Гимн Афродите

      Этери не помнит, как она рассталась в тот вечер с Женей, не помнит, как оказалась в номере отеля, как забылась глубоким сном. Ей казалось, что вот только она сидела в темной раздевалке и обнимала свою бывшую воспитанницу, как, вдруг, она в незнакомом месте на вершине темной горы, окутанной туманом.       Сквозь густые и тяжелые завесы серых облаков еле-еле пробивался свет, непохожий ни на солнечный, ни на лунный, ни тем более на искусственный от ламп. Этери, удивленно оглянувшись по сторонам, двинулась в ту сторону, откуда лилось свечение. Обрывистая тропинка уходила дальше в гору, камни под ногами скатывались куда-то вниз, ныряя в туман словно в воду. Но она без опаски двигалась в сторону источника необычайного света. Он завораживал, ласкал кожу теплом. Казалось, свет был осязаем. Этот проблеск, который лился откуда-то сверху, был другой, — словно жидкое золото с блестками серебра и течением перламутра. Едва заметные золотые нити окутывали пальцы и щекотали ладошки рук, жемчужного цвета пыльца путалась в кудрявых волосах, придавая им необычайного блеска. С каждым шагом свет становился ярче и горячее, а кислорода — все меньше, но она не могла остановиться или повернуть обратно. Загипнотизированная этим светочем Этери шла сомнамбулой все выше и выше, но если разум был обманут, то остальной организм отвергал плацебо. Шаги становились медленнее и тяжелее, дышать было уже невозможно, в глазах стояла пелена, и лишь божественный свет пробивал ее, призывая не останавливаться и ползти к нему. Но силы Этери покинули вместе с последними остатками кислорода в легких. Сильно разряженный воздух опустил путника на колени и заставил склониться ближе к земле в инстинктивных поисках необходимого для дыхания кислорода. Этери в последний раз кинула отчаянный взгляд в сторону света и отключилась, припав к сырой земле.       Свет продолжал литься рекой по горной тропинке, окутывая своим теплом ее тело, золотая пыль обволакивала ее словно саваном. Пыльца опускалась все ниже, оседая на волосах и раскрытых ладонях. Она ложилась словно снежинки на ресницы и таяла, касаясь губ. Короткое и резкое дыхание говорило о том, что она еще жива, но отсутствие кислорода на высоте медленно, но верно убивало ее. С последним коротким и рваным вдохом Этери заглотнула несколько пылинок. Последующего выдоха не последовало, и она открыла глаза.       Проснувшись от смертельного сна, Этери наконец выдохнула и снова глубоко вдохнула, наполняя свои легкие живительным воздухом. Тяжесть исчезла, как и разряженный воздух. Дышалось очень легко, и даже сладко. В воздухе вместе с золотой пыльцой витал приятный фруктовый аромат, отступил и туман, открывая огромное пустынное плато. Тропинка, по которой она поднималась, уходила дальше и упиралась в зеленый оазис с высокими сказочными деревьями с большими золотыми плодами. Поднявшись на ноги, Этери почувствовала необычайную легкость. Казалось, что гравитация перестала работать, оттолкнись — и взлетишь. Она сделала проверочный шаг, еще один и ноги оторвались от земли на несколько сантиметров. Она витала, но внезапный страх тут же опустил ее обратно на землю. Но ей было очень хорошо, так легко и упоительно, что впору было подумать, что не жива. Она не успела поразмыслить над этим, так как слух уловил еще и странные звуки, разносившиеся со стороны оазиса. Звуки стали чуть громче и превратились в мелодию, ноты которой она не узнавала, как не могла отгадать и инструмент, создававший эту поистине великолепную музыку. От восторга и пафоса, которые породила эта музыка, она закрыла глаза и позволила мелодии щекотать нервы и образовывать мурашки по всему телу.       Но насладиться этим божественным местом полностью Этери не сумела, постепенно начала затихать музыка, затем — исчезать ароматы амброзии и, также медленно стал потухать золотой свет, постепенно погружая путника в кромешную темноту. Окутанная холодом и мраком она закрыла глаза и открыла их в своей кровати в своем номере отеля. (1)       Этери Георгиевна Тутберидзе почти никогда не оставалась на показательные номера, предпочитая провести этот день в номере отеля, или даже брала билет на самолет и улетала раньше. После этого чемпионата России она также планировала улететь сразу, ибо в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря у нее был билет до США. Этот Новый Год Тутберидзе намеревался встретить с дочерью в штатах и там же провести отпуск до сборов. Но в последний момент она передумала лететь в Москву, посчитав, что один день погоды ей не сделает, а собираться ей особо не стоит. Она решила остаться на показательные номера. Неофициально, конечно. Для всех Тутберидзе уже улетела. Она лишь подглядит и лишний раз порадуется за своих учениц.       Провалявшись в постели почти до обеда, Этери проснулась отдохнувшей и с отличным настроением. Собрав заранее все свои вещи, Этери Георгиевна оделась, накрасилась и с небольшим опозданием отправилась в сторону «Платинум Арена». В спорткомплекс она вошла без проблем и так же без приключений прошла под трибуны. Отсутствие освещения над трибунами скрывало ее присутствие. Подкравшись в ночи к катку, она заняла положение прям у входа под трибуну как раз в тот момент, когда заканчивала свой откровенный показательный номер Елезавета Тутктамышева.       — Вот, кто умеет кайфовать ото льда. И все равно, какое место заняла. — с улыбкой прошептала сама себе Этери, провожая взглядом Туктамышеву.       Следующие два номера ей были не особо интересны, поэтому она уткнулась в телефон с проверкой всех своих ближайших рейсов. Но когда на арене заиграла мелодия Билли Айлиш, она оторвалась от экрана и перевела взгляд на лед, где начинала свой танец та, ради которой она сегодня и пришла.       Порадоваться лишний раз за своих победительниц было кривлянием души, и сейчас можно было признаться себе, что на самом деле она хотела увидеть ее.       Объяснить это желание логически не получалось, вроде бы должна злиться, ненавидеть, презирать, вроде бы должна всячески избегать даже взгляда в ее сторону. Она ведь не забывает, а значит не умеет прощать до конца. Тот случай в раздевалке был из ряда вон, минутной слабостью, ностальгией… Так она думала до того утра после странного сна, ощущения которого до сих пор преследовали Этери. Сейчас она понимает, что случившееся было закономерностью. Не прошло и двух месяцев с ухода Жени к Орсеру, как Тутберидзе перестала злиться на нее, позже она начала понимать и принимать причины ухода своей ученицы. А дальше появилось ужасное самобичевание от понимания, что за определённую часть той грязи, что льется на Медведеву после ее ухода, в ответе она и ее инфантильные действия. И вот, когда тренер увидела свою бывшую воспитанницу в коридоре отеля, безуспешно борющуюся с ключом от номера, сердце совершило кульбит и полностью вытеснило остатки злости и обиды.       Похожие кульбиты сердце совершало и сейчас. Этери снова каталась вместе со своей спортсменкой. Она была там на льду, чувствовала музыку, каждое движение Жени, ее эмоции. Когда программа подходила к концу, Тутберидзе захотела, чтобы Женька ее увидела, заметила ее присутствие, почувствовала, что она рядом. Движимая этим желанием, она вышла из своего укрытия и подошла ближе к борту. На нее никто не обратил внимания, все смотрели только на девушку в белом, которая уже прощалась с залом. Женя так и не увидела ее. Этери обреченно вздохнула и снова нырнула в свое укрытие, с грустью провожая Евгению взглядом.       Тутберидзе долго не размышляла над своими действиями. Не давая себе шанса передумать, она рванула со своего места под трибуну и быстрым шагом последовала в ту сторону, куда ушла Женя. Каким-то чудом по дороге в коридорах ей никто не встретился, все спортсмены находились на арене. Оставалось надеяться, что и в этот раз в раздевалке никого не окажется. Подойдя к тому месту, где находились раздевалки, Тутберидзе остановилась за стеной и заглянула за угол, — коридор все так же был пуст. Она услышала с другого конца коридора шаги, которые сразу же узнала. Не было сомнений, что к ней приближается Медведева. Когда Этери увидела ее, она тут же спряталась за стеной в ожидании, когда та покинет коридор. Женя скрылась в ближайшей к ней раздевалке. По отсутствующим оттуда звукам, Этери предположила, что сейчас там, кроме Медведевой, никого нет. Она подошла к двери, быстрым рывком ее открыла и также быстро закрыла за собой. Женька сидела на скамейке у зеркала, поправляя макияж.       История повторяется, — Тутберидзе опять не знает, что сказать.       — Я не видела вас, но почему-то была уверена, что вы рядом, что вы смотрите на меня, — Женя начала первая, пристально вглядываясь через зеркало в лицо Этери, которая, опершись спиной о дверь, нащупала рукой замок и заперла. — Наверно, я хотела, чтобы оно было так. И вот… теперь вы мне мерещитесь.       Женя вымученно улыбнулась и повернулась к ней лицом. Этери все так же стояла у двери и продолжала молча смотреть на неё.       — Зачем Вы здесь? — Евгения поднялась со скамьи и подошла ближе к Тутберидзе.       — Если бы я знала, — прошептала Этери и, оттолкнувшись от двери, шагнула к ней.       Коньки немного уменьшали разницу в росте двух женщин. И Евгении не приходилось задирать голову, чтобы посмотреть в глаза так близко к ней стоявшего бывшего тренера. Этери по резко засверкавшим глазам Женьки поняла, что та что-то задумала.       — У меня идея, — Евгения пытливо смотрела в глаза Этери. — Давайте вы сейчас исполните ваше желание, первое, какое придет на ум?! То, которое можно исполнить здесь и сейчас. Не думая, не гадая над последствиями. Эдакое предновогоднее чудо.       — А ты? — Этери томно улыбнулась и наклонила голову ближе к Жене, вглядываясь в глаза исподлобья.       — А я исполню свое, — Евгения с вызовом выдержала прямой взгляд пытливых карих глаз. — Я…       Она не успела продолжить свою мысль, так как Этери очень быстро сократила оставшееся расстояние между ними, опустила свою руку на затылок Жени и, наклонив немного ее голову, поцеловала. Нежно и в то же время пылко, не углубляя, она целовала девичьи губы легкими касаниями. Но даже эти нежные прикосновения вызывали бурю эмоций и головокружение. Женька не вырывалась, не пыталась отстраниться, напротив, она прильнула к Этери, обхватив ее талию и прижимаясь с низким стоном. Прерывать столь блаженный момент не было никакого желания, но когда пыл Евгении начал разрастаться, Тутберидзе мягко прервала поцелуй и прижала ее к себе в объятии.       — Я исполнила свое желание.       — И я свое, — прошептала Евгения в ответ, пряча лицо в изгибе тонкой шеи.       — Мне так о много хочется сказать, так о многом с тобой поговорить, — Этери, не разрывая объятий, быстро шептала на одном дыхании, — но не сейчас. Я понимаю, что сейчас не время. Я не хочу, чтобы этот разговор превратился в скандал, полный взаимных обид и обвинений… Я не смогла тебя отпустить, Жень. До сих пор не могу.       — Я совершила глупость, — Евгения сильнее приникла ней, голос дрожал и становился все тише, — глупость, не ошибку. Я до сих пор не знаю, жалею ли о сделанном. Но… Глупостей я наделала много… Мне так жаль.       Дальше слезы мешали говорить. Женька больно прикусила губу, сдерживая рыдания. И от нахлынувших ранее рьяных эмоций она начала покрывать поцелуями шею Этери.       — Чш-ш-ш, — прошептал Этери, продолжая удерживать Женю в объятиях.       Она ласково приглаживала рукой ее волосы. В голове взрывался фейерверк от мыслей, а грудь разрывал огромный спектр переживаемых чувств. Было одновременно хорошо и больно, по коже бежали мурашки от жадных поцелуев на шее, нутро требовало продолжения, а разум кричал прекратить и бежать, бежать далеко. Где-то на задворках сознания тонкий голос нашептывал суеверные знаки судьбы о том, что им даже никто не мешает… И ведь правда, удивительно, но в раздевалку за это время даже никто не пытался войти. Их уединение никто не нарушал.       Этери почувствовала, как по ее собственным щекам потекли сентиментальные слезы. Она поспешила их утереть и прервать этот мучительно-сладостный момент. Шмыгнув носом, она нежно отстранилась, но продолжала держать Женьку за руки в поисках ее взгляда.       — Я хочу… — она не успела договорить, так как кто-то с другой стороны пытался открыть дверь.       Этот звук заставил их вздрогнуть и с опаской оглянуться назад. Тутберидзе вернула быстрый взгляд Жене и, понимая, что времени больше нет, снова прижала ее к себе и с жаром зашептала на ухо:       — Я всегда тебя любила. Поэтому не могла тебя отпустить.       Она также быстро отстранилась и сменив тон, протянула Жене футляр с наушниками:       — Вот. Я сломала твои. Возьми эти.       Она быстро чмокнула Женьку в щеку и поспешила покинуть раздевалку. Тутберидзе пулей вылетела из помещения, так, что даже не заметила, кто же нарушил их покой.       Этим нескольким минутам, этому предновогоднему чуду она отведет особую секцию в памяти. И будет открывать эту шкатулку в ближайшем будущем очень часто. Прокручивая воспоминание в самолете до Москвы, Этери убедится в одном, что она конченая мазохистка, готовая на самобичивания нежели избавиться от привязанности к тому, кто далеко, даже если этот кто-то признал свои глупости. Конечно, эгоистичное желание «вернуть» после такого признания появилось почти сразу, но разум потребовал окститься и отбросить эту нереальную задачу на самотек. А на вопрос: «Что же тогда делать?» ответ пришел сам собой: «Как обычно, — работать дальше». Несмотря на безвыходность, Этери было легко на душе, улыбка тронула ее губы, а рука сама потянулась к тому месту, где еще были горячи следы женькиных губ. Та самая мысль, которая требовала в раздевалке бежать, больше не твердила о неправильности или запретности. Она исчезла, уступив место абсолютному безразличию к любым угрозам недозволенности.       Новый год вместе с радостью проведенного праздника и отпуска с дочерью принес много не самых приятных сюрпризов: китайская хворь, отмена всех международных соревнований и закрытие границ. Последнее застигло врасплох Этери Тутберидзе в Штатах. Невозможность вылететь в Россию Тутберидзе пыталась решить на протяжении полутора месяца. Сначала — постоянное перенесение рейса. Потом абсолютная отмена всех полетных программ по всему миру, сгоревший билет на неосуществленный маршрут, ожидание репатриационного рейса. Спасало присутствие дочери, которая после каждого телефонного звонка обнимала мать со словами: «Сейчас от тебя ничего не зависит.» Этери знала, что ее ситуация была куда лучше, чем Медведевой, рванувшей во время начавшегося хаоса из Канады в Японию на участие в шоу, которому было не суждено состояться из-за запретов властей и введения карантина в стране. Вылететь в Канаду или на родину Женя тоже не смогла, застряв на острове совсем одна.       Когда Этери узнала об этом, она поспешила написать Медведевой, номер которой никогда не блокировала и не удаляла из списков контактов: «Ты как? Тебя собираются вызволять?»       Ответ пришел на следующий день: «Все нормально. Пока ничего неизвестно. В консульстве тоже ничего вразумительного сказать не могут. Мама подняла на уши всю росавиацию с требованием вывозного рейса. А Захарова говорит (2), что мы сами во всем виноваты. Хахах… Я стараюсь расслабиться. От меня сейчас ничего не зависит».       Женя поставила смайлик в конце сообщения и добавила: «Безо льда плохо. Вы как? Судя по последним данным, Вы тоже застряли в другой стране».       Этери улыбнулась и не заставила ее ждать с ответом: «Хорошая осведомленность. Мне повезло больше, Жень. Держись! Не дай себе скатиться! Держи в курсе!»       Тутберидзе не нужно было находиться рядом, чтобы понимать, что сейчас происходит с Женей. Она была нестабильна еще во время Чемпионата России, ситуация сегодня может сыграть еще более злую шутку. Этери по строке уведомления видела, как Женя начинала писать и тут же останавливалась и снова набирала сообщение. Ожидания длинного сообщения закончились тем, что Женя прислала короткое: «Тогда в раздевалке я забыла сказать одну важную вещь… Я люблю Вас!»       Этого Этери было достаточно, чтобы понять, что Женя держится на плаву, что у нее все хорошо, и чтобы сердце пропустило пару ударов.       Нервы по поводу происходящего вокруг вскоре были вознаграждены. И Тутберидзе, и Медведева смогли вернуться на родину. За ожидаемым карантином последовало послабление режима в стране, и спортсмены смогли приступить к тренировкам, а тренеры к своей работе. Несмотря на молчание со стороны Жени, Этери одна из первых узнала про ее начавшиеся онлайн-тренировки с Орсером в ЦСКА. Также Тутберидзе была в курсе, что с Женькой происходит неладное. Из ЦСКА приносились разные новости: и о замкнутости Евгении, которая раньше сияла улыбками и одаривала всех вокруг только радостью и позитивной энергией; и о ее резком похудении, которое точно не было на пользу; об обострившихся болях в спине с последующими уколами обезболивающих, но она продолжала упорно и рьяно тренироваться. Этери хотела было написать, но передумала. Гордость подняла свою уродливую голову со словами: «Не пишет, — значит ей это не надо. Своими последними словами она дала тебе понять, что будет держать в курсе. Значит, пока не хочет. Оставь ее в покое. Хочет доказать всем, что все сама может, что взрослая, что лучше знает, что для нее важно. Пускай. Она действительно уже взрослая. Дай ей шанс самой во всем разобраться.»       Все слухи, доносившиеся из ЦСКА, подтвердились на контрольных прокатах. Впервые после Чемпионата России Этери увидела Медведеву в Мегаспорте перед ее выходом на лед для разминки. Она была, как всегда, сосредоточена и смотрела на лед пустым невидящим взглядом. Женя даже не заметила своего бывшего тренера, которая покидая зону катка со своими подопечными, слегка, незаметно для других ободряюще сжала ее предплечье. Как Медведева откатала свою короткую программу, Этери узнает позже от недовольной Тарасовой, которая будет сетовать об отсутствующем тренере, о том, какая Женька упертый борец, что, конечно, хорошо, «но ей нужен грамотный наставник рядом, иначе загубит она себя». Прекрасно понимая, что Татьяна Анатольевна имеет в виду канадского специалиста, Этери почему-то эту фразу приняла на себя. В голову залетела гениальная мысль, которой она не дала развиться дальше, пока вечером этого же дня ни обнаружила один пропущенный от Евгении Медведевой. Невзирая на хор сомнений, Тутберидзе была уверена, о чем Женя хочет поговорить. Поэтому готовая к разговору, она набрала знакомый номер.       — Я не думала, что вы мне перезвоните… — ответила без приветствия Женька почти сразу.       — Да? А такое чувство, что ждала, учитывая, что ты крутила телефон в руках все это время, — ответила Этери, отмечая про себя бесцветный, уставший голос на другом конце провода. — Иначе как объяснить, что ты после первого же гудка подняла трубку?       Этери выжидающе прижала телефон сильнее к уху, но на том конце молчали.       — Жень! — Тутберидзе негромко позвала собеседницу, попутно проверяя качество связи.       — Да. Да. Я здесь, — хрипло отозвалась Женька. — Я рада слышать ваш голос. Жаль, что сегодня я вас не увидела.       — Не увидела и не почувствовала, — Этери улыбнулась в трубку, — я когда проходила мимо, ущипнула тебя, но ты как всегда перед прокатом была где-то в другом месте.       — Мы можем увидеться? — Женя сдавленно прошептала, желая поскорее перейти к основному вопросу.       Этери посмотрела на экран телефона с желанием отметить время разговора. «Минута. Идем на рекорд!» — подумала она, понимая насколько сейчас в отчаянии ее будущая воспитанница.       — Конечно, — Тутберидзе старалась не показывать свое нарастающее ликование, выдерживая ровный тон, — когда и где тебе удобно?       — Я рядом с Хрустальным.       По звукам на фоне и прерывистому голосу она поняла, что Женька шагает по улице, видимо очень рядом с катком.       — Где кабинет знаешь, — Этери удивленно заговорила, попутно открывая замок двери своего кабинета, — на посту тебя помнят…       — Буду через десять минут! — не дав закончить мысль, быстро проговорила Медведева, и тут же положила трубку.       Когда Евгения закончила разговор по телефону, она уже стояла напротив Хрустального. Десять минут ей нужны были, чтобы собраться с духом. С чего начать разговор тет-а-тет она не имела понятия. Что говорить, чтобы не просить и не выглядеть в глазах того, от кого она сбежала, жалкой и отчаявшийся блудной дочерью? Как смотреть в ее внимательные глаза после всего случившегося между ними и после нескольких месяцев абсолютного вакуума? Как скрыть свое совершенно нестабильное состояние, свои страхи, свою совершенную неготовность? Женя уговаривала себя, стоя на крыльце здания. Выдохнув, она уверенно открыла дверь, натянула дежурную улыбку и проследовала к посту охраны, где ее встретил удивленный и одновременно обрадованный охранник со словами, что Этери Георгиевна ее ждет в своем кабинете, и дверь открыта.       Вопреки словам охранника про открытую дверь кабинета тренера, Женька все-таки неуверенно и довольно тихо постучала. Приглашение войти не заставило себя ждать:       — Заходи, Женя! — когда она зашла в кабинет, Этери сидела за своим рабочим столом, — и закрой дверь на замок, пожалуйста. Будешь кофе?       Не дожидаясь ответа, она встала и подошла к кофеварке у шкафа:       — Двойной американо без сахара? Или ты изменила своим вкусам?       — Нет. Не все вкусы поменялись, — улыбнулась Женька, понимая, что вопрос касался не только кофе.       Пока Этери Георгиевна возилась с кофеваркой, Женька оглядела кабинет, где почти ничего не изменилось за исключением появившегося кожаного дивана у окна, новой кофеварки и отсутствующих фото на столике. Именно к этому столику Евгения и шагнула, разглядывая новые фотографии, неизменной была лишь икона Божьей Матери, вышитая ученицей, имя которой вылетело из головы. Она придирчиво и с нескрываемым любопытством рассматривала изменения.       — Ты же не думала, что все останется по прежнему на этом столе, — Тутберидзе поспешила прокомментировать и подошла к Жене с кружкой кофе.       — Могу предположить, первое, что полетело в противоположную стену была как раз та самая рамка с нашей фотографией, после того, как тебя, — Женька не сразу заметила, что от задумчивости начала говорить это вслух и впервые обратилась к своему бывшему наставнику на «ты». Проснувшись, она поторопилась исправиться:       -… Вас известили о моем уходе.       Женя зарделась и, прячась за кружкой кофе, искоса глянула на улыбающуюся Этери, которая, естественно заметила этот конфуз. Искреннюю улыбку сменил переливчатый и беззаботный смех, который вызвал у Жени извиняющуюся улыбку. Отсмеявшись, Этери потянула Женю к дивану.       — Пойдем присядем!       — Я не хочу ходить вокруг да около, Этери Георгиевна, — Женя непроизвольно дернула плечом и скинула с себя руку тренера. — Это мУка! Я не могу больше думать о том, как начать с вами этот разговор! — она надрывно и как-то довольно громко произнесла и поставила кружку на стол.       Удивленный взгляд собеседницы моментально утихомирил ее, и она, шумно выдохнув, села на диван и спрятала лицо в ладошках с целью восстановить контроль над эмоциями. С секунду оценив ее состояние, Этери молча подкралась к Жене, присела напротив нее на корточки и осторожно убрала ее руки от лица, вглядываясь в умоляющие глаза.       — Да! Со мной все плохо, — Евгения не могла больше выносить этого пристального, изучающего и проницательного взгляда карих кошачьих глаз. — Все очень плохо. Я не в состоянии ни кататься, ни держать под контролем эмоции, ни думать о чем-либо кроме того, что я больше ни на что не способна.       Она быстро шептала, забивая подступающую панику:       — Я не хочу заканчивать! Вы знаете мою цель!       — Жень, — Этери попыталась остановить поток правды и нарастающую тревогу в своей собеседнице.       Но Женька не дала ей этого сделать, продолжая свой монолог:       — Я знаю, что мне стоило бы поумерить мои амбиции, что вторая Олимпиада может мне не светит, учитывая предыдущий сезон, но.       Она выдержала небольшую паузу и снова быстро заговорила:       — Только не с вами. Я уже говорила о том, что совершила множество глупостей. И, да, я признаю, что уйти от вас так, как я ушла, было глупостью… Возможно, ошибкой, но… Я не жалею. В конце концов, это все равно привело меня к вам.       Женька взяла за руки Этери, ища ее прямого взгляда:       — Вы нужны мне… А я нужна вам, иначе тогда на чемпионате вы бы не пришли ко мне.       Тутберидзе шумно втянула в себя воздух, — воспоминания из Красноярска накрыли волной мурашек на затылке. Она не спешила отвечать на этот искренний крик души. Не отпуская рук Жени, Этери села рядом и уставилась на треклятый столик с фотографиями, больше напоминавший языческий алтарь. «Так вот в чем дело, — усмехнулась она внезапной мысли, — вот где кроется нашумевшее проклятие Тутберидзе. Надо будет попробовать провести эксперимент».       — Ты до сих пор не уверена, возьму ли я тебя обратно? — Этери задумчиво спросила, продолжая смотреть на столик немигающим взглядом.       — Есть сомнения, конечно, — Женьку было почти не слышно. — Я бы себя обратно не взяла.       Тутберидзе сочувственно посмотрела на Евгению, которая, сжавшись и опустив голову, казалась еще меньше и тоньше. В груди защемило, слезы подступили к глазам. От той уверенной и сдержанной на льду спортсменки ничего не осталось. Перед ней сидели оголенные нервы, искрившиеся неуверенностью, сомнениями, постоянными переживаниями и тревогами. Не выдержав более этого вида, Этери нежно притянула к себе Женьку и обняла. Евгения удивленно ойкнула, но тут же прижалась и обвила руками тонкую талию.       — У меня будут определенные условия, — мягко проговорила Тутберидзе, продолжая обнимать Евгению, — как, в принципе, и у тебя. Завтра после произвольной решим вопрос с переводом, а потом обговорим все.

***

      — Ну что пойдем? — Даниил Глейхенгауз торопился покинуть лед.       Второй день контрольных прокатов женщин подходил к концу. Спортсменки из группы Тутберидзе уже откатали свои произвольные программы и ретировались в раздевалки, но их тренер не спешила покидать лед. Она намеревалась остаться и посмотреть произвольную программу Евгении Медведевой.       — Нет. Я хочу остаться и посмотреть программу Жени, — Тутберидзе отошла от бортика ближе к выходу, скрываясь от боковых камер.       — Можно узнать, зачем? — Глейхенгауз остановился и удивленно посмотрел в сторону Дудакова, ища в его глазах подсказки.       — У меня был разговор с Женей, — Этери невозмутимо смотрела на лед и на готовящуюся к выступлению спортсменку, — сегодня утром мне пришли документы о ее переводе.       Даниил растерянно переводил взгляды с Дудакова на Тутберидзе и обратно.       — О переводе куда? — он неуверенно глянул в сторону льда.       — На этой неделе Евгения Медведева начинает тренироваться в Хрустальном под нашей с вами эгидой, — Тутберидзе не отрывала взгляда ото льда, где Женя заходила на прыжок. — Музыка мне нравится. Хореография и программа на высоком уровне, но исполнение очень сырое. — Она отчеканивала каждое слово, не желая смотреть в сторону удивленных коллег.       — Наше мнение как всегда никого не волнует? — Даниил не унимался и подошел ближе к Дудакову.       Смотреть программу Медведевой не было никакого желания.       — Федерация в очередной раз о своем решении ставит в известность по факту.       — Даниил Маркович! — Этери резко оборвала коллегу. — Повторюсь, я вчера разговаривала с Женей. Мы приняли решение, что она будет тренироваться у нас. А о вашем мнении я, к сожалению, не подумала. За что приношу свои извинения, но я подразумевала, что оно во многом солидарно с моим.       — Этери, — Дудаков предупредительно дернул за руку Глейхенгауза и посмотрел на Медведеву, — это вызов! Работы здесь много, но должен признать, — она молодец. Ну что ж? В очередной раз встряхнем общественность.       Он усмехнулся и посмотрел в сторону плаката, на котором был изображен Плющенко с его новой командой.       — Работы очень много, — тихо вторила ему Тутберидзе, внимательно следя за каждым движением Медведевой, — не только над формой, техникой, хореографией, но и с ее состоянием. А еще… Сереж, ты видишь?       — Да! — Дудаков понял о чем спрашивает его Тутберидзе и сузил глаза, присматриваясь к неплавным и рваным движениям Жени на дорожке шагов. — Спина…       Далее тренеры молча досматривали произвольную программу Евгении Медведевой. Этери изредка бросала взгляд на основной экран, на котором к концу программы появилось ее изображение.       — Нас снимают, — позвала она коллег и тут же начала аплодировать вместе с залом.       Медведева медленно и недовольно подъезжала к бортику, извиняющимся взглядом поглядывая на трибуны. Резкая боль в спине, появившаяся в середине программы, затуманивала глаза. Она не сразу увидела, как к ней подошел оператор с ее телефоном в руке, на экране которого ей ободряюще улыбался Орсер. Он уже знал о решении Жени, и полностью ее в этом поддерживал. Брайан прекрасно понимал, что в сложившихся условиях, это было особенно правильное решение. Более того, он осознавал, что Этери Тутберидзе единственная, кто сможет понять загадочную русскую душу своей давней ученицы и поможет ей справится с ее эмоциональной составляющей. Поэтому в конце видеосвязи он искренне пожелал Жене удачи и попросил передать Этери большой привет.