сегодня без возгорания

Переместимся в модный дом «Зималетто» — одновременно и мой оазис, и мою Голгофу. Не только из-за Андрея; тут много всего интересного. Сначала о наиболее важном — непосредственно о рабочем процессе. Андрей Палыч — президент с недавних пор, и весь его недолгий путь я нахожусь рядом с ним. Фирма от отца, бывшего президента, досталась ему не в самом лучшем состоянии — чтобы остаться на плаву, нам приходится сокращать затраты на производство. Не всё так плохо; судьба нас радушно не оставляет. Я верю, что из кризиса мы выберемся, пусть не завтра, но всё же — для этого есть все предпосылки. Пришлось, конечно, открыть подставную фирму, которая возьмёт часть расходов на себя, — но Павел Олегович и остальные члены Совета директоров план Андрея одобрили; не та ситуация, из которой найдётся множество выходов. Всё было бы гораздо проще, если бы Андрей оформил «Никамоду», наше новое детище, на кого-нибудь из своих ближайших друзей — на того же Александра Юрьевича; нашего дражайшего вице-президента, с которым мы обоюдно друг друга не перевариваем, даже если заесть блистером «Мезима». Это что-то на уровне подкорки, подсознания, инстинктов — всего этого, от чего Фрейд приходил в полный восторг, — нелюбовь с первого взгляда. Но это наше личное дело, а вот почему Андрей решил оформить фирму на меня, а не на своего лучшего друга и сотоварища — большой вопрос. Лукавлю, конечно, я знаю, почему. Но я не специально! Не специально не стала брать комиссионные от «АйТиКоллекшн», не специально не стала расписывать Андрею, какие они хорошие и чудесные, и почему бы нам ещё не заказать у них тканей — зачем? Мои сердце и мозг (хотя нет, мозг под вопросом) выбрали его, а, значит, я должна быть честной. Пришлось всё рассказать. Не знаю, как бы я поступила, будь на месте Андрея Палыча кто-нибудь другой — да тот же Александр Юрьич, — деньги, если честно, мне и самой нужны. Отец не работает, болеет. Мама переживает. Но даже если подходить к этому вопросу с холодным расчётом, отбросив всякие чувства, стоит всего лишь просчитать обозримое будущее: дела в «Зималетто» пойдут на лад, а, значит, и ткани мы сможем закупать более качественные и дорогие — может, другие фирмы предложили бы мне больше, ха! Шучу, конечно. Андрей Палыч после этой истории — смотрит с благоговением и доверять, кажется, теперь будет, даже если я приставлю к его горлу нож. До последнего будет думать, что это какой-то весёлый розыгрыш. Ну, а мне что. Если я не могу вызывать в нём чувство трепета, как женщина, то буду для него хотя бы хорошим человеком. Нет, я не считаю, что это звучит горько: потому что большое счастье — занимать в жизни любимого человека значительное место, и неважно, какой оно природы. Некоторым ведь и этого не дано. Ладно, прочь любовные переживания — возвращаем переживания общественные. Александр Юрьевич не желает понимать, что быть подлым — и плохо, и невыгодно. Он мне не верит; неверие усиливается досадой от того, что ему доверяют меньше. Хотя, я не думаю, что Андрей Палыч в самом деле доверяет ему меньше — просто он человек эмоций и под впечатлением от моего поступка тут же доверился мне. Вряд ли у него была мысль кого-то обидеть. Но Александр, конечно, обижен — и я, как самый первый человек, который терпеть его не может, это чувствую; всегда проще замечать самые тонкие негативные изменения в неприятном тебе характере. Он, правда, сам дуб дубом: думает, что это всё — мой хитроумный долгосрочный план по отжатию «Зималетто» себе. Колька, которого я привлекла к работе с финансами, — тем более не вызывает доверия. Такая парочка — Бонни и Клайд в очках. Смешно, конечно. Спасает то, что Андрей Палыч решительно отвергает любые предположения такого рода — уверена, что их было немало. Кое-что даже слышала из своей каморки. Нет, не подслушиваю — звукоизоляция у нас ни к чёрту. В общем, для каждой части нашего длинного рабочего дня характерны свои ритуалы. И главный утренний ритуал — зайти в кабинет, поприветствовать президента и вице-президента (который никак не желает выветриваться в своё вице-президентское логово), услышать свежий комментарий о моём сегодняшнем наряде (вне очереди бы вам, Александр Юрьевич!). Сегодня ничего не изменилось. — Екатерина Валерьевна, а вы не думали пойти в науку? По крайней мере, ваше фото в этом сером пиджаке гораздо лучше смотрелось бы в учебнике по химии, чем в книге об истории «Зималетто». — Саш, — монотонно прервал его Андрей Палыч, не отрываясь от бумаг, — уж если кто-то такую книгу и напишет, Катя будет в числе первых кандидатов на обложку. Доброе утро, Катя. Внутри немного потянуло — приятно. — Доброе утро, — ответила я, не смотря на Александра. Много чести. Воропаев фыркнул. — Абсурд! Вот периодическая таблица элементов — это да. Открыли бы какой-нибудь... Пушкаридий, например. А, Екатерина Валерьевна? Мария Кюри, кстати, тоже не была красавицей — это вам так, пища для размышлений. — Болван! Катенька, простите его, пожалуйста. — Андрей всё же поднял виноватый взгляд на меня. — И не обращайте внимания. Его пожелание, впрочем, ничего не меняло. Но мне не привыкать. — Андрей Палыч, — проигнорировала я всяческие упражнения в остроумии, — в три у нас с вами встреча в банке, — и очередное хмыканье Воропаева, как же, «у нас с вами», — а вечером... Вечером, — удержаться от тяжёлого вздоха не вышло, — видимо, придётся долго объясняться с Милко, что другие ткани мы себе пока позволить не можем. — Не беспокойтесь, Кать, этот вопрос я беру на себя, — Жданов хоть и помрачнел, но явно старался не терять оптимистический настрой. — Занимайтесь пока подготовкой документов, а что будет вечером — об этом подумаем вечером. Что, в принципе, логично. К господину Вукановичу нельзя подготовиться заранее — всё равно что лезть в жерло вулкана в дождевом плаще. Я кивнула и направилась в свой кабинет, игнорируя прожигающий взгляд Александра. Делай вид, что человека нет, и его в самом деле не будет. По правде говоря, я не знала, что ему ответить — возможно, у меня и получилось бы дать ему отпор, но сомневаюсь, что господина Воропаева в итоге удалось бы переговорить. Оно мне надо? К тому же, Андрей Палыч за меня всегда вступался, и я ему за это благодарна. Очутившись в своей тёмной, но уже такой родной каморке, я уселась за стол, включила компьютер и слабое освещение в виде настольной лампы. Человек ко всему привыкает — и мне тут нравится. Тихо, спокойно и всегда под рукой у Андрея. — Андрей, — послышался голос Александра из кабинета; он даже не старался говорить тише, — ткани же на самом деле откровенно хреновые! Да чем тебя эта Пушкарёва сумела очаровать? Ладно, если бы она писаной красавицей была — но как вообще? Может, она тебе в кофе афродизиак подмешивает? Хотя нет, — он усмехнулся, — зная тебя — сразу в виски. Я закатила глаза. Вот вам, Александр Юрьич, я бы с удовольствием подмешала — клофелина или мышьяку. — При чём тут её внешность? — начал вскипать Андрей. — Я взял её на работу прежде всего из-за её профессионализма. А профессионализм, я тебе скажу, помощнее всяких афродизиаков будет. — Андрюш, очнись, — голос Александра стал раздражённее, — да она ж тебя за нос водит, как лоха последнего. С чего ты взял, что она сейчас не получает от «АйТиКоллекшн» дополнительные дивиденды? Не бывает кристально честных людей — а если и бывают, то только с перспективой на будущую выгоду. Она, может, специально призналась тебе один раз — чтобы не признаваться все остальные. Ты об этом не думал, м, Жданов? Ох, Александр Юрьевич, не стоит всех судить по себе. — Сашк, хватит пороть ересь, — Андрей в раздражении и твёрдости тоже не уступал, повысив голос. — Всё, что ты мне можешь сказать, я уже изучил от и до, и говорю в последний раз: если тебе что-то не нравится, то займись поиском подходящей фирмы сам, хорошо? Если тебе удастся найти лучшее соотношение цены и качества — да запросто, я сниму все полномочия с Екатерины Валерьевны и поручу этим заниматься тебе. Ты же сам знаешь — ситуация безвыходная! — Знаю, но... — Так какого хрена ты меня отчитываешь с язвительной рожей как малолетнего пацана?! — Взрыв произошёл. От Хиросимы не осталось и следа. — Мы делаем всё, что возможно, и вместо того, чтобы всё критиковать, тебе бы тоже не помешало включиться в процесс. И хватит, хватит видеть во всём второе дно — надо быть полным болваном, чтобы усмотреть в Пушкарёвой или этом её Зорькине какой-то намёк на нечистоплотность. Ты их видел вообще, блин, Саша?!! Это именно что типичные лица для учебника по химии или физике — но никак не для криминальных хроник. Помолчали. Александр, видимо, не мог найти подходящие аргументы. — Спокойно, Андрюш. Спокойно. Я всё понял — шеф сегодня не в духе. — Послышался шум отодвигаемого стула. — Пойду... Поработаю. — Будь добр, — ехидно отозвался Андрей, — займись делом. Можешь, кстати, к сестре своей зайти — она сегодня тоже не в духе. Может, тебе расскажет, за что на меня в этот раз обижена. — Не-не, Андрей, с этим вы сами разбирайтесь. Не дай бог потом ещё крайним в ваших разборках оказаться. — Тогда просто вали уже! Дверь захлопнулась с той стороны, и резко стало тихо. Кажется, мне даже удалось услышать, как Андрей Палыч нервно рвёт какую-то бумажку. Главное, чтобы это не был какой-нибудь договор или контракт — и такое случалось. Я же, практически до одури счастливая, успела подумать три мысли: первая — как же здорово чувствовать, что любимый человек тебе доверяет. Андрей Палыч ещё никогда не защищал меня так... пылко? и это очень, очень меня грело. Вторая — немножко грустная — он явно воспринимает меня и Кольку как парочку и не испытывает никакой, даже рабочей, ревности. Хотя с чего бы? Эх, по голове себе постучи, Катька-мечтательница. Надо же было придумать такое! Лучше спасибо скажи за оказанное доверие, дура. Третья мысль — философская. Каждый выбирает друзей по себе, но мне всегда казалось, что лучший друг должен поддерживать во всём, а не ругать за каждый шаг. Что же может объединять живого, настоящего, такого тёплого Андрея Палыча и... этого Александра? Ну, ладно, ещё четвёртая мысль — совсем маленькая: сейчас бы малиновую слойку из «Ромашки» съесть. Вроде завтракала, а есть всё равно почему-то хочется. Стресс, наверное — хронический и затяжной. Ну, ничего, Пушкарёва! Прорвёмся! Прорвёмся, если будем работать; солнце ещё высоко, хотя его в моей норе и не видно. *** Кто бы сомневался, что я не останусь в стороне от разборок. Возможно, просто день такой. В банке всё прошло относительно гладко: повоевать, конечно, пришлось, но новый кредит мы с Андреем Палычем всё-таки выбили. Главное, израсходовать эти деньги с умом, думала я, приближаясь к бару. На обед мы оба беспощадно опоздали — Андрей решил заказать еду к себе в кабинет, а я решила сходить выпить кофе, раз в «Ромашку» с девочками уже не успела. — Катюх, а мы тебя ждали! — немного обиженно сказала Маша, когда я проходила мимо ресепшна. — Жданов тебя и в хвост, и в гриву гоняет — на тебе скоро живого места не останется, ну! Даже родители не переживают за меня так сильно, как наш Женсовет. Выносить девочек иногда сложно — особенно, когда они только что узнали свежую сплетню и бурно её обсуждают. С другой стороны, мне с ними весело и комфортно; и относятся они ко мне по-человечески — а не как тот же Воропаев и ещё кое-какие одиозные личности. — Нельзя же настолько себя не ценить! — сделала Маша грустные глаза. Как раз-таки Маша Тропинкина ценить себя умела: никогда не торопилась на работу, никогда на ней не задерживалась. Машка любила развлекаться и отдыхать — и мне это в ней, честно, нравилось. Стоило бы у неё этому поучиться, а не просиживать вечера напролёт либо в «Зималетто», либо дома, в своей комнате, под строгим папиным надзором. — Не волнуйся, Маш, — улыбнулась я, — я лошадка выносливая. К тому же сегодня Андрей Палыч разрешил мне уйти пораньше. А завтра буду в «Ромашке», как штык. Честное пионерское. — Не отвертишься! Мы, между прочим, всё ещё ждём рассказов про твоего Зорькина. Привела, утащила в кабинет, ни с кем не познакомила... С женихом-то! Ещё чего не хватало! Придумала сказку для любопытных, чтобы с вопросами о любви не доставали — теперь что, ещё и расхлёбывать это придётся? Ну уж нет. — Завтра, Маш, всё завтра, — отвертелась я и посеменила к бару. Лучше бы я этого не делала — в баре горестно восседал наш гений, бубня что-то под нос на своём сербском. У меня была примерно пара секунд, чтобы смыться, но я их благополучно упустила: Милко меня заметил. Всё, Андрей Палыч, можете отдыхать, на орехи опять получит Катя. — А! — воскликнул Милко, развернувшись вовсю и приняв вид весьма угрожающий. — ПушкАрева! Вот и мисс Франкенштейн пожаловала. Решив, что терять мне нечего, я медленно села на соседний стул и заказала кофе, чтоб его. — Чудесно. — Маэстро покачал головой. — ЗамЕчательно. Я тут, значит, вешаюсь, а она кофе пьёт, как нИ в чем не бЫвало! Действительно, нарушение мирового баланса! Набрав побольше воздуха в лёгкие, на выдохе я начала выдавать заученный давным-давно текст: — Милко, я понимаю, что вы недовольны образцами тканей. Да, качество в этот раз хуже... — Хуже?! — пылая праведным гневом, прервал меня Милко. — Ты это назЫваешь — хуже? Да это же просто бУмага, прИчем не печатная, а тУалетная. — Не стоит так преувеличивать. Да, мы пока не можем предоставить то, что нужно. Но это всё временно! Вполне возможно, что до выхода новой коллекции нам удастся закупить гораздо более качественный материал. — Вот когда закупите — тогда и зовите. — Маэстро развернулся обратно, к стойке. — ВИтэк, дорогой, приготовь мне ещё капучино... Я на это безОбразие не подписывался, никто не вИноват, что вы с Ждановым тратИте деньги на какую угодно ерунду. Только на Милко, — печальный вздох, — нЕсчастного Милко, нИкто потратиться не хочет. — Милко, мы бы с удовольствием потратились! Поймите и вы нас. — Разговаривая с ним, сложно было не завестись с пол-оборота, но я знала, что Андрей Палыч именно так и сделает. Надо было хотя бы прикинуться дипломатичной. — В конце концов, это тоже возможность... — Возможность для чЕго? Лечь в гроб? Так и быть, можете подстелить мне туда эти зАнавески. Я взяла свой кофе и немного отпила, думая, что вкуснее всего — не со вкусом ванили или корицы, а со вкусом тишины. Увы, увы, такого к нам не завозят. Попыталась расслабиться. Всё равно Милко считал меня главной причиной всех своих бед. Жданова тоже — но к Андрею Палычу он хотя бы привык, а я со всей своей... нестандартностью, ещё и в стенах модного дома, вызывала у бедняги чувство когнитивного диссонанса, фрустрации и депрессии одновременно. Мне почему-то, совсем не к месту, вспомнился сегодняшний ночной разговор с новым соседом, и я подумала, что надо хотя бы ненадолго вернуть Пушкарёву, которая не молчит, не мямлит и не заикается — и совсем необязательно это трудное чувство уверенности подкреплять сторонними деталями. Просто нужно представить что я дома, в безопасности, на своём балкончике... — Дослушайте, пожалуйста, — спокойно ответила я, — всего лишь дослушайте, это не больно. — Милко чуть не подавился напитком, и я, воспользовавшись паузой, бодро продолжила: — Вы не думали о том, что можно пошить одежду и не для таких богатых слоёв населения? Уверена, в «Зималетто» мечтают одеваться не только золотая молодёжь и жёны депутатов — но и обычные, допустим, домохозяйки или подростки. Врачи и учителя. Они же тоже хотят выглядеть красиво. "Инициатива наказуема, Пушкарёва!" — благоразумно орал мозг. Милко смотрел на меня как на клиническую дуру. Но остановиться я себе не дала. — Ткани из «АйТиКоллекшн» — нормальный вариант. Не настолько они и плохи — не класса люкс, конечно, но для таких целей как раз подойдут. Футболки, джинсы, сарафаны — ну, есть же, где разгуляться. Да в первый же день полки всех московских магазинов будут пусты! Последняя фраза вышла на повышенных тонах — но после этого я успокоилась и начала медленно цедить многострадальный кофе. Когда наш гений очнулся, ничего хорошего он, естественно, не сказал. Наоборот, встал и навис надо мной всем телом, тыча себя в грудь пальцем. — Нет, это просто немыслимо! ПушкАрева, запомни навсЕгда: тебе не удастся свести меня в мОгилу, как бы ты ни старалась. Милко нИкогда не будет занИматься ртутью. Возможно, это было нервное, и ещё он делал слишком разозлённое лицо; я серьёзно кивнула, соглашаясь, а потом начала кряхтеть, сдерживая рвущийся наружу хохот. Не вышло — через несколько секунд я уже смеялась в голос, прикрывая рот рукой. Перед глазами стоял Милко, представляющий новую коллекцию градусников индивидуального дизайна. — Ты больная? — искренне поинтересовался маэстро. — Ты вообще слышала, что я сказал, гусЕница? — Рутиной, Милко, — отсмеявшись, поправила я, — вы не будете заниматься рутиной. — Я сам знаю, чем я не буду занИматься. — фыркнул мужчина. — Учительница выискалась. ВпрочЕм, в таком кОстюмчике тебе именно туда и дорога. — Что ж они меня все отправляют? Как будто химик или учитель это такие плохие профессии! — А в моду ты, дорогуша, даже не лезь. Не твОе это. — Я не... — В общЕм, я всё сказал. — Милко, слава те господи, освободил моё личное пространство и, кажется, собрался уходить. — Будут хорошие ткани — будет разговор. А пока я чтоб ни Жданова, ни уж тем более тебя в своей мАстерской не видел. Можно подумать, я там когда-то появляюсь. Вот с Андреем Палычем будет, конечно, сложнее. — Что тут происходит? — как гром среди ясного неба прозвучал вопрос. А вот и Кира Воропаева — невеста Андрея Палыча, сестра Александра Юрьевича. Замаячила на горизонте со своей извечной пластинкой. У Гамлета «быть или не быть?», у Киры — «что тут происходит?». Отношения у нас с ней были совсем плохие. Точнее, я к ней относилась равнодушно — любить Андрея Палыча на расстоянии она мне никогда не мешала. Я же ни на что не претендую и не могу претендовать, за что мне её не любить? А вот Кира Юрьевна никогда не упускала возможности, чтобы прицепиться ко мне — по любому поводу, будь то рабочие моменты или мой внешний вид. Наверное, её раздражало то, что я провожу с Андреем много времени, хотя в её же понимании — я со своими данными совсем ей не соперница. В общем, странная она женщина. Сейчас она тоже была крайне далека от благодушного состояния. Хотя, Кира всегда была от него далека. Стояла, сверлила взглядом, будто надеялась, что от этого взгляда я рассыплюсь в прах. — Пушкарёва, почему не на рабочем месте? Много свободного времени? — спросила она, сложив руки на груди. — Андрей Палыч разрешил мне небольшой перерыв, — сухо ответила я, уткнувшись в этот чёртов кофе. Милко тут же поспешил к Кире, цепляясь за неё, как за спасательный круг. — Кирочка, нет, ну ты прЕдставляешь, что эта карАкатица учУдила! — Мне ли не знать, дорогой, — сочувственно ответила женщина, больше не удостаивая меня своим вниманием. — Пойдём к тебе, ты мне всё сейчас расскажешь. И шерочка с машерочкой под ручку удалились. До меня лишь долетели обрывки фраз — что великий Милко создаёт одежду не бог весть для кого, а только для порхающих бабОчек и рыбонек, и что это просто кощунство — ставить его талант на конвейер. Что ж, подумала я, никто не спорит. Но, по крайней мере мне удалось ему донести мысль, а Милко, который слишком бурно от чего-то отказывается, через какое-то время может неохотно, но согласиться — естественно успев перед этим раз двести умереть в ужасных муках, воскреснуть, а потом потребовать включить в свой райдер двух темнокожих жеребцов с опахалами. Да, Милко у нас звезда — у него тоже есть райдер. Оставшись в таком желанном одиночестве, я наконец полностью погрузилась в остывший кофе. Радовало то, что на сегодня я избавила Андрея Палыча от необходимости говорить с великим и ужасным. Ну, а мне теперь можно помедитировать пару секунд. *** Ушла я в самом деле пораньше — Андрей Палыч просто наорал на меня за излишнюю инициативность и сказал удалиться с глаз долой. Да, идею о бюджетной одежде изначально предложила я, и он согласился с моим планом, но… «Катя, вы же знаете, как действуете на Милко — как красная тряпка на быка, — ну куда вы полезли!». Я, конечно, расстроилась; но не сильно — мне казалось, что всё в итоге получится как надо; как только у этих двоих перестанет бурлить кровь, и они смогут рассуждать здраво. А сегодня все устали, рабочий день закончен. Хотелось себя порадовать. В продуктовом возле дома я сразу направилась в хлебный отдел — за малиновыми слойками, которые так и не успела поесть в «Ромашке». Тут они, кончено, были не такие вкусные, но тоже неплохие. А вообще — надо маму попросить испечь, у неё в тыщу раз вкуснее будет. Пока я стояла у полок и размышляла о том, хватит ли мне одной слойки на вечер, сзади послышался голос. — Добрый вечер, ночная куряга. А я вас по косичкам узнал. Ну, что ж, сейчас переузнаешь. Я повернулась к внимательному соседу, и на этот раз моё некрасивое лицо было освещено слишком хорошо. — Добрый вечер, — улыбнулась я. Если сосед и был удивлён, то виду не подал. По крайней мере, постарался. У меня тоже была возможность рассмотреть его лучше: сегодня на нём было строгое пальто, чёрная водолазка, и впечатления душнилы он больше не производил. Наоборот — холёный, уверенный в себе, довольный жизнью мужчина. — Малину любите? — он кивнул на упаковку в моих руках. — С недавних пор, — я решила взять ещё одну слойку. — Потянуло на дары природы. — Моя телега к вашим услугам, мисс, — галантно предложил он. Это почему, интересно, мисс? Потому что он увидел моё лицо при свете магазинных ламп? Или потому, что я слишком одиноко и безнадёжно курила и закашливалась? — Спасибо, — хмыкнула я, — слойки, конечно, тяжёлые, но я люблю вечерний спорт. Ради интереса оценила его набор продуктов — судя по количеству еды и туалетной бумаги, в квартире у соседа проживало как минимум десять цыган. Или десять любовниц. И всех надо кормить и водить в туалет. — Просто не люблю закупаться каждый день, — заметив мой взгляд, пояснил он. — И зачем же вы, спортсменка и комсомолка, курите? Не тяжело потом ходить с такими утяжелителями? Две булочки, да ещё с малиновой начинкой — это, знаете ли… Я рассмеялась. У меня снова не получалось чувствовать себя зажатой. — Вы же сами поняли, что курильщик из меня никакой. — Поравнявшись, мы вместе пошли к кассам. — Просто… интересно было попробовать. — Судя по всему, понравилось не очень. — Вообще не понравилось. Но показалось, что это может придать мне решительности. — Решительности для чего? — Да для всего, — пожала я плечами. — Для жизни в целом. Знаете, как в боевиках, скурил сигарету с серьёзным лицом — и пошёл бороться с мировой несправедливостью. Сосед развеселился. — Получается, вашей мировой несправедливостью вчера оказался я. И вы со мной сразу поборолись — испачкали всю голову, а потом обозвали занудой. — Супергерои двадцать первого века — они такие… — Скрываются за очками, косичками и жёлтым шарфом. Когда мы расплатились и вышли с покупками на улицу — сосед с двумя огромными пакетами в каждой руке, а я с двумя огромными слойками, — мне наконец пришло в голову спросить: — Если вопрос ещё уместен — то как вас зовут? — Неуместным этот вопрос был бы, если бы вы были из военкомата. Так что Роман. Как… — сосед задумался, видимо, пытаясь припомнить известных Романов, — чёрт, хотел вспомнить какого-нибудь известного классика, но пока что вспомнил только Трахтенберга. — Возможно, ему тоже суждено стать классиком, — философски ответила я. — Вы мудры не по годам! — справедливо заметил Роман. — Как же зовут вас? Лара Крофт или, может, Чёрная вдова? — Нет, — усмехнулась я, — всего лишь Катя. — Так это в честь Екатерины Великой, — обрадовался мужчина, — тоже совсем неплохо. Даже лучше. Приятно, кстати, познакомиться. — Взаимно. Вам, может, помочь с пакетами? — Спасибо, но спорта с вас сегодня достаточно, — оценив взглядом мою комплекцию, отказался сосед, и мы пошли по направлению к дому. — Кстати, решительность тренировать тоже можно — это тоже, в какой-то степени, спорт. — И как её тренировать? — с любопытством поинтересовалась я. — Потихоньку, от пяти минут в день, как начинающий спортсмен, — охотно начал толковать Роман. — Потом увеличивать нагрузку. К примеру, вам показалось, что с сигаретой вы будете чувствовать себя увереннее — но ведь можно найти ещё тысячу вещей, которые так же вам помогут. Ваш протест действительности может выражаться по-разному. — А например?.. — Например? Скажем, вы можете опоздать на пары. Или на работу. Куда вы вообще ходите? — К сожалению, на работу, — ответила я и помотала головой. — Опаздывать — это глупо и неэффективно. — Бросьте, Катя, — уверенно сказал Роман, — по вам же видно, что вы не опаздываете никогда и никуда, даже если очень сильно хотите. Вы просто попробуйте — один раз, за него вас никто не уволит. — И каким образом это придаст мне уверенности? Мне в самом деле было интересно. Казалось, Роман знает в этом толк. Ведь даже я, так недолго находясь рядом с ним, попадала под его влияние — мне не было страшно… думать. И говорить то, что я думаю. — Возможно, вы поймёте, что мир не сдвинется с места, если вы позволите себе чуть-чуть вольностей, — легко объяснил сосед. — Планета не сойдёт с орбиты, атомная бомба не взорвётся. А начальство поймёт — что у вас, Катя, тоже есть личная жизнь. — По-вашему, её нет? — возмутилась я. — Личная — это необязательно лямур, — Роман засмеялся, — это и хороший сон, и вкусный завтрак, и бокал вина, и разговор с приятным собеседником… — Так вы гедонист. — Да, — гордо ответил Роман, и даже тяжёлые пакеты в этот миг его не тяготили, — нисколько этого не стыжусь. И всем остальным советую. Ешьте свои малиновые слойки, Катя, и ни о чём сегодня больше не думайте — а завтра всё-таки не торопитесь на работу. Выдохните — тогда и поджигать никого не придётся. Я улыбнулась и отсалютовала: — Сегодня точно без возгорания. Пожалуй, что-то разумное в его словах было.