Навеки связанные

      Шли последние приготовления к приезду принца Акэла и долгожданному дню Звездного света, который волшебные создания долгие годы были вынуждены игнорировать, находясь в тени, прячась от людских презрительных взоров. Сейчас же никто не мог помешать сказочным существам вспомнить старые традиции и вновь почувствовать, каково это, быть свободным. Именно поэтому целую неделю до этого торжественного дня не прекращались возня, хлопоты и разговоры, что становились все оживленнее и активнее, показывая тем самым общее предвкушение.       Тем временем залы дворца приобретали все более и более торжественный вид, который им придавали усердные и благодарные слуги. Они украсили стены коридоров длинными цветочными гирляндами, которым маленькие феи с помощью магии каждый день возвращали свежий вид, на каменном полу были постелены длинные темно-бордовые ковры, а с потолка свисали огромные люстры, представляющие собой переплетения массивных золотых ветвей, на каждой из которых располагалось несколько белых хрустальных бутонов пионов, внутри каждого из них горел магический огонек.       По приказу короля в главном зале были повешены большие красные и белые бархатные шторы, а в центре комнаты поставлена три трона: два крупных, выполненных из черного дерева, с резной спинкой, напоминавшей крупные рога, уходящие ввысь, и один меньше размером, который был сделан из белого дерева и представлял из себя переплетенные друг с другом ветви с небольшими золотыми листьями.       С другой же стороны зала располагался массивный каменный фонтан, в котором играясь и плескаясь, плавали маленькие подводные создания различных цветов. Подпрыгивая над прозрачной гладью воды, эти существа создавали иллюзию радужных мостов, восхищавших своей необычностью и красотой.       Король Нуада, который всю неделю следил за приготовлениями к торжеству, теперь стоял над широким деревянным столом, на котором аккуратно лежало два наряда: мужской и женский.       Праздничное платье было выполнено из тонкого шелка, который и раньше являлся редкой тканью для волшебных созданий, теперь же ценился на вес золота. Низ наряда, сделанный из багровой ткани, напоминавшей цветом кровь, был покрыт золотым узором, представляющим собой переплетение стеблей роз с черными вышитыми бутонами, в середине каждого из которых красовался средних размеров рубин. Черный корсет платья покрывали тонкие причудливые узоры, выполненные золотой и красной нитями, а длинные шелковые рукава, расширяясь, спускались до середины юбки.       Платье выглядело поистине красиво и роскошно, чему был крайне рад Нуада, желавший выделить сестру среди толпы, показав тем самым, что она принадлежит только ему и никому более. Именно поэтому его наряд так же, как и платье Нуалы, представлял из себя сочетание красного, черного и золотого цветов.       Сюртук эльфийского короля, доходивший ему до колен, был выполнен из багровой бархатной ткани. Его покрывал вышитый золотой и черной нитями узор, точно такой же, как на корсете принцессы. Рядом с сюртуком лежали темные, почти черные, шелковая рубашка и штаны и кожаный пояс с ножнами.       Оба наряда смотрелись по-королевски роскошно и дорого, не уступая друг другу ни в чем, и Нуада был безмерно доволен проделанной верными мастерами работой. Король нежно, почти невесомо, провел бледной ладонью по юбке платья принцессы, ощущая приятные касания шелковой гладкой ткани, что струилась по столу, словно кровь, и хищно улыбнулся собственным мыслям.       Мастера-портные, которые все это время стояли рядом с господином, мяли себе пальцы, ожидая того, что скажет им эльф. Нуада, заметив это боковым зрением, вновь улыбнулся, однако теперь снисходительно, по-доброму, хотя его улыбку трудно было назвать иначе, чем оскал.       — Вы на славу потрудились, мои дорогие мастера, — одобрительно произнес Нуада, смотря на портных, на лицах которых в ту же секунду расцвели благодарные и довольные улыбки.       — Благодарим, Ваше Величество, — ответил один из мастеров, старый и полный гном с длинной бородой в колтунах, которая спускалась у него до колен. — Надеемся, что Вашей сестре ее платье понравится так же, как и Вам.       — О, я в этом не сомневаюсь, — тихо, почти про себя проговорил Нуада, вновь проводя ладонью по багровому шелку, затем уже громче произнес. — Вы можете просить за вашу работу достойную награду.       — Милорд, для нас нет большей награды, чем служить своему господину, — гордо и с некоторой обидой произнес все тот же старый гном, и Нуада заметил, как и другие мастера согласно закивали своими лохматыми головами. — Вы заплатили нам достаточно.       — Хм… Мне приятно слышать это, — спокойно ответил эльф. — Тогда позвольте еще раз выразить свою благодарность за ваш труд.       — Хороший мастер всегда рад, когда его работу хвалят. Достойная оценка нашего труда для нас выше, нежели золото, — довольно произнес гном и, поклонившись, продолжил. — Позволите нам вернуться к своей работе, господин?       — Не смею более задерживать, — снисходительно улыбнувшись, ответил Нуада, движением руки приказав слуге открыть двери. Гномы вновь поклонились и, взяв с собой свои небольшие кожаные мешки, вышли из покоев короля.       Нуада же, немного постояв у деревянного стола, подозвал к себе стоящего рядом с дверью молодого слугу- эльфа, который в миг оказался рядом с королем.       — Я хочу, чтобы сегодня же принцессу Нуалу перевели в это крыло дворца в отведенную для нее комнату, — сказал Нуада, в упор смотря своими янтарными глазами на эльфийского юношу. — Приставьте к моей сестре одну из служанок, желательно ту, которая не питает к ней ненависти.       — Будет исполнено Ваше Величество, — уверенно произнес эльф. — Что-нибудь еще?       — Да… Прикажи служанке, которую к ней приставишь, посвятить принцессу во все то, что должно произойти завтра. Я не желаю, чтобы моя сестра была на празднике, как потерянный ребенок.       — Конечно, Ваше Величество, — понимающе ответил юноша, мысленно жалея сестру короля, которой пришлось все эти месяцы провести в заточении.       — Если больше у тебя нет вопросов, можешь быть свободен, — сделав жест рукой, сказал Нуада, отходя к письменному столу. Слуга же, поклонившись, поспешил выйти из комнаты.       Когда юный эльф вышел, закрыв за собой дверь, Нуада оторвался от письма, что уже три дня лежало недочитанным, и, довольно улыбнувшись, откинулся на спинку стула, блаженно закрыв глаза. Несколько дней назад он приказал приготовить для его сестры комнату, которая находилась совсем недалеко от его личных покоев.       Сегодня же Нуала должна была поселиться в ней, и от мысли, что он в самом скором времени увидит ту, которую намеренно избегал все это время, его сердце наполнилось почти юношеским довольством и предвкушением. И сколько бы не корил себя Нуада за столь глупое и несерьезное для закаленного и сильного война поведение, он ничего не мог с собой поделать.       Стоило эльфу подумать о своей сестре, как в этот же момент его разум наполнялся воспоминаниями о ней и, что было для короля одновременно невыносимее и приятнее всего, мыслями о том, что совсем скоро он сможет переступить через все запреты и установленные еще его отцом правила и наконец насладиться сполна самой желанной и прекрасной эльфийкой.       Нуада всей душой жаждал разделить этот момент с его Нуалой, забрать ее боль и подарить свое наслаждение. Ему почти до боли хотелось, чтобы его сестра поняла, что только друг с другом они обретут счастье, что связанные с рождения, они просто не могут выбрать кого-то еще, ведь это будет сродни предательству, измене.       Нуада, даже будучи увлеченным другими фейри, глубоко в душе никогда не забывал, что лишь одна из всех представительниц эльфов имеет власть над ним и над его сердцем, только Нуала заставляет его сходить с ума и биться в агонии от неразделенных чувств.       Это осознание раньше сильно задевало эльфийского короля, ведь Нуада не мог свыкнуться с мыслью, что он, будучи незнающим пощады в боях воином, действующим всегда быстро и смертоносно, словно цунами, стал уязвим перед своей сестрой, показав ей тем самым собственные слабость и чувствительность.       Однако теперь уже было поздно что-либо менять, пытаясь доказать себе, что все в прошлом. Именно поэтому Нуада перестал противиться собственной темной сущности и тому безумию, которое овладело его сердцем. Это было бессмысленно и глупо, учитывая, что теперь никто не мог ему приказывать, как себя вести и что делать.       Должность короля стирала все границы запретов, а потому Нуада теперь уже без малейших сомнений и страха думал о том, чтобы навсегда сделать сестру своей. И пусть для этого ему вновь надо будет пойти против общепринятых мнения и взглядов: теперь уже для эльфа это не имело ни малейшего значение.       Ведь совершивший удачное преступление однажды, потом уже не боится повторить его. А Нуада, не раз пошедший против воли отца, сестры и всей свиты короля Балора, теперь уже с особым азартом предвкушал новое свое преступление, за одно упоминание о котором его дорогой отец приказал бы казнить распутного и недостойного королевского титула сына.       Эльф с горечью вспомнил о том дне, когда его отец без зазрений совести вынес ему смертный приговор, не пожалев даже жизни любимой и послушной дочери. Такой поступок Нуада воспринял как еще более подлое и недостойное преступление, чем то, которым попрекал его король Балор, обвиняя при этом в безумии.       Даже сам эльф никогда бы не смог пожертвовать жизнью сестры, и не потому, что ее смерть значила бы и его кончину, — Нуада никогда не боялся умереть. Однако он не готов был возлагать судьбу Нуалы на алтарь собственных ошибок и неосторожности, поэтому даже полученные в боях и стычках шрамы и ссадины и передавшиеся его сестре, приносили ему сильнейшую душевную боль.       Вспоминая свои старые промахи, Нуада непроизвольно провел ладонью по тому месту, где у него относительно недавно появилась длинная царапина, полученная в ходе тренировки. Эльфу было по-прежнему непривычно не слышать внутри себя голоса сестры и не иметь возможности заговорить с ней.       Нуада никогда не разрывал их связи и не закрывался от сестры, даже когда ушел в изгнание, поэтому все эти месяцы дались ему непросто: и если перед другими он мог играть роль безразличного и холодного брата, то перед собой эльф всегда был честен. И теперь, откинувшись на спинку стула и думая обо всем этом, Нуада мог с уверенностью сказать, что долгие столетия безмерно желал лишь одного: чтобы его сестра была там, где ей положено быть, рядом с ним.

***

      Нуала сидела в своей «комнате» на холодной кровати и уже в который раз пролистывала любимый сборник стихов, напоминавшей ей об Эйбе и о том недолгом промежутке времени, что они были знакомы. Эльфийка до сих пор до боли жалела о смерти Авраама, Хеллбоя и Лиз, и, хотя никто из них не являлся для нее даже другом, ей все равно было неприятно и болезненно вспоминать, что именно из-за ее глупости и малодушия эти существа поплатились своей жизнью.       Нуала не могла не думать об этом, как и о той участи, что ждала весь людской род, и самым ужасным для принцессы являлось то, что она совсем ничего не знала о человеческих потерях и о том хаосе, что оставляла после себя Золотая Армия, налетающая на новые и новые жертвы, как коса на длинную траву.       Эта неизвестность угнетала и мучила и без того одинокую и запутавшуюся в себе фейри, которая с каждым новым днем, проведенным в четырех стенах, все более и более терялась в собственных мыслях и желаниях, балансируя на грани сна и реальности. Нуала уже не понимала, как ей надо относиться к брату и к его политике, которая подразумевала геноцид человеческого рода.       Фейри не могла отрицать, что, как бы она того не хотела, связана с Нуадой: и душевно, и физически, а потому просто не может не нуждаться в нем. Однако осознание этого также приносило сильную, почти невыносимую, боль, заставлявшую Нуалу буквально разрываться между собственными принципами и моральными ценностями и таким дорогим сердцу братом.       И как бы не хотела фейри выбрать правильную и единственно верную сторону, она просто не могла заставить себя ненавидеть Нуаду. Даже старому королю Балору не удалось внушить любимой и драгоценной дочери презрение к брату, теперь же, когда он был мертв, Нуала осталась незащищенной и бессильной против всех несправедливостей и жестокостей этого мира, и ей не оставалось ничего иного, кроме как играть роль смирившейся со своим положением принцессы.       И спустя месяцы, проведенные в одних и тех же темных и прохладных комнатах, фейри поняла, что свыклась с нынешним положением дел и даже со своей судьбой. Однако единственным, что до сих пор заставляло ее сердце наполняться ужасом, являлась жестокая и кровопролитная политика брата, ослепленного ненавистью ко всему человеческому роду.       Нуала вновь подумала о том, что будь все, как прежде, она бы смогла переубедить брата, заставить его изменить решение, однако теперь, в нынешнем ее положении, это было более чем невозможно. И фейри, понимая это лучше, чем кто-либо другой, вновь теряла надежду на то, что удастся спасти хотя бы половину людского населения.       Думая об этом, Нуала и не заметила, как из ее бледных рук выпала синяя книга. Нуада был прав: ей всегда шел синий цвет, ведь он придавал образу принцессы еще большее изящество и чистоту, которых не доставало самому эльфу.       Погруженная в собственные противоречивые и тяжелые размышления, Нуала и не услышала, как в дверь постучали, а через несколько секунд на пороге появилась светловолосая курносая служанка в темно-зеленом одеянии. Вошедшая эльфийка, увидев, что ее приход не произвел ровным счетом никакой реакции со стороны принцессы, постаралась привлечь к себе внимание.       — Миледи, — позвала фейри, и Нуала резко и испуганно обернулась, не ожидая увидеть посетителей.       — Да, что вам нужно? — удивленно спросила Нуала, не понимая цель визита фейри. В голове сразу появились мысли о том, что наложница ее брата послала к ней свою служанку, однако принцесса поспешила отмести столь глупое предположение.       — Миледи, меня прислали, чтобы я проводила Вас в новые покои и объяснила Вам некоторые аспекты Вашей будущей жизни во дворце, по крайней мере, ближайших нескольких дней, — улыбаясь, ответила служанка, отчего ее выразительные зеленые глаза совсем сощурились.       — Вас подослал король? — вопрос был глупым, однако он слетел с уст Нуалы прежде, нежели она смогла его осмыслить.       — Конечно, король. Никто более не имеет власти в этом замке, — снисходительно ответила служанка.       — А любовница короля… Она разве не имеет власти? — Нуала чуть не прикусила язык, удивившись тому, как быстро этот вопрос слетел с ее уст.       — Вы имеете в виду Селин? — удивленно и непонимающе спросила фейри, удивляясь тому, что принцессе вообще известно о любовнице короля.       — Значит, ее зовут Селин… — спокойно, с нотками грусти, произнесла про себя Нуала и уже громче ответила. — Да, я про нее…       — Селин всего лишь наложница. Конечно, я не имею более подробной и достоверной информации, однако сомневаюсь, что у нее есть хоть какие-то особые привилегии, — спокойно ответила служанка. — А Вы знакомы с Селин?       Нуала не знала, что ответить и стоит ли вообще доверять какую-либо информацию неизвестной фейри. Да, эта служанка вела себя с ней иначе, нежели другие эльфийки, которые предпочитали превозноситься перед принцессой и огрызаться с ней.       Эта же фейри вела себя приветливо, даже уважительно, а потому непроизвольно располагала к себе. И даже Нуала, которая в последние месяцы отвыкла доверять другим, почему-то почувствовала к пришедшей служанке симпатию, а потому решила ответить правдиво: в любом случае терять ей уже было нечего.       — Несколько дней назад мне представилась возможность лично познакомиться с ней, — уверенно смотря на служанку, ответила Нуала, удивляясь тому, как спокойно и почти безразлично прозвучали ее слова.       — О, вот как… — пребывая в некотором оцепенении, сказала служанка. — И как же состоялось ваше знакомство, если король запретил кому бы то ни было, кроме слуг, посещать Ваши покои?       — Я не знаю, видимо, все же у Селин есть некоторые привилегии, — только и ответила Нуала.       — Что ж, в любом случае я пришла проводить Вас в другую комнату, поэтому попрошу проследовать за мной, — справившись с удивлением, добродушно проговорила служанка, обнажая в улыбке свои красивые белые зубы. — Меня зовут Миата, и теперь я буду вашей личной прислугой по указанию короля Нуады.       — Приятно познакомиться, Миата, — неуверенно ответила Нуала, удивляясь тому, что происходило. Принцесса даже не могла предположить, ради чего ее переводили в другие комнаты, однако ей было приятно наконец покинуть этот «склеп», ставший для нее тюрьмой.       Пока принцесса вместе с Миатой проходили коридоры, которые, в отличие от комнат Нуалы, были светлыми и теплыми, она удивлялась тому, что стены дворца украшали цветочные гирлянды, а каменный пол покрывал длинная красная ковровая дорожка, которую всегда использовали при приемах и празднествах.       Над головами же эльфиеек парили небольшие фонарики в форме озерных лилий, внутри каждого из которых горел яркий огонек. Нуала не смогла справиться с почти детским желанием прикоснуться к одному из цветков, который, почувствовав касание тонких бледных пальцев, закрылся.       Принцесса подавила едва слышный смешок, чем вызвала у идущей рядом Миаты довольную улыбку. В отличие от многих других фейри, эта служанка не просто жалела Нуалу, она ее уважала, видя в ее поступке благородство и сострадание к людям, а вовсе не предательство собственного народа.       Миата не могла не восхищаться добротой сердца принцессы, которая совсем не походила на своего брата. Разница между близнецами была колоссальной, и это немало удивляло служанку, заставляя ее вновь и вновь сравнивать их, пытаясь понять, что же все-таки объединяет таких непохожих друг на друга эльфов.       Однако Миата, как бы не желала, не могла найти каких-либо видимых схожих черт: даже внешностью Нуала и Нуада отличались. Красота принцессы была хоть и не совершенной, из-за шрамов на лице и ярких розовых, почти красных, пятен вокруг глаз, однако она была чистой, можно так сказать, ангельской. Король Нуада же выглядел старше своей сестры, а черные тени возле глаз и такие же темные губы придавали его внешности мрачности и некоторой демоничности, делая его отличным от многих эльфов.       Настолько сильный контраст между близнецами не мог не удивлять и одновременно восхищать Миату, которая не знала более других примеров рождения двойняшек у фейри. Это было крайней редкостью, а потому воспринималось эльфами, либо как чудо, либо, как в случае Нуалы и Нуады, проклятие, от которого не было спасения.       Пока же Миата шла рядом с принцессой, указывая ей путь, она не переставала изредка поглядывать на свою спутницу, скорее из любопытства, нежели по какой бы то ни было другой причине. Нуала же все то время, что они шли по длинным коридорам или каменным ступеням лестниц, не проговорила ни слова, только и оглядываясь по сторонам, будто бы пытаясь впитать в себя образы увиденного.       Когда же эльфийки проходили по главному коридору замка, где и находились отведенные для принцессы покои, слуги, которые заканчивали крепить к стенам длинные и массивные цветочные гирлянды, с нескрываемым любопытством и удивлением провожали их взглядами, что-то нашептывая друг другу, указывая пальцами в сторону Нуалы, которая, заметив это, потупила взгляд и ускорила шаг, желая побыстрее скрыться от испытующих взоров.       Миата же, для которой эта перемена в поведении фейри не осталась незамеченной, тоже убыстрила ходьбу. Через некоторое время они наконец дошли до светлых деревянных дверей, возле которых служанка остановилась, делая знак принцессе, что они пришли.       — Вот и Ваши покои, — довольно проговорила Миата, стараясь отвлечь Нуалу от мыслей о встреченных ими слугах. — Если Вы посмотрите туда, — эльфийка указала ладонью в сторону других дверей, — то увидите черные двери. За ними находятся покои короля Нуады.       — Что ты сказала? — громче, чем следовало бы, переспросила удивленная и обескураженная столь неожиданным заявлением Нуала. Она не хотела столь явно продемонстрировать свои эмоции перед малознакомой эльфийкой, однако ничего не смогла с собой поделать.       — Я сказала, что за той черной широкой дверью находятся покои короля, — удивляясь реакции принцессы, повторила сказанное Миата, замечая, как ее слова подействовали на Нуалу, которая непроизвольно стала поглаживать грудную клетку, словно пытаясь справиться с приступом тошноты; взгляд же фейри наполнился неподдельным страхом, что очень испугало служанку.       — Вам плохо, Миледи? — участливо спросила Миата, пытаясь придержать принцессу сзади, чтобы та не упала без сознания прямо на каменный пол.       — Все… Все хорошо, прошу, пройдем в комнату, — устало и тихо ответила Нуала, борясь с внезапным приступом необъяснимых страха и волнения, что в миг охватили все ее существо.       — Да, конечно, Миледи, — все так же придерживая принцессу сзади, сказала служанка, открывая дверь в просторную и светлую комнату.       Нуала не смогла не заметить, насколько сильно отличались ее нынешние покои от того темного «склепа», в котором она жила все эти месяцы. Широкая кровать, застеленная шелковыми молочного цвета простынею и одеялом, на которой аккуратно лежало несколько мягких светлых подушек с красивым вышитым узором, стояла слева от двери.       Недалеко от постели располагался большой, выполненный из белого дерева, шкаф, до отказа заставленный разными книгами. Справа же от двери, у противоположной от кровати стены стоял письменный стол, сделанный из того же материала, что и книжный шкаф, на нем лежала стопка чистых листов и баночка с чернилами. Рядом располагался высокий гардеробный шкаф, который, однако был уже, нежели книжный и высокое зеркало.       На каменном же полу была расстелена белая шкура какого-то крупного зверя. Нуала, смотря на убранство комнаты, не могла перестать удивляться столь сильному контрасту, именно поэтому она еще некоторое время просто стояла, скользя изумленным взглядом по предметам интерьера.       — Надеюсь, принцесса довольна, — радостно проговорила Миата, уже точно зная ответ на этот вопрос-утверждение.       — Да, конечно, — тихо, почти бесшумно, ответила Нуала, подходя к книжному шкафу и проводя пальцами по корешкам толстых сборников поэзии.       — Что ж, это просто замечательно, а теперь позвольте мне все Вам объяснить, — театрально разведя руки в стороны, с улыбкой проговорила Миата.        — Завтра этот дворец своим присутствием почтит эльфийский принц Акэл, — начала Миата, однако, заметив непонимание и удивление в янтарных глазах принцессы, поспешила пояснить. — Принц Акэл пожелал посетить замок нашего короля в праздник Звездного света, который состоится завтра вечером. Ваш брат согласился принять принца, и приказал мне все разъяснить Вам и подготовить Вас к предстоящему празднеству. Король хотел бы, чтобы Вы присутствовали вместе со всеми другими волшебными существами на столь значимом для всех празднике, — радостно проговорила служанка, находясь в предвкушении от предстоящего торжества.       — День Звездного света не праздновали уже много сотен лет… И король решил возродить давно забытую традицию? Как же это похоже на Нуаду, — мысли о брате вновь отдались неприятной болью в области сердца, которую Нуала решила проигнорировать. Неожиданная и странная новость о торжестве, которое должно было состояться уже завтра, удивила принцессу, вытеснив собой все другие мысли, тревожившие ее весь день.       — Я не могу об этом судить, однако точно могу сказать, что Вам следует хорошо подготовиться к завтрашнему дню, — словно наставление, проговорила Миата. — Завтра утром Вам принесут праздничное платье и все необходимое для того, чтобы Вы выглядели достойно представительницы королевского рода.       — Очень сомневаюсь, что я все еще являюсь таковой, — грустно и задумчиво произнесла Нуала.       — Есть то, что нельзя отнять, несмотря ни на что. И благородное происхождение является как раз-таки примером благодати, которая может снизойти на любого. И хоть Вы оденьтесь в рубища, Ваше высокое положение и королевские манеры дадут о себе знать, не сегодня, так завтра. Потому что это благородную кровь нельзя отнять, — серьезно ответила Миата, удивив своими мыслями Нуалу, которая никак не ожидала услышать подобные слова от служанки.       — Красиво сказано, — легко улыбаясь, ответила Нуала. — Не думала, что ты философ…       — Вы обо мне еще много всего не знаете, — растянув свои тонкие губы в широкой улыбке, сказала Миата. — Надеюсь, что смогу узнать Вас лучше, Миледи.       — Почему ты так относишься ко мне? — спросила Нуала, не в силах более держать этот вопрос в себе. — Почему не презираешь меня, как многие другие фейри?       — Наверное, потому, что Вас не за что презирать, — коротко и серьезно ответила служанка, и взгляд ее зеленых глаз из радостного стал задумчивым.       — Разве? Многие считают меня предательницей, которая готова была обменять свободу волшебных существ на жизни людей. Это ли не предательство?       — Не могу судить, Миледи, однако, как бы не считали другие, я не верю, что Ваш поступок можно расценивать как предательство или измену. Вы не изменили себе и своим принципам, а это самое главное, — Миата понимала, что просто обязана была сказать эти слова принцессе, поэтому не могла и не хотела более держать их в себе.       — Ты правда так считаешь? Ты думаешь, что я не изменила себе? О, как же ты, Миата, ошибаешься. Я предала все то, во что верила. Во мне не осталось ничего от меня прежней, — сдерживая горькие слезы, тихо проговорила Нуала.       Ей не хотелось открывать душу первому же встречному, не хотелось вновь показывать свою слабость, однако светловолосая и зеленоглазая служанка почему-то внушала принцессе необъяснимое доверие. И Нуала, не имевшая возможности никому высказаться все эти месяцы, более не могла держать в себе накопившиеся слова, которые тяжелым грузом лежали на ее душе.       — Я так не думаю, принцесса. По крайней мере, я не совсем с Вами согласна. Вы поступили так, как считали нужным, и никто не имеет права осуждать Вас, тем более, я… Лично меня Вы не предали, — ободряюще произнесла Миата, желая успокоить принцессу.       — Что ж, ты одна из немногих, кто так считает, — слабо улыбаясь, ответила Нуала, обнимая себя за плечи, стараясь создать невидимую опору.       — Приятно слышать, что хоть где-то я выделилась, — иронично заметила Миата, не скрывая хитрой и довольной улыбки. Нуала же, поняв, что служанке можно доверять, решила задать мучивший ее все время заточения вопрос.       — Миата, прошу тебя, если ты уважаешь меня, ответь, насколько далеко зашел мой брат со своей Золотой Армией? — в голосе принцессы читались настоящие отчаяние и страх, которые не могла скрыть ни одна маска.       — Я не знаю, Миледи. К сожалению, никто из слуг не располагает такой информацией… Однако я знаю одного приближенного короля, которому должно быть известно это, — стараясь сохранить спокойствие в голосе, проговорила служанка, которая боялась своим ответом еще сильнее ранить и без того истерзанную душу. — Если Вам так угодно, я могу узнать у него… Однако прошу Вас приготовиться к тому, что число жертв может привести Вас в ужас…       — Что ж… Я хочу знать правду, какой бы горькой она ни была. Я хочу в полной мере вкусить наказание за мою роковую ошибку, — когда принцесса говорила эти слова, голос ее дрожал, и Миате казалось, что вот-вот Нуала не выдержит и заплачет.       Однако фейри оказалась сильнее, а потому быстрыми движениями вытерла глаза и глубоко задышала, стараясь унять нахлынувшие эмоции. Нуала понимала, что когда-нибудь она просто не выдержит и треснет, словно старый глиняный сосуд, до краев наполненный водой.       Держать в себе все чувства и переживания было не просто тяжело, это было невыносимо, однако принцесса упорно продолжала это делать: потому что она поклялась самой себе, что брат более не станет причиной ее слез, что он не одержит даже самой ничтожной победы. И Нуала не собиралась отрекаться от своих слов, даже несмотря на аморальные и неправильные чувства, питаемые к Нуаде.       Принцесса, пытаясь унять бешеное сердце, которое билось как у мыши, загнанной котом в угол, присела на край кровати, закрыв лицо руками и сделав глубокие вдохи-выдохи. Это помогало крайне слабо, однако Нуала не знала, что еще можно было сделать в данной ситуации.       Миата, видя, насколько же морально истощена принцесса, поспешила присесть рядом, обняв фейри за плечи. Такой простой жест, однако сколько же всего он несет в себе. И Нуала, уже давно забывшая о том, насколько приятны и нежны объятия, некоторое время просто сидела, удивленно смотря на обнимавшую ее эльфийку.       Она никогда не демонстрировала при ком-либо так открыто свои эмоции, только перед братом, от которого невозможно было ничего скрыть, не позволяла лезть в свою душу, однако все произошедшие события безжалостно и жадно продолжали черпать остатки ее сил, делая из принцессы слабую тряпичную куклу.       И теперь, сидя в объятиях незнакомой и одновременно такой близкой эльфийки-служанки, Нуала чувствовала такую нужную и желанную поддержку, которой ей так не хватало долгие столетия.       Это продолжалось еще около минуты: Миата просто обнимала свою госпожу, стараясь показать ей, что она не одна. Принцесса же, почувствовав, что может в любую секунду зарыдать от вновь нахлынувших эмоций, поспешила отстраниться, благодарно улыбнувшись служанке.       — Прости меня… Не такой ты ожидала увидеть сестру короля Нуады, — виновато произнесла Нуала, опуская взгляд на собственные ладони.       — Такой Вы мне нравитесь больше, — с улыбкой ответила Миата и, заметив непонимание в выразительных и чистых глазах Нуалы, поспешила пояснить. — Такая Вы более натуральная и живая. Когда же существо не плачет и не смеется, а только и делает, что носит маску холодного безразличия, оно больше напоминает механизм. У каждого должны быть чувства и эмоции — иначе нельзя.       — Мне нравится, как ты рассуждаешь. Где ты только берешь все эти умные и правильные мысли? — стараясь перевести разговор в другое русло, спросила Нуала.       — Что ж, наверное, я просто много читаю, и мысли как-то сами собой рождаются в голове. Думаю, в этом и заключается вся прелесть чтения, — делая умный вид, проговорила Миата, чем вызвала у Нуалы легкую улыбку, которая, однако, казалось какой-то грустной и натянутой.       — Вам надо лечь спать, уже вечер, а завтра очень важный день, — с пониманием сказала служанка, вставая с кровати.       — Прошу, останься, — удерживая за руку Миату, попросила принцесса. — Я не хочу вновь остаться одна. Прошу, расскажи что-нибудь из того, о чем ты читала.       — Конечно, Миледи, как Вам будет угодно, — доброжелательно ответила Миата, садясь рядом с уставшей и эмоционально опустошенной Нуалой, которая теперь, лежа на широкой кровати, казалась совсем хрупкой и беспомощной.       — Так, что бы мне Вам рассказать, — начала служанка, удобнее усаживаясь на постели. — Наверное, стоит мне поведать об одном очень смелом и сильном рыцаре, жившем много-много сотен лет назад, еще во времена огромных огненных драконов, — на этих словах губы Нуалы непроизвольно растянулись в заметной улыбке, которую она не пыталась скрыть. Ведь впервые за долгое время она позволила и телу, и душе отдохнуть, не терзая себя и не пытаясь найти лишний повод для самобичевания. Наконец, хоть и ненадолго, Нуала почувствовала себя немного сильнее, и морально, и физически.