***
— Если это так важно… то почему же ты не объяснил, зачем ты идёшь туда? –беспокойный голос Доктора был абсолютно неслышным, казалось, он вообще возникает где-то в голове. — И как тебе удалось сделать эту фотографию? — Старик пристально взглянул на новенький, чистый, без единого изъяна снимок, держа его так, словно он был ветхим тысячелетним свитком. Промозглый ветер слегка трепал его из стороны в сторону, несясь откуда-то с севера, шумя в шелестящих кронах и виляя меж толстых стволов тысячами бурных потоков. Они приносили с собой бесчисленные клубы утреннего тумана, погрузив дикую чащу в сплошную сизую завесу, которая словно была одеялом, укрывавшем её во все. Противный холод пронизал всё тело, от самих пяток и до макушки, проникнув под одежду с той же лёгкостью, с которой пушечный снаряд пробивает тонкую защитную маску. Прелый ковёр из переломанных веток, иголок и жухлой травы хрустел под ногами, а душу объяла тоска и непонятная грусть. Меченому до боли хотелось обернуться, но позвонки словно срослись и окаменели. Он шёл будто бы в иномирье, лишённом времени и пространства. Крючковатые ветви деревьев, скованные прозрачными нитями паутины, пульсирующие меж них гравиконцентраты, клубы съедающего лес вдалеке тумана и неведанные, аморфные силуэты по бокам проносились перед глазами и исчезали за спиной без следа, а руки не чувствовали привычного, въевшегося гравировкой в корку мозга холода оружейной стали. Меченый и глазом моргнуть не успел, как ступил на истерзанное, будто артиллерией, пустынное поле, а из черноты впереди возникла атомная станция. И был лишь он, поле, мгла, свирепая бетонная туша и тихий, казалось, родной треск счётчика Гейгера. Меченый приближался к ЧАЭС шаг за шагом, будто повинуясь Зову психотропной бури, а цифра на собранном Клыком когда-то давным-давно дозиметре неуклонно росла. Сначала пятьсот рентген в час, затем тысяча, полторы, две, потом резко подскочила до пяти, десяти, двенадцати, семнадцати, двадцати. Она увеличивалась всё резче и сильнее, но сталкер непреклонно шёл к Саркофагу. Под ногами захрустели бетонные крошки, обломки некогда гладкой, чистой и девственно-белой плитки, пятна изгваздавшего собой весь пол кориума. Шахты и коридоры плелись лабиринтом, провода и трубы лавировали меж разбросанных в беспорядке ящиков и мёртвых тел. Меченый провёл рукой по «Слоновьей ноге», вскарабкался по лестнице наверх, очутившись в самом сердце энергоблока, и побрёл к Монолиту, то и дело спотыкаясь об наваленные всюду кучами куски графита. Остановившись в десятке метров от подножья огромного кристалла, он уставился на него, не в силах отвести взгляд. Дозиметр замер на отметке в сто двадцать пять тысяч рентген, после чего хаотично запиликал и испустил дух. Синеватое мерцание Монолита начало пульсировать, наращивая темп с каждым мгновеньем, пытаясь загипнотизировать, безвозвратно пленить своим завораживающим блеском чего-то прекрасного, неизведанного, манящего и желанного. Сознание всё глубже проваливалось в Астрал, теряя связь с этим призрачным, потусторонним мирком, а под черепом кто-то заговорил голосом Доктора, умудряясь родным и ласкающим душу тембром пустить по спине холодный пот: «Сколь бы ни был тернист твой путь, упаси себя от дьявольских пут». Эта странная, непонятная фраза вертелась в голове, не давая покоя, пока пространство вокруг не сжалось в микроскопических размеров точку, много меньше, нежели протон, электрон, фотон и даже кварк. Меченый спокойно открыл глаза и обнаружил, что он находится отнюдь не в жерле чернобыльского реактора, а в тёплой, чистой, пахнущей чем-то вроде мяты постели. Несколько секунд он буравил взглядом складки бревенчатых стен, после чего лёг на спину и уставился в потолок, обжитый пауком-семьянином. Чувство уюта и расплескавшейся внутри радости стало вожделенной наградой за все недавние «приключения», из которых он чёрт знает как вообще живым выбрался. Тем не менее, длилась она недолго: сглотнув слюну, Меченый обнаружил, что чертовски хочет пить, а кишки в животе устроили свистопляску. Скинув с себя одеяло, он сел на скрипучей кровати и одним глотком осушил стакан воды, стоявший на массивной деревянной тумбе. Стоило только стеклянному донышку вновь опуститься на неё, как дверь в комнату тихо скрипнула, отворилась, и в неё проникло огромное мохнатое существо. Оно беззлобно рыкнуло, подбежало к Меченому и, протянув к нему свою изрисованную чёрными полосами морду, лизнуло широким длинным языком. — Фу, фу, Алиса, всё, хватит, — сталкер слегка пихнул рукой несказанно обрадовавшуюся химеру, и она, усевшись пятой точкой на полу, положила «основную» голову ему на колени. Меченый погладил её по макушке. — Соскучилась, зубастая? Я тоже рад тебя видеть. Химера подняла голову вверх, совсем по-кошачьи обтираясь ею об ладонь Меченого. Парой секунд спустя в дверном проёме возник ещё один силуэт, на сей раз человеческий. — Алиса, брысь! — шикнула чёрная в свете коридорной лампы фигура. — Не приставай к больному. Давай, кыш! Зверь раздосадовано засопел и сник, опустил морду к полу и лениво прошёлся от кровати к углу, где и улёгся, принявшись вылизывать мясистую переднюю лапу. — Здоровенькі були, Меченый, — сказал Дегтярёв, сделав пару шагов по комнате и усевшись на широкое кресло возле столика. — Башка не трещит? — Не, вроде, — сонным голосом ответил тот, протирая глаза, — только жрать охота. — Эт всегда успеется. Ты лучше скажи, нет ли каких дурных ощущений? — Полный порядок, — Меченый немного поёрзал на кровати, отчего сетка вновь скрипнула. — Слушай, а мы ещё не в раю, случайно? — С твоими подвигами, Меченый, заявку только в Ад примут, — съязвил Дёготь и ухмыльнулся. — Кстати, насчёт этого. Чтоб ты тут себе голову не ломал, скажу сразу: если б не твой тюбик лужённый, ну, тот, который с «Жизнью» был, окочурился б ты там сразу, да без шансов. Да что уж там говорить, я и сам чуть копыта не откинул, пока тебя вытаскивал. — Так что ж мне теперь, кровью девственной тебе отплатить? — лицо Меченого в очередной раз перечеркнула его неизменная улыбка. — Молчал бы ты лучше, сержант Счастливчик. А то как отмочишь иногда, прямо как пустоголовый школьник. — Счастливчик, значит… — Меченый только сейчас ощутил влажную повязку на шее, от которой отдавало ласковым аномальным теплом. — Ну, есть немного. Дегтярёв прищурился. — Совести у тебя, как у Геббельса, Паш. Ты знаешь, что жизнь — это игра с нулевой суммой? Чтобы ты выиграл, кто-то должен проиграть. Может, ты научишь меня в знак благодарности за спасение высасывать удачу из окружающих? — С каких это пор тебя так хохмить потянуло? — С тех самых, когда той ночью с Болот Алиса нас обоих из-под выброса вытащила. После слов Дегтярёва химера в углу заурчала и сделала некое подобие улыбки, как будто понимала человеческую речь. — Не впервой, конечно, у костлявой прямо под носом, — продолжил Александр, — точнее, у неё же нет носа… Фиг с ним, короче, но после такого любого потянет хохмить и жизнью радоваться, пока она не ушла по-английски. — Крепко ж меня тот вурдалак прижал… — промямлил Меченый, будто не слышал слов компаньона. Неосторожным движением он сорвал с себя пропитанный сывороткой из артефактов бинт, и тот обнажил жилистую шею сталкера, увенчанную розовыми следами от присосок, что напоминали уродливую татуировку из смеси граффити, импульсивных мазков лохматой кистью по изодранному холсту и кровавых клякс. Меченый осторожно ощупал её и, к своему удивлению, не почувствовал никакой боли или следов грязи и грубых швов. — А то. Жаль ты не видел, как я ему из «гаусски» мозги вышиб. Кстати, целостностью своей глотки ты благодарен Доктору, и только ему. Он не изменил принципам своих методов — по минимуму хирургических вмешательств, по максимуму целебных артефактов. Да ты и сам, наверное, чувствуешь. — Как собственные яйца, — решительно кивнул Меченый. — Пипец как вульгарно. Знаешь, тут такое дело… Я пока тебя на собственном горбу тащил, ты мне своей кровищей весь мой новенький «Восход» изгваздал. Я его, между прочим, сам в тазике отстирывал, пока Док тебя в одно целое спаивал. Добавим к этому спасение твоей задницы, плюс расходы времени и боеприпасов… — Дегтярёв достал из нагрудного кармана куртки карандаш и маленькую записную книжку, после чего принялся усердно в ней что-то чертить, — то выходит, что за отсрочку в геенну огненную ты должен мне семь тысяч. — Скупердяй. — Да шучу я, Господи, — Дёготь свернул блокнотик и отправил его обратно в карман вслед за карандашом, — сочтёмся. Ну-с, теперь предлагаю закруглиться с демагогией и пойти на кухню. Док заждался, да и по твоей роже видно, что ты б сейчас псевдоскунса сожрал, — с этими словами сталкер поднялся с кресла, махнул рукой в сторону двери в коридор и зашагал к проёму. — Сколько я провалялся хоть? — кинул ему в спину Меченый, сопровождая свои слова нытьём старых пружин. Алиса взглянула на него и подвелась, неслышно и в пару прыжков очутившись у двери. — Без малого сутки. Доски на полу прогнулись с родным, навеки въевшимся в память скрипом, а в нос тихонько проник запах сосновых брёвен, старых, но всё ещё верно и неизменно выполнявших свою работу. И никаких тебе зловонных болотных миазмов и прочих неприятных «ароматов» с топей, никаких леденящих душу вскриков и завываний местной фауны. Ещё бы, ведь Дом на болоте находился внутри пространственной аномалии, навевая всем своим естеством чувство отчуждённости и безопасности. Вновь ступив по полу коридора, по которому Меченый шагал не раз и не два, он всей душой ощутил, как сильно скучал по этому дому, такому родному, привычному, когда беспокойная и серая до уныния городская жизнь за пределами Зоны то и дело стремилась придавить его, как букашку. Меченый знал здесь каждый угол, каждую трещинку и паутинку, никогда и ни на йоту не сомневаясь, что никакая многокомнатная номенклатурная «сталинка» Киева на Большой земле, в том совершенно чужом, непонятном и несравнимо более циничном и жестоком мире, не станет ему желаннее, чем эти кое-где шершавые и потускневшие, но такие родные стены. — А вот это для тебя, — сказал Дегтярёв, когда вошёл в кухню и схватил из блюдца со стола один из апельсинов, после чего развернулся всем телом и резко швырнул его Меченому. Тот остолбенел от неожиданности и рефлекторно поймал гостинец, сжав его в левой руке. — А не так уж ты и раскис на Большой земле, — Александр прищурился и скривил снисходительную ухмылку, точь-в-точь как публичный критик. — Реакция что надо. Меченый поджал губы и со вздохом помотал головой пару раз, собравшись было высказать товарищу свои мысли по поводу его «приколов», но тут вдруг к нему подошёл сбоку Доктор, доселе невидимый и неслышный. — Стрелок! — произнёс он с искреннейшей отцовской любовью, и она полоснула Меченого по ушам, захлестнув всю его душу вожделенным теплом, что как будто вернулось из раннего детства после долгих скитаний в стране забытья, окружённую со всех сторон сплошной стеной жизненной серости и спрессованных осколков разбитых грёз. — Док! — чуть ли не выкрикнул он, стиснувши в объятьях самого дорогого и близкого ему человека, по которому он не один вечер тосковал и за которого не один раз переживал. Они похлопали друг друга по спине, сбросив с себя наконец невыносимо тяжеленную глыбу, что нависала над ними долгие месяцы. Сравнить это чувство можно были лишь с гордостью выполненного долга и радостью при мыслях о пронзившем толщу мрака лучике судьбы, что дал тебе надежду и веру в будущее. — Док… Как же я рад тебя видеть! — Ты себе и представить не можешь, Паш, как я тебя, — Доктор едва мог сдерживать слёзы счастья. — Эх, Паш, Паш… И чего ж тебя всё время тянет во всякие передряги?.. Помнишь, как в старые времена? Когда ещё Клык и Призрак живы были… А как будто вчера всё это… — Док… — Меченый не мог выдавить из себя ни слова. — Ну, как самочувствие? — Доктор положил ладони Меченому на плечи и оглядел его с ног до головы. — Шея болит? Впрочем, сам вижу, что всё хорошо. Заживает на тебе всё, как на собаке, Стрелок. Дело ж такое… Ты, небось, здоровски проголодался? Садись за стол, я сейчас накрою. Старик улыбнулся ещё шире, кивнул на дожидающийся сталкера стул и направился к противоположной стороне обширной кухни, где принялся греметь дверцами, ящичками и тарелками. Меченый аккуратно уселся на стул, пододвинул его поближе к столу и невольно взглянул на Дегтярёва, наслаждавшегося «семейной идиллией». В ту же самую секунду в комнату, скребя когтями по полу, ввалился Цербер. Добрый пёс как всегда был переполнен радостью и добродушием, и, увидав Меченого, чуть ли не бросился на него с эйфорическим лаем. Тот едва сумел с ним совладать, чуть было не упав со стула, а когда Цербер, всё же, немного притих, сталкер приласкал его и погладил, словно маленького щенка. Не прошло и мгновенья, как вслед за псом на кухню тихо проникла Алиса, улёгшись у ног Меченого и покорно положив вперёд передние лапы. Оба зверя явно уловили аппетитный аромат свежего мяса и принялись дожидаться своего пайка. — Эй, Алиска, пойди-ка сюда, — Дегтярёв хлопнул себя пару раз по колену, вооружившись маленькой бутылочкой с соской, которыми обычно кормят грудных детей. Химера подняла голову и заурчала, подкралась к нему и, обнюхав соску, осторожно схватила её пастью. — Любишь молочко, кошка? — Дёготь погладил Алису по голове свободной рукой. Не успела она вдоволь отведать излюбленного лакомства, как к столу вновь подошёл Доктор, держа в обеих руках по добротному шмату говядины. Цербер тотчас же тявкнул, подпрыгнул и выхватил из рук у хозяина свой кусок, после чего немедленно кинулся к коридору. Следом за ним юркнула Алиса, впившись в мясо своими огромными десятисантиметровыми клыками. Старик прикрыл проём шторкой, затем, вымыв руки, поставил на стол две тарелки, бокал вина для Александра и стакан сока для Меченого. — Мм-м, ну и запах, — Дегтярёв с лязгом выудил вилку из деревянной пивной кружки, приспособленной под хранение столовых приборов, — обожаю пюре. — Спасибо, Док, — кивнул Меченый. — На здоровье, — усмехнулся тот. — Вы ешьте, а как закончите, пусть Паша зайдёт ко мне. Нам нужно поговорить наедине, — с этими словами старик удалился из кухни куда-то по своим делам. Стоило только его шагам в коридоре стихнуть, как Меченый набросился на еду, словно зимбабвский мальчик. Орудуя приборами на зависть всякому гурману, он опустошил тарелку за какие-нибудь несколько минут, и, дожевав котлету, бодро запил съеденное стаканом сока, опрокинув в себя залпом всё его содержимое. После этого любого бы на месте сталкера охватило удовлетворение и ощущение размеренного довольства жизнью. — А сок-то я выжимал, между прочим, — сказал Дёготь, вальяжно и с наслаждением разделывая ножом оставшуюся на тарелке тефтелю, — вручную, причём, дедовским методом. Док потом над ним с артефактами как-то пошаманил… Я не особо в курсе. Но, в общем, это было отличное средство против радиации. Не хуже водки, — сталкер издал ехидный смешок. — У него тут любое пойло, как я понял, схожими свойствами обладает. Это тебе не местная сивуха, от которой печень в минор впадает. — Александр отпил пару глотков из своего бокала. — Мм-м, сухое, красное. Слушай, а ты не в курсах, откуда Док всё это берёт? У него тут и коньяк, и кьянти, даже чача бывает. Уму непостижимо. Меченый лишь пожал плечами: — Да я особо и не спрашивал. У Дока ж много связей, с ним все дело имеют. Чуть что ему нужно — тут же Бармен и Сидорыч что угодно из-под земли достанут. — Понятно, — Дегтярёв немного склонил голову, задумался о чём-то, буравя взглядом ленту мухоловки у люстры. — Так ты наелся? — Сполна, — Меченый откинулся на спинку стула и уставился в окно, словно пытаясь разглядеть в нём что-то сквозь шторку. — Я ж с тобой вот ещё что хотел обсудить… Это касается вчерашнего. Расскажи уж, что произошло. — Да тут и рассказывать толком нечего, — развёл руками Меченый. — В тот вечер я сидел в своём кабинете, ждал, пока «поливалки» территорию НИИ «прочешут» — со Свалки опять нанесло радиоактивной пыли. Они там недавно перешли с токсичной бурды на воду с дистиллятом «Пузыря», так что ждал я недолго. В общем, обычный рабочий день был, ничего необычного. — Правда? — Дёготь скептично выгнул бровь. — Чего ж ты тогда «броник» напялил? — Да так, для подстраховки… — Меченый скривился, понимая, как нелепо это звучит. — Я ж рассказывал, как меня за пару недель до этого отравить пытались и аварию устроить? В общем, понял я, что очень кому-то не нравлюсь. Ну и после этого такой вот эксцесс вчера был делом времени. — Так что случилось, ты же так и не сказал? — Ну, вышел я, значит, на парковку, сел в машину, да и поехал до дому до хаты. Как проехал блокпост и выехал на дорогу — колесо спустило, вроде, или с датчиками какая фигня случилась, сам не разобрал. Потом стекло задней двери треснуло, так, как будто из рогатки пальнули. Я оборачиваюсь, а там дырень здоровенная, как от булыжника в полкило. Ну и потом понеслось: машину мою по винтикам разобрали, я сам чудом под раздачу не попал. Действовал снайпер, это точно, и из «гаусса» палил, сто пудов. — Вот те на… — пробурчал Дёготь, переваривая услышанное. — И что потом? — Вояки на базе быстро всё это дело просекли — не зря, сволочи, копейку свою получают — и тут же примчались два бэтээра, дымами всё закидали. Командира их я лично знал. Добазарился с ним — и смылся под шумок. До Периметра добежал, с горем пополам добрался до Механизаторского двора, ну а дальше ты знаешь. — Ну ты даёшь, Паш, — Дёготь покачал головой. — Везучий ты засранец, спору нет. А чего в Зону попёрся? Отсидеться на базе, полной военных, не резон было? — Да брось! — фыркнул Меченый. — Сам же прекрасно понимаешь, что на Большой земле я теперь не жилец. — Как и я, по ходу, — блеснул ухмылкой Александр. — М-да, доигрались… И чего теперь делать будем? — То же, что и раньше. Разгадывать тайну Зоны. — Хороший план! — съязвил сталкер. — Тебе не надоело, Меченый? — А могла ли Эйнштейну надоесть физика? — съязвил тот в ответ. — Я три раза был в самом центре Зоны, и не узнал ровным счётом ничего! Даже те фрики в колбах, «О-сознание», мать их, и те, скорее всего, были бутафорией… Никто на этой планете не знает, в чём суть Зоны. Откуда она возникла, как, почему, и кто за этим стоит. Даже к самой сути аномалий и артефактов мы только-только подбираемся. Мы — я имею ввиду, люди. Но Зона появилась неслучайно — это, что называется, медицинский факт. И стоят за всем этим делом не марсиане с лунатиками, а вполне себе конкретные люди. И кто бы там что не вякал, их нужно найти. Смекаешь, Дегтярь? — Да уж, — тот вновь ухмыльнулся, но ухмылка его теперь была пропитана иронией. — Знаешь, что мне Доктор сказал, когда ты ещё в отключке валялся? М? Он сказал, что тебе б отлежаться пару дней как минимум, после таких-то приключений, но, зная тебя, твой характер, он не будет тебя держать. И ещё он попросил меня передать тебе вот это, — Дегтярёв сунул руку в один из карманов своего навороченного комбинезона, пошуршал в нём пару секунд, после чего извлёк из него и положил на стол небольшой прямоугольный прибор, напоминающий калькулятор с огромным экраном. И тут Меченому показалось, что он сё ещё во сне. Как будто всё вокруг ненастоящее, подставное, а сама Зона, вооружившись снисхождением госпожи Удачи, глумится над ним; как будто все вокруг знают больше, чем он, и заигрывают с ним, а Дегтярёв, посланник Хозяев Зоны, пытается подвести его к неведомо кому выгодной истине. — Дешифратор. Тот, который Клык с Призраком оставили в тайнике возле «Выжигателя». Как оказалось, «Чистое небо» так его и не отыскало, а после твоего исчезновения Док забрал его оттуда. Готов поспорить, за эту вещицу в Зоне, и не только, высыплют целое состояние. Или башку снесут. Так что будь с ней поосторожнее. Александр пододвинул устройство поближе к Меченому, и он ещё долго смотрел на него, не отводя взгляда и не говоря ни слова, будто перед ним лежал скипетр Папы Римского. — Может, из-за него тебя и пытались грохнуть, думая, что он у тебя? — Да чёрт его знает, я уже ни в чём не уверен. Странно вот только, что грохнуть меня попытались, прямо как Джона Кеннеди. — Эффектно и на публике? — Эффектно и на публике грохнули Авраама Линкольна. Впрочем, ну его к едрене фене, все эти сравнения. Я тебе про то, что на кой хрен было пытаться меня пристрелить? Пальба — это всегда самый муторный, грязный и шумный способ убийства. С таким подходом было легче подкупить кого-нибудь из сотрудников института или солдат. А ещё легче — подсыпать яду, но уж никак не пулять с «гаусса». — Почему ты так уверен, что это был именно «гаусс»? — Там из асфальта куски вырывало. Не всякая «зенитка» на такое способна… — По тебе промазали раз десять, судя по твоему рассказу, Меченый. Вот уж из чего, а из «гаусски» даже эпилептик с километра белке в глаз засадит, уж поверь моему слову. В итоге мы имеем дистанцию в три-четыре километра как минимум, не «первой свежести» снайпера, мягко говоря, и отсутствие возможности подсыпать тебе цианида в «пузыря». Из этого следует вывод, что нападавшие — члены какой-то не особо влиятельной группировки, а стреляли откуда-то с вышек Тёмной лощины. В итоге наш ответ — «Грех». — В тебе СБУ-шник проснулся? — в своей улыбке Меченый оставался неизменен. — А он во мне и не спал, — Дегтярёв улыбнулся в ответ. — Бывших копов не бывает, знаешь, как говорят? — Значит, остался только один вопрос: нафиг я «Греху» этому сдался? — Во-о-от, — Александр откинулся на спинку стула и сложил руки в замок, — тут-то и начинается самое интересное. Скажи, ты вообще за новостями сталкерскими следил, пока на Большой земле прохлаждался? — Нет. Я вообще пытался как-то… отвыкнуть от Зоны, что ли. Тухлая оказалась затея, конечно… ну да ладно. — Так вот, — Дегтярёв опять скрипнул стулом, подавшись вперёд и положив локти на стол. — Появилась, значит, где-то с полгода назад какая-то фанатичная сатанистская группировка. Откуда взялась — шут её знает, но гемор она устроила всем — и «Долгу», и «Свободе», и даже вольным с «бриками». Нападают исподтишка, вырезают небольшие отряды и даже группы, а некоторых оставляют в живых и утаскивают хрен-пойми-куда. Пару дней назад из ихнего «концлагеря» один паренёк сбежал, да таких ужасов понарассказывал, что даже капо СС поседеет. Короче, эдакий «Монолит» в квадрате. Поклоняются, «по неподтверждённым данным», Зоне и её высшей сущности. — Дело дрянь, — скривил губы Меченый. — Я об этом же. В Зоне настала пора перемен, и это уже ни для кого не секрет. Видишь ли, дело не только в этих фанатиках… С недавних пор по всей Зоне начали появляться аномалии, которых до того и в Припяти было днём с огнём не сыскать: «пузыри», «телепорты», «адовы кольца», «центавры»… Не каждый о них и слышал, небось, а теперь они чуть-ли не до Кордона уже доползли. — Дело дрянь, — повторил Меченый, снова скривил губы и ехидно улыбнулся. — Сидор знает больше, — заключил Дегтярёв, будто не замечая шутливых финтов друга. — К нему-то мы и отправимся. А там, глядишь, и станет ясно, что делать дальше. Жить-то в Зоне как-то надо. — Эт ты хорошо придумал. Вот только мои туфли на пару с научным халатом в условиях Зоны проявили себя не с лучшей стороны, мягко говоря. Смекаешь, о чём я? — сталкер поднял брови. — Я об этом позаботился, — сообщил Александр не без самодовольной нотки в голосе. — Полный сталкерский эконом-комплект дожидается тебя в прихожей. — «Эконом»? — А ты думал, что я тебе экзоскелет достану? Я понимаю, конечно, что «Заря» — это как-то несолидно для Легенды Зоны, но на безрыбье, как говорится, и рак — рыба. Да и потом, «Заря» — это ж как мой «Восход», только слегка похуже. — Угу. Скорее, как шлюпка — и дредноут. Только слегка похуже, — плюнул желчью Меченый. — Но, впрочем, я, наверное, тебе и за это должен быть благодарен. — Я уже говорил тебе, что у тебя совести, как у Геббельса, Паш? — Говорил. И ты вообще откуда это добро взял посреди Болот? — Шустрый наводку продал. — Ты его хоть теперь не обвинил в том, что он краденым торгует, как в прошлый раз? — А ты-то откуда знаешь про «прошлый раз»? — Такими вопросами надо задаваться до того, как всю Зону на уши поставишь, знаешь ли.***
Камышовые стебли вновь сплели вокруг бесчисленные сотни рулонов грязного, ядовито-жёлтого мутировавшего холста, что словно разом свалились с разъярённой вышины, раскинувшись лабиринтом по топям. Их беспрестанный шелест, не смолкающий ни на миг, начал действовать на нервы, он не давал шквальным мыслям удержаться в черепной коробке и различить в канонаде тяжёлое дыхание притаившейся в засаде твари. Аномальный грохот доносился буквально отовсюду, воспевая Зоне, набравшейся силы после выброса, а клубы утренней мглы сливались в беспроглядный серый заслон буквально перед носом. Грязь под ногами хлюпала и чавкала, стремилась пустить подошву в скольжение или же, наоборот, хватала её всеми своими силами и держала до последнего, заставляя усомниться в пути и продумывать каждый шаг. С небес сыпалась мелкая морось, и порывы ветра бросали её туда-сюда в такт могучим громовым раскатам, мчащим арьергардом вслед за ушедшей аномальной бурей. Рядом с ними, порой, жахали «трамплины» и «воронки», делая свинцовое одеяло из туч похожим на водную гладь, в которую плюхнулся ржавый сталкерский болт. Дегтярёв шёл по топям с «Валом» наперевес, обострив все свои чувства и двигаясь лишь по проторенным тропам, старался не оглядываться назад. Камышовые клещи смыкались в тумане позади, повсюду мелькали какие-то странные, непонятные тени и силуэты, пробивались шорохи, а дозиметр то и дело захлёбывался в отчаянном пиликании. После выброса заражённые земли словно обретали новую жизнь, маня и завлекая неимоверной синергией отчаяния и страха, красоты и страсти, горечи и чувством чего-то давным-давно утраченного и потерянного. Сталкер свернул влево, обходя вылезшие вереницей прямо средь тропы «жарки», и чуть было не угодил в ещё одну коварно притаившуюся ловушку: грязь под ногами вдруг сорвалась с места и потекла куда-то в заросли, и Дегтярёв едва не провалился в неё по пояс. Затем камыши резко просели вниз, будто утопая в болотной жиже, а она сама с противным журчанием потекла к центру образовавшейся воронки. Пара секунд — и воронка вмиг исчезла, а на её месте, напротив, вырос огромный коричневый шар из грязи, перемолотых камышей и останков каких-то живых существ. Издав низкочастотный гул, он лопнул, словно мыльный пузырь, обсыпав всю округу своими зловонными потрохами. Стоило им кляксами шлёпнуться на землю, как из зарослей вокруг десятками повыбегали мутировавшие крысы, жабы, тушканы и прочие мелкие зверьки, а эскадрильи противных комаров испарились, словно сражённые выстрелом зенитной пушки. Счётчик Гейгера на поясе Александра тут же забил тревогу, и он, мигом встав на ноги и стряхнув грязь с линз противогаза, спешно покинул опасную зону. За спиной у него друг за другом полопались ещё несколько грязевых шаров — сработали цепной реакцией «воронки», очутившиеся под землёй после выброса. Аномальная буря пополнила Топи своими капканами, и они теперь были разбросаны буквально всюду — детектор аномалий не смолкал ни на миг. Дёготь петлял и лавировал меж ними, словно лыжник меж камней и сугробов, с опаской всматриваясь в каждую мимоходную тень, а беспроглядный туман лишь подливал масла в огонь, заставляя воображение рисовать в нём сотни оскалившихся мутантов, вылезших с задворок преисподней. Через пару минут ходьбы Дёготь выбрался из камышового лабиринта, попав на относительно открытую и твёрдую тропу, что словно легла меж двух лиманов. Вода в них была непривычно для этих мест чистой и прозрачной, а чуть поодаль её гладь словно придавили полсотни прозрачных, абсолютно невидных шаров. Под ними бушевали мелкие волны, ходили ходуном из стороны в сторону, превращая водную поверхность в измятый лист гофрированной бумаги. Где-то же, напротив, прозрачная синева вздымалась над ней волдырём, словно насмехаясь над законами гидродинамики. Дегтярёв обвёл взглядом аномальные бочаги, растворяющиеся в туманной пелене вдали, и зашагал по тропе. На смену размокшему грунту вперемешку с радиоактивным илом пришла гладкая, неимоверно ровная и твёрдая земля. Такой резкий и внезапный контраст сразу бросился сталкеру в глаза, а спустя полминуты его догадки оказались подтверждены: Александр остановился, как вкопанный, уловив едва ощутимый прохладный ветерок. Детектор аномалий молчал, словно мертвец, и Дёготь, достав из кармана стрелянную гильзу от «Вала», метнул её на тропу. Кусочек металла, пролетев метра три, звонко проскакал по замёрзшей земле и, остановившись, исчез в толще материализовавшегося посреди дороги ледяного шипа. Следующие два броска привели к разрядке ещё двух маленьких и слабых, но оттого не менее смертоносных «холодов». Вырастив за пару минут целую чащу ломанных ледяных игл, Александр, ступая меж них медленно и аккуратно, очутился за пределами аномального поля. Не успел он и оглянуться по сторонам, как вдруг с умершего дерева в полусотне метров впереди взмыла ввысь стая ворон, чьё карканье разбавили громкие крики и хлопки выстрелов. Секундой спустя разразилась уже нешуточная пальба, и Дегтярёв, быстро оказавшись у небольшого горбика рядом с деревом, прополз в кустарник с автоматом наизготовку. Внизу, посреди небольшой поляны, окружённой со всех сторон камышами, лежал многотонный булыжник, за которым, изливая столь хитросплетённые и витиеватые матерные тирады, коим бы позавидовал и сидевший «босяк», корчился от раны в предплечье Шустрый. Рукав его камуфляжа спешно поглощало багровое пятно, однако бранящийся во всё горло сталкер не оставлял попыток открыть по нападающим ответный огонь. Тем временем, хриплый боевой клич «ренегатов» становился всё слышней и отчётливей, а из камышовых зарослей начали градом сыпаться пули. Они выбивали фонтанчики из луж, смачно шлёпали по грязи и звонко чиркали по огромному камню, усыпая его мелким крошевом. Внезапно заколыхавшиеся камыши выдали двоих отщепенцев с потрохами, и когда те с восторженным визгом выпрыгнули на поляну, Дегтярёв поразил их двумя короткими прицельными очередями. «Ренегаты» попадали наземь кривыми грязными рожами, выронив оружие, однако двое их оставшихся компаньонов, вылезши из зарослей неподалёку от них, хлестнули свинцом по позиции Дегтярёва. — Там ещё один фраер в кустах! Сука, он Гарика с Петькой положил, мочи его! — проверещал «ренегат» в изодранном до состояния робы остарбайтера «свободовском» комбезе, принявшись мочалить из «калаша»засохший сорняк. Александр тут же приник к земле и отполз назад, под защиту холмика. — Лови, падла! — гаркнул кто-то из двоих отступников, судя по голосу, восемнадцатилетний парниша. Граната подлетела к небу и, очертив крутую дугу, грохнулась точно в корневые переплетения мёртвой яблони. Дёготь чертыхнулся, не хуже кошки изогнулся на земле, вжался в неё и стиснул уши ладонями. Секунда, вторая, третья, четвёртая — и взрыва не последовало. Лишь на пятой секунде догадавшись о хитром отвлекающем манёвре, Дёготь схватил свой «Вал» и, как только «ренегат» показался из-за холма, прошил его насквозь остатком боезапаса в магазине. Увидев, как последний из его корешей скатывается к поляне с выпущенными кишками, шкет, швырнувший «лимонку», отчаянно заскулил и с криками бросился прочь. Споткнувшись об остатки гнилой коряги, он судорожно попытался встать, но длинная очередь пятьсот пятидесятого «SIG-а» Шустрого навсегда прибила его обратно к земле. — Пидор, — бросил Шустрый, плюнув в сторону поверженного врага. — Даже патроны тратить на такое дерьмо жалко… Ой, ё… — Шустрый! — осматриваясь по сторонам, Дёготь в два прыжка оказался возле него. — Сильно задели? — Херня, — махнул тот рукой, похлопав ладонью по массивным боксам на поясе. — Пуля навылет прошла, арты своё дело знают. Подай-ка руку. Александр ухватил «пятерню» Шустрого и усилием поднял его на ноги. Торгаш сменил магазин винтовки, бегло оглядел свой камуфляж и как мог стряхнул с него болотную грязь. Гром молний, казалось, бил точно в такт его завьюченной брани. — Заставил ты, конечно, Дёготь, волосы на моей жопе пошевелиться. Только моциона по Болотам сразу после выброса мне, понимаешь, не хватало. — Это чтоб жизнь мёдом не казалась, — сказал Дегтярёв, как ему казалось, без насмешки. — Больше приключений не было? — Да пшёл ты нахуй, бля! — оскорбился Шустрый и сплюнул на валун. –Сам проползи пять ёбаных километров по сраным Болотам на пузе, с хуевой кучей жирных пиявок в заднице, да ещё и под пулями этих пидорских выродков! — Ну-ну, не сердись, Шустрый, — Дегтярёв приподнял руки ладонями от себя в знак примирения. — Хочешь, обниму? В ответ торгаш показал средний палец. Мгновеньем позже ДЖФ обоих подал сигнал, и спустя пару-тройку секунд камыши сбоку зашевелились. Мига не хватило, чтобы открыть по ним шквальный огонь: — Не стреляйте, сталкеры! — хриплым голосом донеслось из зарослей, после чего оттуда на поляну вышел помятый, грязный, невысокого росточка старичок с желтоватой кожей. Из одежды на нём, на первый взгляд, оказался лишь потрёпанный балахон. — Нету ли у вас чего-нибудь покушать? — вопросил старичок тем же хриплым голосом, аки попрошайка протянув вперёд раскрытую ладонь. Дегтярёв успел заметить, что вторая рука у него то ли спрятана за спину, то ли её нету вовсе — хаотичные складки волочащегося по земле балахона не давали разглядеть лучше. — А-ну стой, мля! — проорал Шустрый что было сил из-под маски респиратора, сведя целик с мушкой точно вровень переносице излома. — Вы чего, сталкеры? — попятился назад разоблачённый мутант. — Ну дайте покушать! — Лови, — коротко бросил Дегтярёв, ловко выудив из рюкзака и бросив ему банку шпрот. Поймав её не с меньшей ловкостью, излом расплылся в омерзительном подобии улыбки и, промямлив: «Спасибо!», подался обратно в камыши. — А теперь пошёл вон! Убирайся! — крикнул Александр вдогонку мутанту и опустил оружие. — Так-так, а ты у нас, оказывается, добренький, — осклабился Шустрый. — Будем знать. — Мой принцип — сначала договорится, а уж потом мочилово устраивать. — На Затоне ты, вроде, придерживался других принципов. Впрочем, ладно, хуй с ним, это не моё дело. Побазарить бы нам с тобой толково, только сначала… — его перебила молния, всей своей мощью врезавшаяся в мёртвую яблоню позади. Засохшие веточки и искры веером посыпались во все стороны, оглушающий грохот чуть не пустил кровь из ушей, а воздух вокруг мигом прошиб сильный запах озона. Дёготь с Шустрым вцепились друг в друга и разом чуть не шлёпнулись наземь, не столько от взрывной волны, сколько от испуга. Чертыхнувшись почти в унисон, они оба почувствовали, как встали дыбом волосы под капюшоном. — Ёб твою налево! — вырвалось у Шустрого. Дегтярёв убрал от него руки, после чего обернулся за спину и взглянул на пылающее новогодним фейерверком дерево. Миг спустя оно гулко треснуло и, пыхнув серыми клубами, склонилось почти что к самой земле с грацией Пизанской Башни. Прелая древесина яростно потрескивала в объятьях полымя, разбрызгивая сотни искр на камыши, что уже успели поднять над Топями дымовую завесу. — Матерь Божья! — воскликнул Александр. — Убраться бы отсюда, да поскорей. Словно в подтверждение его слов, над зарослями вдруг повисло неясное гудение, граничащее с многоголосым мычанием. Несколько секунд спустя, когда камыши вокруг с неистовой скоростью затлели, заполонив гарью пространство над головой, гул окончательно перерос в вой десятков глоток, а в воздухе, заполонённом дымом, прорезался невыносимый трупный смрад, который, казалось, вот-вот пробьётся через фильтры. — Мать твою раз-мать! — не прекращал браниться Шустрый подобно старому сапожнику. — Валим отсюда! Будучи абсолютно солидарным с его мнением, Дёготь взял инициативу на себя и повёл их обоих через реденькие заросли, ещё не объятые огнём. За их спинами с треском смыкались раскалённые жаром пламени клещи, обдавая пробившимися сквозь толщу многолетней сталкерской закалки отголосками идущего из самых недр Преисподней ужаса. Им вдогонку гнались стоны и завывания нервно шаркающих за ними силуэтов, чёрных на фоне вздымающего в небо багряного полымя. Кто бы что ни говорил, а Зона частенько походила на тот самый Ад, что мрачно воспевали в народных преданиях и малевали на огромных холстах. В этом, похоже, и крылась её непонятная, смертоносная, но порой пробирающая до нитки каждого красота. У Дёгтя, точно так же, как и у Шустрого, был всего миг среди буйства филигранно отточенных навыков и инстинктов, чтобы это почувствовать и осознать. Ибо, в конце концов, ключ для понимания Зоны у каждого был свой.***
Проглотив выданные хозяином шматы мяса едва ли не в один присест, Алиса с Цербером принялись энергично играться друг с другом, шумя, рыча и завывая чуть ли не на все Болота. Стоя на крыльце, Дегтярёв с умилением наблюдал за этой картиной в ожидании Меченого. Тот как раз закончил скрестись со снаряжением в прихожей. — Собираешься как девчонка, — с этими словами он встретил вышедшего из дома друга. — Цинично с твоей стороны, Джон Рэмбо от мира сталкеров, — ответил Меченый с улыбкой. — Джон Рэмбо от мира сталкеров? И кто тут ещё про циничность заикнулся! — Александр по-дружески стукнул Меченого по плечу, и они оба рассмеялись. — Ну как, поговорил с Доком? — Да. Поболтали о том, о сём… О жизни, короче. Нужно было, сто лет не виделись, как-никак. — Вот и хорошо. А как тебе вещички, не жмут? — Ничё так, — Меченый схватился за лямки рюкзака и немного попрыгал на месте. — Старенькое всё это, конечно, но надёжное, как «Мерседес» Е-серии. «Benelli» я, конечно, предпочитаю наше, отечественное, но хоть не бандитская «лупара» — и на том спасибо. Сколько за всё это Шустрый с тебя, говоришь, соскрёб? — Четыре тысячи в рублях, плюс «Морского ежа», козёл алчный. Знает ведь, торгаш, что Сахаров за одного только «Морского ежа» новенькую «СЕВ-у» даёт! Ну, вернее, давал, пока бункер научный не разгромили. — Про бункер я что-то не в курсе. — А, долгая история, не сейчас. Ты КПК проверил? — Вроде, работает. — Отлично. Шустрый говорил, что его хакеры на совесть прошили, так что с новым наладонником ты теперь не Меченый, а простой работяга-трудяга. — Аж жаль немного. Я-то в «двадцатке» лучшим был. — Ну, первое место без тебя всё равно пустовать не будет, — Дегтярёв хохотнул. — Догадайся, кто там теперь. — Смотри не лопни от самолюбия, — буркнул Меченый. — Раз ты у нас такой крутой, почему от зомбарей вместе с Шустрым драпал? — Муторно. Да и патронов на всех не напасёшься. — А излома чего в живых оставил? — А на кой его убивать? Ты ему баночку дал — и он никого не тронет. А если все без разбору в него шмалять будут, так он и просить не станет — просто треснет сзади по позвоночнику, и привет. В долгосрочной перспективе надо думать, — Дегтярёв постучал пальцем по виску. — А я тебе не «должник», чтоб всех мутантов без разбору мочить. — Не скажи. Ты же как раз в «Долге» был, пока в СБУ не подался. — Я оттого и подался, что «Долг» тогда с вояками ещё хоть как-то сотрудничал, а всё это дерьмо с полным уничтожением Зоны и грызни со «свободовцами» не переросло в фанатизм. Воронин — мужик, конечно, хороший, боевым капитаном на Большой земле был, как-никак, но группировку свою он явно не в ту степь завёл. — Как всё сложно, — с наигранным пафосом произнёс Меченый. — Ну так что, мы выдвигаемся или как? — Хоть сейчас. Ты точно уверен, что не хочешь вернуться в НИИЧАЗ и снова попивать кофеёк у себя в кабинете? Тут всего-то километра полтора по Болотам. — Шутишь. Опостылело мне всё это чертовски, Богом клянусь, сам бы через полгода максимум в Зону свинтил. — Ну, учти, выбор у тебя был. Алиса! — Александр хлопнул в ладоши пару раз, и химера, отпустив визжащего Цербера, метнулась к крыльцу и юркнула в дом. Минутой спустя она вернулась, поднеся Дёгтю в зубах «Компас».***
Центр Зоны. Около 24-ёх часов спустя
Призрачный город был абсолютно мёртв и бездвижен. Он утопал в тумане, юркнув под одеяло вечного забвения. Казалось, время в нём остановило свой неумолимый ход, и только лишь редкие всполохи аномалий и шастающие украдкой мутанты не давали отличить его от искусно выполненной декорации на съемочной площадке. Впрочем, Припять была бездыханна только снаружи: под ней, спрятанное от потусторонних глаз огромной толщей земли, покоилось громадное подземное царство сотен и тысяч ходов, туннелей, лабораторий, складов и заводов. В них беспрестанно, ежесекундно кипела жизнь, делая этот филиал научной и промышленной мощи гигантской империи похожим на муравейник. Харон не мнил себя властителем мёртвого города. Прагматичный и педантичный в своих взглядах и обязанностях, он всегда смотрел на любые вещи через призму скепсиса, не боясь взглянуть правде в глаза. Он был отчаян и абсолютно непоколебим в своём стремлении отгородить эмоции от разума, не возводя на пьедестал свои знания и опыт, не делая их аксиомами, но доверяя им и полагаясь на них. Порой его было почти не отличить от его подданных, марионеток с чувством долга перед своим идолом и ортодоксальной верой в нечто высшее, но первый взгляд, как всегда, был обманчив: Харон скрывал в себе не меньше тайн и загадок, чем Зона скрывала в себе, и один только Дьявол мог знать, что творится у него в черепной коробке. В его сознании не возникало ложных надежд и наивных чаяний; он прекрасно осознавал всю суть нынешней ситуации, своей, «О-сознания» и своих подчинённых и коллег, и был готов со всей ответственностью принимать решения, что зависели от него. Двери в конце залы, огромные, массивные, обветшалые и потускневшие, но всё ещё уверенно держащиеся на петлях, открылись. Скрип эхом разошёлся по гигантскому помещению, припадая то к одной стене, то к другой, и виляя между мощных бетонных колонн, и в них, в сопровождении пары бойцов спецподразделения «Кристалл», вошёл профессор Чернов — учёный и директор комплекса лабораторий «X». — Здравствуй, Харон, — сказал он, когда подошёл поближе к главе «Монолита» и, ловко развернув один из стульев, сел напротив за большой круглый стол. Его лёгкие и спокойные шаги рассекали пространство протяжным эхом, как сделал бы здесь даже самый тихий и неприметный звук. — Ты, я вижу, как всегда пунктуален. — Верно, — коротко ответил Харон и перешёл к сути: — Итак, изъясни мне, будь добр, тему предстоящего разговора. — Он положил скрытые под бронированными бандажами экзоскелета руки на стол и скрестил пальцы в замок, пристально и внимательно посмотрел на собеседника тонированными стёклышками шлема, сквозь толщу которых непримиримо просачивались холод и сталь его взгляда. — Сразу к главному? — профессор Чернов состроил добродушную ухмылку. — Знаешь, мне иногда даже жаль, что с тобой не поболтаешь по душам. И при всём к тебе уважении… Мы это уже много раз обсуждали, но я по-прежнему решительно не могу понять, почему ты так упорен в том, чтобы тебя называли этой пафосной сталкерской кличкой? Я бы хотел обращаться к тебе по имени. — Зона не любит имён, — Харон повторял это профессору в среднем по нескольку раз на месяц, но вызвать у него хоть намёк на раздражение было сродни изобретению вечного двигателя — непоколебимости его душевному равновесию и спокойствию могла бы позавидовать кривая кардиограммы. — Можешь считать, что я просто вжился в роль. — Я всегда ценил тебя за твою преданность делу. — Так это, полагаю, и есть суть того, что ты хотел обсудить? — в голосе главы фанатиков, казалось, промелькнуло нечто вроде капли юмора. — Не совсем, — Чернов откинулся на спинку стула и задумался о чём-то на пару секунд. — Я бы обсудил наше нынешнее положение. Видишь ли, нам с моими коллегами из «О-сознания» недавно удалось… реанимировать завод номер пять. Где-то с пару часов назад он начал пыхтеть во всю, хотя не всё ещё, ясен пень, доведено до ума. — Отличные вести, — резюмировал Харон. — Серьёзных проблем, стало быть, нет? — Я бы сказал, даже наоборот. Темпы производства растут с каждым днём, запасов сырья и топлива на век вперёд, тех же самых патронов у нас на складах едва не больше, чем было израсходовано за всю Вторую мировую. Но скажи мне, Харон, ты действительно не преувеличиваешь значение растущей угрозы? — Я боюсь, что всех её размахов до конца не осознаю. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. — Я бы не обсуждал это с тобой, если бы не доверял твоим взглядам. В конце концов, в таких вещах ты разбираешься не в пример лучше меня. Но, как мне кажется, наши основные усилия нам следовало бы сосредоточить в направлении Генераторов. Сам ведь видишь: с каждым днём стабильность их работы падает, а мы даже и близко не знаем, что с этим делать. — Хренов ящик Пандоры доставляет всё больше хлопот, — голос Харона налился чуть приметной усталостью и унылыми нотками рутины — Генераторы уже давно стояли ему костью поперёк горла. — Тем не менее, внешние проблемы сейчас могут оказаться значительно существеннее внутренних. — Твою позицию я услышал, — размыто и без намёка на конкретику заявил профессор. — Вот ещё что… Для тебя же не секрет, что Стрелок всё ещё жив? — во взгляде Чернова обрисовалась укоризна, так, словно Харон ослушался его, сделал всё по-своему и напортачил. Во многом так оно, действительно, и было. — Мне это известно, — тот и не дрогнул, оставшись при своём, однако не стал лукавить: — Везучему ублюдку снова улыбнулась удача, мои люди не справились. Я непременно сделаю из этого выводы. — Может, лучше просто обратиться к моим? — исполненный иронии, предложил Чернов. — «Везучему ублюдку снова улыбнулась удача». Сколько же мне ещё доведётся убеждать тебя в том, что твои методы неверны? Думаю, я не преувеличу, если скажу, что ты в который раз наступаешь на одни и те же грабли. А ведь Стрелок чуть не убил тебя во время прорыва сталкеров к Центру в две тысячи одиннадцатом. — Он всего лишь обычный человек. Обычный, мать его, скользкий бродяга. Он чертовски опасен, но не бессмертен — не сработал этот план, сработает другой. — Скажи мне, Харон, сколько раз ты уже это говорил? Ни единая попытка убить Стрелка — ни наша, ни чья-либо ещё — не увенчалась успехом. Я не знаю толком, кто он такой, но в Зоне о нём ходят легенды. Такой человек был нам гораздо полезнее живой, чем мёртвый. Осталось только переманить его на нашу сторону. Как показывает практика, он один стоит целого батальона. — В том и суть. В наших руках он был бы оружием феноменальной эффективности, но никому не нужно оружие, способное думать. Оружие обязано беспрекословно исполнять волю своего хозяина, в этом есть его суть. А Стрелком управлять невозможно. Вся Зона наслышана о его своенравности, а зомбировав его и подчинив себе, мы погубим его прирождённый талант убийцы. — Поэтому его и стоит убедить сменить стезю и принять нашу сторону. Я тебе предлагаю выход из ситуации, который значительно обнадёжит наши позиции и поможет нам. — Стрелок — это синоним слова хаос, — напрочь, без намёка на малейшее инакомыслие отрезал Харон. — А хаос в любом его проявлении разрушителен и вредоносен. Такие, как Стрелок, неизменно оставляют его за собой, взваливая гору проблем на тех, кому всё это потом приходится расхлёбывать — история уже не один раз подтверждала это. Поэтому всех, включая Стрелка, Дёгтя, лидера этих треклятых «партизан» Шрама и наивного недомерка Бродягу, следует высечь, как бешеных собак, ибо эти четверо, не считая менее значимых помех вроде Лукаша, Воронина и группки «свободовских» самоубийц в Припяти, стоят во главе всей той глыбы неудач, что валяться на нас, как сраный горох, с две тысячи одиннадцатого.