сегодня без возгорания

Через несколько дней я стояла в мастерской Милко. Он впустил меня в святая святых и заставил подбирать самой же себе наряды — чтобы посмотреть и оценить, насколько я безнадёжна в плане вкуса. А так будто непонятно... Для начала я выбрала что-то неброское, чтобы точно не попасть впросак. Одну кофту чёрную и свободную, вторую — тёмно-синюю, ещё свободнее. — Это что? — тут же возмутился маэстро, когда я предстала перед ним. — Ты в этом кУда собралась? — Ну... — замялась я, — на работу, может... — Снимай, — горестно отмахнулся он, вновь демонстрируя чёрный юмор: — В таком только помИрать. Так и быть, можешь отложить себе на похороны. Милко теперь не только модную одежду создаёт, но и савАны. — В саваннах львы бегают, — хихикнула я, — это природная зона такая. А людей хоронят в сАванах. — Так, девочка, хватит гУндеть! Ты сюда умной пришла быть или красивой? Хороший вопрос. Интересно, а совмещать у меня когда-нибудь получится, или это взаимоисключающие понятия? — Но я не понимаю. Это же ваш дизайн? Как он может быть плохим? — Дизайн дИзайном — только если уметь это обыграть! Сюда же пояс нужен, сумка, брюки нормальные и обувь. Ты об этом подумала? — Нет... Но я могу сейчас попробовать подобрать. — Не надо! Лучше выбери что-нибудь... не знаю... более светлое или яркое. С яркостью, решила я, лучше не перебарщивать. Поэтому, порывшись в вещах, нашла однотонный белый костюм — пиджак и брюки. Вроде бы стильно, и размер должен подходить. Чтоб не как на похороны. Под пиджак — чёрную майку. Обувь я благоразумно оставила в покое. Лучше недо, чем пере. — ПушкАрева! Ты знаешь, что кроме чёрного и белого существуют и другие цвета? — Знаю, но я боюсь показаться аляповатой. Милко страдальчески закатил глаза, показывая, что он уже устал меня терпеть: — Аляповато ты сЕйчас выглядишь. Поверь, один какой-нибудь несчастный голубой или розовый тебя не убьёт. "Ммм, по Фрейду, господин Вуканович?" — про себя усмехнулась я, не решаясь высказаться вслух. Чуть-чуть осмелев, я всё же выбрала себе платье нежно-голубого цвета: можно сказать, классику от Милко — летящее, струящееся, искрящееся, просто волшебное, чистый эксклюзив, даже, наверное, из меня способное сделать бабОчку. Примерив и костюм, и платье, которые сели на мне очень даже неплохо, покрутившись перед маэстро, я услышала мрачный вердикт. Мрачный, потому что комплименты он отрывал прямо от сердца. — Плюсы нАйти было сложно, но я очень, очень постарался. Во-первых, у тебя красивая фИгура. Уж не знаю, от каких злодеев ты её прятала, а, главное, зАчем. Как это зачем? Дочка, ты должна быть скромной и не носить откровенную одежду, чтобы всякая там шпана не тебя не засматривалась. Всё понятно? Яволь, майн фюрер! Всё понятно. — Но, впрочем, это не твоя заслуга, не забЫвайся. Во-вторых, ты сама никогда не переборщишь с цветовой гаммой. Хотя, не знаю, насколько это плюс — потому что это не от врОжденного чувства стиля, а от того, что ты даже подумать боишься о чём-то новом. Я не сделал нИчего плохого — потому что вообще нИчего не делал, да? — Ну хотите, я могу ещё повыбирать, что-то посмелее... Когда моя рука коснулась платья в горошек, Милко истерически замахал руками: — Нет! Даже не думай! Это вообще уже не тренд — оставь для тёток из бухгалтерии. — Но красиво же, — расстроилась я. — Тут я решаю, что красиво, а что — нет, — проворчал Милко, — что за ужасная женщина! ОлЕчка, скажи ей. Ольга Вячеславовна, которая сидела на диване и подшивала какое-то платье, в отличие от маэстро было оплотом спокойствия. Кто-то же должен. Она ласково ответила мне: — Кать, ты не бойся. Если уж Милко решил за тебя взяться, то отнесётся к этому со всей ответственностью. Поворчит, поворчит, а потом примется за дело. — Затем она обратилась к самому Милко, уже строже: — А ты уже перестань изводить девочку! Сел и смотрит. Она к тебе зачем пришла? Чтобы ты ей помог научиться выбирать одежду, а не чтобы ты её проверял. Если бы она всё умела — уж наверное бы ты ей не был нужен. — Боже, боже, все учат жизни бедного Милко! — запричитал маэстро. — Один только я в этом «Зималетто» пАшу, как конь!.. Ужас, какой проИзвол... Я посмотрела на Ольгу Вячеславовну с благодарностью, она тепло мне подмигнула. Впрочем, несмотря на стиль общения Милко, я чувствовала, что он не относится ко мне совсем плохо. Скорее, он сегодня был в своём обычном настроении — немножко нервном, с периодическими хватаниями за голову, будто у него мигрень от переизбытка гениальности, но в целом терпимом. До взрыва было ещё далеко. — Ладно, — Милко подошёл к нарядам и начал отбирать, судя по всему, подходящие мне, — на самом деле я уже придумал, что можно с тобой сделать. — Надеюсь, не убить... — Нет ничего лучше классики! Классики с элементами кэжуал. Сдержанность, элегантность, простота. Сочетание внешней строгости и внутренней свободы. Истинная женственность! — Его глаза загорелись. — Острые линии в сочетании с плавными, тёмные оттенки и нежно-светлые... Профи своего дела на работе и любящая девушка в обычной жизни. С твоим силУэтом можно обыграть это так, что получится вполне прИлично. — Вы сейчас точно про меня? — на всякий случай уточнила я. — Молчать! — приказал маэстро. — Твоя главная задача — стоять, молчать, примЕрять. Запомни этот постУлат. Остальное я сделаю сам. — Затем ещё раз придирчиво оглядел меня, словно раздумывая, зачем он вообще за это всё взялся, и покачал головой: — Мда... Я его слепила из того, что было, а потом что было, то и... Неважно. Нет, ну кто тут гений! Впрочем, можете не отвЕчать — всё и так понятно. ОлЕчка, иди сюда. СнИмешь с нашей миссис Франкенштейн мерки. Придумаю ей пару новых нарядов. — Посмотрел на меня со скепсисом: — За качество только не рУчаюсь, с этим-то целОфаном вместо тканей. Я, с неизбывной печалью подумавшая о том, сколько же мне придётся тут простоять вместо работы, и до скольки часов придётся доделывать эту работу потом, оживилась: — У меня, кстати, хорошая новость. Мы с Андреем Палычем смогли выбить ещё несколько кредитов, поэтому, думаю, сможем предоставить вам ткани не только из «АйТи коллекшн», но и гораздо более лучшего качества. — Если это будут два лоскУта — спасибо, можете оставить себе, — фыркнул маэстро. — Нет, материала будет много, — заверила я, — скорее всего, из «Шёлковой симфонии». С образцами вы сможете ознакомиться лично! — Да? — насторожился Милко. — А в чём пОдвох? — Нет никакого подвоха. Единственное, что мы всё равно не сможем позволить себе закупить тканей на всю коллекцию. Но процентов шестьдесят я вам обещаю. — Шестьдесят, — горестно сказал маэстро, запрокинув голову. — ОлЕчка, ты слышала? Почему мир постоянно ограничивает творца? Просто кОшмар какой-то, а не жизнь. Ван Гог при жизни никому не был нужен, Бродского выгнали из страны, Пушкина — вообще убили! Вот и Милко вынужден создавать свои шЕдевры под гнётом прОклятых бюрократов. Я промолчала о том, что без «проклятых бюрократов» у Милко вообще бы не было возможности творить — это так, дела земные, обыденные, далёкие от творческого полёта. Повздыхав, маэстро принялся за работу — и сантиментов больше не осталось: меня вертели, крутили и наряжали, как куклу Барби. Что-то ему нравилось сразу, и он чуть ли не хлопал в ладоши, что-то — отбраковывал, как «подходящее более раскованным женщинам». К одной и той же рубашке мы перебрали штук десять юбок и столько же пар брюк. Я смотрела на себя в зеркало и не верила, что это я. Странно, ведь я всю жизнь считала себя некрасивой в прямом смысле этого слова — считала, что черты лица у меня резкие и грубые, глаза непропорциональные, а прикус — вообще ужасный. Мне не нравилась моя большая грудь: я смотрела на тонких и звонких девушек, завидуя, что их ничего не обременяет. А сейчас, стоя перед зеркалом, я видела себя новую: красиво одетую, с локонами, которые я за эти несколько дней научилась делать вполне сносно, расправившую плечи. С неплохой, в общем-то, фигурой. Неуверенно и несмело, но улыбающуюся. И нравилась себе, честно. И моё лицо вкупе с удачным образом и хорошим настроением больше не казалось мне некрасивым или грубым. Нет, я не стала в один миг канонической красоткой — но поняла, что не стоит быть к себе слишком строгой. Одна, всего лишь одна улыбка может поменять очень многое... Двадцать три года против одной недели. Да, иногда наша жизнь слишком стремительна. Составив примерно с десяток комбинаций нарядов, Милко заставил меня переодеться на остаток рабочего дня. — Может, завтра? — робко спросила я. — Нет, ПушкарЕва, даже не думай, — возмутился Милко, — в конце концов, ты сама напрОсилась! Если я ещё раз увижу тебя в твоём бабушачьем костюмчике, меня инфаркт хватит. ОлЕчка, забери и выброси его, пожалуйста, а лучше — сОжги. В итоге меня нарядили просто, но со вкусом: свободная белая рубашка с короткими рукавами и V-образным вырезом, красиво подчёркивающим грудь, чёрная юбка-карандаш и туфли-лодочки. Ольга Вячеславовна нашла неброское ожерелье-чокер, завершающее образ, и застегнула его на моей шее. — Ну вот, — почти восхищённо сказала она, — настоящая красавица. Тебе нравится, Кать? — Очень, — с благодарностью прошептала я и обняла женщину, — спасибо вам огромное. — Меня только не надо обнИмать, — сразу же предупредил Милко, — переживу как-нибудь без этого. — «Спасибо» можно сказать? — улыбнулась я. — Ой, вот давай без этих сантИментов, — замахал он руками, — я про себя и так всё знаю. Тем более за вами с Ждановым должок. Вот выйдете на подиум — тогда поговорим. — Обязательно! И я это… потом верну всю одежду в целости и сохранности. — Ещё б ты не вернула. Всё, иди уже, я с тобой сегодня и так слишком много времени провёл — мне теперь нужно дня три отдЫхать. Из мастерской я не вышла, а практически выпорхнула. Как по заказу, весь женсовет собрался у ресепшн, и остолбенению их не было предела, а потом — и радости за подругу. — Ну, Милко, конечно, гений — это факт, — жуя яблоко, сказала Маша. — Лихо ты его раскрутила, Катька! — восхитилась Шура. — Я бы после всего, что он тебе наговорил, на нём пару бы ударчиков отработала — а ты прямо мастер переговоров. — Кать, да ты теперь настоящая леди, — захлопала в ладоши Таня, — не хуже Киры Юрьевны или этой выдры Клочковой. — Зорькин твой наверное умрёт сегодня, — мечтательно сказала Света. — И пусть, пусть, — ответила Амура, — пусть понимает, что теперь такое сокровище, как ты, можно легко упустить. Мужчинам вообще полезно лишний раз попереживать. Да, только вот тот, кого я на самом деле люблю — вряд ли будет вообще о чём-то переживать, если вообще заметит какие-то перемены во мне; в чём я, если честно, очень сомневалась. — Девочки, это всё не моя заслуга, — смеясь, ответила я. — Можно сказать, демо-версия обновлённой Кати Пушкарёвой. Первые десять дней бесплатно, а потом — наряды на базу, уже придётся самой что-то придумывать и покупать. Так что посмотрим, как я справлюсь. Все наперебой начали уверять меня, что я справлюсь обязательно. Поболтав с подругами ещё немного, я всё-таки отправилась на рабочее место, чтобы не сидеть потом над бумагами до глубокой ночи. Клочкова, занятая покраской ногтей, бросила только короткое «здрасьте» — видимо, не поняла, что это я. Никто не сомневался, что Андрей Палыч снова будет похож на тигра в клетке, которого дрессировщик забыл покормить. Что-то в этом мире должно быть стабильным. — Катя, где вас, чёрт возьми, носит! — заорал он, как только я вошла. — У нас дел невпроворот, а вы где-то полдня прохлаждаетесь. Надо ещё с одним банком связаться. И с «Шёлковой симфонией» о встрече договориться. И… И вообще! — Я была у Милко, — спокойно ответила я, — он занимался моим новым имиджем. Всё-таки секретарь президента модного дома должен выглядеть соответствующе своей должности — вы же понимаете, о чём я? Охладив свой пыл, Жданов оглядел меня с ног до головы. Снял очки, протёр, потом снова надел. Сел, встал и снова сел. — Нет, Кать, — тут же смягчился он, — выглядите вы, конечно, великолепно. Просто замечательно! Но и вы тоже поймите, работы у нас на самом деле много. — Я понимаю. Сделаю всё до вечера, не переживайте. Если бы был аврал, я бы не позволила себе отсутствовать, вы же знаете. — Знаю, знаю, — Андрей Палыч кивнул, — ладно, идите, занимайтесь. — Когда я уже собиралась закрыться в каморке, он окликнул меня снова: — Катя. — Что? — обернулась я. — Извините меня, пожалуйста. Просто я очень переживаю, что что-то может пойти не так — у нас каждая копейка на счету. — Мне не за что вас прощать, Андрей Палыч. Я тоже переживаю и сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам. — Вы одна из немногих, кому я могу всецело довериться. А, впрочем, — он невесело усмехнулся, — вам и Сашке, больше никому. Проклятый трепет, куда же тебя деть? — А Кира? — осторожно спросила я. — Она же ваша невеста. — Кира, — устало сказал Жданов, присаживаясь на уголок стола и потирая лицо, — Кира, Кира… Всё плохо, Кать. Мы ссоримся каждый вечер, и это вообще не прибавляет сил. И здесь его прорвало на откровенность: с Воропаевым, видимо, он не мог делиться всем, что касается Киры — ведь Александр был не только лучшим другом Андрея, но и Кириным братом, и не факт, что он больше бы поддержал друга, чем сестру. — Я вот думаю — отношения же должны приносить радость и лёгкость, дарить тепло и чувство покоя. К любимому человеку хочется бежать с работы, а не наоборот, от него — скорее на работу. Любовь должна окрылять и вдохновлять… Но почему-то всё не так. Всё выдохлось, стало каким-то занудным и скучным, скандалы эти постоянные по одной и той же схеме. Вы не знаете, почему так происходит, Кать? Андрей посмотрел на меня с надеждой: будто отчаянно надеялся, что я ему дам ответы на все вопросы. «Может, потому, что стоит меньше заводить интрижек с моделями?» — рационально подсказал мозг. «Бедный, бедный мой», — заныло сердце. — Нет, Андрей Палыч, не знаю, — покачала головой я. — Может, вам стоит после выпуска коллекции съездить вместе на отдых? Поговорить, разобраться, провести время только вдвоём. — Ага, чтобы я повесился на этом отдыхе, — обречённо хмыкнул Жданов и спохватился. — Извините, Катенька, я не должен вас всем этим грузить. Просто… вырвалось. Накипело. — Ничего страшного. Я всегда готова вас выслушать. Вы, пожалуйста, не расстраивайтесь так. С «Зималетто» всё будет хорошо — я брошу все свои силы на это. А с Кирой… тоже когда-нибудь всё решится. Ничто плохое не может длиться вечно — либо станет лучше, либо закончится. Как с яйцом — оно либо становится цыплёнком, либо его съедают. Браво, Пушкарёва, метафоры — твой конёк, а литература какая. Но это помогло: Андрей Палыч развеселился. — Говорите так, будто это ваш личный опыт, — с тёплой улыбкой посмотрел на меня он. — Отчасти, — тоже улыбнулась я. Ведь моя любовь либо когда-то достучится до него, либо — угаснет в отсутствии ответа. Почему-то я всё больше склоняюсь ко второму варианту. Да и кто я, чтобы наводить беспорядок в его и так не слишком устойчивой личной жизни? — Вы, Катя, замечательный друг. Храбрый, мудрый и честный. Встретить такого — большая удача. С вами и в огонь, и в воду не страшно, и даже в Арктику к белым медведям. Спасибо вам за всё. После этих слов я пошла в каморку биться головой об стену. Мне бы обрадоваться, как обычно, тому, что досталось, но — не вышло. Ничего, ничего и никогда не поможет — я хоть пряником расписным стану, а он скорее во мне гладиатора разглядит, чем женщину. А мне что с этим делать? Как избавиться от своих чувств или хотя бы приглушить их? Эх, если бы только я знала ответ на этот бессмысленный вопрос. ** Домой я возвращалась поздно — всё-таки засиделась с бумагами надолго. Выходя из автобуса, я уже успела снять новые туфли, так сильно они мне натёрли. Что ж поделать, красота требует жертв, иногда даже кровавых. Неужели чтобы выглядеть хорошо, нужно теперь всегда испытывать неудобства? В руках у меня были два больших пакета, заботливо упакованных Ольгой Вячеславовной: в них лежала одежда, подобранная Милко. Я тут же себя успокоила — новый внешний вид мне нравится, а туфли разносятся. Вперёд, натёртыми ногами — навстречу будущему! В целом, если не считать эпизода с Андреем Палычем, день был очень хорошим. А я, наверное, оптимист по натуре: так жадно цепляюсь за что-то хорошее, что со мной происходит, что даже несчастной любви не позволяю это разрушить. Ведь человек должен быть счастлив! Даже если у него не всё гладко — так гладко и не бывает, а любовь… Любовь делает меня живой и позволяет пережить столько эмоций. Всё, что не происходит — всё прекрасно, даже если иногда бывает больно. В подъезде меня ждала интересная сцена: из квартиры моего соседа вышла красивая длинноногая девушка. Модель, судя по всему. Сосед тоже вышел на площадку, чтобы её проводить. Увидев меня, присвистнул: — Вот это я понимаю, преображение! Внимание, граждане, в частности сильный пол, берегитесь: над Москвой нависла опасность — Екатерина Пушкарёва уже готова похищать ваши сердца. — Нужны они мне, — проворчала я, бросая туфли на пол и там же оставляя пакеты. — Всё, чего я сейчас хочу, это оказаться в кровати — желательно одной. — Заходи, я тебя чаем напою, — предложил мужчина, — и будешь потом спать, как убитая. — А это точно удобно? — усомнилась я. — Время детское ещё. — Двенадцать ночи, да. — Сейчас я Ирочку провожу и вернусь. Подумав с секунду, я попрощалась с пассией Романа и зашла к нему в квартиру. — Рома, ты не рассказывал, что у тебя есть жена! — из прихожей я услышала удивлённый голос девушки. — У вас что, свободные отношения? Я аж прихрюкнула от смеха. — Да, — очень серьёзно ответил Рома, — мы с детства обручены, понимаешь? Это выстраданный брак, родители когда-то настояли. Вот теперь справляемся, как можем… Но никто друг друга не ревнует, с этим всё хорошо, можешь не переживать… Эх. — Он печально вздохнул. — Тяжело, тяжело жить не по любви. На этом моменте я вообще чуть не подавилась от своего же хохота. — Бедный Ромочка, — чуть не плача, ответила Ирочка. — Как же так… — Ты что там плетёшь бедной девушке? — крикнула я, снимая пальто. — Ирина, не обращайте на него внимания. Я просто его соседка сверху, ничего личного. — Ах ты, нахал! — послышалось. — Я ж поверила! — Всё-всё, Ир! Ну, пошутил. Да, Катя моя соседка и подруга, ничего особенного. — Ты с девушками теперь дружишь? Сам-то себя слышишь? — Старею, золотце. Ладно, до завтра, не забудь прийти на репетицию показа. — Чао, дорогой. Дальше, судя по звукам, последовал глубокий и беспощадный поцелуй, а затем Рома вернулся в квартиру. — Браво, — захлопала в ладоши я, — актёру больших и малых театров! Какой талант пропадает всё-таки. Сосед радостно раскланялся. — А что, по-моему вполне трогательная история вышла. — Хорошо, что она не случилась в реальности. Быть твоей женой — видимо, то ещё мучение. — Почему же, Катя? — хмыкнул Роман, проходя на кухню; я последовала за ним. — Впрочем, ты права: брак — дело бессмысленное. — Ты не веришь, что сможешь кого-то полюбить? Я, сев за небольшой стол, огляделась: кухня выглядела уже вполне прилично. В интерьере преобладали белый, чёрный и коричневый цвета — всё было красиво и функционально. Над самим столом висела небольшая люстра: Роман выключил основной свет и зажёг её. Стало по-домашнему уютно. Странно, обычно принято, что уютом занимаются женщины — а одинокие мужчины живут как попало. Но Рома, видимо, был сам себе режиссёр, жена, мама, папа и так далее. — Всякое бывает, — сосед достал две чашки и налил в них какую-то ароматную заварку. — Катастрофы случаются. — Почему сразу катастрофа? Разве любовь — это не прекрасно? — А ты себя сейчас распрекрасно чувствуешь? — прямо спросил Роман. — Могло бы быть и лучше, конечно, — честно ответила я, — но я учусь радоваться и тому, что есть. — Вот именно, что ты радоваться — учишься. А я не очень-то верю в то, что в любви много подлинной радости, по-моему люди чаще из-за неё страдают. Впрочем, я, конечно, допускаю, что и со мной может случиться катастрофа, и, так и быть, возможно даже смогу это принять. Но жениться? Зачем? — Ну… Праздник устроить? Чтобы этот день навсегда остался в памяти. Это же определённые жизненные этапы: как ты пошёл в первый класс, закончил школу, поступил в университет... И так далее. Мне кажется, это важно. — Как я пошёл в первый класс, я уже не помню, на выпускном в школе я не был, в университет вообще зря поступил — всё равно работаю, мягко говоря, не по специальности. — Роман усмехнулся. — Думаю, что важные дни ты определяешь для себя сам. — День первого секса? — ехидно спросила я. — Упаси боже, — отмахнулся Рома, — там такой кошмар, что лучше не вспоминать. Не обязательно. Вот, например, день, когда ты впервые сходил на концерт любимой группы. Или день, когда ты поехал в город, в котором ещё не был. День, когда ты понимаешь, что достиг успеха в любимом деле. — Это разве какой-то определённый день? — В целом, нет, конечно — но маленькие победы тоже хорошо запоминаются. — Ты романтик, Ром, — улыбнулась я. — А что, созвучно. — Возможно. Лучше быть романтиком, чем подлецом, Катюш! — весело ответил сосед. — Так что вечную любовь и женитьбу я никому не обещаю. Все девушки знают, что я человек беспечный и обязательства на себя взваливать не люблю, и, в общем-то, всех это устраивает. — Неужели никто не стремился тебя заполучить? — я не поверила. Роман пожал плечами. — Бывало, конечно. И до сих пор бывает. Но однажды и таким приходится смириться. — Он поставил передо мной чашку, придвинул какую-то ободранную упаковку вафлей и сел напротив. — Мята и ромашка для хорошего сна. Я бы мог, конечно, предложить алкоголь, но не думаю, что ты согласишься. — Вечер перестаёт быть томным, — я отпила глоток горячей жидкости, — но, пожалуй, в другой раз. Папа на страже моей целомудренности. — Фу, как скучно! — С некоторыми обстоятельствами приходится считаться. — Ну да ладно, — тут же подбодрил меня Рома, — думаю, ты сегодня и так дала жару — с ого-го каким возгоранием. Выглядишь просто прекрасно. Будь мы не знакомы, обязательно попытался бы тебя охмурить. — Хорошо, что ты видел первоначальный вариант, — чуть ли не перекрестилась я. — А то бы я не вынесла такого непомерного счастья. — Счастье, действительно, огромное, — охотно согласился сосед, посмеиваясь. — Кстати, у меня есть к тебе одно дело. Услуга за услугу, помнишь? — Что за дело? — с большим интересом спросила я. — В общем…