Злота, 44

Я смотрела на твой проклятый небоскреб, верхушка которого скрывалась в ночном тумане, сжимая зубы и представляя, как пускаю сигаретный дым тебе в лицо. Мне пришлось бы подняться на носочки, поднять подбородок, и я все равно была бы ниже на целую голову. Ты бы отмахнулся от меня, как от назойливой мухи — терпеливо подождал бы, когда дым развеется, а затем спросил бы, что еще на сегодня у меня было приготовлено. А я бы задохнулась собственным дымом и закашлялась. Ты бы так же молча подождал, когда я приду в себя, и повторил бы свой вопрос. Тебя нельзя было ничем пронять — ни искренними откровенными словами, ни эротикой, ни слезами, ни взглядом, ни отчаянием, ни равнодушием. Из нас двоих ты был тем, кому было абсолютно плевать. А я была дефектной деталью, никак не подходящей для твоего паззла. Я не спустилась в метро и не пошла пешком, потому что идти мне было некуда. Я впервые ночевала в некогда полюбившейся мне Варшаве на улице, околачиваясь по медленно пустевшим улицам. Я предпочитала бродить под фонарями вдоль главных дорог, чтобы встретить какого-нибудь прохожего и вымолить у него сигарету. Мужчины косо поглядывали на меня, туристы шарахались, лица без определенного места жительства бросали мне вслед какие-то ругательства, которые и разобрать было сложно. Холодало, и я нахохлилась, как городской голубь. Я могла бы вернуться на вокзал, но там было слишком много соблазна. Соблазна сдать билет в один конец в кассу, схватить свой единственный чемодан и рвануть в ночь без оглядки. Варшава отравила меня. Я думала, что оказавшись поближе к тебе, в твоем городе, я смогу достучаться до тебя и получить ответ. Но ты был нем. А все твои ответы на мои вопросы были для меня тишиной. Почему бы тебе было просто не обнять меня по-настоящему хотя бы один раз? Не так, как ты приветствуешь своих товарищей по команде или сборной, не так, как ты вежливо склоняешься к своим поклонникам. А так, как ты обнимаешь Анну. Я остановилась напротив входа в твой дом. Стеклянный небоскреб возвышался ввысь, и верхушки его не было видно. Я едва ли могла разглядеть поблескивавшие где-то в километре от моих ног красные сигнальные огни для пролетавших самолетов. Скамейка, стоявшая неподалеку, покрылась мелкими капельками, и я, небрежно смахнув их ладонью, опустилась и угрюмо уставилась перед собой. Нестерпимо хотелось курить. А ты, наверняка, приняв горячий душ, уже лежал в постели, переговариваясь с Анной по телефону. Завтра тебе вылетать в Сопот на сборы, мне — выезжать в диаметрально противоположном направлении домой. Еще несколько слов, короткое, но такое дорогое «Kocham Cię», и ты положишь трубку на прикроватную тумбочку из черного стекла. Вытянешься на простынях и, глубоко выдохнув, крепко уснешь под колыбель моросящего осеннего дождя. Почему бы тебе было не пустить меня? Я бы не стала занимать вашу спальню, упаси Господь. Я могла бы побыть в гостиной, мне даже подушки не понадобилось. Сложив ладони вместе, я набрала в легкие воздуха и с шумом выпустила из себя пар. На мгновение тепло окутало мое тело, и по спине пошла приятная дрожь. — Ты что тут расселась, курва, вали отсюда! Это мое место! Кто-то сипел на меня сбоку, обдавая отвратительным запахом человеческой мочи, пота, немытых волос и дешевого алкоголя. Я едва подавила в себе приступ рвоты и, резко поднявшись, бросила что-то оскорбительное в ответ. Да мне было плевать. Если б это была не я, я бы посоветовала обратиться к психологу, потому что это была одержимость. Все цели в моей жизни сводились к тебе. Выучить язык из-за тебя, переехать в Варшаву из-за тебя, а теперь сбегать отсюда — тоже из-за тебя. Если б это была не я, я бы надавала оплеух, а сверху облила бы ледяной водой, чтобы привести в чувство. Но это была я, я — отдававшая себе отчет в том, на кого я тратила свою жизнь. Я — не предпринимавшая ни единой попытки выбраться. Да все было просто. Сначала я влюбилась в тебя, потом испытывала непреодолимое сексуальное влечение, а сейчас нуждалась в тебе физически, словно ты был частью моего существа, которую бессовестно отрезали от меня. Близилась полночь. Мой автобус уезжал через пять с половиной часов, и я вытерла нос тыльной стороной ладони. Я его почти не чувствовала: ветер пробрался под мою куртку, запутался в водолазке и гулял по коже. Я закружила вокруг дома номер 44, тупо всматриваясь в темные углы, моргая и наблюдая за своей перемещавшейся тенью. Мне было даже плевать, если б я повстречала на своем пути кого-то, кого не следовало бы. Вибрация телефона в заднем кармане джинс вынудила меня остановиться. «Ты добралась?» Я почти истерично расхохоталась. Ты впервые сам написал мне в инстаграме после миллиона прочитанных сообщений. «Нет». «Ты не уехала?» Клянусь, после этого вопроса мне действительно захотелось рассмеяться — как полоумной, и некоторое время я просто глубоко дышала, чтобы не уронить телефон из рук. «Нет». Ты прочитал мгновенно. «Где ты?» Мне нравилось, как ты писал мне на польском, я почти слышала, как ты устраиваешь мне допрос, глядя на меня строгим взглядом. «В Преисподней». Я, должно быть, написала с ошибкой. Ты прочел, но ничего не ответил. Наверное, я сохраню эту переписку до конца моих дней, чтобы перечитывать ее и разрываться на куски раз за разом. «Зайди в лобби, я сейчас спущусь». *** Консьерж поглядывал на меня с озадаченностью и подозрением. И, когда он уже был готов подойти ко мне, чтобы выпроводить на улицу, у лифтов появился ты. Все в том же черном свитере. Ты сделал рукой какой-то знак мужчине, и консьерж, коротко кивнув, отошел к стойке ресепшена. — Лгунья, — сообщил ты мне, складывая руки на груди и останавливаясь в метре от меня. Я пожала плечами. Здесь было тепло, сухо и мои ноги подкашивались. — Мы можем заключить сделку? — неожиданно спросил ты. Я проблеяла что-то вопросительное в ответ, не двигаясь с места, и ты, схватив меня за локоть, отвел в сторону пустого лобби, в котором горело лишь пару светильников. Мы оказались в полумраке. — Какую? — наконец, просипела я, а затем, прочистив горло, уже более уверенно вздернула подбородок. — Я сейчас выполню любую твою просьбу, но только одну, а затем ты садишься в такси и… Ты не договорил, но я поняла. Наверное, мой взгляд, направленный прямо в твои светлые блестящие глаза, говорил сам за себя. Хотелось бы мне посмотреть на себя в тот момент — замерзшую и промокшую под дождем, голодную, разбитую и отчаявшуюся, но с клокотавшей огненной яростью в душе. — Хорошо, — кивнула я. Спустя столько лет? Спустя столько лет ты давал мне возможность попросить о том, о чем я мечтала все эти гребаные годы? Мои щеки пылали, а в глазах двоилось. Я могла бы попросить тебя об одном объятии. Или пойти еще дальше — о поцелуе, хватило бы самого легкого в щеку, но искреннего. Я могла бы попросить о ночи — с сексом или без. Я могла бы попросить тебя подарить мне этот черный свитер. Могла бы попросить о сытном ужине. Я могла бы о стольком попросить тебя!.. На моем лице заиграла рассеянность, растерянность, озадаченность и недоверие. Ты смотрел на меня и ждал мою просьбу, плотно сомкнув губы, не сводя с меня глаз. Ты возвышался передо мной, а я чувствовала себя безумной жалкой девочкой, которой ты снисходительно позволил зайти чуть дальше, чем остальным. Наверное, это было меньшее из зол, которое ты выбрал. — Ты выполнишь ее без всяких колебаний? — гробовым голосом уточнила я. Ты коротко кивнул. И тогда произнесла: — Вызови мне такси. И ты вызвал, едва я сомкнула губы, произнеся последнее слово.