сегодня без возгорания

Андрею Палычу о своём примирении с Романом я решила пока не рассказывать. Жданов бы точно не оценил моё доверие к Ромке и, скорее всего, просто наорал бы на меня за то, что нельзя смешивать личное с профессиональным. Пусть думает, что виновный найден, а я надеялась справиться с поиском предателя сама. К тому же треволнений хватало и без этого. Во-первых, Милко, узнав обо всём, закатил форменную истерику. — Это крах всЕму! — причитал он, лёжа на диване в мастерской, с холодным компрессом на лбу. — Скоро все будут говОрить, что у Милко кончилось вдохновение, и он стал бездарным шаблонщиком. Оля, ОлЕчка, дай мне яду, я хочу умЕреть, чтобы не ощущать этот пОзор... Во-вторых, нужно было срочно придумывать, куда выруливать с новой коллекцией. Концепция сдохла, но одежда активно шилась, и перезапускать всё по новой — лишняя трата денег и времени, которых у нас не было. — Может, вообще без пояснений обойдёмся? — предложил Андрей Палыч, качаясь в своём кресле. — Просто новая коллекция и всё. Носите, наслаждайтесь, вспоминайте нас добрым словом. — Что за заупокойная речь? Нет, так не пойдёт, — отвергла я это предложение. — То, что одежда «унисекс», и так прекрасно видно… Может, ничего страшного, что у нас тот же самый концепт? Сейчас модно носить удобную одежду, все крупные компании стараются двигаться в этом направлении. — Ну нет уж, — Жданов злостно рыкнул, — чтобы потом вся Москва говорила, что мы не можем придумать ничего своего. Андрей Жданов — плагиатор! Не вариант. — А если постараться выпустить коллекцию раньше, чем «Меридиан»? — Постараться мы можем, и скорее всего нам это даже не составит труда. Но это в любом случае — провал. Как бы то ни было, Хмелин первый сообщил о своих планах, а всё, что будем делать мы — уже вторично. — Но можно же дать разгромное интервью, — не сдалась я, — рассказать, что «Меридиан» присвоил себе идеи «Зималетто». Да такую сенсацию любое издание оторвёт с руками и ногами. — Нет, Катя! — возмутился Андрей. — Нет, нет и нет! Здесь уже не имеет значения, кто прав, а кто виноват. Имя «Зималетто» никогда не было замешано в грязных историях, и этого не будет и впредь. Особенно, учитывая, что качество нашей одежды, — он сделал тяжёлый вдох, — могло бы быть и лучше. — Так это наоборот повысило бы интерес к коллекции! — Я вскочила со своего стула и беспокойно начала ходить туда-сюда. — Вы что, не знаете, как устроены люди? Да даже те, кто никогда не слышал о «Зималетто», придут к нам в магазины, чтобы поглазеть. — Поглазеть — это не купить, Катя, — устало посмотрел на меня Жданов. — Плюс люди точно так же могут ломануться и в магазины «Меридиана», и сравнение, увы, может быть не в нашу пользу. Не хочу своими же руками поднимать продажи этому ширпотребщику, выбравшемуся из палатки в Бирюлёво. — Не знаю, по мне так а ля гер ком а ля гер, — гордо ответила я. — Если в нас бросили бомбу, и мы ещё не погорели, то мы вполне можем ответить тем же! Жданов по-доброму усмехнулся; наверное, его позабавила моя решимость. — Кать, я, конечно, понимаю, что вы дочь подполковника, которая к тому же хорошо знает французский, но давайте всё-таки вернёмся к более мирным методам. Странно вообще, что мы поменялись ролями: мирно и Андрей Палыч — понятия трудно совместимые, как Колька и диета, Ромка и постоянство, Женсовет и кропотливая работа. Но, видимо, всё дело в экстренной ситуации. Может, действительно, не стоит втягивать доброе имя «Зималетто» в разного рода скандалы — хотя я бы, например, рискнула. Чёрный пиар — это тоже пиар, и не всегда стоит им пренебрегать. Ничего нового предложить я не успела, потому что дверь кабинета распахнулась, и появилось разгневанное «в-третьих». Кира Юрьевна. — Допрыгались, — возведя руки к небу, нетерпеливо сказала она. — Что, голубки, хорошо постарались? Всё разболтали? Роман — хороший, Роман — чуть ли не ангел во плоти, — передразнила она нас. — Ну и как, довольны результатом? — Видимо, Саша или Милко уже всё ей рассказали, — тихо, со злостью процедил Жданов и обратился к Воропаевой со своей фирменной, нарочито-язвительной улыбкой: — Милая, ну что ты. Мы с Катериной Валерьевной делаем всё, что в наших силах, чтобы спасти ситуацию. Поверь, Хмелину не удастся нас обогнать. — Да что ты, — хмыкнула Кира, будто бы не веря даже в возможность успеха, — это же так просто! — А ты, дорогая, если сомневаешься, могла и не появляться здесь, — с обманчивым спокойствием ответил Андрей, — как-нибудь разберёмся. — Вот именно, что «как-нибудь»! — раздражённо выкрикнула Кира. — У тебя всю жизнь «как-нибудь»! И в отношениях, и в работе — авось, пронесёт! Выкарабкаемся! Только на этот раз что-то не пронесло, да? Потому что, — она постучала сжатым кулаком по голове, — думать надо, прежде чем что-то делать. Но куда нам, великим президентам! — Вы посмотрите, — Жданов, широко раскрыв глаза, с фальшивым весельем помотал головой, будто смотрел цирковое выступление, — вот она, истинная сестра своего брата. Вместо поддержки — одно сплошное обвинение. Дорогая, — сколько яду было в этом обращении! — если тебе тоже дорого будущее нашей компании, может, вместо того, чтобы закатывать очередной скандал, ты сядешь вместе с нами и подумаешь, что делать? Или вы с Сашкой только хаять горазды? Вот где он ходит, когда так нужен здесь? — А ты на Сашку всё не вали, — не менее ядовито ответила Кира, — у него, по крайней мере, хватает мозгов, чтобы не разбалтывать свои мысли кому попало. — Затем она обратилась ко мне: — Катя, я понимаю, Андрей — слишком импульсивен, он часто вообще не способен думать. Но вы-то, вы куда смотрели?! У вас же, считай, вся компания в руках — и вы можете позволить себе такую неосмотрительность? — Кир-ра, — почти что прорычал Андрей, срывая маску напускного спокойствия, — не трогай Катю! Она ни в чём не виновата. Не впутывай её сюда! — То есть как это — не трогать? — искренне изумилась Воропаева. — Малиновский — это же её дружок, кто, как ни Екатерина, имеет к этому самое прямое отношение? А, может, — она усмехнулась, — Сашка прав, и они заодно? — Кира!!! — не выдержал Жданов и заорал что есть силы. — Хватит! По-моему, любой их разговор развивается по одному и тому же сценарию. У меня было тоскливое чувство дежавю; а ещё я чувствовала себя пристыжённой школьницей. Кира, не обратив внимания на рассвирепевшего Андрея, вновь обратилась ко мне: — Катя, пройдёмте в мой кабинет. Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз. — Кира, чёрт тебя возьми! — Андрей Палыч подорвался с места, готовый, судя по всему, выкинуть свою невесту из кабинета за шкирку. — Не мешай нам работать! Уйди отсюда, пожалуйста! — Андрей Палыч, — попыталась я усмирить разбушевавшегося шефа, — ничего страшного. Мы поговорим, и я скоро вернусь. — Да о чём с ней говорить, Катя? — возмутился Андрей. — Вы хотите попросту потерять время, выслушивая обвинения от неё? — он грозно сверкнул глазами в направлении Киры. — Андрей. Палыч, — сказала я уже с нажимом. — Это не займёт много времени. Пожалуйста. Жданов посмотрел на меня пытливо, будто спрашивая взглядом «оно вам в самом деле надо?». Затем, быстро обмякнув, угрюмо разрешил: — Идите. Только ненадолго. — А Кире пригрозил: — Если хоть что-нибудь… — До вечера, дорогой, — издевательски ласково пропела Воропаева. Когда мы оказались у неё в кабинете, Кира уселась за свой стол и сказала с огромной, но горькой иронией: — Я смотрю, вас он слушается беспрекословно. Прямо как собачка. Мне такого никогда не добиться. И сразу стала какая-то тусклая, и вся бравада с неё спала — видимо, потому что теперь не было необходимости нападать на Жданова. Странная, несчастная женщина, подумала я, которая почему-то хочет держать любимого человека у ноги. И чем больше хочет, тем сложнее он удерживается, пуская в ход сначала изворотливость, а затем и открытое, злое сопротивление. Ну кто в здравом уме захочет быть привязанным? Тем не менее, Кира почему-то в последнее время вызывала у меня не раздражение и даже не холодное равнодушие, а острое сочувствие. Это было глупо — что-то из разряда «бьют по одной щеке — подставь другую», но объяснения этому не имелось. Может, любовь к одному и тому же мужчине иногда не разводит, а роднит? Как любовь к общему делу или хобби, как бы это, прости господи, ни звучало. Хрен его знает… — Да Андрей Палыч не слушается, что вы, — тихо сказала я. — Просто… уважает. — Хотите сказать, меня он не уважает? — отстранённо сказала Кира, издав нервный смешок. — Нет, конечно. — Вот чёрт! Я решила, что лучше заговорить о деле: — Кира Юрьевна, я хочу, чтобы вы поняли, что мне подобные махинации ни к чему. — Как раз-таки, именно вам они могли быть очень даже «к чему». В случае провала коллекции «Никамода», вероятнее всего, поглотит «Зималетто» — и вуаля, у вас на руках солидный куш. Разве нет? Или, может, вы так мстите Андрею за неразделённую любовь? Пока что у вас, Катя, больше всего мотивов сделать это. — Со стороны, может, так и выглядит, — подтвердила я с невозмутимым спокойствием, — весомых опровержений у меня нет. Но я бы не смогла так подставить целую компанию. И Андрея Палыча… тем более. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он во мне разочаровался. Не любит — пусть, но его разочарование — это выше моих сил. Я не из того разряда женщин, которые будут мстить за нелюбовь. Возможно, это прозвучало, как шпилька. Гений мысли Катька Пушкарёва. — Сядьте, Катя, — устало сказала Кира, показав на стул напротив неё. Я села. — А теперь посмотрите мне в глаза. Доводы мне не нужны. Просто сделайте, как тогда: посмотрите в глаза и скажите правду. Теперь понятно, почему она решила поговорить наедине. Я посмотрела прямо на Киру и сказала ещё раз, со всей открытостью, на которую только была способна: — Я этого не делала. Мы не сообщники с Романом. — Про то, что и Малиновский непричастен, я упоминать не стала, но сделала так, чтобы формулировка была правдивой. — Я никогда не подведу «Зималетто». Кира смотрела на меня долго, изучающе, взвешивая все «за» и «против». Я не волновалась, не избегала зрительного контакта — скрывать мне было нечего. — Кто знает, — в итоге Воропаева опустила взгляд и покачала головой, — возможно, мне бы очень хотелось, чтобы вы, Катя, сейчас врали. — А затем спросила осторожно: — Вы действительно что-то сможете придумать? — Сможем. Уже думаем. Дойдя до дверей, я обернулась: — Спасибо, что поговорили со мной наедине, и не выдаёте меня Андрею Палычу. Кира посмотрела на меня, как на дуру, и засмеялась. — Вы что, думаете, я самоубийца? Вы, Катя, сейчас очень ценный объект. Если Андрей поймёт, что вы влюблены в него, вполне возможно, что он, в конце концов, посмотрит на вас, как на женщину. Так что мне выгодно молчать. И вы не вздумайте что-то говорить. — Конечно, — кивнула я и вышла. Андрея Палыча я застала крайне взволнованным. — Ну что, Кать? Что она вам наговорила? — Ничего особенного, — пожала я плечами, — но больше она меня подозревать не будет. — Что значит не будет! — прогромыхал Андрей. — Она изначально не должна была! Она должна понимать, что я вам доверяю. — Андрей Палыч, а можно откровенно? — спросила я. — Конечно, Кать, что за вопрос. — Вам не кажется, что Кира просто ревнует? — На удивлённый взгляд Жданова я быстро пояснила: — Я имею в виду, ваше доверие. Извините, что лезу, но невеста же должна быть вам самым близким человеком. Мазохизм! Андрей присел на краешек стола. Потерянным, как Кира, он не выглядел, но и сильно счастливым — тоже. — Легко сказать — доверие! Вы же сами всё видели, Кать. Вместо того, чтобы оказать поддержку, Кира сразу налетела с обвинениями. И я знал, что так и будет. Поэтому сложно говорить о доверии. — Она очень переживает. — А кто не переживает? — задал логичный вопрос Жданов. — Я, что ли, не переживаю? Я только и делаю, что бесконечно переживаю. Но у нас с Кирой — как будто негласное соревнование: кому из нас хуже. — Он развёл руками: — И никто не даёт поблажек другому. — Так, может, вам сходить успокоить её? Не знаю, — я уже теряла голову от своей наглости, — приласкать, в конце концов. Сказать, что любите. Она и оттает. — Не-а, — помотал головой Андрей. — Нет ни сил, ни желания. Всё равно это всё односторонне. Тошно уже. — Грустно, — всё, что смогла сказать я. — Вы, Кать, просто наверняка неопытны в этих вопросах, — посмотрев на меня, Андрей вернулся в реальность из тяжких дум. — У вас, наверное, ещё не было отношений? Я помотала головой. — И не надо, — хмыкнул Жданов, — массу нервных клеток сэкономите. Шучу, конечно. — А затем совсем непоследовательно предложил: — Кать, а давайте перейдём на «ты»? — В честь чего такой праздник жизни? — я так опешила, что даже не смогла сказать что-то нормальное. — Ой. Ну, то есть. Зачем? — Ну так мы же с вами друзья. Обсуждаем такие личные темы, и при этом до сих пор на «вы». Странно как-то. — Но я, прежде всего, ваша секретарша, — проблеяла я. — И что? — так искренне удивился Андрей, будто это было само собой разумеющимся — называть всех секретарш на «ты». — И то, — ответила я, — субординация, все дела. — Да плевать на неё, — решительно махнул рукой Андрей. — Пусть другие субординируются. — Уверены? — Уверен. И, улыбнувшись, протянул ладонь, чтобы я дала «пять». — Ладно… Андрей, — я отбила его ладонь. Нет, а я всё поняла. Это же совершенно логично. Катя Пушкарёва — это первая женщина, с которой все мужчины хотят исключительно дружить. Все находят во мне какие-то невообразимые качества, хвалят их, говорят, какая я прекрасная. Рома считает меня лёгкой, Андрей — надёжной, Коля — тот вообще за меня летящие пули ртом поймает и не подавится. Боюсь спросить, что же тогда нужно, чтобы тебя любили?.. ** Вечером мы сидели в машине втроём: Рома, я и Коля. Цирк шапито, усовершенствованная версия. Дело было на стоянке «Зималетто». Я решила, что надо брать ситуацию в свои руки и подбила Рому помочь мне проследить за Воропаевым. Именно он не давал мне покоя всё это время — я была уверена, что подозреваю его не зря. Малиновский быстро согласился: ему наверняка было интересно поучаствовать в слежке, для него это было что-то вроде интересной игры. То же самое с Зорькиным — набился третьим, чтобы следить за развитием событий. Я, конечно, совсем не была уверена, что какие-то события будут развиваться; но, по крайней мере, лучше сделать хоть что-то, чем бездействовать. Может, Александр решит ещё раз встретиться с Хмелиным? Почему-то было тревожное чувство, что если не поймать Александра вовремя, он может натворить ещё что-то, нанеся компании гораздо более сильный урон. Интуиция, мать её. Без маскировки не обошлось: Рома надел обтягивающую шапку с рисунком снежинки, Коля снял очки и приклеил усы, а я даже надела парик какого-то ужасного сливового цвета, найденный дома на антресолях. — Теперь я женщина бальзаковского возраста с плохим вкусом, — сказала я, смотрясь в зеркало. — Идеальная маскировка. — Мы вообще как Малыш, Карлсон и Фрекен Бок, — веселясь, ответил Рома. — Ты стопроцентный Карлсон, — засмеялась я. — Я, конечно, Фрекен Бок, ну а Коля вылитый Малыш. — Чё это я Малыш? — обиделся Зорькин с заднего сиденья. — Впрочем, ладно, он один в книге адекватный, так что согласен. — Коля, не бухти, — сказали мы с Ромой хором. — Спелись, — проворчал Колька, — что, свидание сегодня обломилось? Мешаю вам? — Боже, какое свидание? — закатила я глаза. — Коля! Мне в который раз повторить, что у нас с Ромой ничего нет? Ром, — возмущённо обратилась я к Малиновскому, — скажи ему. — Да ладно, Кать, — смеясь, ответил Рома, — пусть думает, что хочет. Ну нравится человеку так считать, что же его переубеждать? — Вот вы думаете, что я зануда, — Зорькин надулся, — а я просто забочусь о Кате! Ты, Ром, мужик, конечно, видный — но бабник страшный. Это же всем известно. Откуда я знаю, может, ты там, в логове своём, пытаешься нашу Катьку соблазнить? А она просто прониклась к тебе, поэтому ничего не замечает. От абсурдности данного предположения я так расхохоталась, что если на парковке кто и был, то быстро от испуга уехал. Малиновский же сначала выпал в осадок, а потом тоже начал ржать. — Не обращай внимания, — сказала я Роме, — Коля просто ревнует. — Зорькин, — Рома повернулся к Коле, — твоей дедукции можно позавидовать. Но, открою секрет, вечера можно проводить не только в постели. — Кому, как не мне, об этом знать! — фыркнул Зорькин. — А вот в отношении тебя факт сомнительный. Одними разговорами и увеселительными мероприятиями сыт не будешь. — Я работаю в модельном агентстве, — напомнил Рома, — уверяю тебя, мне есть где утолить голод. О Кате можешь не беспокоиться, у нас исключительно добрососедские отношения. Кстати, хочешь, познакомлю тебя с какой-нибудь из моделей? — Он лукаво улыбнулся. — Голод — чувство очень неприятное, отвлекает от дел. — А можно? — глаза Кольки тут же загорелись, но через пару секунд он ответил с неизбывной печалью: — Нет, я Вику люблю. — Вот же упёрся, — сочувственно сказала я. — Да люби кого хочешь, — беспечно ответил Рома, — хотя конкретно Вику я бы очень не советовал. — Ты и с ней был?! Нет, ну это уже ни в какие ворота. Представляю, как ты с ней обошёлся. — Ни в какие ворота — это госпожа Клочкова. За пару встреч успела засесть в печёнках. — Ты!.. Если бы Колька решал проблемы кулаками, то, наверное, уже бы полез к Роме драться за честь любимой женщины. А так — надеялся испепелить Малиновского взглядом. — Ром, не издевайся над человеком, — попросила я. — Он и так уже весь усох от любви, как нежный цветочек под жарким солнцем. — А от Вики — усохнет не только Коля, но ещё и его кошелёк, — твёрдо ответил Рома, но мысль не закончил, потому что отвлёкся: — Смотрите, кажется, это Воропаев идёт. Мы все, тут же забыв о распрях, уставились в окно. Да, это Александр Юрьевич садился в свой чёрный БМВ — такой же массивный, как и эго его хозяина. — Поехали, — сказала я Роме. И мы поехали, держась от Воропаева чуть поодаль, чтобы он не заметил хвост. Судя по направлению, Александр, адрес которого я переписала из его личного дела, двигался отнюдь не домой. Хотя, какое домой — зная разгульный образ жизни Воропаева, вряд ли он вообще в такое время бывал дома. В итоге мы оказались у... «Голубого огонька». — Вот и приехали, — сказала я, чуть ли не присвистнув. — В голубые манящие дали, — задумчиво ответил Рома. — Вроде в тусовке все геи на виду — о Воропаеве я ничего не слышал. — Так, может, он решил, наконец, найти себя? — оптимистично сказал Зорькин. — Жаль, конечно, что нам это ничего не даст. — Да нет, бред какой-то, — тряхнула я головой, — у Александр Юрьича всегда была просто тьма девушек. Не замечала, что он испытывает к ним какое-то отвращение. Да и вон, он просто в машине сидит. Может, ждёт кого-то? — Свою судьбу, — хихикнул Коля, — мускулистую и с сорок вторым размером ноги. — Может, он экспериментатор? — до ужаса развеселился Рома. — И с теми, и с теми. Сейчас у богемы это модно… В общем, пока тайна ориентации Воропаева оставалась нераскрытой, и тот продолжал сидеть в своём БМВ, мы успели сделать кучу дел. В частности: — поиграть в карты, которые неожиданно завалялись у Малиновского в бардачке; — поесть мятные конфеты оттуда же; — послушать выпуск нового шоу «Камеди Клаб» в записи — Рома сказал, что однажды даже был на съёмках, и пообещал сводить нас; — поспорить насчёт Гарика Харламова: талантливый он или просто наркоман; — вздремнуть по очереди на пару минут; — дважды послушать раскрученную на радио «Хлопай ресницами»; — много раз полюбоваться на сумрачную рожу Воропаева, который, видимо, устал ждать своего попутчика. Однако вскоре шутки кончились: из клуба вышел Милко, и внезапно направился не куда-нибудь, а в машину к Воропаеву. Затем они начали о чём-то переругиваться — Милко, как обычно, экспрессивно, размахивая руками, а Александр — тяжело, отрывисто. Даже не шевелясь, давил авторитетом. — Это что вообще? — прохрипела я застывшим голосом. Насколько я помню, Воропаев с Милко никогда не были близкими друзьями. Они, конечно, могли иногда выпить кофе в нашем баре — но не больше. Или больше… Я вообще уже ничего не понимаю! — Может, они любовники? — нисколько не удивляясь, сказал Малиновский. — Милко всегда были симпатичны мужчины вроде Воропаева. — Мудаки? — сочувственно отозвался Коля. — Именно, — хохотнул Рома. — Нарочито грубые, относящиеся с пренебрежением. — Так вроде они не обнимаются и не целуются, — слабым голосом сказала я. — Ну, не у всех же на виду, — ответил Зорькин, — счастье любит тишину… Нет, они не виделись мне любовниками. Я, конечно, не была в курсе всех перипетий личной жизни Воропаева, но не выглядели они, как пара! И как люди, у которых что-то было, тоже. Слишком отстранённые, безучастные позы — ноль контакта. По спине пробежал мерзкий холодок. А что, если?.. Александр что-то говорил, изредка едко улыбаясь. Милко сначала возился на сиденье, затем откинулся на спинку и прикрыл глаза. Шуметь перестал. Будто бы с чем-то смирился. Интуиция не просто шептала — она выла громкой сиреной. «Опасность, опасность!» Дальше проследить за этими странными отношениями не вышло: бросив ещё какие-то пару фраз, Милко вышел из машины и пошёл обратно в клуб. Александр же завёл БМВ, явно не собираясь сопровождать маэстро. Малиновский тоже нажал на газ, выезжая за Воропаевым с парковки. — Что-то не было это похоже на рандеву, — огорчённо сказал охочий до впечатлений Колька. — Потому что это не было свиданием, — ответил Рома, внимательно посмотрев на меня. — Катя, ты думаешь, это как-то связано со всей историей? Я помедлила. — Я бы хотела так не думать. Но, боюсь, они далеко не просто так встречались. — Может, у них всё-таки какие-то личные дела? Откуда мы знаем? — Да не было у них никаких дел! — Я нервно всплеснула руками. — Они никогда не были близки. — Ну вообще, жизнь шире и больше, чем коридоры «Зималетто», — философски рассудил Ромка. — Так что я бы на твоём месте не был так уверен. Следующей остановкой оказался ресторан «Лиссабон». Стоящие у входа две девушки призывно помахали Александру, и тот, приобняв их, скрылся внутри. — Ну, тут ничего содержательного, — сделала вывод я. — Загул на всю ночь. Можем ехать домой. А завтра продолжим наши бдения. — Хорошо живёт, — завистливо сказал Коля, глядя вслед Воропаеву. — Предложение с моделями в силе, — тут же отозвался Малиновский. — Я подумаю, — сдавшись, буркнул друг. ** На следующий день я превратилась в шпиона и сыщика в одном лице — кто бы мог подумать, что мои детские игры с друзьями во дворе повторятся таким образом! Обошла «Зималетто» по кругу несколько раз. Клятвенно заверила вездесущий Женсовет, что всё расскажу потом. Пряталась за фикусом и получила очередную взбучку от Жданова за долгое отсутствие. Всё было тихо: Милко весь день занимался примерками, а Воропаев был то в своём кабинете, то в кабинете у Андрея. Наверное, Рома был прав, и эти двое имели какие-то совместные дела только вне стен «Зималетто». Оставалось надеяться, что наша сегодняшняя поездка также не окажется бесплодной. Машину мы сменили на папину, чтобы лишний раз не мозолить глаза Александру. Рома сменил шапку на капюшон, а я теперь стала потасканной блондинкой. Потасканной, потому что ещё один парик, найденный всё на тех же антресолях, был слишком свалявшимся. Папа и мама смотрели на меня, роющуюся в старом шкафу, с настороженным интересом. Мама предложила ещё раз поужинать, а папа предположил, что при «Зималетто» открыли театральный кружок — и теперь я буду задерживаться не до двенадцати ночи, а вообще до самого утра. Коля, всё так же сидящий сзади и сильно не отсвечивающий, имидж менять не стал. — Сегодня мы три мушкетёра, — сказал он. — Только изрядно постаревшие, и конь у нас один на троих. Видимо, я слишком сильно молила небо и всё, что на этом небе обитает, чтобы данный инцидент скорее разрешился. На этот раз Милко сел в машину к Воропаеву прямо на парковке «Зималетто», и Рома вновь двинулся в путь за ними. Я обеспокоенно хватала пальцами своё пальто и думала, что всё выяснится либо сегодня, либо никогда. Притормозили у недавно открывшегося ресторана «Мармеладофф». — Хорошее местечко, — дал оценку Рома, — бюджетно, но зато уютно и не пафосно. Самое то для тихих посиделок с друзьями. — Хочешь сказать, они сюда просто посидеть пришли? — с сомнением спросила я. — Очень сильно сомневаюсь. — Я тоже теперь сомневаюсь. Вот эту машину видишь? — Рома показал на джип, стоящий рядом с нами. — Её я знаю слишком хорошо. — Хочешь сказать, что… — Да, Кать. Именно это я и хочу сказать, — со всей серьёзностью ответил Малиновский, не оставляя никаких шансов на размышления. Бамс. Кажется, это был звук моей разбившейся вдребезги надежды. Андрей же просто не переживёт... — Пойдёмте туда, — предложил Коля, — мушкетёры из нас не очень, а всё-таки навалять им мы сможем! — Так, — предупредила я, — никаких «навалять»! Тихо и спокойно заходим в ресторан, садимся подальше и никого не трогаем. Наблюдаем молча, едим, как ни в чём не бывало. Говорим шёпотом, а лучше — вообще молчим. Но моим указаниям не было суждено сбыться. Дальше события разворачивались в жанре «экшн» — и не то чтобы мы сами выбирали, какое кино сегодня посмотреть. Пока официант показывал Коле, какой из столов мы можем занять, мы с Ромой жадно впились взглядами в тот стол, за которыми сидели Воропаев, Милко… ...и, конечно, Хмелин. Можно сказать, что это было ожидаемо; но нихрена нет. Да, у Александра был мотив, даже несколько мотивов. Но Милко?.. Что могло заставить его, двигающего папку со своими эскизами Анатолию Хмелину, пойти на это? Что их связывает с Воропаевым? Может, какой-то огромный денежный долг? Может, Александр шантажирует Милко? Да, совершенно точно, шантажирует!.. А иначе я вообще ничего не понимаю в этой жизни. Стоп!.. — Какого чёрта? — зашипела я, хватаясь за Ромин рукав. — Вы видите, что они делают?! Их надо срочно остановить. Всё случилось очень быстро. Колька оказался супер-реактивным: подбежал к их столику, вырвал папку из рук ничего не понимающего Милко и быстро побежал на выход. — Задержите их! — напоследок крикнул он. Официант растерялся. Хмелин нахмурился. Милко сидел ни жив, ни мёртв. Александр, резко поднявшись, хотел бежать за Зорькиным, но мы с Ромой преградили ему путь. — Что происходит? — злобно спросил он, а через пару секунд в его глазах обозначилось узнавание: — А-а, какие люди! Наша сладкая парочка аферистов! — Он попытался нас толкнуть: — Посторонитесь, не до вас сейчас. Но, несмотря на всю свою якобы представительность, Воропаев оказался гораздо более хилым, чем Ромка, который скрутил его в два счёта. Начался какой-то переполох, официанты забегали вокруг, но нам было вообще не до этого. — Отпустите! — приказал Александр Юрьич. — Вы просто не понимаете, с кем связались. — С кем же? С вором, обманщиком и предателем? — с иронией спросила я, снимая свой парик. — Это мы как раз прекрасно понимаем. — Слушай, ты… — Нет, это ты послушай, — впервые я обратилась к Воропаеву так же грубо, как и он ко мне, медленно цедя слова и удивляясь своему напору, — ты мне за это, сволочь, ответишь. И Андрею тоже. Завтра же он узнает о том, кто на самом деле сливал всю информацию конкурентам. И, поверь, тебя выгонят из компании с таким позором, что ты потом это в кошмарах будешь видеть. Уж я-то постараюсь. Не знаю, откуда на меня накатила такая злость. Наверное, потому, что я представила, как больно будет Андрею. Александр недобро рассмеялся, показывая своё пренебрежение к моим словам. — Девочка, да кто тебе поверит? — Поверят, — уверенно бросила я. — Ещё как. — Да отпустите вы его! — нервно подлетел очнувшийся Милко. — Что вы делаете! — Ром, отпусти его, — попросила я, — тем более, к нам уже идут. Рома выпустил Александра из захвата, продолжая в это время сверлить взглядом невозмутимого Хмелина. Тот, казалось бы, вообще не был уязвлён ситуацией, и молча оставался сидеть на месте. — Чёрт, только время упустили, — выругался Александр. — Только вы не думайте, что, совершив эту нелепую выходку, вы победили. Милко эти эскизы сможет и с закрытыми глазами нарисовать. Да ведь, Милко? — обратился он к нервно оглядывающему и ощупывающему его маэстро. Милко проигнорировал вопрос Александра и раздражённо обратился ко мне: — Зачем вы это сделАли? Что, триллеров насмОтрелись? Кто вас прОсил примЕнять насилие? Я не успела ответить, потому что к нам стремительно приближался мужчина в белом костюме. Очевидно, кто-то из руководства ресторана. Действующих лиц становилось всё больше, заварушка — всё заваристее. — Добрый вечер, — вежливо поздоровался он. — Я Михаил Борщёв, директор ресторана «Мармеладофф». Что здесь происходит? Мне сказали, тут намечается драка. — Уже ничего, — миролюбиво ответил Малиновский. — Был небольшой конфликт, но мы практически его уладили. — Точно всё в норме? — с подозрением спросил Михаил, оглядывая нашу разворошённую компанию. Здесь голос подал Хмелин: — Да, Миш, всё хорошо. Ты можешь идти, мы сейчас спокойно разберёмся и разойдёмся. Ещё раз окинув нас пристальным взглядом, задержавшимся почему-то на мне, мужчина кивнул головой и отошёл. Занял наблюдательную позицию неподалёку — на всякий случай. — Значит так, господа, — неторопливо встал со своего места Хмелин, — выходка, и в самом деле, идиотская. — Он приблизился к Роме: — А ты как был клоуном, так и остался. — А ты, Толь, нет? — рассмеялся ему в лицо Малиновский. — Если уж мстить — то с размахом. Полюбить так королеву, проиграть так миллион! А ты и любишь до сих пор непонятно кого, и в интригах своих крайне слаб. Говорилось это всё, чтобы вывести Хмелина из себя — и это подействовало: — Помолчи, мразь, — сказал он с ледяной яростью Малиновскому прямо в лицо. — Не тебе рассуждать о Тине и о том, какой я человек. — А затем обратился и ко мне, меняя маску на жалостливое презрение: — Что, думаете, вы у него одна-единственная? Милочка, не заблуждайтесь. Он выбросит вас из своей жизни, как использованный презерватив, и даже не поморщится. Сравнение меня позабавило, но виду я не подала. — У вас двоих всё равно ничего не выйдет, — снова заговорил Александр. — Вам никто не поверит, а если даже Андрей что-то и заподозрит, то уже поздно. Милко на нашей стороне. Ведь так? — спросил он с нажимом. — Саш… — неуверенно и тихо ответил Милко, — может, не нужно? Может, это знак сУдьбы? Не стоит подстАвлять Андрея, я тебе сразу это говОрил. — Милко, вы совершенно напрасно сомневаетесь. — Хмелин резко стал дружелюбным: — Думаю, мы сможем осуществить ваши замыслы на более высоком уровне, чем «Зималетто». У нас гораздо лучшее качество материалов, и начальство гораздо более… — он многозначительно хмыкнул, — снисходительное. Переходите к нам. — Нет уж! — повысил голос Милко, даже не смотря на Анатолия. — Мы договаривались только на одну коллекцию. — И ты мне её предоставишь, — с нажимом сказал Воропаев, — от первого до последнего листа. — Саш… — А иначе, — Александр начал орать, беря Милко за лацканы его пиджака, — ты вообще ничего в этом мире не стоишь! И для меня — тем более! Если ты этого не сделаешь, я буду тебя ненавидеть до конца жизни — и после жизни, будь уверен, тоже. — Саш… ну не надо так... Вместо ответа Воропаев отшвырнул Милко в сторону и быстро покинул ресторан. Милко остался стоять, сгорбившись, как будто каждое слово Александра было для него хлёсткой пощёчиной. В его глазах читалась такая печаль, что мороз по коже пробегал. Что могло связывать Воропаева и Милко так, что последнего сейчас натурально корёжило? Я подошла к маэстро и сказала лишь одно слово. — Зачем? Милко посмотрел на меня мимолётно — как будто даже с сочувствием, с высоты прожитого опыта; так часто смотрят родители на своих непутёвых детей, предрекая, что через пару лет они забудут свою вечную любовь, а в двадцать пять будет хотеться не бесконечных конфет и чипсов, а побольше спать. — Ты ничего не понИмаешь, деточка, — похлопал он меня по плечу и тоже побрёл к выходу. — Подождите! — крикнула я ему вслед. — Вы же не собираетесь помогать этим уродам? — Отстань, — донеслось до меня, — я ничЕго не знаю. На душе было мутно и липко. Если бы это был только Александр — о, как бы я торжествовала! Но сейчас... Мы остались втроём. Хмелин — вот же непробиваемый! — спокойно уселся обратно за стол и начал пить вино. Чтобы предвосхитить боевые действия между двумя старыми друзьями, я потянула Рому за собой. — Пойдём отсюда. Мы и так узнали всё, что нам нужно. — Надеюсь, на этом твоя страшная мстя закончилась, — с ехидством сказал Малиновский Хмелину на прощание. — Да я бы тебя заживо закопал, — смакуя вкус красного полусладкого, дружественно улыбнулся Анатолий. — Только Тина этого, к сожалению, не переживёт. Когда мы оказались на улице, Роман уверенно сказал: — Врёт. Просто слишком трусливая у него душонка, чтобы мстить по-крупному. Я тяжело вздохнула и достала диктофон, который включила ещё на входе в ресторан. — Зато Александр мстит Андрею со всей отдачей. Выяснить бы только, за что. — Дашь Андрею это послушать? — А как иначе. Дверь открылась, и рядом с нами оказался тот ослепительно белоснежный, как из рекламы, мужчина — владелец ресторана. — Извините, — он протянул мне мой обглоданный парик, — вы забыли. — Спасибо, — устало рассмеялась я, забирая презент. — Не думаю, что он мне ещё пригодится. — Я в этом уверен, — широко улыбнулся Михаил. — У вас и так шикарная причёска. Я вспомнила, что у меня на голове наверняка сейчас нечто из разряда «меня били током, но так и не добили», и неожиданно смутилась. — Сомневаюсь, но спасибо. — Нет, я правду говорю, — легко рассмеялся мужчина, а затем слегка замялся: — Обычно я так не поступаю… Это совсем непрофессионально, но… — Что? — Могу я попросить ваш номер телефона?.. Я опешила. У меня впервые в жизни просили номер телефона. Ну, вот просто так, при первой встрече. Это было такое необыкновенное ощущение… и очень, очень приятное! — Извините, Михаил, — тут внезапно рядом со мной вырос Ромка и подхватил меня под руку, — но у Кати уже есть молодой человек. Даже два! Второму она сейчас звонить будет. Да-да, такое тоже бывает. И потащил меня к стоянке. Я только успела извиниться. — Что ты делаешь? — возмущённо зашептала я. — Какой стыд, ты зачем меня так позоришь? — Баш на баш, — довольно ответил Рома. — Ты спасла меня от Клочковой, я тебя — от этого Рассольникова. — Борщёва, — поправила я. — Да кто вообще сказал, что меня надо спасать? Мне, может, приятно, что на меня, наконец, обратили внимание по-мужски! — И ещё не раз обратят, — заверил меня Малиновский. — Размениваться по пустякам ни в коем случае нельзя! Сколько их ещё будет, кто попросит у тебя номерок — неудачных кандидатов надо уметь отсеивать, а не смотреть на всех глазами оленёнка Бэмби. А теперь давай, звони Коле, узнай, куда он отъехал. Я послушно достала телефон. Стресс сегодняшнего дня был настолько велик, что у меня не осталось сил спорить. Хотелось доехать до дома, напиться горячего чая и скорее нырнуть под одеяло — туда, где всё понятно и просто; где предателями не оказываются те, от кого ты меньше всего этого ожидал. ** Если официальную дату смерти Андрея Жданова я никак не могла предсказать, то приблизительную — вполне. Третье декабря две тысячи пятого года. Он был не то что подавлен — он был наголову разбит. Сидел, сжавшись и обхватив голову руками, качался туда-сюда и спрашивал: — Как? Ну как? — И с надеждой: — Катя, а это точно не обман слуха? — К сожалению, нет. — Я отодрала от себя эти слова, как кусочек кожи. — Воропаев и Милко хотели сдаться Хмелину подчистую. Единственное, что если Александр сам всё это придумал, то на Милко, я уверена, у него был какой-то рычаг воздействия. Возможно, шантаж. Двери кабинета распахнулись — появился Александр Юрьевич. Увидев диктофон на столе, он понял, что деваться некуда, и лишь криво ухмыльнулся. — Я вас умоляю, какой шантаж. Милко действовал абсолютно добровольно. Он медленно подошёл к столу Жданова — бледный, совсем исхудавший, с залёгшими под глазами кругами теней. Но решительный. — Ну привет, друг, — с привычным ехидством сказал он, совсем не чувствуя за собой вину. Андрей посмотрел на него, как на незнакомца. Видимо, всё ещё не мог до конца поверить в происходящее. — Саш, — выдавил он. — Да как? Как ты мог?.. Ты?.. Александр рассмеялся — громко, надсадно, с торжеством; мне стало нехорошо. Это был смех палача, который собирается казнить сам себя. — Видит бог, если он конечно есть… Я планировал, что ты никогда не узнаешь об этом. Жаль, — покачал Воропаев головой, как китайский болванчик, — я думал, что успею провернуть ещё несколько дел. Но теперь, когда ты в курсе, уже не получится. Впрочем, может, это и к лучшему. Теперь не надо скрываться! Андрей не понимал; не мог понять. Это было выше его осмысления. — Но почему? — с медленно поднимающимся из глубины души отчаянием спросил он. Александр упёрся руками в стол и наклонился к Жданову. — Почему? — с садистской улыбкой переспросил он. — Потому что тебе, Андрюш, всё и всегда давалось слишком легко. И кресло президента, и красивая невеста, и уважение окружающих. А у меня никогда и ничего этого не будет. Уже точно не будет. Из-за тебя! — Да что ты несёшь? — беспомощно спросил Андрей. — Ты это сделал просто из... зависти? — Как хочешь называй, — Воропаев плюхнулся на свободный стул и закинул ногу на ногу. — Представь такую картину: есть твой лучший друг, в тени которого ты всегда находился, но который проживёт долгую и счастливую жизнь, а есть ты, который не успел сделать ничего, и которому осталось жить от силы месяц. Александр помолчал. Затем метнул полный болезненный ненависти взгляд в лучшего друга, чтобы закончить свою повесть. — Андрюш, у меня остеосаркома. Прогнозы неутешительные. Я умру. И ещё: я тебя просто ненавижу. Очень надеюсь, что перед моей смертью мне удалось хотя бы немного испортить твою жизнь. В образовавшейся тишине было слышно тиканье часов. Нудное, капающее на мозги. Отсчитывающее время до конца.