Центр Зоны. Сейчас
— Приготовьте ключ, профессор, — Чернов упёрся руками в стол измождённой временем приборной панели, напряжённо, взглядом сидящего в засаде тигра впился в диоды и стрелки датчиков. На собеседника он не взглянул. — Герман, вам то же самое. Сахаров повернул голову и беспокойно, бледный, точно мертвец, посмотрел на него не то с опаской, не то с тревогой. Не задерживая взгляда, мельком зыркнул в сторону охранника-«монолитовца» — тот, скрытый кидающим окуляром тусклый блик от лампы противогазом, стоял у стены неподвижно, словно терракотовый воин, с автоматом на скрещённых ладонями «в замок» руках — и взял в руку старый громоздкий ключ. Герман, не оборачиваясь и не дрогнув ни одним мускулом — от страха, или же, наоборот, от апатического безразличия, — молча сообщил о своей готовности. — Прекрасно, — директор лаборатории вставил свой ключ в третью, заключительную, скважину. — Насчёт «три». Раз, два, три. Ключи синхронно повернулись — щелчки слились в трёхголосое эхо и гулко промаршировали по помещению пункта управления. Гудение старых электронно-вычислительных машин на миг притихло, сбилось, после чего россыпи лампочек на электронных панелях суматошно замигали, подражая новогодней гирлянде. В помещении раздался дребезжащий недовольным тоном протяжный писк, затем пять крупных ламп на стене, на главной контрольной панели, засветились зловеще-красным. Так система оповестила об отказе. — Твою мать, — у Чернова не осталось сил на разочарование — в его голосе была лишь обыденная досада от очередной провальной попытки. Он недовольно поджал губы. — Когда же ты прекратишь брыкаться, а?.. Учёный убрал руки от приборов, велел стоящему рядом подчинённому из группы обслуживания Генераторов продолжать работу и вышел. От поверхности его отделяли лабиринты коридоров, переплетения ходов — выцветшая краска, мигающие газоразрядные лампы, паутина, битые кафель и плитка, бесконечные километры тянущихся вдоль стен труб и проводов; — за ними шёл КПП, видавший виды, но всё еще тихо и исправно работающий лифт, дезинфекционный шлюз, и, наконец, скрипучая дверь наземного комплекса. Чернов давно не покидал чертогов катакомб: стоило двери отвориться, воздух Зоны обдал его непривычной прохладой, встречая покалывающей кожу на лице и пальцах сыростью, чистотой и приятно пришедшим на смену подземельной затхлости ароматом мокрого леса, в который закрались едва ощутимые нотки едкого кислотного запаха «холодца», озон и древесная гарь. Он миновал двоих стражников в комбинезонах с серыми бронежилетами из подразделения «Кристалл», поднялся по лестнице с металлическими поручнями на балкон второго этажа. Отсюда был отлично виден лес — он окружал одинокий комплекс, затерявшийся на краю света, точно игла Кощея Бессмертного. Кроны деревьев сновали по ветру, фиолетовые клубы облаков в горизонте над ними огрызались молниями, вдалеке высились к недосягаемым небесам антенны «Выжигателя», а под боком возносили в вышину светлые комья энергетических сгустков огромные шары гудящих Генераторов. Отовсюду доносился шелест хвои, далёкая стрекотня стрельбы, вой мутантов; из витающей меж тысяч ветвистых стволов мглы светили синим грозные вспышки «эми», рассекали оранжевыми линиями «адовы кольца», били вверх яркими фосфоресцирующими кислотными струями гейзеры «киселя». Вид захватывал дух — нигде смерть не была настолько очаровательной. Парой метров дальше от последней ступени, сложив руки на покрытую мелкой рябью ржавчины ограду и смотря куда-то вдаль меж высоких сторожевых вышек, стоял Харон. Он был, как всегда, неразлучен со своим экзоскелетом — броня прибавляла ему и без того немалых габаритов, и он перегораживал собой узкий балкон. Чернову всегда было немного занимательно его умение — скорее, просто сноровка — не цепляться постоянно сервоприводами решительно за всё подряд. — Обзор отсюда и вправду неплохой, — сказал глава «Монолита», когда учёный подошёл к нему. — Смотреть и смотреть, время б только было. Профессору слова Харона сразу показались странными, непривычными из его уст: он знал его больше десятка лет, и всё это время он показывал себя человеком молчаливым, строгим, уважающим порядок и говорящим коротко, чётко, ясно и по делу — словом, таким, каким и представлялся в голове образ начальника охраны огромного секретного правительственного комплекса научных лабораторий. — Ну, вот со временем и беда, — ответил Чернов. — Кстати, что ты здесь делаешь? Если ты хотел что-то обсудить, сообщил бы — мы встретились бы там же, где и всегда. — Да подумал, просто зайду к тебе, посмотрю сам на установки. Считаю, самое время для «внепланового съезда Партии», — Чернов не смог припомнить, когда слышал от него шутку в последний раз. — В таком случае, говори. Я весь внимания, — учёный поймал себя на мысли, что сказал это чересчур серо, бесстрастно, как поневоле; ему показалось, что они с Хароном по чьему-то неведомому хотенью «поменялись ролями». — Как идут эксперименты с остановкой Генераторов? — Скверно, — профессор неглубоко вздохнул, облокотился о перила справа от собеседника и начал искать взглядом горизонт меж дрожащих на ветру рыжих иголок и тяжёлых как свинец синих туч. Они, вспышки молний, утренняя мгла, серая промозглость, эшелоны фанатиков, отгораживающие их от смертоносных чудес зоны, — всё в окружении удручало, давило, бесповоротно обостряло застойную безысходность, зависшую в душном воздухе лабораторий уже давным-давно. — Ничего не выходит. Система не даёт нам вмешаться, несмотря на все наши попытки. Иногда это кажется просто невозможным, — в голосе Чернова прорезалось какое-то заворожённое, блаженное восхищение, изумление: — все эти технологии разработаны ещё в начале семидесятых, во время нашего с тобой отрочества. Тогда учёным Союза удалось опередить время на полстолетия, но ничего хорошего из этого не вышло… Харон выдержал небольшую паузу, не переставая буравить взглядом завораживающую даль. Один чёрт знает, что творилось у него в голове, но мыслями на этот счёт он решил сейчас не делиться. — Ясно, — сказал лидер «Монолита» и медленно покачал головой вверх-вниз. — А как там Сахаров и Герман с Озёрским? — В пределах нормы. Ведут себя спокойно, особо не бузят и не возникают. Стресс у них большой. Ничего в этом удивительного нет: боятся они, конечно. Кто бы на их месте не боялся? — Чернов замолк в паузе. — В конце концов, это ведь ради общего дела. Мы же не какие-то там престарелые упыри-диктаторы, которые заперлись у себя в бункере и грозят всему миру ядерным оружием. Как и с теми бедолагами, которых мы вербуем в «Монолит»… Сейчас это просто необходимо, сам знаешь. Так что приходится идти на жертвы. — Верно, — тон Харона совсем смягчился, не оставив и следа от своих привычных прямоты, лаконичности и холодной бесстрастности стали. Он действительно говорил так, будто повидал осеним вечером старого знакомого на автобусной остановке и болтал с ним о том-о сём в ожидании первой попавшейся маршрутки. — Каждый уверен в том, что правда на его стороне. Чернов опустил голову, уронив взгляд вниз. — Да. Да… — учёный сник и отстранился от реальности, придался размышлениям в глубине сознания, постигая всю тяжёлую, давящую глубину сказанного собеседником. Ведь действительно: сколько в мире злодеяний — мелких, крупных, страшных, бесчеловечных и всеобъемлющих — было совершено под ширмой веры в великое благо и великую идею? Под эгидой того, что по-другому было нельзя, что это было неизбежно? Этот вопрос терзал Чернова уже не один десяток лет — с того самого дня, как он начал работать на секретном комплексе. Он мучал его тогда, когда он принимал решения, когда брал на себя ответственность, когда проводил опыты над людьми, когда искренне думал и истинно веровал в то, что всё это окупится, пойдёт во благо науки и во благо страны, и, наконец, тогда, когда в далёком уже 2006-м году принял решение остаться в лаборатории и столкнуться один на один с судьбой, злым роком и всей лавиной тяжести последствий. В конце концов, и в самом начале работы, и в тот роковой момент возникновения Зоны, у каждого из них — у Харона, у Чернова, у лаборантов, доцентов, профессоров, учёных из «О-сознания» — был выбор, и они его сделали. Отступать теперь было уже давно некуда. — Впрочем, не придавай сейчас моим словам большого значения, — слова Харона вновь вернули его, пропавшего в прострации собственных мыслей, к реальности. — Прости мне эти сантименты, ничего не могу с собой поделать. Пси-выброс скоро. Это он на меня так влияет — заставляет расклеиваться. Давно их не было… — Давно, — согласился профессор. Его это отнюдь не радовало: пси-выброс болезненно, как осложнение на тяжкую хворь, наслаивался на общее, обостряющееся всё сильнее изо дня в день, повышение уровня аномальной активности. Оно всё увереннее подтверждало — теперь, скорее, уже даже констатировало — неуклонное снижение эффективности работы Генераторов. Зона медленно, но непоколебимо росла, сантиметр за сантиметром идя с каждым новым выбросом всё дальше. И старые, пусть и стоявшие на Олимпе совершенства, машины всё хуже справлялись с её сдерживанием — у Чернова и «О-сознания» оставалось час от часу меньше времени. — …Так что если хочешь поговорить по душам — сейчас самое время. Учёный вдруг понял, что тем для беседы у него, по большому счёту, и нет. Душа стремилась вырваться из бесконечного круга повторяющейся работы, покинуть угол, в который была давно и неотвратимо загнана, выплеснуть, наконец, скопившееся внутри напряжение, отвлечься. Вполне возможно, душа Харона хотела того же самого — в конце концов, не бывает людей-камней. У всех есть чувства, эмоции, свой собственный внутренний мир, утаивающий многие свои уголки от собственного-же хозяина, пусть их и можно скрыть, замаскировать, не желая делиться с окружающими. И какова здесь роль пси-выброса — вопрос открытый; быть может, он просто стал последней каплей, подвёл черту. Чернову в который раз захотелось взглянуть на Харона иначе, чем просто на коллегу, узника по цеху, увидеть в нём друга, с которым можно поговорить откровенно, и сходить с ним, позабыв о хлопотах, в ближайший бар — посидеть, выпить и отдохнуть. Загвоздка заключалась в том, что в ближайший бар, «100 рентген», идти было далековато, а они с Хароном уже до гробовой доски стали пленниками взращённого ими же самими монстра. — Мысли в голову как-то не идут, — сказал, наконец, Чернов после недолгого молчания. — Что-то, как-то, меня совсем из колеи выбило. Я, кстати, отвлекаясь, хотел вот что спросить: ты действительно уверен в том, что доставлять припасы к «Дуге» по железной дороге — хорошая идея? — Он повернул голову и взглянул на собеседника. — Более чем. Так будет и быстрее, и гораздо проще. Зря мы раньше не были достаточно решительными, чтобы пойти на этот закономерный и разумный шаг. — Значит, завал в туннеле путепровода удалось разгрести? — Нет: бур вышел из строя. Я пущу поезд по наземной ветке — она вполне неплохо сохранилась. — Что? — решение Харона застало профессора врасплох. — Это слишком опасно. Да и пути на поверхности явно в аварийном состоянии. — Ну, это же не состав гружённых доверху углём вагонов в пятнадцать тысяч тонн. Да и потом, платформы можно оснастить турелями, прицепить пассажирский вагон с группой охраны — это не особо сложно, — Харон не переставал быть задумчивым. Он, словно размышляя вслух монологом, водил взглядом туда-сюда, рассматривая спрятавшиеся в тумане пейзажи. — Тем более, надо усилить группировку у «Выжигателя» так, насколько это будет возможно: прорыв сталкеров к Центру в 2012-м наглядно показал, что именно он является нашим основным рубежом обороны. — Лидер фанатиков опустил голову. — И всё из-за этого чёртового Стрелка. Он вырубил антенны, поставил на уши всю Припять и даже добрался до нашей последней ловушки. Хорошо хоть, в неё попался. Бывают же такие люди, которые никогда не отступят. Чего бы и им этого, мать их, не стоило. — Твои люди всё ещё не убили его? — Пока нет. Но всё, думаю, идёт по плану: никуда он не денется. Если повезёт, и Дегтярёва вместе с ним шлёпнут. Потом надо будет заняться Шрамом и Бродягой. Всему своё время. Разящая белёсыми разрядами свинцовая громада вверху раскатисто громыхнула и обрушила на землю град капель. Они принялись со шлепками впечатываться в траву, в побитый асфальт, в старые ржавые перекладины, в рваный рубероид на крышах комплекса. Воздух наполнили пришедшая с дождём прохлада и лёгкий, но явственно ощутимый химический смрад. Счётчик Гейгера принялся тихо трещать, но, стоило объявиться сильному порыву ветра откуда-то с севера, с заражённых сильной радиацией лесов на границе с Беларусью, всполошился и заистерил. Харон с Черновым вошли в здание лаборатории.***
Кордон. Этот же день. Несколькими часами ранее
— Вот зараза, — Белогвардеец, осматривая бронетранспортёр, обошёл его спереди и взглянул на правый борт. — Много же этой дряни прицепилось — как репейников, блин, на кроссовок… Гарпия, займись этим! — Сделаю, — девушка выбралась из нутра боевой машины, потянулась, выгнув спину, после чего надела противогаз, нацепила капюшон поплотнее и, оснастившись толстыми резиновыми перчатками, принялась сдирать с брони налипшие на неё комки «жгучего пуха». Лохматые белёсые кудри сонно шевелились от слабенького ветерка, и сталкерша, срывая, сминала их в ватные шарики, похожие на клубки шерстяных нитей, которыми любят забавляться коты, и швыряла в кусты под забором. Командир вернулся к левому борту, опёрся рукой о наклонный верхний лист лба корпуса, затем слегка пригнулся и обратился ко второму члену своего квада: — Что там, Вихрь? Тот лежал на спине под днищем БТР-а, осматривая вымазанные в радиоактивной грязи детали подвески. Его ранец лежал рядом, автомат был прислонён к колесу. — Нормально, — он вылез из-под бронетранспортёра, сел на траве и начал отряхивать руки в беспалых перчатках. — На днище только чёрный след от сажи. «Жарка», конечно, штука суровая, но расплавить не смогла. — Колёса не пострадали? — Не, порядок. Там даже масло на подвеске не подгорело. — Понял, — Белогвардеец поднял голову и по привычке провёл взглядом по заплывшим туманом сторонам. — Ты сейчас поднимайся и фон замерь. — Есть, — бодро выплюнул «долговец» и приступил к выполнению порученного. Капитан отошёл в сторону, встал у забора перед БТР-ом и опёрся о битые временем, влагой и кислотными дождями доски со ржавыми до черноты головками гвоздей. Вынул из нагрудного кармана пачку «Беломорканала», вооружился наградной зажигалкой и, схватив сигарету губами, поднёс озорной огонёк к её кончику. — Как скоро трогаемся, командир? — спросил сидевший за рулём Кмет. Он смотрел на Белогвардейца через открытый люк. — Умом? — тот, взяв сигарету тремя пальцами, сложил губы «трубочкой» и выпустил дым перед собой. Серые клубы быстро рассеялись в прохладном воздухе. — С места, имею ввиду, товарищ начальник, — ответил Кмет тем же, свойственным себе спокойным, беспристрастным тоном. Шутки любого толка он воспринимал без энтузиазма, не любил болтать попусту и по жизни человеком был, по большей части, молчаливым. — Скоро. Раскинувшиеся в белых, как сметана, кудрях мглы дали завораживали и успокаивали. В воздухе, дополняя приятную прохладу, хозяйничала утренняя тишина: не было слышно ни рычания, ни выкриков; казалось, даже аномалии спросонья тише гомонят вдалеке. Лишь вороны, каркая, метались над аномальным лесом, кружа над горизонтом роем чёрных точек; шелестели деревья, а в вышине, под облаками, еле слышно гудели сбившиеся друг к дружке «воронки». На севере виднелся выглядывающий из сизого киселя разрушенный железнодорожный мост, старые, давным-давно сошедшие с рельс вагоны на нём, раскидались всюду кочками поросшие густой травой и сорняками холмы. Белогвардеец был сталкером бывалым, ходящим по Зоне далеко не первый год, и хорошо умел пользоваться этими нечастыми моментами утренней безмятежности: расслаблялся, но всё ещё держал ухо востро, оградившись ненадолго от груза обязанностей и извечного нытья совести, просто смотрел на пляшущую калейдоскопом палитру серых красок в горизонте. Она обращалась к нему, манила, словно гипнотизировала, но не сознание, не разум, а душу. Будто пела ей колыбельную, умиротворяла и отгораживала от рвущихся отовсюду страхов и тревоги, лечила от непрекращающихся терзаний Зоны. Убрав с корпуса БТР-а последний лоскут седых прядей «жгучего пуха», Гарпия отправила его в кусты и начала стягивать с ладоней толстые перчатки. Избавившись от них, она отрапортовала капитану о выполнении задания. Белогвардеец услышал её слова, но не сумел различить — респиратор зажевал их похлеще, чем древний, вымаранный в пыли громкоговоритель. — Намордник сними, — сказал ей «долговец», — не понятно ж ни черта. Девушка послушно сняла противогаз. Маска обнажила вполне миловидное, утончённое, бледное и усыпанное еле видными веснушками лицо с недовольно поджатыми губами и уехавшим чуть в сторону уголком рта — мимолётная шутка командира, пусть и беззлобная, ей не слишком понравилась. — Я закончила, говорю, — повторила она. Белогвардеец кивнул, после чего Гарпия скрылась за кормой бронетранспортёра. У его левого борта, не теряв времени даром, возился Вихрь с дозиметром в руках — измеряя осевшую на машине от поднимаемой ей же в воздух пыли дозу радиации, он чертил прибором круги в воздухе, создавая впечатление, будто рисует что-то на её броне баллончиком с краской. Закончив, он взглянул на показатель и доложил командиру: — Фон есть, товарищ капитан. Но не сильный, в пределах нормы: полить из шланга — и чистенький станет, как тетрадный лист. — Понял, — ответил глава квада. Потом бросил дымящийся сизой ленточкой серпантина «бычок» на траву, примял подошвой берца и оторвал спину от забора. — Собирайтесь, ребята, на базу пора. Упрятав зажигалку в карман разгрузочного жилета, он собрался подойти к машине, как вдруг по его вниманию, нарушив монолитно-неколебимое бездвижие окрестных пейзажей, полоснуло какое-то движение слева. Повернув голову, Белогвардеец увидел пять фигур в серых комбинезонах, которые выходили из деревни. — Эй, мужики! — крикнул он, приподняв кверху руку с раскрытой ладонью. — Куда путь держите в такую рань? Одна из фигур подняла руку в ответном приветствии и сделала пару шагов ему навстречу. — Здоров, Белогвардеец! — воскликнул Волк. — Мы — да так… тут «брики» на АТП опять засели, мать их… Покоя молодняку не дают. Идём «учить их уму-разуму». — Тьфу ты! — в голосе капитана слились ярчайшие черты оторопи и досады. — Что ж ты раньше-то ничего не сказал? Мы тут уже без малого сутки стоим! Вихрь и Гарпия, услышав голоса подошедших, оставили свои дела и оказались рядом с командиром. «Вольные» и «долговцы» перекинулись взаимными кивками, вскинули руки и обменялись прочими приветствиями, после чего сблизились у «семидесятого». Кмет остался внутри машины. — Ай, та ладно! — отмахнулся сталкер. — Чего вас отвлекать на какую-то там шпану? Тут такое в порядке вещей, мы и сами справимся — не впервой. — И речи быть не может! — отрезал Белогвардеец. — У нас норма по зачистке. Генерал ведь нас сюда и отправляет как раз для того, чтобы с подобной херней разбираться. Да и потом, Волк, сам подумай: в заварушке пара дополнительных стволов никогда лишней не бывает. Тот не стал упираться рогом в землю: — Так-то оно, конечно, так, ладно. Мы всегда рады принять помощь. — Ну, на том и сговорились. Да и вообще, ты, я вижу, карательный отряд что надо собрал, — капитан перевёл взгляд на Меченого и обратился к нему: — Ты, наверно, Меченый, да? О тебе каждый снорк в Зоне знает. Давно про тебя ничего слышно не было. — Да я и не шумлю особо, — Меченый пожал плечами и отшутился в свойственной себе манере. Белогвардеец хмыкнул, кивнул, затем взглянул на Дегтярёва и заговорил уже с ним. Остальные стояли как манекены на витрине — безвольно и не пророняя ни слова. — А ты — Дёготь, верно? О тебе молва тоже по барам гудит. Да и потом, кто ещё в Зоне ходит с «гауссом» на плече? Это же ты через Путепровод под Припятью прошёл и у «монолитовцев» её умыкнул? — Я, — Александр решил позволить хвастовству небольшую вольность. — Ещё помог вашим на Янове и Оазис нашёл в своё время. Ну и так, ещё пара-тройка прочих «актов альтруизма» по мелочи. Командир квада издал довольное, сдобренное удовлетворением и присыпанное нотками азарта «Ха!», после чего произнёс: — Настроение у вас, я вижу, на уровне — это хорошо. Унывать всегда вредно. Ну, поговорили-побалакали, а теперь и за дело пора. — Во! — согласился Волк. — Точно. Руки уже чешутся этим «браткам» шеи понамылить — сил нет! — Успеем, Волк, давай без фанатизма, — Белогвардеец обратился к своим людям: — Вихрь, давай внутрь, — он кивком указал на БТР, — в башню. Скажи Кмету, чтоб подрулил к тому вот пригорку у тополя, и ждите. Если подам сигнал по рации — выезжайте и гасите «бриков». КПВТ не трогай: патронов к нему и так мало, да и с ним положишь на хрен всю эту халабуду, — он имел ввиду здания АТП, — и нас вместе с ней. Гарпия, ты со мной. Бойцы приняли приказ командира: девушка осталась на месте; Вихрь скользнул к бронетранспортёру и забрался в боевое отделение. Через пару секунд машина пыхнула чёрной золой выхлопа, точно дракон огнём, разогнала полнившую собой пространство тишину басом двигателей и, натужившись, тронулась, вслед за чем объехала по краю дороги примявшие асфальт «воронки» и остановилась у шелестящих на ветру тусклыми листьями ветвей старого тополя. — Солидный аппарат, — Фанат проводил БТР взглядом, сыпля из глаз искорками мальчишеского, идущего прямой дорогой из детства восторга. — Это да, с-сука, — изъявил согласие Шустрый. — На таком «пепелаце» не в падлу и чертей по аду гонять — только и будут что, ёпта, присвистывать да хвосты поджимать! Белогвардеец ухмыльнулся с горьковатой иронией. Он, как командир, дорожил вверенной ему машиной, но прекрасно, пусть и с нескрываемой досадой, понимал, что, несмотря на все старания техников, давших ей второе дыхание, её лучшие дни уже далеко позади. — Эх, если бы… — сказал он, не пудря правде мозгов. — Выглядит он, может, и грозно, да только старый, как сам свет — скрипит там всё, грохочет… Движки уже «устали». Плюс, от электроники, почти ото всей, остались только «рожки да ножки»: бортовой компьютер накрылся с концами, «ночники» и «теплаки» — тоже; словом, вся СУО. Электроприводы башни и система подкачки шин тоже не работают. Стартеры да фары исправные — и на том спасибо. Кардан с Азотом, техники наши, к нему ещё детектор аномалий с дисплеем таким большим прикрутили… Они вдвоём-то его, по большому счёту, из груды железа обратно на колёса и поставили. — Они оба на «Росток» перебрались? — спросил Дегтярёв. — Уже с полгода как. Генерал их работой завалил по самые уши: ещё с пару месяцев работы, и у «Долга», глядишь, своя бронетанковая дивизия появится. — Так значит, эта штука у вас не одна? — с осторожностью, но пытливо поинтересовался Фанат. — На «Ростке» их клепаете? — А не скажу, — изрёк капитан, приподняв брови — так, словно был матерью, приструняющей ребёнка-сорванца. — Военная тайна. И вообще: любопытной Варваре на базаре нос оторвали; знаешь, как говорится? Ну вот. Кстати говоря, Кардан-то с Азотом на «бэтэр» бронелистов дополнительных нацепили — говорили, мол, едва не на тонну с лишним. А чтобы вес не вырос, напихали в него контейнеров со связками из «Золотых рыбок». На корпус таких же контейнеров приделали, только уже с «Ночными звёздами» и «Мамиными бусами» — чтоб пули останавливать. И работает, зараза! Они ещё говорили, что со всеми этими артами пошаманят, поэкспериментирую как-то, и сделают так, чтобы они своим направленным действием снаряды и гранаты реактивные сбивать могли. И если у них удастся — так это ж, блин, активная защита нового поколения. Ещё покруче, чем на «Армате» с «Оплотом»! — «Долговец» говорил с яркими, неподдельными воодушевлением и пристрастием; лучше солнца в ясном небе было видно, что эта тема владеет его интересом с силой тирана в третьем поколении. А, может, прошлое в очередной раз напомнило о себе — ни Дёготь, ни Меченый, ни Волк с Фанатом и Шустрым этого не знали. — М-да, круто, ничего не скажешь, — сказал один из перечисленных. — А то! — ответил Белогвардеец. Гарпия стояла возле него — безучастная, водя взглядом по окрестным деревьям или ещё чему-то. Невысокая девушка, скромно молча, напоминала рядом с ним секретаршу при начальнике. — Они вдвоем о тебе пару раз говорили, Дегтярь. Это ж ты им помог с проблемами ещё тогда, на Затоне и «Юпитере»? — Было дело, — подтвердил тот. — Но, стоит сказать, помощь ту сложно было б назвать безвозмездной. — Ха! — снова гаркнул с задором капитан. — Ну ладно, давай не будем об этом, а то ж ещё чуть-чуть, и я у тебя автограф попрошу. Да и вообще, что-то нас опять не в ту степь несёт. — С ним все молча согласились, и он изложил свой план: — В общем, предлагаю так: вы впятером обходите справа к гаражам и оттуда атакуете их сбоку. Особо на рожон не лезьте и не прите напролом — старайтесь их максимально отвлечь. Мы с Гарпией в это время обойдём слева по дуге, — Белогвардеец выпрямил указательный палец и, жестикулируя, сделал широкий зачерпывающий мах рукой, так, словно скосил серпом полсотни колосков на пшеничном поле, — у «железки», и ударим им в тыл. Всемером, думаю, справимся. — А-ай, хреново дело, — подавленно протянул Волк. — Там, у насыпи, пси-собака завелась. — Уже «развелась», — ответил «долговец». — Грохнули мы её, когда сюда только приехали. Не без труда, правда, но грохнули. Балаган, конечно, полный… — Он вздохнул. — Выбросы зачастили, аномалии да всякие твари из Центра уже на Кордон ползут… И «грешники» ещё эти чертовы, паскуды… Точно грядёт что-то — это уже каждый задницей чует. Ну, в общем, вы с планом согласны? Действуем? — Согласны, — ответил за всех Фанат. — План простой, понятный. — Вот и отлично, — подвёл итог Белогвардеец. — Поехали, парни. Зона с нами. Капитан взял в руки оружие. Его «Гроза» осталась висеть на ремне за спиной — вместо неё он, щёлкнув застёжкой кобуры, обхватил пальцами увесистую рукоять длинноствольного револьвера сорок четвёртого калибра. «Магнум» грозно блеснул металлом воронёного ствола. Громоздкий, тяжёлый, с оглушающе громким раскатом выстрела и сильной отдачей, он, казалось бы, смотрелся нелепым гостем с Дикого Запада, но был обманчивее спокойствия Зоны: шестью свинцовыми «подарками» в барабане он мог сразить матёрого кровососа, а в искушённых и умелых руках делал это с лёгкостью прыжков балерины. «Долговец» крепче сжал его в ладони; в его глазах сверкнули искры страсти к любимому оружию. Гарпия взяла наизготовку свой АЕК, и они вдвоём, перейдя дорогу, удалились и исчезли за сизой кулисой густого тумана. «Вольные» впятером переправились на ту сторону побитой асфальтовой ленты, берущей начало из объятий белёсого молока и уходящей в него же. Здание АТП пряталось вдалеке, в глубине тумана — из-за крон деревьев и верхушек лысых холмов в стороне от обочины виднелись лишь ровные линии его серых развалин. К нему, отходя от шоссе, вели две вытоптанные полоски грунтовой дороги, по обе стороны от которой лежал пустырь — горбатое одеяло из тусклой травы и гудящих «каруселей». Он отлично простреливался, и поэтому отряд, возглавленный Волком с молчаливой солидарности остальных, забрал правее, к прикрытому кочками от глаз дозорных бандитов на АТП пролеску перед радиоактивной сосновой чащей — сталкеры, вглядываясь в чахнущие над своей грустью пожухлые кустарники и заросли высоких сорняков, двинули по нему. Под подошвами тихо шелестел влажный зелёный ковёр, хрустели мелкие веточки; беззвучие в дуэте с беспроглядной вышиной небес и щиплющей кожу сырой прохладой налегало со всех сторон мимолётным минором, лезло в душу, а мужики и не сопротивлялись. Спокойным волнам таящих смерть красот природы больше всех, как зачастую и бывает, поддался Меченый: отдав остроту внимания и анализ окружающей обстановки натасканному годами рейдов подсознанию, он любовался, впитывал в себя обаяние Зоны. Предстоящая схватка топорщилась на киле сознания, будоражила его, заставляя литься по нутру приятной покалывающей азартной дрожи и щекоча нервы сочащимся в вены адреналином. И Меченый ничего не мог с собой поделать — без этого он видел свою жизнь серым блужданием изо дня в день, лишённым всякого достойного смысла. Через пару минут из лохматой зелени показались ветхие боксы гаражей. Старые, грязно-коричневые от ржавчины металлические ящики с клиновидными крышами гнили здесь уже не первый десяток лет: гнутые стены изгваздались в грязно-ржавых изводах, похожих на сталактиты, листы стали то тут, то там были порваны, как фольга, а их вздёрнутые кверху окраины напоминали протухший швейцарский сыр. Один из гаражей, тот, что был ближе всех, осыпался почти полностью — от него остался только покорёженный частокол смятого в «бумажные снежки» металлолома. Внутри покоился старый РАФ-ик — в том же, если не хуже, состоянии, что его ржавое пристанище. В нескольких шагах от этих гаражей счётчик Гейгера стремился затеять истерику, поэтому одиночки обошли их, прижавшись к подножию закрывавшего их холма. До АТП оттуда было рукой подать. Волк вооружился биноклем, добрался до невысокой вершины земляной кочки и, притаившись под сухим кустарником, выглянул. Оценил обстановку, ерзая взглядом по всему предприятию: как нехитро было и ожидать, бандиты не утрудились выставить хоть мало-мальски приемлемую вахту. Во внутреннем дворе — в той его части, которую не закрывала от взора кирпичная глыба ангара — никого не было, через пролом в кладке виднелись дёргающийся, словно выброшенная на берег щука, свет от костра и суетящиеся в нём силуэты, а единственный дозорный стоял на балконе одного из зданий, опёршись о стену и всасывая дым сигареты. В его второй руке висел дулом книзу древний СКС, а сам он и не пытался куда-то всматриваться, точно умел сканировать пространство телепатией — казалось, даже если бы сталкер сейчас поднялся во весь рост, урке понадобилось бы не меньше полуминуты, чтобы его обнаружить. Словом, на АТП засела самая обыкновенная шпана: ожидать от таких непреодолимых проблем было бы преувеличением. Об этом Волк и донёс остальным, когда спустился вниз. — Часовым я займусь, — сообщил Дегтярёв, перехватывая поудобнее лежащий в руках «гаусс». — Сразу после этого — в атаку. Получив согласие, он приблизился к пологому склону холма, аккуратно высунулся из-за него, так, чтобы в растопыренной зелени высокой травы его было едва видно, и, прижав приклад к плечу, а щёку к ложе, сделал выстрел. Твёрдая рука, меткий глаз и суровая закалка многих лет Зоны его не подвели: винтовка легко, почти нежно стукнула его отдачей; оперённый снаряд вырвался из дула с сухим хлопком оставленного ещё в стволе звукового барьера и, преодолев несколько десятков метров сырого воздуха, угодил бандиту чуть ниже грудной клетки. Тело урки припечатало к стене и разорвало пополам — на растрескавшейся кладке позади него образовалась огромная алая клякса, карабин с лязгом грохнулся на шелушащийся рубероид, а сигарета, точно падающая в небе звезда, сверкнула огоньком и улетела вниз. Тени от света костра в проломе на миг замерли, потом засуетились ещё пуще прежнего. Оттуда тихо донеслись какие-то тревожные и переполошённые голоса, кто-то встал, вслед за чем один из «бриков», сжимая в руке «макаров», вышел во внутренний двор. Он глянул наверх — туда, где ещё десяток секунд назад стоял дозорный, и, увидев огромное кровавое пятно на стене, дрогнул и грязно выругался. Дальнейшие его действия — а заодно и линию жизни — перечеркнул веер пуль: отряд быстро приближался к зданиям АТП, и шедшие в авангарде Волк с Фанатом, синхронно приникнув к прорезям целиков, дали по короткой, но меткой очереди. Бандита словно кто-то толкнул в спину и тут же огрел электрошокером — тело подалось вперёд, дёрнулось, после чего, бездыханное, свалилось наземь. Из ангара разверзлись яростные вопли и крики. «Вольные» разделились на две группы: Волк, Фанат и Шустрый, смотря перед собой через широкие «трезубцы» прицелов, пошли дальше, ко внутреннему двору, а Дегтярёв с Меченым дуэтом ворвались в здание через пролом в стене. Внутри их встретили: двое только вставших из-за костра и схватившихся за оружие «братков» ткнули в них холодной чернотой дульных срезов. Одному это удалось успешнее — он, красный от вводящего в безумие коктейля страха и слепой злобы, уже был готов «угостить» попавшегося на глаза первым Меченого снопом дроби, второй только выпрямлял руки со стиснутым в ладонях «наганом». Им обоим сегодня фортуна помогать не стала: первого Дёготь отправил в чистилище тремя пулями СП-6, второго прикончил Меченый — сработав с мастерством опытного спецназовца, спустил курок первым. Итальянский обрез пыхнул огнём, тяжёлая свинцовая пуля из его жерла угодила бандиту в шею. Салютом брызнула кровь, и голову несчастного оторвало — она мёртвой болванкой повисла на спине на сухожильях и коже; урка, испустив дух, упал на дощатый пол. Меченый щёлкнул помпой, ощущая, как под шипящий в венах кипяток адреналина уносит куда-то в сторону разум, мысли, словном, всё сознание. Голову заполняет вакуум, и ничего вокруг не остаётся: где-то за стенами грохочут выстрелы, сливаются в какофонию перманентного ража боя исступлённые голоса, по углам бродят тени; теперь есть только он, напарник рядом, и враги — больше ничего. В стене напротив, в той, что смотрела во внутренний двор, зиял ещё один пролом, в углу. Через него был виден старенький, ржавый ЗИЛ с истлевшими в труху шинами; на его ржавом переднем крыле багровела свежая кровь, а внизу, у смятого диска, лежал труп в чёрной куртке. Пули рассекали в воздухе, словно стая воробьёв, крики и вопли не стихали — наоборот, становились только громче и истошнее. Гремели автоматы, глухо бил в кирпичную кладку раскалённый свинец. Дегтярёв взял вправо и, готовый в секунду изрешетить очередного «бритоголового», вошёл через перекошенный дверной проём в заднюю часть ангара. Стены там рассыпались в груду битых кирпичей, пол напрочь сгнил, а крыша была похожа на шатёр, попавший под артобстрел — здание ангара разваливалось на глазах. Меченый двинул вслед за компаньоном, но дорогу ему перегородил черёд столбцов из пыли и щепок — сверху, с рассыпающейся антресоли под потолком, в него прямо через ветхие доски дал очередью бандит. Ноги вмиг остановили и вмуровали в землю, руки сами подняли дробовик кверху и ответили огнём. «Браток» возопил во всё горло, выронил оружие, свалился на доски и с них рухнул на пол. Сталкер добил его, размозжив голову жаканом, и переместился дальше, к дальнему концу ангара. Там, у руин, засев за укрытием, уже во всю вёл бой Дегтярёв — его «вал» яростно шипел, испуская в воздух один за другим мелкие клубки дыма. Пройдя за его спиной, Меченый поймал на мушку выбежавшего из чёрного проёма соседствующего с ангаром здания урку, но выстрелить не успел: справа, издали, донеслась смертоносная трещотка АЕК — и враг, подкошенный, упал наземь бездыханным мешком с мясом и костями. За ним почти тотчас выбежал ещё один и, успев только скривиться от брызнувшей в лицо крови товарища, ощутил грудью все полторы тысячи джоулей тяжёлой свинцовой экспансивной пули. Из чащи к АТП приблизились Белогвардеец с Гарпией, сместились правее, к кирпичному гаражу, и включились в сражение. Во дворе завязался позиционный бой. Словом, союзный отряд «вольных» и «долговцев» вторгся на территорию бандитов, как Италия в Абиссинию — резко, успешно и с разгромно-победоносным триумфом. Больше сходства добавлял тот факт, что и сейчас, как и тогда, в далёком 1935-м году, когда по разные стороны баррикад воевали танки и луки с копьями, в ход против нападавших шли средства, адекватно ответить которыми на угрозу было труднее, чем согреться у свечки: здесь — пыльное старьё сороковых годов. «Наганы», карабины Симонова, ППС-ы, иногда, если повезёт, классические АК сорок седьмого года и пулемёты Дегтярёва; — такого оружия, растасканного в своё время с бесчисленных подземных складов и бункеров Зоны, на её территории было ещё полным-полно, и стоило оно сущих копеек. Из оставшегося позади дверного проёма выбежал Шустрый. Секундой спустя его догнали раздавшиеся совсем близко за спиной отчаянно-яростные взвизги и частая, суматошная пальба. — Что там, Шустрый? — бросил ему полный холодного машинного спокойствия Меченый. Торгаш нервно набрал воздуха в лёгкие и ответил: — Херня полная. Двоих завалили, но один, с-сука, Фаната ранил. Волку тоже досталось. С той стороны ангара, как гром среди ясного неба, возник «браток» — он вошёл то ли в пустую раму двери, то ли через брешь в стене, и выстрелил Шустрому в спину. Заряд дроби в упор сбил того с ног. Меченый вновь сработал словно боевой андроид: в неуловимый миг построил прорезь прицела, мушку и врага на одну линию, и, выжав спусковой крючок, убил урку. Потом в один прыжок подобрался к боевому товарищу и помог ему подвестись. — Ты ранен? Сильно зацепило? — Не, не, — Шустрый схватился за протянутую руку, потянул на себя и встал на ноги. — Комбез выдержал. — Он ударил себя кулаком в грудную бронепластину. — Это ж «монолитовский», считай, только перешитый. Одна дробина только, сука, похоже, попала, но это херня — сначала с пидорасами этими бритоголовыми, мать их, кончим, а потом всё остальное. — Ну ты у нас и модник, — пошутил Меченый, не забыв натянуть на лицо ухмылку, и они вдвоём снова включились в перестрелку. Из соседнего с ангаром здания зарокотала какофония ожесточённой схватки: в него, огрызаясь огнём, вбежали два бандита; секундой спустя оттуда донёсся гвалт голосов, затем стрёкот АЕК и раскатистый гром «карманной гаубицы» Белогвардейца. Их разбавили крики боли и истошный вой. — Вот дрянь! — гаркнул сквозь зубы Дегтярёв, меняя магазин автомата. — Их тут больше чем мы думали! Из ворот гаража, будто нарочито в подтверждение его слов, показался очередной «брик». Он дал выстрел в сторону сталкера — пуля просвистела у того в сантиметре от уха и впилась в груду обломков позади — и тут же спрятался за сваленными в кучу под стеной металлическими бочками, которые сумели защитить его от ответной очереди. С той стороны створок прогрохотало несколько тяжёлых выстрелов «магнума», донеслись ошалелая брань и вскрик. Бандит перевёл взгляд внутрь гаража, переменился в пропитом отвращающем лице, словно оторопел, и эта ошибка поставила точку в его никчёмной и бесславной жизни: Дёготь пришпилил иглами глаз мушку к его голове и вогнал в неё пулю. Тело обмякло, выронило карабин, мешком с навозом навалилось на бочку и, накренив, повалило её. За ней посыпались остальные, разом стали греметь, как барабан стиральной машины, в которую набили маракасов вперемешку с коровьими колокольчиками, и толкать друг друга. Одна из них, вывалившаяся самой крайней, прокатилась несколько метров и угодила прямиком в распластавшуюся посреди двора, у кормы ЗИЛ-а, «карусель». Аномалия дрогнула, раздражённо дёрнулась, после чего, набирая визг, точно «Конкорд» на взлёте, подняла бочку кверху, принялась втягивать в себя воздух и, подобно белому карлику, ворующему закрученной спиралью струёй газ у соседнего красного гиганта, засасывать зелёную жижу пристроившегося рядом «холодца». — Твою мать, — прошипел Дегтярёв, увидев это, и крикнул: — На землю, живо!!! Сам он в ту же секунду приник книзу, схоронившись за колотым «пиксель-артом» осыпавшейся кирпичной кладки перед собой. Меченый и Шустрый чуть поодаль скрылись за сводами поросших мхом и грибком стен, «долговцы» в гараже исчезли за многотонными ржавыми тушами почивших тракторов, и во дворе рвануло. Добравшаяся до своих самых высоких тонов «карусель» разрядилась, прогрохотав на всю округу зубодробительным скрежетом рвущегося металла и брызнув во все стороны «холодцовой» кислотой, словно соком попавший под удар кувалды апельсин. В бока зданий, кроша кирпич и вспарывая шифер, яростно ударило разлетевшееся осколками от артснаряда стальное «конфетти», а вязкая едкая зелень обдала стены не хуже брызг разбушевавшихся морских волн. Вслед за этим ко вгоняющему душу в пятки гомону смерти подключился истошный вой одного из бандитов: он, проморгав опасность, не успел спрятаться, и огрёб по спине шипучей жижей. Она вмиг проела одежду, разодрала кожу, оголив мышцы и рёбра, а прилетевшие следом ошмётки бочки, впившись глубоко в плоть, уронили на землю. «Браток» лёг, скованный страшной, жуткой, неистовой болью, и, мучаясь растянувшимся от края до края вселенной временем, тихо скулил, пока его страдания не оборвал хлёсткий хлопок. Выстрел, промаршировавший эхом по безмятежной глади внезапно вернувшейся тишины, поставил жирную точку в этом бою: стихли грохот и крики, исчез визг пуль; в воздухе над пришедшей к покою аномалией оседало книзу зеленоватое облачко кислотного аэрозоля, и вокруг остались только вводящая в сумбур и смятенье тишь и серая сущность шедшего отовсюду тумана. Уши негодовали, требуя оголтелой какофонии суматохи рьяной схватки, глаза жаждали выловить врага из суеты сражения, а Смерть, возносясь победоносным маршем и пируя пролитой кровью, лишь смеялась зависшим в пространстве всеобъемлющим беззвучием. Дёготь, а с ним Шустрый и Меченый, ещё пару секунд вслушивались в воцарившийся штиль, потом осторожно поднялись и, осмотревшись по углам через прорези прицелов, вышли во двор. Ни одного «брика» в живых больше не было. — Твою мать, — в сердцах выплеснул вышедший из гаража вместе с Гарпией Белогвардеец. Вид у них обоих — как, впрочем, и у всех остальных — оказался не опрятней, чем у двух боевых петухов, отстоявших десять раундов посреди маслянистой лужи. — Все целы? — Та если бы, сука! — Шустрый снял со своей экспрессии последние кандалы и выпустил её на волю. — Выблядки, мать их, сраные, чуть Фаната не прикончили. Висевший у Волка на плече упомянутый, скалясь в гримасе боли и прижимая ладонь к ранению, подковылял на пару шагов. — А, зар-раза, — поджал губы капитан. — Аптечка есть? — Та есть, есть, — проговорил сквозь зубы ошалелый после боя Волк, напрягаясь под тяжестью напарника. — Сейчас обезболивающее вколем — и в деревню, там ему поможем. Шустрый, прикрой нас по дороге. — Сами точно справитесь? — спросил «долговец». — Справимся, а как же… Не впервой, хех, — «вожатый» деревни издал нервный смешок. Адреналин и ошеломление понемногу покидали его. — Спасибо вам, мужики, что подсобили. Их, подонков, здесь много оказалось, сами б мы не справились. Бывайте. Он подхватил руку Фаната поудобнее, и они втроём, вместе с Шустрым, подошли к обвалившемуся крыльцу ангара. Сталкер опустил раненого побратима вниз — тот припал к стене спиной — и, сняв рюкзак, принялся вытаскивать оттуда снадобья для оказания первой помощи. Торгаш стоял за ним с оружием в руках и насторожённо бросал взор из стороны в сторону. — Вы-то оба в порядке? — спросил Белогвардеец у Меченого с Дёгтем. Те сообщили ему, что не пострадали. Александр задал встречный вопрос: — С вами-то что? В ответ «долговец» показал ему сжатый кулак с поднятым кверху большим пальцем. — В «Долге» салаги не служат, а снарягой генерал не обижает, — он замолчал, затем указал кивком на лежащее рядом в алой луже тело. — М-да, ну и заваруха… Вы на это только гляньте. — В руке мертвец сжимал рукоять истлевшего от старости «калашникова» с оголённой возвратной пружиной и укрытого рыжими пятнами ржавчины. — Старьё-то какое, а… Обречённые. В этот момент из нижней комнаты соседнего здания, внешняя стена и торец которого давно разделили участь Вавилонской башни, донеслось прерывчатое кряхтение то ли рации, то ли «наладонника»; — и те, судя по всему, состоянием были ничем не лучше оружия убитых бандитов. Изношенный динамик зажевал названную кличку и голосом прокурившего все лёгкие алкоголика протарахтел: — …олух, отвечай, мля: шо происходит?! — тишина, потом шипение престарелого телевизора и опять речь. Старое устройство снова утопило в помехах погоняло горящего в аду урки: — … блять! Отвечай, пидор, какого хрена там творится! — Знакомый голос, — сказал капитан, пригвоздив побитый КПК взглядом. — Это, кажись, наш «старый знакомый», Мята. — Наши его, вроде, прибили ещё тогда, — подала голос Гарпия. — А он, гнида, живой, — «долговец» подошёл ближе к девайсу и разнёс его выстрелом в пластиковые лоскуты вместе с безвольной ладонью, в которой он лежал. — Там подвал есть, — Меченый указал на обрамлённый гнилыми досками проём в соседнюю комнату. — Значит, там говнюк и засел, — заключил Белогвардеец, глядя на проход, как на ворота в Рыжий лес. — Когда мы напали, он сдриснуть не решился. Уроду всегда хватало смекалки и умения подлизать жопу пахану, чтобы стоять повыше простой «шестёрки», но он как был туповатым ссыкливым куском дерьма, так им и остался, — командир исходил отъявленным презрением и желчью сквозь стиснутые зубы. — Вижу, у «Долга» с ним давние счёты, — сказал Дегтярёв, озвучив, заодно, и мысли Меченого. — Верно, и не только с ним. Этот подонок — один из шайки приближённых Капо, — капитан повернулся к собеседникам. Он был мрачнее грозового фронта над ЧАЭС. — А эта мразь, вместе с сотней братков под собой, держала концлагерь: они сгоняли туда всех, кого могли отловить, и заставляли тягать артефакты из аномального поля безо всякой защиты. Так вот заморили с полтысячи человек, в том числе и наших. Пару месяцев назад мы устроили облаву на этот его чёртов «Бухенвальд» и похоронили вместе с большей частью шайки. Некоторые, как Мята, почуяв, что запахло жареным, — драпанули. Почти все остальные уже давно снорков кормят, только Шеста всё никак найти не можем. Думали, Мяту тоже прибили, да не тут-то было — хитрее, крыса, оказался, чем ожидали. — Погоди. Ты сказал, Шеста? — переспросил Дёготь, стоило только «долговцу» сделать паузу. Меченому тоже, выплыв из памяти, встали перед глазами пейзажи Болот. — Да, Шеста. Падла ещё похуже самого Капо. А вы с ним, выходит, пересекались? — Белогвардеец, не подавая виду, уже про себя отпраздновал смерть подонка. — Было дело не так давно, — сказал Меченый. — Мило побеседовали, да вот только он потом почему-то решил коньки откинуть. — Ха! Ну вы даёте, мужики! — капитан переменился словно по щелчку «Кодака»: мрачная угрюмая тяжесть на его замаранном пылью после боя лице смотала удочки и передала эстафету восхищённому празднеству. Для пущего образа ему не хватило только хлёсткого шлепка ладонью по колену. — Грохнули-таки ушлёпка? — Завалили, — утвердил Александр. — С Топей вчера возвращались и пересеклись на узкой тропинке. — Ну, туда ему и дорога. Я сообщу генералу — мы по своим каналам кой-чего пробьём, и, если таки вправду скопытился, гад, пожалуем вас обоих за наградой. Но это потом. Сейчас бы надо наведаться к Мяте, пока он там от тоски не помер. За перекошенным дверным проёмом, под ветхой дощатой лестницей на второй этаж, действительно нашёлся прокоп вниз. Из его нутра робко сочился бледный жёлтый свет, а сам он больше напоминал прорытую мутантами нору — и только через пару метров переходил в подпёртое рамами из деревянных балок топорное подобие тоннеля шахты. Тишину его развеял хруст шумевших под подошвами ботинок камешков гравия и земляных катышек, и стоило ему прозвучать с десяток секунд и стать чуть громче, как с той стороны подземного хода прорезался хрипловатый голос: — Слышьте, мужики, вы, это… Давайте без глупостей, лады? Вас кто послал? Сколько вам забашляли? Может, мы, это, договоримся как-нибудь?