сегодня без возгорания

Свою давнюю просьбу про помощь в ремонте Рома не забыл: в последний день новогодних каникул попросил Катю помочь расставить книги на стеллажах в алфавитном порядке. Зачем, почему, и какое это имело отношение к ремонту, Катя так и не поняла. — Ну, благоустройство, — пояснил Малиновский, доставая книги из коробок, — какая разница? Люблю порядок в вещах. — Если книги будут стоять не по алфавиту, ты спокойно спать не сможешь? — уточнила Пушкарёва. — Именно так. Будут по ночам приходить Гоголь и Гюго. И Гоголь спросит: какого, прости господи, хрена ты поставил меня после этого француза? А потом возьмёт и сожжёт меня. Я, конечно, люблю, когда тепло, но не до такой степени. Достав из коробки «Собачье сердце», Катя усмехнулась: — Если верить Булгакову, рукописи не горят. Учитывая, сколько безответно влюблённых в тебя женщин могли писать про Романа Малиновского на страницах своих дневников, ты останешься цел. — Да? — с любопытством и иронией протянул Рома. — И что же, у тебя тоже есть личный дневник? — Есть, конечно. — Катя поставила томик Булгакова на полку и начала снова рыться в коробке. — И что ты там про меня успела написать? Катя на минуту задумалась. Дорогой дневник, кажется, я влюбилась в Романа Малиновского. Кто бы мог подумать? Да никто бы не мог, серьёзно. Я сама до сих пор пребываю в глубоком шоке. Думала, что вся такая умная и сумела найти классного друга, а в итоге… повелась, как и все остальные женщины. Бог, вот если ты есть, то скажи: НАХРЕНА? Неужели это к чему-то может привести? Влюбиться в казанову — как ходить зимой без шапки. Глупо и бессмысленно, и в двадцать четыре отчётливо это понимаешь (ещё бы это помогало). С другой стороны — спасибо тебе, потому что быть до одури счастливой мне всё это нисколько не мешает… — Да так. По мелочи. О том, как классно слетали с парашютом. — И только? — светлые брови взметнулись вверх. — А про то, какой я неотразимый? Где-нибудь между «Зималетто», Ждановым, Женсоветом и бесконечным Зорькиным? Хоть строчечка? — Надо поискать, — хитро прищурилась Катя, — может, что-то такое в беспамятстве и писала. — Из коробки так и просилась книга, слишком типичная для Ромы: — «Камасутра»? Неужели она тебе до сих пор нужна? — Иногда нужно освежать знания, — покивал Малиновский и, вмиг оказавшись рядом с Катей, шепнул ей на ухо: — Тебе, кстати, идёт эта книга. Не хочешь взять почитать? Пушкарёва почувствовала, как пересохло в горле, и как мгновенно вспотели ладони. Нет, они с Ромой до сих пор могли часами болтать обо всём на свете, и это не всегда приводило к учащённому пульсу и сбитому дыханию; в общем-то, всё оставалось почти таким же, как было. Но всё чаще наступали такие волнительные моменты… Сейчас близость Ромы действовала на неё опьяняюще, лишь подтверждая факт, что без возгорания не обойтись; шуточки, периодически приобретающие откровенный оттенок — ещё хуже. Или лучше, тут непонятно. Если бы только Катя знала, что её бедный организм может так реагировать на сочетание юмора и сексуальности! А ведь она могла бы до сих пор сидеть в каморке и тихо страдать по Жданову — всё стабильно, никаких водоворотов. Никакой малины. — Прямо книжный клуб, — тихо сказала она, пытаясь не краснеть. — Но я пока воздержусь. — Ну и правильно. — Рома быстро поставил красочную книгу на полку и вновь приблизился к Пушкарёвой, положив ей руки на плечи. — Меньше теории, больше практики. — Было бы с кем практиковаться, — нашла в себе силы для шуток Катя и оглянулась по сторонам, — ты кого-нибудь видишь? — Не вижу, — очень серьёзно и грустно помотал головой Малиновский, — ведь для этого нужно зеркало. Оба расхохотались. А потом Рома наклонился и поцеловал её. И Катя не захотела сопротивляться. Полки стеллажа устойчиво подпирали остатки её гордости, а Малиновский — c другой стороны — напирал. Пушкарёва неоднократно наедине с собой задавалась вопросом: как это — целоваться с Ромой? Офигенно, что ещё сказать. Рома никуда не гнался и всё делал с чувством, с толком, с расстановкой. Его нежный язык исследовал Катин рот неторопливо, помогая полностью погрузиться в процесс и смаковать его. Катя закрыла глаза и, обняв Романа за шею, растворилась. Тёплые руки поглаживали талию и спину. И это было очень правильно. Как будто напряжение копилось, копилось — и в один момент отпустило, разлетаясь тысячей ярких искр. Когда Рома осторожно приник губами к шее, Катя задрала голову и всхлипнула. Ничего другого в жизни она больше не хотела. Можно было понять, почему столько женщин по нему сохнет — в его руках действительно чувствуешь себя единственной и неповторимой. А потом на них упала «Камасутра». И они снова хохотали. И снова целовались. Между поцелуями Рома хрипло сказал: — Никогда бы не подумал, что медленное возгорание может так… заводить. — Ром, что мы делаем? — ошалело спросила раскрасневшаяся Катя. — Может, стоит прекратить, пока не поздно? — А ты хочешь этого? Вместо ответа Катя засмотрелась на припухшие губы Малиновского, которые находились слишком близко. Это было красноречивее всяких слов. — Вот и я не хочу. Коробки с книгами так и остались сиротливо стоять, ожидая своей очереди. ** В «Зималетто» c новым годом начиналась новая глава. Что-то осталось прежним, что-то изменилось безвозвратно. Катя переехала в новый кабинет и начала потихоньку обживаться в роли вице-президента. Шура бегала по офису вприпрыжку, задевая потолки — радовалась, что теперь шефствовать над ней будет любимая подруга, а не человек со стороны, от которого неизвестно чего можно ожидать. Да и Воропаев, признавалась Кривенцова, если честно, был совсем не сахар — ни одно опоздание не простил, всегда к Урядову отправлял. А Пушкарёва — она своя, она поймёт и примет. Катя же была настолько своей, что даже не знала, как попросить чашку кофе — в итоге пошла к кофейному аппарату сама. Шура в ужасе её остановила: — Кать, да ты чего, — замахала она руками, — я сделаю, это ж моя работа! — Да блин, — совсем не по-вицепрезидентски смутилась Пушкарёва и, засмеявшись, потёрла нос: — Непривычно как-то от народа отделяться. Шур, забей. У меня что, рук, что ли, нет? — Так, — здоровенная Кривенцова живо отодвинула подругу от аппарата, — госпожа вице-президентша, пройдите, пожалуйста, в одно место. — Куда? — опешила Катя. — В свой кабинет, куда! Не мешайте мне делать то, за что я получаю деньги. — Шурочка хлопнула Катю по плечу: — Пушкарёва, надо же как-то привыкать к новому назначению. Я не говорю, что тебе нужно перестать дружить с нами, но просить меня делать то, что входит в мои прямые обязанности — это нормально. — Честно? — Абсолютно. — Ну тогда, — Катя неловко улыбнулась, — я бы попросила тебя не опаздывать, хорошо? Кира перед праздниками очень сильно бесновалась по этому поводу, и меньше всего мне хочется отправлять тебя к Георгию Юричу. Но если я этого не сделаю, то прилетит уже мне. — Так ты же главнее, чем Воропаева! — тут же возмутилась Шурочка. — Формально, Шур. К тому же, не забывай, что Кира — акционер, а я нет. Так что прислушаться всё равно придётся. Кривенцова заметно погрустнела и вслед уходящей Кате буркнула: — Никаких преимуществ, — и страдальчески возвела очи к небу: — Господи, ну за что?.. Прямо в первый рабочий день! Выпив кофе, разобравшись с документацией и договорившись по телефону о встрече с Германом Полянским, Катя решила навестить Андрея. Признаться, она по нему соскучилась за эти дни — очень хотелось узнать, как он, как его отдых, как дела с Кирой. Пушкарёва внутренне усмехнулась: она стала сама себе напоминать Александра Воропаева в былые времена. Раньше возмущалась, что тот не выветривается из кабинета Жданова, а теперь её саму, как магнитом, туда тянет. Хотя, это совсем естественно: она только несколько часов назад съехала из своей родной каморки и очень скучала. На пути к президенту Катю застала умилительная картина — тоже вестник перемен. Вика Клочкова читала «Войну и мир». Судя по количеству прочитанных страниц, по слогам. Какие все вокруг интеллектуалы в последнее время!.. Впрочем, у Пушкарёвой теперь от вида книг начинало теплеть в районе живота. Её учительницу по литературе точно хватил бы инфаркт, если бы она узнала, что вместо размышлений о вечном её лучшая ученица думает о поцелуях с Романом Малиновским. Да уж, Рома с вечностью ассоциировался очень слабо. — Доброе утро, Вика, — улыбнулась Катя и позабавилась тому, как та от неё инстинктивно отпрянула, как чёрт от ладана; Клочкова всё ещё не могла найти причин для такого быстрого карьерного взлёта, и это её очень угнетало. — Как, интересно? — Да хрень какая-то, — кисло ответила Вика, — я даже героев всех не могу запомнить. — А зачем же ты тогда читаешь? Вон, компьютер вроде живой стоит. — А что прикажешь делать? — Клочкова почти что обиделась. — У нас теперь тренд на образованность! Мужчинам нравятся умные женщины. Если не знаешь, кто написал «Лолиту», то могут больше и на свидание не позвать. А я откуда вообще знаю, кто её написал?! Цекало?!! Так нет же. Кошмар какой-то. Вон, читаю, что дома нашлось. — Так ты говори всем, что закончила два курса МГИМО, — стараясь не засмеяться, серьёзно сказала Катя. — Это уже не помогает, — чуть не заплакала Вика. — Не верят!.. Судя по всему, там была какая-то личная драма. Оставив девушку наедине с её переживаниями, Катя зашла в кабинет шефа. Андрей развил кипучую деятельность: зарылся по уши в бумаги и, вместо привычных криков, только хватался за голову. Увидев Катю, он улыбнулся одновременно очень радостно и очень беспомощно. — Катя, господи, как я скучал! Ты не представляешь, как сложно жить без секретарши. Я сейчас просто вскроюсь. Пушкарёва, рассмеявшись, отметила про себя, что Жданов стал выглядеть чуть лучше и свежее. По крайней мере, можно было предположить, что он нормально спит и меньше грызёт себя почём зря. Андрей перемахнул через стол, и Катя налетела на него с объятиями. Прямо-таки воссоединение двух лучших дружбанов, которые снова оказались в одной песочнице — кто бы мог подумать? — Я тоже соскучилась, — поделилась она, — ты, кстати, немного помолодел. — Ну а ты вообще — расцвела. Есть повод, да? — Ну, — загадочно разулыбалась Катя, — возможно. Всё идёт своим чередом. А у тебя? — И у меня, — туманно ответил Жданов, — но об этом позже. — Чем тебе помочь? Раз уж ты всё ещё без секретарши. — Вот как раз сейчас я пойду знакомиться с претендентками. Урядову не доверил — а не то найдёт мне вторую Вику, чтоб я тут окончательно загнулся. Ты, кстати, видела это явление? Сидит, читает. — Знак того, что «Зималетто» скоро выйдет из кризиса. — Я даже наорать на неё забыл от шока. А, так вот, — Андрей спохватился, — ты пойдёшь со мной. Поможешь выбрать достойную замену себе. Нет, в такое я, конечно, слабо верю, но хотя бы что-то подобное. — Думаешь, сам не справишься? — удивилась Катя. — Нужен взгляд со стороны. Тебя выбирать мне тоже помогал папа. — Ну тогда будем смотреть на наличие очков и несуразной одежды. Вдруг в этот раз тоже совпадёт?.. Но не совпало. По правде говоря, за последующие два часа Андрей успел отчаяться примерно тысячу раз. Никто из кандидаток на должность секретарши его не устраивал. К слишком красивым и длинноногим Жданов уже изначально относился предвзято — и в итоге всё собеседование сводилось к мрачным подколам в духе «знаете ли вы, как включать компьютер» и «чем отличается кофе от чая». Кто знал — у того было плохое, криво и косо написанное, резюме. У кого было хорошее резюме — тот не располагал к себе на интуитивном уровне. Кто располагал… да никто, мать его, не располагал! Одну девушку, которая обладала почти такими же исходными данными, как в своё время Катя (МГУ и стажировка во Франции), и даже выглядела на порядок приличнее, чем ранняя Пушкарёва, Андрей отослал, даже не пообещав перезвонить. Сказал: — У меня от её идеальности в висках гудит. Катя, которая поначалу держалась отстранённо, психанула: — Андрей, ну не бывает так, что всё и сразу! И опыт, и английский выше среднего, и чтобы человек был сразу приятен. Надо же как-то приглядываться, ну, на перспективу действовать. — А что мне делать прикажешь? — возмутился Жданов, недовольно развалившись в кресле и воинственно скрестив руки. — Я не могу брать на работу кого-то, кто не вызывает приязни — это будет плохо влиять на рабочий процесс. — А, по-моему, — Пушкарёва посмотрела на Андрея, как мать на нерадивого ребёнка, — ты просто вредничаешь, вот и всё. Андрей, ну, я понимаю, что сложно привыкать к новому, но я же из компании никуда не делась. Буду подстраховывать, если что, и Коля тоже будет. Дай уже кому-нибудь шанс, не копти небо почём зря. — Жданов ещё больше помрачнел, выражая всю скорбь мира, а Катя взяла со стола последнее резюме. — Ну вот. Надежда Ткачук, двадцать девять лет. Симпатичная девушка. — Татьяна, зови, — Жданов дал знак Пончевой, которая приглашала в конференц-зал всех претенденток на должность. — Быстрее разберёмся, быстрее пойдём обедать. Пушкарёва только закатила глаза, думая о том, что поиском секретарши для Андрея ей, видимо, придётся заняться самой. Он, конечно, поорёт — а потом привыкнет. Как обычно и бывало. В зал зашла знойная, красивая брюнетка в облегающем серебряном платье. По тяжёлому взгляду Андрея можно было понять, о чём он думает. Впрочем, он не стеснялся в выражениях: — Вы, вероятнее всего, перепутали собеседование на должность секретарши и собеседование на должность модели. Мастерская господина Вукановича находится в другой стороне. Катя пнула Жданова локтём в бок и мило улыбнулась девушке, открывая её резюме. — Добрый день, Надежда. Рады вас видеть. — Добрый день, — вежливо улыбнулась в ответ брюнетка и невозмутимо обратилась к Жданову: — Уверяю вас, я ничего не перепутала. Я пришла на собеседование для будущих секретарш. — Мда, — Андрей заглянул в резюме, покоящееся на руках у Пушкарёвой. — Опыт работы: модельное агентство «Шок» в Киеве, с девяносто шестого по две тысячи пятый. И… и всё, я больше ничего не вижу! Катя, а ты видишь? Нет?.. Надежда, — он обратился к Ткачук с барской снисходительностью, — вы точно не ошиблись дверью? — Нисколько, — помотала головой девушка, посмеиваясь, — моделью я уже поработала достаточно. Из профессии надо уходить вовремя, пока тебя не выгнали. Пора уже найти что-то… более солидное. Казалось, бестактность Жданова её нисколько не трогает. Катя про себя восхитилась её выдержке — она, если бы её собеседование в «Зималетто» полгода назад проходило таким образом, точно убежала бы домой, умываясь слезами. — Так что же вы не найдёте работу в Киеве? — расслабленно спросил Андрей. — У вас там после стольких лет стажа наверняка должны быть связи. Что вы забыли в Москве? Катя решила, что самое время переходить на незаметные пинки ногой под столом. Не помогло. — Москва — мой второй дом, — не обидевшись, ответила Надежда, смотря попеременно то на Андрея, то на Катю благожелательно и без всякого страха. — Я училась здесь и часто здесь бывала. — Вижу-вижу, МГИМО, — покивал Жданов. — Надеюсь, не два курса?.. — Нет, все четыре. И два магистратуры сверху. — И почему же вы не устроитесь по специальности? Социолог, — Андрей хмыкнул, — очень важная в наше время профессия. — Андрей, боже, давай не будем ещё и профессией попрекать! — устало сказала Катя. — Для секретарши, я думаю, хватит с лихвой. Здесь Надя решила огорошить присутствующих своей обезоруживающей честностью: — За образование платили мои родители. Если честно, все мои познания в социологии — это то, как пишется слово «социология». Модельный бизнес был для меня гораздо приоритетнее. Жданов промычал что-то неопределённое, мотая головой. — И вы так спокойно об этом говорите? — А зачем врать? — пожала плечами эта женщина-кремень. — А гражданство у вас вообще есть? Или с этим тоже проблемы? Притихшая Катя обнаружила небольшой прогресс: почти всех прошлых претенденток Андрей отсылал после пары небрежных взглядов и фраз. В Надежде он, судя по всему, решил разочароваться до самого конца. — Гражданства тоже нет. И даже вида на жительство нет. Жданов издал короткий хохоток и, поднявшись из своей расслабленной позы, опёрся локтями на огромный стол. — Нет, стойте. И вы ждёте, что мы вам будем оформлять разрешение на работу? У вас ни знаний, ни опыта — таких и у нас пол-Москвы ходят, но с их документами хотя бы не нужно возиться. Так с чего вдруг я должен взять секретаршей именно вас? Что в вас есть такого прекрасного, чего нет в других? Надежда очаровательно склонила голову набок, слегка прикусив нижнюю губу. — А я, Андрей Павлович, всегда действую по принципу «пан или пропал». Мне нравится в Москве, и я хотела бы здесь зацепиться — надо же с чего-то начинать. Да, у меня нет ни российского гражданства, ни соответствующих навыков, но есть глаза и уши, — она начала загибать пальцы, — то есть я в состоянии запоминать и обрабатывать информацию. В резюме это качество называется «способность к обучению». Ещё, — второй палец, — я до неприличия пунктуальна. Причём пунктуальна только в начале дня — переработки по вечерам меня не пугают. Не забывайте, что я была моделью — там всю жизнь сплошная переработка. Да, меня вообще мало что в этой жизни может испугать. Ещё, — третий палец, — я умею пользоваться кофе-машиной и даже не проливаю кофе с подноса. Ещё, — четвёртый палец, — я неплохо владею английским, французским и испанским, потому что, как модель, успела попутешествовать. Не знаю, правда, зачем эти знания обычной секретарше, но девочки в коридоре говорили, что вы спрашиваете. Ну и, — пятый палец и вместе кулак, — я не читаю «Войну и мир» вверх ногами, как это делает недоразумение в вашей приёмной. Хотя, если вы скажете, то могу. В резюме это называется «исполнительность». Достаточно? Катя, живо заинтересованная происходящим, не сводила с Надежды глаз. Казалось, что та — еле заметно — забавляется происходящим; с другой стороны, было видно, что получить эту должность Ткачук действительно хочет. — А вы наглая, — после некоторого молчания заключил Андрей. — Поздравляю. — По-другому в жизни ничего не добьёшься, — улыбнулась девушка. Несколько минут Жданов задумчиво стучал пальцами по столу, и всё вокруг стало тихим. Казалось, даже бесконечные телефонные звонки, слышные из просторных коридоров, прекратились. Андрей бросил едва заметный взгляд на Катю — и получил едва заметный кивок. — Надеюсь, кроме наглости у вас есть такое качество, как реальная оценка себя. — Лёгким движением руки он толкнул резюме обратно к его владелице. — Вот и проверим. Завтра, в восемь утра, у меня в кабинете. И, пожалуйста, оденьтесь как-то поофициальнее — а не то Милко вас быстро украдёт. Последнее Жданов сказал с тщательно скрываемой усмешкой и удалился в свой кабинет. — Поздравляю, — с искренней радостью поздравила Надежду Пушкарёва. — Надеюсь, вам у нас понравится. — Спасибо, — снова улыбнулась Надежда, и только сейчас Катя заметила, что на её висках и лбу проступили капельки пота; что ж, владела собой она виртуозно. — Как вы считаете, я не перегнула? — В самый раз. Хоть кто-то смог растормошить нашу царевну Несмеяну. — После этой фразы Ткачук взглянула на Пушкарёву со смешливой благодарностью. — Вы не думайте, Андрей не всегда такой сварливый. — Господи, кому она врёт? — Но часто. Но вы к этому привыкнете и, может, даже полюбите. Меня, кстати, Катя зовут. — А я знаю. Я читала все журналы о зимней коллекции. Екатерина Валерьевна? — Просто Катя, — отмахнулась Пушкарёва и повела головой, — не могу привыкнуть к этому официозу. — Тогда я — просто Надя. Хотя я и так была просто Надей. Обе девушки рассмеялись. Катя подумала, что Андрей не прогадал. Попрощавшись с Надеждой, Пушкарёва тоже пошла в кабинет к Жданову. — Какая «просто Катя»? — тут же зашипел на неё Андрей. — Катя! В смысле… Екатерина Валерьевна, привыкайте быть большим начальством! Коллектив ни в коем случае не должен с вами панибратствовать. — Слушай, Андрей, — тут же возмутилась просто Катя, — не торопи меня. Мне до сих пор эта должность, как корове седло. Я должна привыкнуть. Жданов лишь коротко рыкнул. — Поехали обедать в «Лиссабон». Будем превращать корову в лошадку. Благо, теперь твоя зарплата позволяет. Пушкарёва лишь усмехнулась. — Поздравляю с новой секретаршей. Видишь, всё оказалось не так ужасно. — Не знаю, не знаю… Но, по крайней мере, она умеет ровно в пять раз больше, чем Клочкова. Хотя нет, подожди, — Андрей поправил очки, — если учитывать, что Викины навыки — это ноль, то не в пять раз больше, а на пять пунктов больше. — Не боишься, что Кира заревнует? — поддела его Катя. — Не боюсь, — беспечно ответил Жданов, широко разведя руки, — представляешь, мы расстались. Катя поперхнулась от неожиданности. — В смысле расстались? Когда? — Да вот буквально пару дней назад. Посидели, поговорили. С одной стороны, чувствую себя форменной скотиной, с другой — даже какое-то облегчение. Как будто сделал то, что давно должен был сделать. — Ну, тогда не знаю — можно ли тебя поздравить? — Не надо меня ни с чем поздравлять, — тряхнул головой Жданов и поднялся с кресла, — праздники уже прошли. Поехали уже, наконец, обедать! По пути поговорим. Вика, которую они застали на выходе из кабинета, про обед даже не вспоминала. Спала сном младенца. Многострадальная «Война и мир» действительно лежала на её лице вверх ногами. Всё-таки мировая классика благотворно воздействует на любой организм.