сегодня без возгорания

В общем, Ромину просьбу пришлось исполнить, потому что у меня же есть совесть. Однако он не попросил помощи в ремонте. Обмен получился слегка неравноценным, но в пятницу вечером я стала собирать вещи в свой старый рюкзак, чтобы... пойти в поход. Нет, Рома не фанат отдыха на природе, и не думаю, что у него где-то в шкафу завалялись палатка и спальный мешок. Объяснил он эту странную идею тем, что ему нужно кровь из носу заключить контракт с известным женским журналом «Мяtа», чтобы набрать позиции в мире моды — если моделей из его агентства станут приглашать на фотосъёмки, это будет огромным успехом. — И какая связь? — ничего не поняв, спросила я. — Самая прямая, Катюш, — объяснял Роман.— Директор издательства — человек со своими приколами. Обожает вспоминать молодость, песни под гитару, треск костра, жужжание комаров... Комаров, конечно, в ноябре уже нет, но всего остального — в достатке. — Связь всё ещё не установлена. Вы же не будете контракт прямо у костра заключать? — Почему же, — хмыкнул Рома, — очень даже возможно. Он пригласил меня вкусить романтики Грушинского фестиваля вместе с ним, его женой и друзьями, чтобы обо всём договориться. Хочется человеку ощутить, что я ради сотрудничества готов на многое. Ну, не в моём положении сейчас отказывать — хоть я и не то чтобы очень хотел променять тепло своего ортопедического матраса на холод сырой земли. — И ты хочешь, чтобы я разделила это бремя с тобой? — Да, балконная моя, ты уловила суть, — засмеялся Рома. — Не желаю мучиться один. Впрочем, я бы тебя в любом случае попросил, ты людям отказывать не умеешь — тем более таким обаятельным, как я. — Ну и самомнение!.. Нет, выходные в лесу меня не пугали. Мы с родителями раньше часто совершали вылазки, папа как раз-таки поклонник активного отдыха — свежий воздух, физическая нагрузка и никаких этих ваших телевизоров и телефонов. Неудивительно, что он сразу же отпустил меня с Романом — ещё при этом и нахваливая соседа, что вот, человек из мира моды и глянца, но не зависает на всяких там вечеринках, отдыхает правильно. — Спать будете в одной палатке? — уверенно спросил Колька, жуя пирожок, пока я собиралась. — В одном спальном мешке, — ответила я, — если влезем. — Я бы не удивился, знаешь. — Коль, не говори ерунды. Мы просто приятели. — Просто приятели, которые вместе целые выходные проводят? Ну да, ну да. — Ты ревнуешь, что ли? — догадалась я и рассмеялась: — Не волнуйся, место лучшего друга он не займёт. — Ещё чего, — возмутился Зорькин. — Я и не волнуюсь. Моё место он, конечно, не займёт — он займёт другое. Просто Андрей Палыч, несмотря на все твои заслуги перед отечеством, не обращает на тебя внимания, ты устала и решила переключиться на Романа, да?.. Что ты смотришь на меня? Думаешь, я слепой дурак и вообще ничего не понимаю? — Никакой Андрей Палыч мне не нравится, — не очень убедительно сказала я. — И Роман тем более! — уже гораздо убедительнее. — Рассказывай давай. То-то ты всю работу за шефа делать готова и перед Кирой вечно защищать. Он же сам, бедняжка, не справится! Он у нас безрукий и безмозглый, и даже не заботится о том, чтобы заметать следы своих похождений. А ты всё смотришь ему в рот! Не вытерпев, я подорвалась с места, схватила первый попавшийся журнал и начала хлопать им друга по голове. — Хватит! Говорить! Дребедень! Он мой шеф, а я его подчинённая, ясно? Поэтому я буду делать то, что он говорит, и неважно, придётся мне для этого надевать белое пальто или нет. Моя работа для меня важнее, чем его отношения с Кирой, понял? Хотя, если честно, внутри я не была уверена, что он так уж неправ. — Ай! — начал закрываться Колька, но попыток поддеть меня не оставил. — Хорошо, хорошо! Тогда объясни мне насчёт Романа, с чего у вас вдруг такие нежные отношения? Я всё равно не понимаю. — А не надо всё понимать. — Я уселась рядом с другом на диван. — Я и сама не понимаю, если честно. Просто с ним интересно и весело. И ещё Рома принимает меня такой, какая я есть. Это очень подкупает. — Конечно-конечно, — отозвался Коля со слишком умной, бесящей до чёртиков ухмылкой, — теперь-то, когда ты вся такая из себя, чего бы и не принимать, да? — Нет, Коля, — улыбнулась я, смотря куда-то сквозь стену, — ты ничего не знаешь. — Куда уж нам. — Просто ты не стоял вечером на балконе и не понимал, что да пошло оно всё к чёрту. — Совсем, мать, кукухой поехала, — посочувствовал друг, похлопав меня по плечу. — Может, и поехала. Кто бы говорил! Человек, который влюблён в Клочкову. — Я хотя бы не строю иллюзий на её счёт, — с умным видом возразил Колька, — и не жду, что она будет меня принимать вот таким вот. Я готов стать мужчиной с обложки и толстым кошельком в одном лице, только чтобы она обратила на меня внимание. А ты всё ждёшь, когда тебя полюбят хрен пойми за что. Хотя, о чём я говорю! Ведь ты как раз-таки решила стать чуть ли не моделью — очевидно, чтобы понравиться кому-то из этих двоих, потому что просто Катя Пушкарёва мужчинам подобного плана не нужна. Так что даже не думай осуждать меня — мы в равных условиях. — Коля-Коля, — грустно вздохнула я, — в этом и есть твоя проблема. Я, в первую очередь, решила стать красивой для себя. Да, конечно, очень приятно, когда на тебя обращают внимание и смотрят так, как не смотрели раньше. Приятно, когда на тебя больше не бросают косые взгляды. Но прежде всего — мне самой были нужны эти перемены. И я не жду, что меня кто-то полюбит. Я хочу полюбить себя сама. Здесь я нисколько не соврала. Как бы мне ни хотелось внимания от одного-единственного человека, я наслаждаюсь тем, что со мной происходит. А что мне, чахнуть, что ли, на обломках великой любви? Хотя я скорее бы сказала — на обломах, потому что облом — по полной программе и по всем фронтам. Влюбиться в Андрея — это уже провальная идея. А вот влюбиться в себя — вполне себе неплохая. — И для этого тебя нужно было полностью изменить себя? — недоверчиво спросил друг. — Кто сказал, что я полностью изменила себя? Внутри я всё та же Катя. Но никто же не запрещает совершенствоваться. И мне нравится то, что я сейчас вижу в зеркале — наконец нравится, потому что мне помогли найти ту форму меня самой, которая не скрывает мои достоинства, а подчёркивает их... — Коля бросил выразительный взгляд на мою грудь. — Не эти, дурак! Точнее, не только эти. — А как же твоя философия, что человек должен любить тебя просто так, и плевать на внешность? — Это и так заметно, любит человек просто так или нет. Да и что об этом сейчас думать? Там видно будет. Вот Вика твоя — точно не... — Ой, хватит! — прервал меня Зорькин. — Рад, что ты теперь такая просветлённая, но меня всё вполне устраивает. Я в курсе, кто такая Вика, и что любить бескорыстно она меня не будет. Но мне этого и не нужно, ладно? — Ну тогда, — сочувственно потрепала я друга по голове, — пойдём пить чай. Радуйся хотя бы, что у нас тут всё бескорыстно — иначе бы я с тебя ежедневно сдирала деньги за ужины. — Ну уж точно не ты, — улыбнулся Колька, — а хотя бы Елена Александровна. — А я была бы посредником. Ну ладно-ладно, дружба это не любовь, дружба — лучше любви. ** — Дружба — лучше любви, — сказал Рома, когда мы ехали в электричке. — Я со всеми своими пассиями дружу и прекрасно себя чувствую. Да, мы с самим Романом Малиновским, фамилией которого я поинтересовалась недавно, ехали на электричке — не чтобы полностью воспроизвести типичные выходные активного бойскаута, а потому, что машину было бы попросту негде оставить: после остановки, оказывается, нужно идти куда-то в лес километров пять-шесть. Условились, что Пахомов, директор «Мяты», будет ждать нас с Ромой уже на месте. Я очень надеялась, что у Ромы есть способности ориентирования на местности — потому что у меня, несмотря на богатое походное прошлое, с этим делом большие проблемы; бывает, что я блуждаю даже в парке возле нашего дома. И если плойкой я научилась пользоваться хоть как-то, то такое явление, как компас, по-прежнему остаётся для меня тайной за семью печатями. Не во всём же быть умной!.. — А ты уверен, что пассии с тобой дружат? — хмыкнула я. — Такое явление, как секс по дружбе, знаешь ли, в нашей стране, не очень популярно. Точнее, это действие на перспективу. — У меня чётко выстроенная реальность, — возразил Рома, уютно облокотившись о сиденье, пока я смотрела в окошко и наблюдала быстро пролетающий серо-оранжевый пейзаж. — В моей жизни нет места тем, кто ждёт от меня чего-то большего, чем я способен дать. — Это благородство или бескомпромиссность? — И то, и другое. В мире моды, да и вообще — в жизни, можно быть средним таким профессионалом, можно быть порочным, вздорным и беспринципным, но давать себя в обиду — никогда нельзя. — Тебя вообще возможно обидеть? — я обернулась к Роме и рассмеялась. — Нет, я в это не верю. — Можно, но очень сложно, — улыбнулся Рома легко, и я в очередной раз удивилась тому, как просто он видит жизнь. — К примеру, если бы ты отказала мне с этой поездкой, я бы страшно обиделся. Честно-честно! — Иногда сложно понять, где ты шутишь, а где — серьёзен, — поделилась сомнениями я. — А я всегда серьёзен, — ответил Малиновский, напуская на себя важный вид, — и всегда шучу. Жизнь — это микс из эмоций, и невозможно вычленить какую-то одну. — Балагур и бродячий философ в одном лице. — Ну что за человек! — Впрочем, твоя философия мне нравится. Мне в моём окружении, наверное, и не хватало такого отношения к жизни. — Я вновь задумчиво посмотрело в окно. — Мама и папа вечно боятся, что я вот-вот сверну с пути честности и целомудренности и испорчу себе жизнь. Коля всё ещё считает, что я влюбилась в тебя. Видимо, потому, что его голова полна предрассудков — он тоже боится, что от несчастной любви я зачахну. Женсовет считает, что я, наоборот, зачахну без любви. Все вокруг почему-то уверены в плохом исходе, если я не сделаю того-то или того-то — и никто не хочет жить просто так. — А Жданов? — А что Жданов? Ему вообще всё равно. Хотя, мне теперь часто кажется, что такими темпами он скоро сам выгорит. Все мы очень надеемся вытащить «Зималетто» из кризиса — но Андрей Палыч… он слишком озабочен компанией. Он не видит вокруг ничего и никого. Даже его невеста, Кира, как это ни грустно признавать, — всего лишь инструмент для достижения цели, потому что именно её голос был решающим в выборе президента. — Он тоже не даёт себя в обиду — это можно понять. — Разница, Ром, в том, что он не даёт в обиду себя — но с лёгкостью обижает других. Пусть и не целенаправленно, но... иногда я спрашиваю себя: и за что же я его всё-таки полюбила? За харизму? За живость ума? За душевное тепло, которым он щедро, но мимолётно делится с другими? Понимаю, что любят не за что-то, а вопреки, и всё равно брожу по кругу. — Это, Катя, короткое замыкание и, как следствие, возгорание, — со знанием дела ответил Малиновский и ободряюще положил мне руку на плечо. — Наркотик, ломка, буйство гормонов — как хочешь назови. Я, конечно, в великой любви не знаток, но с ослепляющей влюблённостью знаком прекрасно. У тебя ведь, извини за откровенный вопрос, мужчины ещё не было? — Был. — Я постаралась не погружаться в ранящие воспоминания. — Да сплыл. Там вообще неприятная ситуация. Но если говорить о серьёзных чувствах, то да, Андрей Палыч — первый. — Они пройдут, — заверил Ромка. — Это был эффект неожиданности. Ты, условно говоря, всю жизнь жила тихо и спокойно, с мамой, папой и Зорькиным вместо домашнего кота в своей каморке — и тут попала в «Зималетто», как Золушка на бал. Всё кажется новым, необычным, и люди — будто бы другие, возвышенные такие, из потустороннего мира, и будто бы тебе до них — как до Луны. — Было такое, да. Откуда ты вообще всё знаешь?! — Опыт, Кать, — Малиновский рассмеялся и посмотрел на меня лукаво. — Хоть каждый человек и думает, что он — неповторимая вселенная, все люди так или иначе похожи в своих проявлениях. И ты влюбилась в сказочного принца, потеряв голову. Банальная история. Но поверь, — он наклонился чуть ближе, и, кажется, в этот момент его взгляд стал процентов на девяносто... пять серьёзным, — как только ты поймёшь, что все люди — в Гуччи они или в старых тряпках, в президентском кресле они или на производственном этаже — имеют одни и те же проблемы и испытывают ровно такие же эмоции, как и ты, твоя очарованность спадёт. Впрочем, думаю, ты уже и так начала это понимать. — Начала, — кивнула я, — уже начала. Если раньше Андрей казался мне неприкосновенным божеством, то сейчас я вижу, что это обычный человек с кучей своих проблем и слабостей. Но, наверное, любовь тем и отличается от влюблённости… Ты видишь человека таким, каков он есть, и готов его принимать. Я вижу и принимаю. Так что извини, Ром, но даже несмотря на твой огромный багаж знаний, не думаю, что это что-то мимолётное. — Поговорим с тобой через год, — как всегда беспечно ответил Роман, ещё больше разваливаясь на сиденье. — Я тебя спрошу «Екатерина Пушкарёва, любите ли вы Андрея Жданова?», а ты мне, допустим, ответишь: «да пошёл этот мойдодыр к своим мочалкам». Или ещё лучше вариант — «а кто это?». — Дурак, — расхохоталась я, представив Жданова большим умывальником, — Рома, какой ты дурак! Ты как будто видишь жизнь сверху, беззаботно пролетая над ней, и вообще не живёшь моментом. — Я лет в восемнадцать жил моментом, — разоткровенничался Малиновский, — очень сильно жил. Но мне не понравилось. Не имеешь возможности, когда происходит что-то плохое, сказать «это пройдёт». Потому что кажется, что не пройдёт никогда. Но, как показывает жизнь, всё так или иначе проходит. — У тебя был подобный опыт? До жути интересно, потому что несмотря на всю свою простоту, Рома до сих пор иногда кажется тёмной лошадкой. — Об этом — как-нибудь позже. Потому что нам скоро выходить. Оказавшись на станции «Шатура», мы сели в видавший виды автобус и поехали в ближайший посёлок. Спустя полчаса основательной тряски мы вышли и свернули в сосновый лес — на широкую, но размытую тропинку. Погода не радовала: конец ноября зарядил пакостной моросью, которая надоедливо капала на лицо и за воротник куртки. Хорошо, что додумалась не выкидывать свои старые резиновые сапоги — пригодились. А вот Малиновский в своих огромных сапожищах и куртке цвета хаки выглядел как сюр: ни за что не думала, что окажусь с ним в таких условиях. — Это ж надо в такую погоду додуматься делать вылазку. — Рома натянул капюшон почти что на глаза. — Нас смоет, пока мы идём, и вообще, я, если честно, до сих пор не уверен на сто процентов, идём ли мы правильно. Кто знает, сколько здесь этих тропинок. — Не пугай меня, Ром, — напряглась я, — я положение, если что, вообще спасти не смогу. — Ты у нас будешь оберегом от напастей, — весело ответил сосед. — Думаешь, зря я тебя с собой брал, что ли? В итоге всё сложилось хорошо; никто не умер, и никого не пришлось спасать. Мы шли примерно час, периодически застревая сапогами в какой-то жиже, но болтовня о разной чепухе скрасила это время. Оказавшись, наконец, на опушке, мы вздохнули с огромным облегчением: вдалеке виднелись три палатки, уже натянутый тент и разожжённый под ним костёр. — Слава богу, нам не придётся заниматься обустройством, — шепнул мне Рома, и мы двинулись к палаткам, как моряки к маяку. — А то Александр Леонидович увидит, как я ставлю палатку, и плакал мой контракт. Когда мы подошли, нас встретил уютный, грузный мужчина в возрасте, который занимался готовкой шашлыка. На директора крупного издания он не смахивал никак, но, тем не менее, это он и был — Александр Леонидович Пахомов. — Ощущение, будто мы к дедушке в деревню приехали, — тихо сказала я Роме. — Ты его просто в директорском кресле не видела, — хмыкнул Малиновский и пожал руку мужчине. — Добрый день! Рад встрече, и хорошо, что эта встреча вообще состоялась. Боялись вас не найти. — Ну что вы! Кто ищет, тот всегда найдёт, — ответил Пахомов и обезоруживающе улыбнулся, оценивая меня цепким взглядом. — Я в вас не сомневался. Тем более с такой очаровательной спутницей вы просто не имели права заплутать. — Это Екатерина Пушкарёва, — представил меня Рома, — личный помощник президента компании «Зималетто». Мы с ней соседи и добрые приятели — вот я и решил её позвать. — Очень приятно, Катя, — поцеловал мою руку Александр Леонидович, — простите, что я так фамильярно? Но вы меня удивили: странно, что вы приехали с господином Малиновским, а не с представителями своей же компании… — Вы о чём? — не поняла я. — Ну как о чём, — удивился Александр Леонидович, — неужели ваш президент не сообщил вам? Впрочем, да, это же нерабочее время, и он не обязан... — Катя?! Пахомову не пришлось договаривать. Я обернулась на голос и поняла всё сама. Кинула взгляд на Рому — тот тоже, казалось, ничего не понимал. Из палатки выходил... — А-андрей П-палыч?