Oackland

В ангаре, где располагался их импровизированный стадион, было куда громче, чем обычно, и везде виднелись установки с камерами. Дыхание Нила заглушалось, ноги становились медленнее. Он отчаянно желал развернуться и сбежать, но Эндрю все еще стоял за его спиной, толкал его вперед, заставляя войти внутрь. — Давай двигай, — прошипел он. Трибуны на ближней стороне заполнили остальные заключенные, кричавшие что-то неразборчивое, топавшие ногами. Все это эхом отражалось от металлических стен, делалось еще громче. Охранники допускали подобный хаос только потому, что съемочные группы все это глотали, как самую вкусную конфету. Нил сглотнул, затем сделал шаг, еще один и еще, следуя за командой, пока они не подошли к единственной трибуне, стоящей ближе всех к окруженному плексигласовым стеклом полю для экси. Три нижних яруса оставались пустыми — предназначались для членов команды. Все оставшиеся над ними заняли члены семей. Нил лишь на мгновение поднял глаза, наблюдая, как пара молодых девушек отчаянно махали одному из парней. Затем он поправил свой шлем, убеждаясь, что тот на месте. Высокий мужчина с микрофоном в руке подбежал к их колонне и начал засыпать Белтрана вопросами. Тренер дал ему явно отрепетированный ответ о том, что команда взволнована возможностью играть для людей, затем поднял руку и рявкнул, чтобы все двигали на площадку. Нил был только счастлив рвануть на поле, не оглядываясь. Как и любой другой матч, который они проводили, этот тоже оказался катастрофой. Они по-прежнему понятия не имели, как работать вместе, как команда, и теперь, когда камеры новостных каналов разместились во всех четырех углах поля, каждый из кожи вон лез, чтобы попасть в объективы. Полузащитники выходили со своих линий и пытались перехватить мяч, чтобы нанести удар по воротам. Все нападающие забыть забыли о единой линии нападения, даже не старались работать вместе, и в течение первых двух минут Макс ударил Нила клюшкой по ногам, в результате чего тот потерял равновесие и неприятно растянулся по полу. Творился настоящий хаос, и Нил был в ярости. Он просто хотел играть, хотел бежать, просто хотел исчезнуть в игре и забыть обо всем остальном, но все, что он мог сделать, — это смотреть, как рушится все вокруг, и стараться остаться не задетым. К тому времени, как они вышли с площадки во время перерыва, он чувствовал, как гнев разливается по сосудам, с каждым шагом он все больше боялся прижать Макса к стене и залепить кулаком ему прямо по лицу. — Остынь, — шепнул Эндрю рядом с ним, стаскивая с себя шлем и падая на скамейку. Нил стиснул зубы и уселся около него. Один из запасных игроков раздавал пластиковые стаканчики с водой, Нил взял один прежде, чем сообразил, что все еще оставался в шлеме. Эндрю понимающе смотрел на него, затем взглянул на перчатки на своих руках и аккуратно согнул одну, подставляя. — Где твоя семья? — спросил Нил. Ход был дерьмовый, но ярость ни на секунду не улегалась, а напряжение, бьющее по его мышцам, становилось все сильнее. Эндрю должен был понимать, что Джостен, избавляясь от беспокойства, вел себя как мудак, но он все равно наклонил голову, прищурившись. — Ты слишком много говоришь, — сказал Миниярд медленно, так, что Нил мог слышать движение его языка по нёбу. — Тебе это нравится. — С шлемом на голове ты выглядишь как идиот. Нил пожал плечами. Остальные ребята сновали вокруг них, хватая воду, а потом взбирались на трибуны, чтобы посидеть со своими семьями. — Эй Джей! Эндрю весь сжался рядом с ним. Нил какое-то время наблюдал за ним, как он стиснул челюсти, как вздулись вены на шее. — Привет! Эй Джей! Нил обернулся и увидел какого-то парня в военной форме, вскочившего со своего места. Блондинка рядом с ним упорно тянула его вниз, а мужчина с другой стороны махал в их направлении. — Вот они, — тихо подтвердил Нил. — Да неужели, — пробормотал Эндрю. Он не обернулся, чтобы посмотреть. Команда оставалась на трех скамьях, пока съемочная группа ходила взад-вперед, путая кабели и провода ногами. Семьям не разрешали спускаться к заключенным, но это не помешало Нилу чувствовать прожигающий взгляд приемной семьи Эндрю на затылке. Миниярд ничего не говорил, только сорвал перчатки и навязчиво расчесывал кожу на запястьях. Одна рука сильно опухла, на костяшках багровели синяки и виднелись остатки засохшей крови, но Эндрю даже не вздрогнул, когда сжал пальцы в кулак. Когда разжал его и снова сжал, и снова разжал. — Можешь играть? — спросил Нил. — Один экси на уме, все время. Да, я могу играть, чертов наркоман. Он снова согнул распухшие пальцы, с трудом их разгибая. Нил почти спросил, в порядке ли он, но захлопнул рот прежде, чем смог озвучить эту мысль. Глупо было спрашивать. Они оба были сломлены. Они вышли на замену за пятнадцать минут до конца игры. Эндрю прислонился к рамке ворот и скучающе отсалютовал Нилу. Джостен схватился за клюшку, увернулся от других игроков и с легкостью забил три гола за пять минут. Эндрю едва ли двигался и все равно отбивал все мячи на своей стороне поля. Нил бы поздравил его, затрать он хотя бы минимум усилий. Вместо этого Нил сосредоточился на том, чтобы бежать так быстро, как только мог, и попытаться выжечь часть своей ярости. Затем Алекс набросился на него. Нил был быстрым, но недостаточно. Он и заметить не успел, как ударился о бетонную стену и повалился на пол. В ушах — лишь глухой звон, и ничего. Он моргнул. Все замедлилось. Моргнул снова. Одно ухо стрельнуло, следом раздался свисток. Моргнул снова. Оттолкнулся от пола. Моргнул. Увидел, что его шлем медленно покачивается в нескольких футах от него. Блять. Ох, блять. Ох блять. Ох, блять… Тренер стоял рядом с ним на коленях, одна рука лежала на плече Нила, а другая запрокидывал голову назад. Белтран не отрывал взгляда от глаз Нила. Тот попытался оттолкнуть его, но ему не дали этого сделать. — Нет, я в порядке, я в порядке, тренер, я… — Заткнись, Джостен, — приказал Белтран. Он вытащил маленький фонарик из кармана и посветил Нилу в глаза, как если бы он был чертовым доктором. Черт возьми, Нилу нужно было снова надеть свой шлем, он двинулся по полу в его сторону, но тренер держал его, он пытался… — Ладно, — наконец сказал Белтран, отпуская. — Кровотечения нет. Хочешь продолжить игру? Нил бросился к шлему и надел его на голову. В груди сильно давило, перед глазами плыли пятна, дышать было трудно… Он почти не мог дышать… Он… — Джостен? Нил сумел кивнуть, Белтран ушел с площадки, раздался свисток, а он так и остался стоять там с потрепанной клюшкой в то время, как остальные ринулись за мячом. Он посмотрел на трибуны. Съемочная группа следовала за полетом мяча, след в след. Нил оглянулся. Другая камера была направлена прямо на него. Он попытался сделать вдох, но в легких ледяная крошка царапала изнутри, морозила каждый нерв в его теле. Ворота загорелись красным на одной стороне поля. Откуда-то донеслись аплодисменты, но они слышались глухо, отдаленно, по сравнению с гудением в ушах Нила. Они видели. Что если било по его мозгу наряду с голосом его матери, кричавшей глупый, глупый мальчишка. Всего на секунду он снова стал Натаниэлем, стоящим в коридоре их голландского дома в Балтиморе, слушая смертоносный голос своего отца и гнев матери, пытаясь сделаться маленьким, очень, очень маленьким. — Нил! Он повернулся на звук. Туда, где Эндрю прислонился к рамке ворот и направил клюшку прямиком ему в грудь. — Беги. Кто-то пробежал мимо него, и Нил шагнул вперед. Сначала одной ногой, потом второй — медленно и неуверенно, затем он побежал по площадке с бешеной скоростью, выхватил мяч у нападающего соперников и понёсся в обратную сторону. Он забил, и ворота вновь окрасились красным, все присутствующие забились в радостной истерике, но он все еще мог слышать голос своего отца. Он бежал. Алекс снова нацелился на него, но Нил рухнул на колени, проскользив под его клюшкой. Он сделал это так быстро, что Алекс не успел остановиться и врезался прямиком в стену, крича от боли. Он бежал. Эндрю стоял в воротах, раскачиваясь из стороны в сторону, его ракетка билась о пол, затем он поймал запущенный мяч и изо всех сил перебросил его в сторону Нила. Он бежал. Звонок, означавший завершение игры, был недостаточно громким, чтобы заглушить гул в ушах Нила. Эндрю вытянул руку и рывком остановил его. Это получилось очень резко и сильно, что Джостену пришлось отдышаться. — Прекрати, — прошипел Миниярд. Нил попытался что-то сказать в ответ, но его зубы будто приклеились друг к другу, паника все еще пульсировала в теле. И он оставался зол. Он был так чертовски зол, и ему некуда было от этого деться. Он пошел за Эндрю за пределы поля, швырнул клюшку в сторону плексигласового стекла и пролетел мимо двух репортеров, которые уже брали интервью у Макса и одного из нападающих. — Нил Джостен? — позвал один из них, пытаясь ткнуть микрофон ему в лицо. Нил не обернулся, пройдя прямиком к трибуне, сорвал защитные нарукавники и выбросил их в корзину. Он хотел снять защиту и с груди, хотел снова дышать, но не мог, не сняв для начала шлем. Эндрю все еще оставался рядом с ним, и каждое его движение было таким же резким, злым и неправильным, как и у Нила. Он бросил свое снаряжение в ту же корзину, схватил стакан с водой и быстро выпил ее. Повсюду сновали камеры, мигали огни, кричали люди, гудело работающее оборудование, команда экси тоже не отставала от общего безумия. — Эй Джей! Кулак Эндрю сжал пластиковый стаканчик, превратив его в плотный шарик. Нил снова взглянул на трибуны. Осел в форме стоял в третьем ряду, где ему явно не следовало быть, и ухмылялся им обоим. — Семья? — спросил Нил. Он спрашивал тридцать минут назад, но тогда внутри него не было ничего, кроме тревожного отчаяния. Теперь же надвигалось нечто гораздо худшее. — Игнорируй их, — сказал Эндрю. Он швырнул помятый стаканчик в ограждение, но он просто отскочил к полу, не причинив никакого вреда. — Эй, — Нил повернулся к ним. Где-то позади него кто-то закричал. Топот и крики заключенных достигли какого-то нового уровня громкости, раздался свист. Миниярд сжал ткань на его джерси, но Нил легко отстранился, прижал ладони к шлему и крикнул: — Эй! Ты! Идиотина! Тот ухмыльнулся, обнажив идеально ровный белый ряд зубов, затем, посмотрев по сторонам, сделал еще шаг вниз. Некоторые другие семьи теперь следовали за ним, и внезапно вся толпа хлынула вперед, спускаясь по рядам трибун, пока все они не оказались на поле вместе с командой. Послышался надрывный свист и крики охранников. Началась давка. Эндрю дернул Нила в сторону ровно в тот момент, когда в него полетел чей-то кулак. Джостен схватил его за плечо, и он попытался развернуться, чтобы нанести ответный удар. Нил пнул кого-то ногой. Он кричал и кричал, зовя Миниярда по имени, но с концами потерял того из виду. Нил протискивался сквозь толщу людских тел, пытаясь вернуться на трибуну, но сирены завыли лишь через несколько секунд и все вокруг упали на пол. Нил тоже упал. Охранники вывели семьи и сотрудников новостного канала из ангара, но Нил не слышал ничего, кроме ужасного завывания сирены. Он не видел Эндрю и не мог не думать о том, что кто-то может причинить ему боль. Страх плотно обвился вокруг его легких, перекрывая доступ к кислороду.

***

Когда всех посторонних вывели из ангара, сигнализация все еще продолжала верещать и все заключенные лежали лицом вниз. В конце концов, охранники начали выводить и их небольшими группами. Нил оказался одним из последних, и к тому времени, когда кто-то из охранников грубо сжал его запястья и заставил двигаться вперед, его ноги сводило мучительной судорогой. Нилу удалось стянуть с себя шлем, прижавший уши и причинявший боль, когда они вышли на улицу. Он сделал несколько глубоких вдохов на липком калифорнийском воздухе во дворе, прежде чем его втолкнули обратно в главное здание и повели по лестнице обратно в камеру. Эндрю уже был там, расхаживал туда-сюда, влажные от пота волосы прилипали к лицу. Рукава его толстовки были закатаны, но он поспешно стянул их вниз, как только Нил показался в дверях, злобно покосился на охранника, стоявшего за спиной Джостена. Нил ничего не сказал, просто вошел в комнату и подождал, пока дверь громко захлопнется. Замок наконец-то щелкнул. — Ты жив, — сказал Эндрю. Было что-то сродни отчаянию в том, как он произнес это. Эмоций в одной этой фразе было больше, чем в любом слове, когда-либо услышанном Нилом от него. Взгляд Миниярда метнулся с лица Нила на его ноги, затем снова поднялся. Он хотел сказать что-нибудь остроумное. Хотелось пнуть Эндрю по подошве его кроссовок или сесть у его кровати и рассказать какую-нибудь правду, или сделать хоть что-то, только не смотреть друг на друга так — с чистым, неприкрытым страхом, отражающимся в их глазах. У него болело горло. Чертовски болела голова. Нил вытер лоб тыльной стороной ладони. Чувствовал высохшую соль от пота, ощущал его вкус в уголках рта. — Слишком наивно надеяться на душ, да? — возможно, это выглядело бы остроумно, если бы не звучало так измученно. — Закрывают обычно на два дня, — сказал Эндрю. Он стоял посреди камеры, не двигаясь и не сводя с Нила глаз. Его пальцы подергивались, на одной руке расцветал черно-лиловый синяк. Два дня. Два дня без пробежек. Нил уже чувствовал, как стены камеры давят на него, и он изо всех сил пытался глотнуть побольше воздуха, преодолевая нарастающую панику, но обнаружил только вновь поднимающуюся ярость. — Прекрати, — Эндрю смотрел в упор. — Какой была эта семья? — горько спросил Нил, хотя уже знал ответ. Я был в двенадцати приемных семьях, сказал как-то Эндрю. Некоторые были лучше, некоторые хуже. Ни одна из них не была хорошей. Миниярд наклонил голову, сощурившись. — Касс Спир, приемная мама. Ричард Спир, приемный отец. Дрейк Спир, приемный брат. — Ричард… Эндрю фыркнул и, наконец, двинулся с места, преодолевая расстояние между ними двумя в одно мгновение и сильно толкнув Нила, так что тот с негромким стуком врезался в дверь. — Ричард Спир абсолютно бесполезен. Он — ничто. — Тогда… Эндрю наклонился к нему так близко, что Джостен почувствовал его дыхание на своих губах. Он прижал палец к его губам. — Нет. Затем отвернулся, подошел к раковине, включил воду и запихнул голову под кран. Нил сжал кулаки и силой заставлял себя оставаться на месте, чтобы не пересечь комнату и не оттолкнуть Эндрю. — Пошел ты, — пробормотал он. — Какой она была? — Эндрю тер волосы, потом вытащил голову из воды и затряс ею, словно мокрая псина, разбрасывая вокруг себя капли достаточно сильно, чтобы те смогли долететь до лица Нила. — Пошел ты. Ты не можешь сделать этого. Ты не можешь… каждый раз, когда это приобретает серьезный оборот, ты не можешь просто так отнекиваться и делать вид, что это не так. — Никакого «это» нет, — медленно сказал Эндрю. Он схватился за край своей толстовки и потянул ее вверх, быстро вытирая лицо. — Это? — он показал пальцем на пространство между собой и Нилом. — Ничто. — Пошел ты нахуй, — снова сказал Нил. Все в нем кипело: гнев, страх, ярость, насилие, страх, страх, страх. Он сердито шагнул вперед, но Эндрю лишь скрестил руки на груди и скучающе уставился на него. Вот только лицо его было слишком неподвижным, слишком жестким для того, кому было скучно. Он все скрывал, как и всегда, и Нилу это пиздец как надоело. — Ты боишься чувствовать, — выплюнул он. — Боишься чувствовать, боишься быть человеком и боишься быть слабым. У Эндрю дернулась челюсть. — Осторожней, Джостен, — низко зарычал он. — Нет. Прекрати творить эту херню. У тебя есть секреты. У меня есть секреты. Ты хочешь раскрыть мои и узнать все, что можешь, но держишь меня на расстоянии, потому что напуган. Миниярд и с места не сдвинулся, а Нилу было наплевать. Он рванул вперед и остановился только тогда, когда оказался на расстоянии одного вздоха от лица Эндрю. Протянув руки и разместив их по сторонам от его щек, едва ли не дотронулся до кожи и уставился в глаза. Дыхание Миниярда было сдержанным, глубоким, его глаза вспыхивали гневными искрами, но он все еще не двигался. — Я похоронил свою маму на побережье Калифорнии, — сказал Нил. Что-то рвануло внутри него, и на секунду, он готов поклясться, почувствовал запах горящей плоти. Но Нил все равно не отводил взгляда от Эндрю. — Люди моего отца нашли нас на границе Сиэтла, мы еле выбрались. Ей было больно. Я ехал, ехал и ехал, не зная, что она умирает. Она просто продолжала заставлять меня двигаться дальше, и я так и делал. Я всегда так делал, я слушал ее, доверял ей и делал так, как она говорила, — Нил тяжело сглотнул. — Она умерла на сидении автомобиля. Я не слышал, как она сделала последний вздох, я не знал, она просто… умерла. Бум. Исчезла. С легкостью. Мы были в Калифорнии, я съехал с дороги и поехал к океану. Я помню, что луна ярко светила и я мог видеть свои следы на песке. Я пытался вытащить ее. Ты знал, что кожа очень хорошо прилипает к винилу? Думаю, там натекло очень много крови, которая впоследствии засохла. Вся она прилипла к креслу, поэтому я просто остановился и поджег всю гребаную машину, потому что это все, что я умею. Бежать и разрушать все вокруг себя. Я чертовски в этом хорош. Тебе этого достаточно? Нет? Я был Алексом, Стефаном, Беном, Эмануэлем, Крисом. Я жил в Нью-Йорке, Северной Дакоте, Германии, Швейцарии и Франции. Говорю по-французски, по-немецки. Учу испанский, потому что после того, как выйду отсюда, рвану в Мексику. Я понимаю, это лучшее место, чтобы спрятаться. Ни разу там не был. Собираешься сохранить и этот секрет? Ты когда-нибудь… — Нил, — выдохнул Эндрю хрипло и отрывисто. — Не Джостен? Нил? Рад, что привлек твое внимание. В тебя когда-нибудь стреляли по дороге из школы? Ты когда-нибудь смотрел, как тело разрезают на части, на маленькие, чтоб их, кусочки? Ты знаешь, с каким звуком рвутся сухожилия? Как обычное мясо любого другого животного. Если пойдёшь в мясную лавку и попросишь кусок говядины — будет звучать так же, не отличишь. Но дело не в этом. Твоя жизнь испорчена. Моя жизнь испорчена. Мы застряли в этой камере размером со шкаф для одежды, ночь за ночью ты слышишь, как я задыхаюсь от дерьма, о котором не могу не думать. Ночь за ночью я слышу, что ты делаешь то же самое, пытаясь не издавать ни звука. Ты знал об этом? Ты дышишь тяжело и глубоко, когда спишь, а потом просыпаешься, и… ничего. Ты сдерживаешь себя. Прямо как сейчас. Нил тяжело дышал — точно так же, как когда просыпался от кошмаров, его руки начинали дрожать рядом с лицом Эндрю. Он чувствовал запах его пота после игры, чувствовал запах собственного пота после игры. Но отказывался отходить. Эндрю долго смотрел на него. Нил смотрел на то, как его пульс трепещет у горла. Видел, как ресницы дрожат, когда он моргает. Он заметил, как его челюсть сжалась еще больше, и уловил момент, когда расслабилась достаточно, чтобы начать говорить. — Почему? — спросил Миниярд. Тяжело сглотнув слюну, Нил наконец-то опустил руки. — Это больше не игра. Не правда за правду. Ты знаешь обо мне достаточно, чтобы убить, и я достаточно знаю о тебе… — Нил зажмурился, затем отступил. — Ты начал это. — Это — ничто, — повторил Эндрю. — Да. Ты говорил, — Нил запустил пальцы в волосы и потянул их, выдохнул, задерживая воздух глубоко в груди. Больно. Все болело. — Просто… — Я увижусь с братом во вторник. Нил поднял глаза. — Я не буду говорить о Спирах. — Окей. — Не думаю, что хочу с ним видеться. — Окей. — Хорошо, — Эндрю кивнул, нахмурившись на мгновение. — Это — ничто, — тихо сказал он. — И я все еще ненавижу тебя. — Ладно. Миниярд долго наблюдал за ним, потом натянул толстовку и снова вытер лицо. — Раковина, — послышался его приглушенный голос из-за ткани. — Лучший душ, который тебе светит. Он подошел к тумбочке и начал рыться в ящиках в поисках чистой одежды. Нил же подошел к раковине и взглянул на себя в кривое зеркало всего на секунду. Он включил воду, пихнул голову под струю и стер засохший пот с лица. Ненавижу тебя, хотел сказать Эндрю. Хочу тебя поцеловать.