — Эндрю… — Ты спросил, — его улыбка давно испарилась, на ее место встала холодная, непоколебимая ненависть. — Эндрю, я… — Никаких подробностей? Окей. Я прошел через двенадцать приемных семей. Некоторые из них были лучше, некоторые — наоборот. Но ни одна из них не была по-настоящему хороша. Прозвенел звонок, дверь со щелчком открылась, и Эндрю вскочил на ноги прежде, чем Нил успел что-нибудь сказать. — Время обеда, сосед, — бросил он небрежно, как будто ничего не произошло, как будто они оба сломлены настолько, чтобы о чем-то беспокоиться. Может, они и были. — Джостен, — рявкнул охранник, и Нил оттолкнулся от пола, последовав за Эндрю по коридору.