Oackland

Замки на дверях щелкнули, свет выключился, а Нил так и не вернулся. Эндрю пытался уснуть, но в его голове все мысли заглушало жалкое помоги, срывавшееся с губ Нила снова и снова и снова. Он перевернулся на живот, зарываясь лицом в подушку, попытался выполнить дурацкие дыхательные упражнения Бетси, но и от них толку было мало. Год назад он набросился на своего сокамерника и повалил на пол, ударил его и не переставал бить, пока охранники не ворвались в камеру и не оттащили в несколько рук. Он не останавливался, пока парень у его ног не превратился в один сплошной стон боли. Он задумался, боялся ли тот смерти. Шептал ли так же надрывно помоги, как и Нил. Эндрю заворочался и повернулся на спину, уставившись в потолок. Он лежал так достаточно долго, чтобы глаза привыкли к темноте и он смог различить даже самое крохотное пятнышко на гладкой стене. Он и в школе дрался, еще до того, как его упрятали сюда. Он всегда слыл малявкой, коротышкой, тем, кого остальные считали забавным прижать к стенке. Эндрю с раннего детства понял, чтобы каждый день не превратился в борьбу за существование с придурками, намерившимися приблизиться к нему, отпор нужно дать в первый же день. Пустить чью-нибудь кровь и получить титул Короля Хулиганов прежде чем кто-то попытается снова к нему сунуться. Его отправляли из одной приемной семьи в другую, потому что эти родители ничерта не понимали. Ах да, его сразу же записывали в список проблемных детей: проблемы с гневом. Агрессия. Сунешь палец — откусит по локоть. В один момент он похоронил все свои страхи под этой личностью — чем больше людей он бил, тем больше власти внутри себя чувствовал. Достойный, на его взгляд, обмен. Жить можно. Но больше он не хотел быть таким человеком. Из-за маленького глупого кролика-засранца, проживающего с ним в одной камере, который сказал, что Эндрю ему нравится. Который смотрел на него, как на человека, а не на бешеное животное. Нахуй. Это. Эндрю повернулся на правый бок и сбросил колючее одеяло с ног. Он не собирался торчать тут еще два месяца и не оставить этих парней захлебываться собственной кровью. Они заслуживали бешеного Эндрю, а не Эндрю-пацифиста. Болтающего с Бетси обо всем на свете и использовавшего все ее техники глубокого дыхания, ищущего альтернативные занятия, как, например, злоебучий класс рисования, куда его отправили, когда он ударил мальчишку за обедом из-за яблока. Ничто из этого никогда не сработало бы. Ему придется уйти из команды. В качестве первого шага. Эндрю подтянул колени к груди и ударил носком в потолок. Бам. Бам. Бам. На кровати под ним не было Нила, что минут пять как бы ворчал из-за этого. Было одиноко. Он не привык к этому чувству.

***

Нил моргнул. Огонь лизал внутреннюю часть правого предплечья, кусая за пальцы. Пульсировал на кончиках, и это было больно. Хреново. Он на силу повернулся, возвращаясь к своей матери, шепчущей его имя. Алекс, Стефан, Джордж, Андреас. Стоп. У него было имя? Он думал, оно начиналось с буквы Э. Э… Эн… дрю. Нет, его точно звали не так. Другое имя? Часть его самого? Нет, все не то… Нил хмыкнул, его повело, но он со спокойной душой позволил биению сердца убаюкать его. Удар. Удар. Удар. Боль. Никакого огня больше. Никакого бензина, костра, пляжей, матери, экси… — Нет, — простонал он. — … Предпочтительно пока не выпускать его… — отдаленно произнес кто-то. Боль. Боль. Боль. Удар. Нил вздрогнул, пытаясь сосредоточиться на мерном постукивании сердца в груди, а не на огне, волнами накатывающем в мышцах руки. Он приоткрыл глаза. Белизна слепила. Он уже был здесь, видел этот чисто-белый потолок и слышал, как незнакомцы перешептывались о нем, но глухо, отдаленно. Оставалось только гадать, сколько он провалялся — час или три дня. Нилу удалось вывернуть шею настолько, что смог увидеть неровную линию, начинающуюся от сгиба локтя и уходящую выше, к запястью и пальцам. Его невольно передернуло. — И снова здравствуй, — сказал доктор. Когда он успел приехать? И уезжал ли вообще? — Привет, малыш, — произнесла женщина, наклоняясь ближе, и завозилась с капельницей. — Он заключенный, — поправил ее охранник, продолжавший сидеть на прежнем месте в углу. Нил внимательно наблюдал за пальцами женщины, когда они пробежались по ямке локтя, резко вынимая иглы. Он почувствовал жжение, но оно быстро прошло. И оно не шло ни в какое сравнение с тем, в какой агонии находилась его вторая рука. Желания смотреть туда отпадало. — Морфин хорошенько ударил в голову, не так ли, дорогой? — она улыбалась, совершенно не обращая внимание на предупреждение охранника о том, что он всего лишь очередной заключенный и не более. Опасный. Уголовник. Нил не чувствовал себя опасным. Страх сковывал его тело. — Где я? — прохрипел он, потому что две пары глаз неотрывно уставились на него и появилось ощущение, что нужно что-то сказать. Он уже догадывался. Точно не в Окленде. Где-то в другом месте, приближенном к реальному миру, где его можно было поймать в любой момент. Нил резко втянул воздух и перевел взгляд с одного присутствующего на другого, изучая лица каждого. Врач, листающий бумаги на планшете. Один охранник в форме тюрьмы. Медсестра. Каковы шансы, что отец нашел его и его люди уже в пути? Он попытался прикинуть, сколько времени понадобилось бы, чтобы добраться из Балтимора сюда, но это было сложно без информации, как долго он мог пробыть в отключке и что мог сказать. Что если морфин не сразу подействовал? Что если он сказал… что-то большее. — Больница Провиденс, — ответила медицинская сестра. Нил старался унять панику. Все было как в тумане. — Мы бы не стали выписывать тебя так рано, но… — глаза сестры метнулись в угол, где по-прежнему сидел охранник, и ее губы скривились на дерзком, хмуром лице. — Они и вправду относятся к вам, как к животным. Животные. Точно. Эндрю понравилось бы такое сравнение. Эндрю. Нил стиснул зубы. Медсестра вновь наклонилась, медленно стягивая скотч. Джостен лихорадочно думал, следует ли ему спросить у нее или притвориться, будто ничего необычного не произошло. Ему нужно было знать наверняка. — Я… — просипел Нил, несколько раз сглотнув горечь во рту, ватой осевшую на стенках. — Я что-нибудь говорил? Странное? Она сняла последний обрывок пластыря, оставивший красный след на коже. — Говорил что-нибудь? — Что-то компрометирующее? — фыркнул охранник. — Едва ли. Большую часть времени ты провел в отключке. Надеюсь, тебе понравилось, потому что в тюрьме ты не получишь ничего, кроме тайленола. Нил выдохнул и облегченно откинулся на подушку. С одним разобрались. Дальше… Он попытался согнуть пальцы правой руки и с трудом подавил стон. — Потише, дорогой, — защебетала медсестра. Девушка одарила охранника недоброжелательным взглядом. — Мне нужно будет вызвать каталку. Он не сможет встать на ноги самостоятельно. — Не нужно, — воспротивился Нил, но слабенько. — Полегче, пацан, — рассмеялся работник тюрьмы. — У тебя сотрясение. Это объясняло головокружение и сильнейшую головную боль, эхом звеневшую в ушах. Нил моргнул и вновь посмотрел на медсестру. — Вы можете… что с ней? Что они… — Джостен беспомощно указал на больную руку. Все еще не мог смотреть на свои увечья. Огонь бушевал, грозясь спалить кожу от запястья и до лопатки. Рука казалась слишком тяжелой, чтобы принадлежать ему. Как будто бутафорская, ненастоящая. — Ах, точно, наверное, в прошлый раз ты был далек от наших разговоров, — губы девушки с яркой вишнево-красной помадой растянулись в улыбке. — Сотрясение мозга средней степени тяжести. Старайся не делать резких движений, ладно? Некоторое время голова может болеть. Несколько синяков, пара сломанных ребер. Оскольчатый перелом правой лучевой кости и открытый перелом правой локтевой кости. Мы сделали операцию. Описание хода мы вам выдадим вместе с выпиской, но, если коротко, установили несколько винтов и пластину. Вам нужно будет вновь приехать сюда через восемь месяцев для повторного осмотра. Врачи утверждают, что функции и объем движений руки полностью восстановятся, но, предупреждаю, боль будет адской. Пожалуйста, занимайся этим без фанатизма. Ты молод. Твое тело само сделает всю работу за тебя, и все будет в порядке. Хорошо? — она вновь улыбнулась, на этот раз, как будто только что сообщила ему информацию, от которой он должен был заскакать от счастья. Он полагал, что волнение окажется сильнее. Он восстановится. Снова сможет играть в экси. Когда-нибудь. Нил проглотил подступающую к горлу тошноту и, наконец, позволил взгляду упасть на руку. Замурованную в белый гипс — от запястья до плеча. Ох, блять. Челюсти сжались сильнее, и, кажется, во рту он почувствовал вкус крови. Он не мог этого сделать. Ему не разрешалось хотеть чего-то так сильно. Окленд был ошибкой — местом, где его никогда не должно было быть. Но он был, а еще ему вернули экси. Теперь же и это отобрали. Охранник поднялся со своего места. Его бейдж повернулся так, чтобы Нил мог видеть имя. Джеймс. Джостену показалось, что он видел его в свою первую ночь в тюрьме, когда Эндрю ударил его и сломал нос. Куча охранников тогда ворвалась в их камеру. Он посмотрел на Нила с таким пренебрежением, будто тот был не более чем навязчивым насекомым. Непредвиденной проблемой. Ошибкой. По комнате раздался писк его рации. Он ответил. — Машина готова, — захрипел из рации чей-то голос. — Давайте подготовим его, — Джеймс кивнул в сторону Нила. Кто-то постучал в дверь, и внутрь вкатили каталку. Как унизительно, скривившись, подумал Нил. Медсестра помогла ему подняться. Руку так сильно обожгло болью, что закружилась голова, и все, о чем он мог думать, — это экси, транслируемое на национальном канале, или о том, что любой из этих врачей, медсестер или просто посетителей является человеком его отца. Его будет так легко забрать, когда он окажется вдали от тщательно охраняемой тюрьмы. Он прикрыл глаза. Так легко. *** К тому моменту, как фургон въехал на парковку в Окленде, Нил весь вспотел и дрожал, как осиновый лист. Они доставили его в лазарет, где сестра Робертс усадила его, водила фонариком перед глазами, много хмурилась, а затем передала ему стаканчик с двумя таблетками тайленола. — Все, что есть, — сказала она почти извиняющимся тоном. Нил чуть было не швырнул в нее стаканчиком. Вместо этого он проглотил их и постарался не обблевать ее туфли, когда поднимался с кушетки с ее помощью. Он слышал, как шум в комнате отдыха усиливался, пока Брайан вел его обратно в камеру. — Мы все волновались, — сказал Брайан. Нил знал, что это не так. — Ужасная вещь с тобой приключилась. Я давно говорил, чтобы они починили камеры в ваших камерах. В блоке С они не работают уже целый год. Уверен, что это абсолютно незаконно. Еще одна проблема для округа, с которой мы им надоедаем, но… — он покачал головой. Взглянул на Нила и улыбнулся. — Всего лишь очередная проблема. Сегодня ты можешь пропустить свободное время, но, к сожалению, дальше придется следовать распорядку. За ужином ты к нему вернешься. После этого тебя позовут, чтобы обсудить ситуацию. Проще всего будет рассказать им, кто это сделал. Тогда они больше не смогут к тебе приблизиться. Хорошо? Нил сумел кивнуть, хотя желудок подступал к горлу. Перед глазами плыло, и ему приходилось моргать. Головная боль усилилась, пульсирующая боль в руке вызывала дрожь и тошноту. А еще он дико ненавидел то, как все относились к нему, как к маленькому ребенку. Он не был беспомощным, но совершил ошибку, позволив загнать себя в угол, поэтому не собирался допустить ее вновь. Хотелось лечь, выключить свет и больше ни с кем не разговаривать. Даже с Эндрю. — Ладно, ладно… — Брайан остановился перед их дверью. Замок щелкнул, как только он поднес карточку. — У тебя есть минут сорок, чтобы насладиться тишиной. Куратор откашлялся, когда Нил зашел внутрь. — Извини, пацан. — Я в порядке, — автоматом ответил Нил. Брайан, извиняясь, пожал плечами и отвернулся. Замок на двери опять щелкнул, отделяя его от коридора и куратора. Нил добрался до кровати и рухнул на неровный матрас. Неуклюже прислонился к стене, поерзав, пока спина не оказалась в углу. Повязка на руке казалась чересчур громоздкой, тяжелой. Двигаться было невозможно без вспышек боли, простреливавших плечо. Он ненавидел этих ребят. Макса, Джейкоба, Тревора и Эдриана. И Бетси, запихнувшей его в это дерьмо, и Брайана, улыбающегося все гребаное время, и себя самого за то, что влез в эту неразбериху. И мать, заставившую его податься в бега. Было бы легче просто остаться. Она проебалась по всем фронтам. По всем. Нил зажмурился и судорожно вздохнул. В уголках глаз собирались слезы, поэтому он подтянул колени и уткнулся в них лицом, заставляя соленые капли остановиться. Он не собирался разреветься из-за такой глупости. Все же это не конец света. Он сможет играть в экси. Врачи сказали, что сможет. Очень глупо продолжать зацикливаться на этом, но теперь, когда морфин выветрился из его организма, теперь, когда все болело, когда сознание сделалось чистым от всяких примесей, он не мог отделаться от мыслей… они продолжали крутиться. Придавленный чужим весом к полу. Дыхание Тревора на его лице — мерзкое, ужасающее. Они отводят его руку, кто-то с силой опускает на нее подошву, блять… Он даже не знал, кто наступил… А потом боль, боль… Нил сделал очередной глубокий вдох. Он. Сможет. С. Этим. Справиться. Ему нужно было взять себя в руки прежде, чем Эндрю вернется в камеру. Если тот увидит его в таком состоянии, то встанет на тропу войны и вырежет всех, кто вознамерится приблизиться. Он поселится в одиночке, продлит свой срок на неопределенное время и потеряет свой шанс на нормальную, счастливую жизнь. Он заслуживал счастья. Нил сильнее прижался лбом к коленям. Испанский. Vivir. Vivo, vives, vive, vivimos, Тревор, оседлавший его бедра, кровь, застывшая в его глазах, и треск ломающихся костей, а затем — боль… Нил вздрогнул. Испанский. Yo vivo. Tu vives. Nosotros… он сам, прижатый к полу без единой возможности пошевелиться. Блять. Он просто не в состоянии. Уже начинал мечтать о новой дозе морфина, даже если это означало незнание происходящего вокруг, полную потерю контроля. Без него было слишком больно. Джостен вновь тяжело вздохнул. Он проспрягал десятки глаголов. Насчитал до двухсот на немецком и до пятисот на французском. Пытался дышать так, как учила его Бетси, потому что на самом деле не ненавидел ее. Ну, не совсем. Дверь открылась. Нил осторожно поднял глаза, опасаясь, что это не Эндрю, а товарищи по команде вернулись, чтобы довести дело до конца. — Эй, мученик. Голос Эндрю звучал, как наждачная бумага, — выше, чем обычно. Нервно? Нил попытался улыбнуться ему, но у него не получалось заставить мышцы работать. Он спрятал лицо в коленях. — Привет. Его голос звучал приглушенно. — Они не говорили мне, что с тобой, — медленно начал Эндрю. Дверь за ним захлопнулась. Нил по-прежнему не поднимал глаз. — Я пытался узнать. Эти ебаные ублюдки. Я знал, блять, я знал, что они рано или поздно провернут это, а ты такой идиот, упростил… — Прибереги обвинительную речь на потом, пожалуйста, — просипел Нил. Эндрю замолчал. Он даже с места не сдвинулся. Единственным звуком в комнате было прерывистое болезненное дыхание Нила. — Не делай этого, — наконец сказал Эндрю. Он сделал шаг и осторожно подошел к кровати, и так же осторожно присел на пол рядом с ней. Матрас задребезжал, когда он задел его. Нил поморщился. Сосредоточенный на том, чтобы не застонать от безнадежности. — Переломы, — выдавил он. — Лучевая и локтевая кости. Как-то так. Голос Джостена был полон осколков битого стекла. Нил тяжело сглотнул. — Я убью их. — Нет. — Не начинай, — зарычал Эндрю. — Я разберу их по частям, я… — Нет, — продолжал упорствовать Нил. — Нет, не разберешь. Ты будешь игнорировать эту ситуацию, будешь игнорировать их и сделаешь вид, будто не знаешь, что произошло. И ты будешь играть в экси до своего освобождения. Не проеби все это. С пола раздавалось дыхание Эндрю — мучительно медленное, тяжелое. Дыхание хищника. А затем: — Мне нужно ему помочь. Его брату. Аарону. Нил знал, что Эндрю это скажет, но слезы позорно душили его и все силы Джостен тратил на попытки не заплакать. На попытки оставаться неподвижным, притвориться, будто это не имело никакого значения. — Я знаю, — как можно ровнее сказал он. — Так что забудь. — Я уйду из команды. — Нет, этого тоже делать не надо. Глупо. — Я ухожу из команды, — решительно произнес Эндрю. — Я не буду стоять в том зале и смотреть на них. Я их прикончу. Ракетка будет в руках, я их просто прикончу. Нил пожал плечами и не сдержал стона, когда боль пронзила правую руку. Он запрокинул голову, прислонившись к холодному бетону стены, и попытался дышать через нос. — Бля, — прохрипел Эндрю. — Тебе дали что-нибудь? Нил болезненно рассмеялся и покачал головой. — Тайленол. — Да ебись они все конем… — Все в порядке. Я в порядке. — Ты не в порядке, не говори мне, что это так, не начинай эту свою херню сейчас… — Я в порядке, Эндрю, — выдавил из себя слова Нил. — Забудь. Эндрю ничего больше не сказал. Он двинулся по стене, пока не оказался зажатым между тумбочкой и их кроватями рядом с Нилом. Миниярд не двигался, сидел рядом и дышал. Нил прикрыл глаза. Они не войдут в дверь. Не смогут. Эндрю же здесь. Он прислушался к биению своего сердца, эхом отдававшемуся в ушах, и попытался расслабиться, подстраивая свое дыхание под дыхание Эндрю. Все будет хорошо. Он снова выйдет на поле. Через каких-то два месяца. Два месяца до восстановления руки. Два месяца до выхода Эндрю.