Хроники Эрриона

Рубаху Айна отмочила на следующий день после смотрин, а вот со стиркой тянула. Из отметин, оставленных розгами, то и дело начинала сочиться кровь, а то и сукровица. Айна насилу смогла упросить приютскую целительницу дать ей немного бинтов, иначе пришлось бы изорвать одну рубаху, а их было всего три. Жилетку конюх так и не вернул, а идти за ней самой не хотелось. Запасы одежды стремительно таяли: жилетка пропала, одну из трех рубах было проще выкрасить в красный соком ягод, чем попробовать отстирать. Две юбки истрепались, а праздничное платье наверняка изъела моль. Да и не наденешь его в обычный день, старая Бойла за такое, пожалуй, могла и до полусмерти забить. К исходу недели Айна решилась постирать постель и рубаху, выпросив у прачек большой таз. Кровь въелась в простыни так сильно, что как бы Айна ни терла и ни била камнями, остались бурые пятна. Она провела за стиркой целый день, и к вечеру спина начала болеть, а из ран снова потекла кровь. Утром Айна с горечью увидела, что простынь покрылась свежими пятнами. Удостоившись неодобрительного взгляда Лойры, она выскользнула из комнаты. Ужасно хотелось спрятаться в каком-нибудь безлюдном местечке и не выходить, пока не придет время покидать приют. Не то, чтобы она боялась старой Бойлы, которая только и ждала повода назначить еще одно наказание, или опасалась Лойры, не упускавшей возможности выслужиться перед старухой. Обе они, как и пара десятков милых услужливых девочек, сидели у Айны в печенках и ничего, кроме отвращения, не вызывали. Однако приходилось продолжать ходить на занятия. В приюте девочек учили готовить и шить, вязать и прибирать, ухаживать за детьми и стирать — в общем, всему, что требовали от служанок господа. В то же время, читать и сочинять истории девочкам строжайше запрещалось. Старая Бойла считала, что служанкам это необязательно и даже вредно, а любимым ее оскорблением было назвать кого-то шибко грамотной. Готовить Айна ненавидела. Не потому, что у нее не получалось, скорее, из-за поварихи, что учила их кухонному делу. То была подруга Бойлы, а потому она беспощадно шпыняла Айну: то куски были слишком крупными, то, наоборот, слишком мелкими. То слишком много соли, то пресное блюдо. То пересушенное мясо или выпечка, то, напротив, недоготовленные. Отчаявшись добиться доброго слова, Айна возненавидела кухню и все, с ней связанное. Уходу за детьми воспитанницы учились на новых подопечных под руководством двух нянек. Малышки, которых привозили из дома найденышей, уже умели ходить, правда, не особо уверенно. Айну в ту часть крепости старались не допускать. Не потому что она не справлялась с детьми, даже наоборот, слишком уж интересные сказки она выдумывала, а потому старая Бойла запрещала ей приближаться к малышкам, полагая, что подобные рассказы испортят будущих служанок с раннего детства. Уборка и стирка не приносили Айне радости. Она любила чистоту, но от мыльных растворов на руках появлялись болезненные волдыри. Не от всех, конечно, и не постоянно. Это всякий раз походило на игру в наперстки: поди, угадай, вспухнут они к вечеру или нет. И только в шитье и вязании Айна находила успокоение. Они напоминали о матери и Нушке, от этого в сердце разливалось тепло и одновременно все сжималось от тоски. И все же в шитье и вязание Айна ныряла с головой, не видела и не слышала ничего вокруг. Это было единственным, в чем ее не удалось бы упрекнуть. Пусть она клала в похлебку слишком много соли, плохо отжимала тряпку, путалась в простынях или придумывала чересчур интересные сказки, но с иглой обращаться она научилась раньше, чем говорить. Правда, похвалы Айна не слышала даже здесь: приютской швее, Лулле, было запрещено хвалить строптивую воспитанницу. Наверняка, это был приказ старой Бойлы. Вот и теперь, претерпев неудачу со стиркой, Айна направилась в мастерскую швеи в надежде сшить новую рубаху взамен испорченной. Конечно, готовые изделия полагалось сдавать швее или самой старухе Бойле, но иногда работу удавалось забрать, разжалобив Луллу или дождавшись, пока она уснет за пяльцами. Однако Айне не повезло. В мастерской ее будто бы поджидала старая Бойла. — А, Айна, — она сощурилась. — Ну-ка, повернись ко мне спиной. Конечно же, Лойра уже все рассказала. Айна медленно развернулась и застыла. — Да, так и есть, — судя по звуку шагов, старая Бойла приближалась. — Замарашка. Кто возьмет в свой дом служанку, которая даже себя обстирать не может? Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! Айна повернулась и недоуменно уставилась на Бойлу. — Простите, мадам, но разве вы не наказали меня за то, что я посмотрела на госпожу? Старая Бойла вспыхнула и ударила ее по щеке тыльной стороной ладони. — Мерзкая маленькая дрянь. Как ты смеешь дерзить мне? — Конюх избил меня до крови, снова требуя лечь с ним. Целительница Ирда сказала, что я трачу слишком много бинтов, когда я пришла к ней за помощью. Из моих ран идет кровь, неудивительно, что рубаха и постель измарались. Я неделю едва могла встать, и никто не помог мне. Старая Бойла чуть не задохнулась от возмущения и коротко хлестнула Айну по щеке. А затем еще раз. И еще, и еще, после чего схватила за волосы и резко дернула к себе. — В конюшню, мелкая гадина, — прошипела старая Бойла и быстро зашагала прочь из швейной мастерской. Айна семенила за ней так поспешно, насколько это вообще было возможно: с саднящей спиной и повернутой набок головой было очень тяжело идти, а из-за слез боли, стоящих в глазах, не получалось разобрать дорогу. Ворота конюшни с треском распахнулись от удара старой Бойлы. — Госпожа, — услужливо пробормотал конюх. — Вы желаете, чтобы я наказал девчонку? — Ступай на луг и наблюдай, как пасутся лошади, — бросила старая Бойла. — На сей раз я разберусь сама. — Опять попалась, — рассмеялся конюх, посмотрев на Айну. — Ну конечно, ты ведь не умеешь держать язык за зубами. Она хотела огрызнуться, но старая Бойла сильно дернула ее за волосы, и слова встали комом в горле. — Иди! — прикрикнула Бойла, и конюх, шаркая, вышел. Они остались один на один. Удар по спине — и Айна рухнула кулем на лавку для наказаний. — Он щадит вас, будущих девок из дома утех, — прошипела старая Бойла. — Даже тех, кто не лег с ним. — Моя спина кровоточила почти неделю! Это ли вы называете жалостью? — Молчать! — взвизгнула старая Бойла, и на спину Айны опустилась розга. Она насилу сдержалась, чтобы не закричать. По сравнению со старухой, конюх и впрямь жалел девочек. — Я выбью из тебя эту дрянь, — процедила Бойла и снова хлестнула Айну розгой. — Посмотрите, она рот научилась открывать. Откуда только это у тебя? — От мамы, — прошипела Айна. Свист розги, удар, вспарывающий едва затянувшиеся раны. — Твоя мамаша сдохла! — взвизгнула старая Бойла. — Лежит в земле и кормит червей. Еще удар, от которого у Айны заложило уши. Так было даже лучше. Гул заглушал визги Бойлы, защищал слух от грязи, которую та выливала на мать. Удары сыпались градом, спина горела, а по коже на ребрах текло что-то горячее. Наверняка кровь. Айна стискивала зубы так сильно, что, казалось, они начали крошиться. Но она не хотела давать старой Бойле криков боли и мольбы о пощаде, а та, кажется, добивалась именно этого. Уши отложило, и Айна вновь могла слышать ненавистный голос. — Тварь! Гадина! Паскуда! Змеища! — Закрой. Свой. Рот. Айна и сама не поняла, как осмелилась на это. На миг у старой Бойлы отшибло дар речи от такой наглости. Айна слышала, как она судорожно вдыхает и выдыхает, и представляла себе рыбу, выброшенную на берег. А потом старуха, видимо, пришла в себя и протянула розгой от затылка до поясницы. От удара в глазах помутнело, и все вокруг поплыло. Айна видела лишь пол, засыпанный сеном, но травинки дрожали и кружились. Еще удар — и в носу стало горячо, а на сено упали две красные капли. Во рту стоял металлический привкус. — Я вырву твой гадкий язык, если ты скажешь еще хоть слово, — старая Бойла хлестала, не прекращая. Спина наверняка превратилась в кровавое месиво, струек, стекающих по коже, становилось все больше. Свистнула розга, на спину обрушился очередной удар, и все закончилось. Айна плыла в темноте. Вокруг было тихо. Боль улетучилась, осталась лишь непередаваемая легкость. Ни запахов, ни вкусов, ни звуков — все испарилось, осталось там, за пологом тьмы. Здесь же не было ничего, кроме крошечной искорки света, мерцающей вдали. Айна попыталась присмотреться, и ощутила, что стоит на чем-то твердом. Она могла бы попытаться осмотреться, но искра манила своим блеском, чистотой, и не хотелось более ничего, только идти на свет, приближаться к нему шаг за шагом и пытаться рассмотреть. Айна шла, впервые за долгое время не чувствуя ни страха, ни злобы. Чем ближе она подходила, тем больше становилось света, пока он, наконец, не стал огромным пятном, из которого вышла до боли знакомая фигура. — Мама! Во рту пересохло, язык насилу шевелился. — Айна, милая. От нее веяло теплом и спокойствием. Как же долго Айна молила все высшие силы послать хоть один сон про маму, самый короткий, лишь бы увидеть ее хоть на миг. — Доченька, — мама улыбалась и протягивала к Айне руки. — Ты такая сильная. Рука матери коснулась макушки Айны, провела по волосам, пощекотала за ухом совсем как в детстве. — Мой маленький котенок, как же ты выросла. — Старая Бойла говорит, я ужасна. Я дерзкая, непослушная и не умею служить. — И не должна, — мама кивнула. — Ты была рождена свободной. Пусть не в семье лорда, но ты была и будешь свободной. Никакой старой Бойле не сломить твою волю. — Но скоро полные годы. Всех девочек из приюта забирают в услужение знатные дамы, а если меня никто не выберет, Бойла отправит меня в дом утех. — Тебе не место ни в доме утех, ни в любом другом, где ты будешь служанкой. Айна вздохнула. — Можно мне остаться с тобой? Пожалуйста. В ее глазах выступили слезы. — Нет, Айна. — Мама, пожалуйста. Я хочу остаться с тобой. — Нет. — Умоляю! У Айны зазвенело в ушах от собственного крика. — Нет. Твое время не пришло. Тебе еще рано идти со мной. Мать провела рукой по ее щеке. — Будь сильной, моя милая. Будь сильной. — Мама? Айна прикрыла глаза, желая сморгнуть слезы, а когда снова открыла, мамы уже не было. Тьма становилась не такой густой, она серела, блекла, рассеивалась. Айна часто заморгала и уставилась в серый от пыли и паутины потолок. — Где я? Рядом раздались шаркающие шаги, и над ней возникло вечно недовольное лицо целительницы Ирды. — А, очнулась. Ну наконец-то, а то я уж умаялась из-под тебя горшки выносить. Почитай, без малого месяц тут лежишь, и не встаешь, и не помираешь. — Месяц? — ужаснулась Айна, но вмиг успокоилась. Полные годы еще не наступили, до них оставалось несколько недель. — Знала бы ты, сколько довелось пережить бедной Бойле. Траты на целебные травы, бинты. Благо, в этом месяце никто из королевского двора не решил наведаться сюда с проверкой. — Очень жаль, — пробормотала Айна. — Посмотрели бы, на что идут деньги из казны. — Ну и дрянь же ты, — злобно бросила Ирда. — Бедная Бойла опекала тебя, учила уму-разуму, а ты желаешь ей зла. Ну-ка, поднимайся, нечего тут разлеживаться. Айна с трудом поднялась на ноги. Голова кружилась, ноги подкашивались, но все же она сделала пару шагов, держась за спинку жесткой кровати. — Только упасть не вздумай. Сейчас дам тебе клюку, и ступай отсюда помаленьку. Айна поморщилась от боли — спину немилосердно тянуло — но все же оперлась на узловатую клюку, явно не подходившую ей ни по росту, ни по возрасту. — Да гляди, если не научишься к следующим смотринам без клюки ходить, Бойла тебя в зал не пустит. Этого еще не хватало — знатным господам кривую в услужение предлагать. Айна даже бровью не повела. На смотрины она особо не надеялась. В одном старая Бойла была права: никто не возьмет служанку, осанка которой не уступает господской, да и с послушанием у которой не все гладко. И все же Айна приняла слова Ирды во внимание. Каждое утро она выходила из своей комнатушки и отправлялась обходить приют. Шаг за шагом, круг за кругом она бродила вдоль ненавистных стен и думала о том, что будет дальше. Иногда на пути ей попадалась старая Бойла, которая смотрела сквозь Айну, словно ее вовсе не существовало, и торопливо пробегала мимо. Намного реже встречалась Ирда. Та не делала вид, будто не знает Айну, напротив, смотрела с отвращением и раздражением. Пару раз в голову приходила мысль поблагодарить ее за лечение, но в памяти тут же возникали ее слова: «И не встаешь, и не помираешь». Тогда Айна понимала, что заботой там и не пахло. Лойра тоже сторонилась ее, насколько это было возможно, живя в одной маленькой комнатушке. С самого утра она уходила, Айна зачастую просыпалась в пустой комнате. Возвращалась же Лойра после заката, и будь Айна чуть более мстительной, она донесла бы старой Бойле на такое вопиюще безобразное поведение, но и без того хватало забот. Хоть шансов, что ее заберут, не было, Айна все равно достала из трухлявого шкафа праздничное платье. Удивительно, но моль не тронула его. Хоть в чем-то судьба была благосклонна. Конечно, платье только называлось праздничным. На самом же деле это было самое обычное светло-серое платье с очень маленьким, прикрывающим даже ключицы, вырезом, длинными рукавами, юбкой до щиколотки и ни капельки не подчеркивающее талию. У Айны руки так и чесались от желания украсить его хотя бы вышивкой, хотя бы тоненькой окантовкой по краю юбки и рукавов. Была бы ее воля, она расшила бы все платье цветами и листьями, чтобы оно действительно стало праздничным, но она и представить не могла, как отреагирует на это старая Бойла. Нет, бить воспитанницу посреди зала при господах она вряд ли станет, но чтобы решиться на такую дерзость, нужна была уверенность, что Айна в этот же день покинет приют, а это, к сожалению, было почти невозможно. И все же она засыпала и просыпалась с мыслью о вышивке. Полные годы Айны случились за день до смотрин. И она решилась. Она пришла в швейную комнату, якобы заняться вышивкой на прощание, и тайком приколола к подолу повседневной юбки пару иголок и моток ниток. Вечером, пока Лойры не было, она вышила на запястье правого рукава крохотный огонек. Наверное, это было ее тлеющей надеждой. Лойра пришла, когда луна почти доползла до половины неба. — Поздновато, — Айна смерила ее долгим взглядом. И с чего ей вздумалось беседовать? Лойра неожиданно тонко всхлипнула, сбросила юбку и рубаху, и плашмя рухнула на кровать. — Эй, все в порядке? Айне стало ужасно неловко. Они с Лойрой так и не смогли подружиться, да и не пытались. Она доносила старой Бойле на соседку при каждом удобном случае, упивалась тем, сколько бед доставляла. Но все же Айне было неловко, когда кто-то плакал. — Лойра? Она подошла ближе и увидела странные синяки на ее бедрах и запястьях. Это не было похоже на следы ударов, скорее на то, что кто-то очень сильно сдавливал эти места. — Лойра, кто это сделал? — Конюх. Требовал, чтобы я осталась. Я говорила, что мне уже пора в комнату, и он… — Взял тебя силой? — Айна скосила взгляд вниз, на внутреннюю сторону ее бедер, по которым была размазана кровь. — Ублюдок. Лойра, нужно кому-то рассказать. — Кому? — та всхлипнула. — Бойле? Ирде? Кому? Айна сжала кулаки. Лойра с кряхтением перевернулась, села, подобрав под себя ноги. — Праздничное платье? Ты научилась ходить без клюки? — Уже дня три. Вряд ли кто-то меня заберет, но я все равно пойду туда. А еще — она даже себе не могла в этом признаться — надеялась снова увидеть ту леди. — А ты пойдешь завтра на смотрины? Лойра кивнула. — Но как? — Как хорошая служанка. Хорошие слуги не показывают боли. — Хотя бы возьми у Ирды травы, которые снимают боль. Пообещай. Лойра кивнула и потянула к себе одеяло из колючей шерсти. — Спи, — Айна вернулась на свою кровать, задула стоящую на подоконнике свечу и тоже улеглась. Весь следующий день Айна бродила вокруг приюта без клюки, всем своим видом показывая, что готова пойти на смотрины. Старая Бойла, вышедшая около полудня с кухни, смерила ее недовольным взглядом, но не сказала ни слова и торопливо прошаркала мимо. Как не сказала и вечером, когда Айна в праздничном платье вошла в обеденный зал, крепко прижимая к телу правую руку с вышитым на рукаве огоньком. Старая Бойла не заметила, занятая тем, чтобы дать последние указания воспитанницам. Айне она не сказала ни слова, но и не помешала занять место за столом. — Добро пожаловать! Двери обеденного зала отворились. Воспитанницы низко склонили головы, Айна же, напротив, впилась жадным взглядом в гостей, выискивая ту леди, и едва не взвизгнула от восторга, найдя. Теперь на ней было темно-синее платье с высокой горловиной и длинными рукавами, но с открытой спиной. Бледная кожа будто источала легкое мерцание и притягивала взгляды господ. Леди обвела зал взглядом и двинулась по проходу между столами, не обращая внимания на кротких девушек. Она словно решила дойти до противоположной стены. Но даже это было прекрасно. «Дуры, — подумала Айна, глядя на других девочек. — Не видят такой красоты». — Как тебя зовут? У Айны от неожиданности перехватило дыхание. Леди остановилась напротив нее, но взгляд ее был направлен в стену. — Меня? Айна. — Айна, — голос у леди был хриплый, тягучий. — Хорошо. Очень хорошо. Идем. Надеюсь, ты собрала вещи? Айна покачала головой, но все же встала с лавки и зашагала за таинственной леди прямиком к старой Бойле, которая с удивлением выпучила глаза, как жаба. Старая, жестокая, уродливая жаба. — Я забираю эту девочку, — произнесла леди с легкой полуулыбкой. — Но, миледи, в этом зале полно других, более достойных девушек. Айна своевольна и непокорна, это самая ужасная служанка из всех, которых только видел свет. Лицо леди вмиг стало жестким и непроницаемым. — Я непонятно выразилась? Я сказала, что забираю эту девочку. В ее голосе слышался гнев, и старая Бойла затряслась от страха. — Да-да, миледи, конечно, вы забираете ее. Айна, собери вещи. — Что я могу взять, мадам? Как легко было казаться милой и приветливой, когда рядом стояла прекрасная и строгая леди, которая одним взглядом повергала старуху в благоговейный ужас. — Все свои вещи, — скороговоркой выпалила Бойла. — Не заставляй леди ждать. Айна кивнула и опрометью выскочила из зала. Она бежала к комнате, не веря в собственное счастье: ее забрали из приюта. Первой на этих смотринах! Да, эту леди она не знала, не представляла, какой будет жизнь с ней, но она производила впечатление человека строгого, но справедливого. Айна ворвалась в комнату, рывком распахнула шкаф, схватила с нижней полки небольшой полотняный мешок и стала торопливо бросать в него вещи. Две юбки да две блузы — было бы, что собирать, а других вещей у нее не водилось. Оставив шкаф распахнутым настежь, она выбежала из комнаты и помчалась обратно к обеденному залу. Леди ждала ее в коридоре у дверей. — Все? Ты быстро. — У меня не очень много вещей, миледи. — Меня зовут леди Мариам. А теперь идем. Нам предстоит долгий путь. Она двинула к выходу из приюта, и Айна поспешила за ней. Вечерний воздух пах особенно тонко, в нем витал аромат скошенной травы и запах дыма. Наверное, так и пахла свобода. Конечно, на свободу надеяться не приходилось, в конце концов, леди Мариам взяла ее к себе в услужение. Но избавление от старой Бойлы можно было сравнить с выходом из тюрьмы. У ворот приюта стояло множество карет, запряженных лошадьми всех мастей. Леди Мариам уверенно шла к одной из них: черная, запряженная двойкой хороших коней, она выделялась на фоне остальных кажущейся простотой. Другие были расписаны вензелями, на дверях — гербы, занавеси самых разных цветов. На карете леди Мариам не было ничего подобного. Наверное, она должна была вызывать страх, но Айну подобная сдержанность только восхищала. Кучер спрыгнул с козлов и распахнул дверь. — Айна, садись, — леди Мариам гостеприимно повела рукой. Айна от удивления застыла на месте и замотала головой. — Айна, — уже чуть строже произнесла леди Мариам. Айна вздрогнула и юркнула в раскрытую дверь. Леди Мариам забралась следом, дверь закрылась. Снаружи раздалось легкое поскрипывание — кучер занимал свое место — и карета тронулась.