сегодня без возгорания

И я всё-таки опоздала. На пятнадцать минут — встала попозже, хоть это и было очень сложно; мне казалось, что своей безответственностью я подвожу весь мир. Коля, который прибежал к нам на завтрак, подумал даже, что я заболела. Руку ко лбу приложил и спросил, всё ли в порядке, что на часах уже семь с лишним, а я ещё в пижаме. А я вспоминала вчерашний разговор с Романом и немного злилась на него за то, что он сбил меня с толку. С другой стороны, думала я, подходя к зданию «Зималетто», — в самом деле, ничего же не случится, если я хоть раз задержусь? Вика Клочкова, наша вторая секретарша, а если быть точнее — кофейный аппарат на ножках, — каждый день опаздывает чуть ли не на час, и ничего. Хотя, всем было бы лучше, если бы она вообще не приходила. Ой, да ладно, на сегодня глобальных задач не было — можно позволить себе вольность... Пушкарёва, сколько можно себя во всём винить?! Руки в ноги, и вперёд. — Доброе утро, Катя, — поприветствовал как всегда громоздкий и слишком серьёзный Потапкин. — Что-то вы сегодня поздно. Ничего не случилось? — Доброе утро, Сергей Сергеич, — улыбнулась я нервно. — Почему же сразу случилось? Просто... немного проспала. — Вы — и проспали? — Потапкин даже хохотнул; никогда такого раньше не видела. — Ну тогда здесь сейчас не я стою, а голограмма моя. Безнадёжно! Даже если охранник считает, что я робот, а не человек, — что говорить про остальных? Нахмурившись, я зашла в здание. Надеюсь, лифт будет подниматься медленно. Мрачная тоска. По мнению других у меня, наверное, и будильник сломаться не может — а если и сломается, то мой, внутренний, сработает по заводским настройкам. Маша, уже восседавшая на ресепшне, и Федя, наш курьер, только подтвердили мои невесёлые мысли. — Катя, мы уже думали, ты под машину попала! — запричитала Маша. — Восемь часов, тебя нет, Андрей Палыч уже хотел звонить, выяснять, что случилось, аж побелел... — Что-то срочное? — встревоженно спросила я. — Там Вуканович наш с самого утра примчался, — бодро ответил Федя. — Лицо до такой степени одухотворённое, что вряд ли он собирался сообщить что-то хорошее. Наверняка очередной гениальный выкрутас. Ну, он только в кабинет, и тут же, секунд через пять, ор на всё здание — КА-ТЯ!!! Жданову ведь многого не надо — Милко его, кажется, одним своим видом до цугундера доводит. Короче, тебя ждут. Вот и поспала. Вот и личная жизнь. Кому какое дело вообще до моей личной жизни — щас Жданов замочит меня без суда и следствия, а Милко только хохотать будет. И никто не узнает, сколько у Катьки Пушкарёвой было мужчин — и были ли они вообще. Ух, Роман, держитесь, я вам с небес привет пошлю. Кислотных дождей по Москве не наблюдалось — так будут, обеспечу. — Кать, признавайся, что вы там вчера с Милко за кофе обсуждали, — Тропинкина поманила меня к себе пальцем, — неспроста он сегодня такой загадочный! Аж распирает от довольства. Ты ему сказала, что Жданов гей? — Маш, — с укором посмотрела я на подругу. — Ну, ладно-ладно, шучу же. — А что, — Федя развеселился, — возможно, Андрею Палычу стоило бы пересмотреть свои предпочтения. Станет новой музой… музом… нашего маэстро, глядишь, и коллекции станут чаще выходить. Чистый унисекс — Жданов вдохновляет, модели воплощают. Или нет, Жданов сам станет моделью... — Ага, — чуть ли не всхрюкнула Машка, — только это уже не бабОчка будет, а разъярённая тигрОчка. — Ладно, молитесь за меня, ребят. — Я подбоченилась и строгим шагом направилась в звериное логово. — Если выберусь живой, ждите на обед. Если нет — ждите в качестве обеда. С яблоком во рту. — Отче наш иже еси на небеси… — завыл Федя, а Маша, судя по всему, перекрестила. Удивительно, что и Вика оказалась на месте; ну, раз уж я опоздала, то и всё остальное должно было пойти не по плану. — Хороша главная помощница начальника, ничего не скажешь, — с ехидным удовольствием протянула она, не отрываясь от покраски ногтей, — ох, Андрей Палыч тебя щас и вздёрнет… — Что-то прошумело, или мне послышалось, — я огляделась по сторонам, намеренно не замечая Клочкову, а затем посмотрела на неё. — А, Вика? Явление Христа народу. Прости, сегодня выполнила работу за тебя, хотя и не полноценно — надо было на час опоздать. Ну, ничего, — кивнула я ей ободряюще, — ты завтра на два опоздай, баланс сохранится, и никто не умрёт. Вика осталась сидеть онемевшим изваянием; ей так шло больше. Я впервые открыто нахамила ей — потому что сколько, блин, можно. Дверь открылась — лучше бы не открывалась, — и я оказалась перед тремя парами глаз. Воропаев, конечно, тоже был здесь. — Доброе утро, — невозмутимо сказала я. Александр Юрьевич лишь хмыкнул, а Андрей Палыч, приподнявшись на руках над своим столом, был похож на кобру, которая вот-вот совершит свой марш-бросок. — Доброе? Катенька, вы уверены, что подобрали правильное слово? — обманчиво тихим голосом начал он. — Скажите, у меня, может, со зрением проблемы? — Ну… — мой взгляд непроизвольно задержался на его очках, и Жданов тут же показательно их поправил. — Нет, Андрей Палыч. Никаких проблем. — Тогда, может, у меня часы спешат? — он посмотрел на свои наручные часы. — Восемь пятнадцать. — Затем посмотрел на часы, которые стояли на окне, и развёл руками. — Восемь пятнадцать! — И нехорошо рассмеялся. — У меня тоже восемь пятнадцать. — Тогда почему вы позволяете себе опаздывать?! — наконец он возвысился над столом и заорал так, что стеклопакеты затрещали. — Все, все уже на работе — даже Клочкова, чёрт её дери! У всех дела, все заняты — и тем не менее мы все сегодня на месте минута в минуту! А у вас что? Какие-то особые причины?! Поделитесь с нами, ну же, мы выслушаем. Может, у вас кто-то умер? Или вам самой нездоровится? — Да нет, я просто проспала. Простите, Андрей Палыч, такого больше не повторится. — И вы так спокойно об этом говорите?! Вы… Вы! Единственный человек, в котором я ни на секунду так не сомневался… Вы!!! — Простите, я в самом деле не со зла. Если бы было что-то неотложное, вы знаете, что я бы ни за что не опоздала. — Катя, у нас каждый день что-то неотложное! — Жданов начал размахивать руками, в самом деле напоминая тигра, мечущегося в клетке. — Каждый день может случиться что-то непредвиденное! Вы знаете, — он указал на развалившегося в кресле Милко, — вы знаете, что он придумал?! По вашей, между прочим, милости! А вы с видом невинной овечки говорите, что просто проспали! — Андрюш, не кипятись, — улыбаясь сыто и довольно, как Чеширский кот, посоветовал маэстро. — Я не предлОжил ничего такого сверхъестественного. Просто обдумал то, что сказала миссис Франкенштейн. — Он предлагает нам нечто хуже, чем сверхъестественное, — свирепо раздув ноздри, продолжил Жданов; нет, не тигр, бык! — Спасибо вам, Катя, за ваши гениальные идеи — теперь на их почве произрастут сорняки милковского безумия. И вот забыл же, что мы это всё вместе придумывали. Как же, всех собак (тигров, быков) надо на Катю спустить — Катя во всём виновата! Воропаев отстранённо стоял у окна. Я терпеливо обратилась к Милко, решив, что только он в состоянии адекватно разъяснить мне суть проблемы. — Милко, расскажите, пожалуйста, ещё раз, что вы придумали. — Вы же хотели одежду для нищих слОев населения. — Милко, судя по всему, проблемы не видел. — Вот на следующем показе и выступайте сами. Не вместо моих дорогих бабОчек, конечно, боже упАси, но в завершении. Все втрОем. Хотя, ты, ПушкАрева, будешь выглядеть лучше даже в самом дЕшевом трЯпье, чем в том, что на тебе сейчас… — удивительно, и здесь день начался не с воропаевских комплиментов, — для тебя это, можно сказать, будет подарок. Воропаев — он тоже нИкто… — Я бы попросил! — тут же ожил Александр Юрьевич. — Молчи уже! А вот он, — Милко потыкал пальцем в застывшего изваянием Жданова, — он обязательно участвует. Президент компании должен быть близок к народу, даже в самые тяжёлые времена. — Милко, хватит паясничать! — мрачно ответил Андрей Палыч. — Это абсурд. Здесь модный дом, а не цирк с клоунами. Маэстро развернулся в кресле, перекинув одну ногу на другую. Очевидно, он чувствовал себя хозяином положения. — Андрюш, а чего ты хотел? Продавать людям целОфан, а сам ходить в Армани? Так нечестно. — То есть по твоей логике я должен одеваться в массмаркете, пересесть с машины на автобус, а на обед ходить в «Ромашку»? Я кашлянула. Ну, вообще-то, на жизнь не жалуюсь, Андрей Палыч, хотелось сказать. — Можем прямо сейчас начать, — Жданов нервно стянул пиджак, — этого же ты хочешь! — Он оглянулся. — Что у нас тут не соответствует обстановке? — Взял со стола ручку. — Паркер — слишком статусно, согласен. — Повертел в руках и с размаху выкинул в урну, не промахнувшись. — Надо быть ближе к народу, пользоваться шариковыми ручками по пять рублей, так? Что ещё… А, компьютер — слишком дорогой. Не пойдёт. Да и зачем вообще компьютер, когда можно писать от руки? — Снял очки и посмотрел на них якобы презрительно. — Очки с цейссовскими стёклами? Возмутительно! Катя, вот вы где очки покупали? — В оптике возле дома, — пробормотала я, — по акции… — Скиньте адрес, сегодня же заеду! И вообще, — Андрей оглянулся по сторонам, делая вид, что не понимает, где находится, — от всего кабинета веет дороговизной! Я считаю, нужно перебираться на производственный этаж. Нужно быть не рядом с народом, а под народом — чтобы все были, мать его, довольны! — Браво, браво, — зааплодировал Милко. — Андрей, ты даже не представляешь, какого драматического актёра потерял Большой театр. Сплошная обиженная трагедия. Спасибо за спЕктакль. Нет, если тебе хочется отказаться от всего, то это твоё дело. Мне ты нужен только на один показ, я не такой извЕрг. — Это абсурд, Милко! — Жданов надел очки обратно и вновь начал ходить по кабинету туда-сюда. — Ты просто хочешь, чтобы мы растеряли всех покупателей. Я знаю, знаю, что ты это делаешь мне назло. Тебе не терпится выставить меня в невыгодном свете, да? Тебе же это в удовольствие! — Жданов, ты сам себя выставляешь в невыгодном свете, покупая такую дЕшевку. — Милко поднялся с кресла, давая понять, что разговор окончен. — Я свои условия сказал. Что-то не нравится — ищите дрУгого дизайнера. Мне есть, куда податься, там меня хотя бы ценить будут. — И найдём! — закричал Жданов, когда маэстро уже скрылся за дверью. — Незаменимых нет! Да тыщи дизайнеров завтра же будут обивать пороги «Зималетто»! — Идиот! — послышалось из коридора. — Андрей Палыч, подождите, — я тоже сорвалась с места, — я поговорю с ним. — Стоять! — шеф схватил меня за руку. — Вы уже поговорили. Я резко высвободилась — видимо на адреналине. — Обещаю, на этот раз без эксцессов. Я осторожно, честно. Инициатива трижды наказуема. Но почему-то я не чувствовала страха. Ну, поорёт на меня Андрей Палыч ещё — так я всё равно уже и вчера накосячила, и сегодня опоздала. Хуже не будет. — Катя!!! Господи, что за день! Голос Жданова уже звучал эхом, потому что я догоняла маэстро. — Милко, подождите! Маэстро обернулся, посмотрев на меня характерным взглядом — мол, опять эта ПушкАрева, никак не выветрится отсюда. Шагу он не сбавил, поэтому пришлось семенить рядом с ним. — Чего тебе ещё? Я, по-моему, всё предельно ясно сказал. — А, по-моему, не всё. Я считаю, что есть ещё что пообсуждать. — То, что ты счИтаешь, расскажи кому-нибудь другому, меня освОбоди, пожалуйста. — Нет, Милко Вуканович, мне нравится ваша идея, это очень интересно… — Большая честь для меня. ПушкАрева оцЕнила мою идею, какое счастье, в ноги кланяюсь. Я решила пропускать его замечания мимо ушей и просто говорить то, что запланировала. Милко же начал раздражаться, и получилось так, что мы заговорили параллельно. — Это будет в самом деле здорово, если Андрей Палыч выйдет на подиум… — С ума сойти, всякие квАкушки будут мне указывать… — Думаю, если он покажет, что готов сам носить одежду из новой коллекции, её в первые же дни скупят во всех магазинах… — Всё вверх дном в этой обитЕли зла… — Но, Милко, вы же понимаете, что не Андрей Палыч лицо коллекции… — Я бы вообще на твоём месте прежде чем раздавать советы, сжёг бы всё своё трЯпье… — Логично будет, если и вы выйдете вместе с ним... — Даже голой ты будешь выглядеть более прилично, чем в этих своих обносках… Подожди, что?! — Что вы сказали?! — возмутилась я с ним одновременно, и мы наконец остановились. — Девочка, у тебя очки запотели? Протри их и пойми, накОнец, с кем ты говоришь. Я тебе не курьер какой-то и даже не твой шеф, которым ты можешь вЕртеть, как захочешь. А мне было не страшно — я не хотела понимать, с кем говорю, если меня впрямую оскорбляют. Да хоть с Папой Римским. Я вновь представила себя с сигаретой на балконе — непонимающей, почему я должна доказывать своё право говорить и просто быть. И даже Милко со своей гениальностью в это утро не мог остановить меня. — А вы понимаете, что вы говорите? — не менее возмущённо ответила я. — Да, у меня нет вкуса. Ну так поделитесь знаниями, оденьте меня красиво! Либо оставьте замечания о моей внешности при себе. А то заладили, как попугай — уродство, уродство! По-моему, меня окончательно понесло, потому что последние слова я в самом деле говорила голосом попугая. Не день, а зоопарк. Удивительно то, что ещё вчера я воспринимала его насмешки и подколки спокойно, как будто так заведено. А сегодня — всё наперекосяк. Может, только сегодня. Не знаю. Вчера Милко поперхнулся кофе, сегодня — всего лишь воздухом; видимо, он не понимал, как на меня реагировать. Он проморгался, надеясь, что я растворюсь в воздухе, как видение — но чудес, к сожалению, не бывает. — Что ты сказала? — Я говорю: оденьте меня красиво, если вам не нравится, как я выгляжу, — сказала я уже спокойно. — Немыслимо. Нет, мне послышалось. — Боитесь не справиться? — я улыбнулась. — Я боюсь?! — тут же вновь взвился Милко. — Я ничего не боюсь! Я профессионал! — Ну так докажите свой профессионализм, — с энтузиазмом предложила я, стараясь чем-то подкрепить свою импровизацию. — Вы говорите Андрею Палычу выйти на подиум, а представьте, какая реакция будет, если вы покажете мои фото до, а потом меня — уже после. Мол, смотрите, как могут преобразиться те, кем занялся сам Милко. Это же фурор! — Ты меня в могилу свЕдешь своими предложениями, — тяжело вздохнул маэстро. Но я успела увидеть, что в его взгляде промелькнула оценка. — Умрёте вы точно не из-за меня, — пообещала я. — А я уговорю Андрея Палыча участвовать в показе. — Всё, ты меня испОтрошила, — Милко показательно схватился за голову, — иди отсюда. — Иду! Бегу! Чтобы не дать Милко передумать, я быстро, чуть ли не вприпрыжку, понеслась обратно. Минув женсовет и Клочкову, я вновь очутилась в кабинете Андрей Палыча. Александра уже не было, а Андрей сидел на столе, устало уткнувшись лицом в ладони. На какой-то миг мне даже стало стыдно — почему я с ним не советуюсь? Почему везде лезу? Он и так из кожи вон лезет, чтобы вывести компанию из кризиса, а я? Так я же тоже стараюсь. Жданов поднял голову и посмотрел на меня с небывалой надеждой. — Ну что? Захотелось подойти поближе — прижать его к своей груди, поцеловать в макушку и сказать, что всё будет хорошо… Милко просто пошутил, да и вообще, Андрей Палыч, всё наладится, я вам тут же найду сто поставщиков с лучшим качеством и самыми низкими ценами! Бедный мой… — Ну… я всё уладила. — Да?! Вместо этого, конечно же, пришлось говорить горькую правду: — Я поговорила с Милко… И, кажется, теперь мы оба участвуем в показе. ** Взрыва не было, криков тоже не было. Жданов просто сказал идти к себе. Лучше бы кричал — сидя у себя в каморке, я клялась себе, что больше никогда не буду проявлять инициативу, и пусть всё остаётся как есть, ну её, эту решительность. Правда, под вечер его настроение улучшилось: сам пришёл ко мне, сел на уголок стола и трогательно так сказал, что рад, что будет на этом чёртовом показе не один. Попросил, правда, больше не делать ничего без его ведома — но уже спокойно. Люблю его, сил нет. И буду всегда во всём советоваться. Курить я больше не собиралась — поэтому этим вечером пошла на балкон не поздно ночью, а вечером, после ужина. Было уже темно и по-октябрьски промозгло. Папа не хотел меня пускать на холод, а мама забеспокоилась, что я могу заболеть — но я сказала, что у меня болит голова, что мне срочно необходим свежий воздух, и, накинув пальто, вышла в темноту. Я надеялась, что мёрзну не зря, и Роман выйдет на свой балкончик покурить. Не знаю, чего мне хотелось больше — укорить его, что никакие опоздания не помогают, и всё, что нужно делать на работе, это всего лишь — какая ирония! — хорошо работать, или просто рассказать ему о сегодняшнем дне. Хотя, в чём-то ведь он был прав: Земля не сдвинулась с орбиты из-за того, что я допустила пару вольностей, да и Андрей Палыч, кажется, не считал меня безнадёжной. Но, уверена, что ему было абсолютно всё равно на то, что у меня там могло случиться в так называемой личной жизни. Так и стояла я, переминаясь с ноги на ногу и проматывая в голове сегодняшний день. Соседа всё не было — и я уже подумывала о том, чтобы идти обратно, к своим тёплым малиновым слойкам, которые сегодня испекла мама. Может, его и дома нет, а я тут, как дура, стою. Может, он вообще уже забыл об этом коротком эпизоде своей жизни… Даже немного обидно и пусто стало — совсем чуть-чуть, правда. И именно в ту самую секунду, когда я уже решительно развернулась к двери, внизу послышался шум. Не знаю, как назвать то, что я почувствовала в этот момент — как будто мне вынесли огромную кружку тёплого чая с лимоном на этот холодный балкон. Я подошла к решётке, склонилась вниз и поприветствовала Романа: — Добрый вечер, сосед. Он тут же поднял голову и посмотрел на меня с удивлённой улыбкой — видимо, не ожидал меня увидеть. — Екатерина, почему же вы до сих пор не дома? Или вы снова поддаётесь пагубному влиянию вредных привычек? — Он закурил. — Не берите пример с меня, я потрёпанный жизнью человек — мне уже ничего не грозит. А вот вы молодая, симпатичная, подаёте много надежд… Я подумала, что оглохла, поэтому переспросила: — Как-как вы сказали? — Э… Ну вы молодая, симпатичная… Я, конечно, не судья, но… — Меня никто никогда не называл симпатичной. Это вы сейчас пошутили так? Но Роман, казалось, удивился по-настоящему: — Почему я должен шутить? — Может, вы не только душный, но и с плохим зрением? — съехидничала я. — И чувством юмора. — Понятно, — усмехнулся Роман, — больная тема. Катя, а можно откровенно? Щас завуалирует, что симпатичная — это уродина, просто с шармом, понятно. Конечно, какой откровенности ещё можно ожидать — тем более от такого мужчины, который явно за своей внешностью следит и цену себе определённо знает. — Нужно. — И вы не обидитесь? Мои губы разъехались в сардонической ухмылке. — Поверьте, если бы я обижалась на всё, что говорят о моей внешности, на мне бы уже весь Тихий океан вывезли. Не знаю, правда, куда, а главное, зачем. — Скрываетесь за иронией? Ладно, скажу, как думаю — ничего оскорбительного, но и врать не буду. Что касается ваших врождённых данных, черты вашего лица в самом деле сложно назвать гармоничными и канонически красивыми. Но лицо — это не только строение черепа, форма носа или губ, это ещё и умный, проницательный взгляд… Понимающий блеск глаз, светлая, слегка ироничная улыбка — этого всего у вас в достатке. Ваша красота идёт от мозга, и поэтому, конечно, я вас вижу симпатичной. Ну, как я и говорила — меня назвали обаятельной страшилой. Такое уже имело место быть: когда человек относится к тебе хорошо, привыкает, и не может так прямо в лоб сказать, что ты, Катя, вообще некрасивая, ни в профиль, ни в анфас — вот и подбирает слова. — Вы бы ещё сказали, что главное — это внутренняя красота. Ну, честное слово, уже как-то устарело. И вообще, звучите как престарелый ловелас, пытающийся развести юную институтку на интим. Снизу послышался громкий, прямо до слёз, хохот. — В самом деле! И что, Катя, как будем осуществлять? Вы ко мне на балкон спрыгнете или я к вам, как Человек Паук, поднимусь? Через дверь, извините, не пойду — у вас отец строгих нравов, он мне все лапки оторвёт. — Оторвёт, оторвёт, — почему-то радуясь этой мысли, согласилась я. — А что же, у вас вообще никак не вариант?! — У меня пока бардак страшный после переезда — нет времени разобрать. Но, как разберусь, обязательно приглашу вас на чашечку завуалированного чая! Я рассмеялась; хоть Роман и говорил банальные вещи, но с ним было весело. Он хотя бы шутил на откровенные темы — в то время как остальные мужчины просто шарахались от одного моего вида. — Сначала расскажите, что вы там ещё не договорили по поводу моей нестандартно-умной внешности. — Ах, да. Про лицо сказал. Фигура, вижу, у вас тоже, что надо — это, не буду скромничать, профессиональная оценка. Не модельная, конечно, но вам оно и не надо. — Ваша профессия — читать «Плейбой»? — я не смогла удержаться от очередной шпильки. — В данном случае, скорее, рассматривать, — очевидно, со знанием дела ответил сосед. — Но нет, я директор модельного агентства, так что женщин через меня — во всех смыслах — прошло достаточно. «Колизей», может, слышали? Я чуть не выползла за ограду. — «Зималетто», может, слышали? — с восторженным удивлением ответила я. — Так вот чьи бабОчки и рыбоньки участвуют в наших показах! — Коллега?! — Роман опёрся стеной о свою ограду для лучшего обзора, задрал голову и не менее ошалело вытаращился на меня. — С кем имею честь? — Личный помощник президента, Андрея Павловича Жданова. Сосед помотал головой, словно не веря моим словам. — Охренеть, как тесен мир. Что ж, будем знакомы по-новому! Я слышал, что руководство сменилось, и Павел Олегович уступил место сыну, но как-то особо не вникал. Буду ждать приглашения на новый показ, чтобы разведать обстановку! — Я вам лично с балкона самолётиком отправлю. — Девочки, кстати, от этого вашего Милко стонут каждый раз в ужасе, но любят до безумия всё равно. Старый чёрт, давно не виделись, надо будет навестить! — Я сама от него в ужасе, — хмыкнула я. — Знали бы вы, до чего мы договорились сегодня. Вкратце я обрисовала ситуацию — и про условие Милко Жданову, и про моё ему предложение. — Мда, ситуасьон. Стоило только опоздать, и сколько всего начало происходить, — весело ответил Роман. — Андрей Палыч мне таких люлей отвесил, знали бы вы! — возмутилась я. — Я вас в начале дня даже подумывала проклясть. — И что бы вы сделали? — прозвучало любопытно. — Не знаю… Импотенцию бы наслала — чтобы модели проходили не через вас, а мимо вас. Вот Андрей Палыч разгуляется тогда. Об этом говорить мне было не то чтобы приятно, даже где-то больно — но больные места всегда легче обнажать через юмор и принятие ситуации; и тогда никто не заметит, что они больные. В этом есть какое-то даже удовольствие — отстранённо посмеяться над своей проблемой. — Надеюсь, вы не будете такой жестокой. Иначе хана работе! А девушек, их на всех хватит, я не жадный. Катя, ничего же не случилось, вы не умерли, вас не распяли на подиуме. Жданов, насколько я слышал, человек темпераментный… — Мягко сказано! — Если он вас ценит за ум, то из-за таких мелочей не выгонит. А о разговоре с Милко не жалейте. В продолжение темы о вашей внешности — я знаю, насколько у него агрессивное чувство прекрасного, можно даже сказать, догматичное. Красиво только так — и никак по-другому, и измениться не может. Но тут дело не столько в ваших внешних данных, которые, как мы уже выяснили, ничего страшного в себе не несут. В стиле одежды — безусловно; не обижайтесь, но вам реально стоило бы над ним поработать, и вы молодец, что попросили его совета. Он всё поймёт потом, просто перестаньте сутулиться и втягивать голову в плечи, как вы это делаете — вспоминайте о своём достоинстве почаще, как сегодня. Думаю, именно этим вы и заставили его задуматься, а не отказать. — Мне всегда казалось, что, наоборот, уверенность в себе произрастает из красивой, миловидной внешности — тогда, конечно, легко. — Не только. Уверенность в себе также делает внешность — особенно в мире моды. На неуверенном человеке даже самое дорогое платье может смотреться как картофельный мешок. Впрочем, это взаимозависимо. Если вы завтра добавите хотя бы одну новую деталь в ваш облик — это позволит вам почаще расправлять плечи. — Сколько модельеров на один квадратный метр, — пробормотала я с чувством безнадёги. — Например? — Например… Плойка у вас есть? — Ну, есть. А зачем? Пытать врагов? — Что ж вы такая воинственная! — Так Пушкарёва же. — Это многое объясняет. На плойку, Катя, наматывают штуку такую, называется волосы. Не косички только, их нужно распустить… — Спасибо за пояснение! — Вот хотя бы кончики подкрутить. Уже совсем другое дело. Только, надеюсь, без возгорания. Мне вообще это всё не нравилось. Ни капельки. Но я уже знала, чем буду заниматься завтра утром. Как он это делает? — Не знаю, что мной руководит, и почему я продолжаю вас слушать, но я попробую. — Это называется здравый смысл, госпожа Пушкарёва, — широко улыбнулся Роман. — Надеюсь не спалить дом. Я улыбнулась в ответ, чувствуя такую сварливую лёгкость, когда вроде и поспорить хочется, а вроде — да ну его, гулять так гулять. — Всё-таки, почему вы так участвуете в моей судьбе? Для трёхдневного знакомства это… странно. Вам настолько интересны люди? — Катерина! Дверь распахнулась на самом интересном месте, и на балкон грозно вышел папа. Как обычно. — Ты часовой на посту, решила до утра мёрзнуть? А ну-ка живо домой! Что это там? — Он подошёл к ограде и наклонился. — Здрасте! — Здравствуйте! — поприветствовал его Роман. — Вы Катю, не ругайте, пожалуйста, мы просто немного разговорились. — Вы новый сосед? — Да-да, он самый. Обзавожусь новыми знакомствами в доме, вот, Екатерина первая. — Это и без вас понятно, что Екатерина — первая! — мрачно ответил отец, хмурясь. — А знакомствами обзаводиться можно и в помещении, а не на улице, как всякие там маргинальные личности. Так что хотите общаться — милости просим, заодно и мы с вами поближе познакомимся. — С большим удовольствием, — радостно ответил Роман. — Обязательно забегу на чай. — Надеюсь, не завуалированный, — прошептала я. — Что ты там бормочешь? Домой, говорю, — отец начал пихать меня обратно в кухню. — Ещё простудиться не хватало. — До свидания, Катя! — мне показалась, или Роман веселился слишком уж откровенно? — До свидания, Роман! — сквозь зубы ответила я. — Заходите завтра к нам на ужин, — добавил папа, — нечего прохлаждаться. Затолкав меня в дом, он закрыл дверь и уселся за стол. Тяжело посмотрел на меня: — Так у тебя, значит, голова болит? И давно вы так чирикаете? А я, вспомнив, что нужно расправить плечи и вообще парить над этим миром, гордо ответила: — Конкретно так — в первый раз. Вчера, по пути из магазина, по-другому. Завтра, за ужином, будем по-третьему чирикать… — Катерина!!! — Молчу-молчу. И чтобы не выказать неуважение, портя папину мрачность своим хихиканьем, я стала молча поглощать ещё тёплые слойки.