***
Нуада стоял около массивной деревянной двери, ведшей в Большой зал, предназначенный для торжеств и пиршеств, который теперь был уже полностью подготовлен к празднованию дня Звездного Света. Многие гости уже прибыли во дворец, и теперь в предвкушении и ожидании разбились на небольшие группы, непринужденно беседую и обсуждая самые интересные и значимые прошедшие события, среди которых был сам приезд принца Акэла и слух о том, что сестра короля посетит сие торжество. Некоторые из присутствующих предпочитали утомительными и пустым разговорам прогулку по Большому залу и любование особыми предметами декора, которые украшали всю комнату, придавая ей вид волшебный и праздничный. Нуада же ожидал свою сестру, которая должна была стать королевой сегодняшнего вечера, темой общих восхищений и обсуждений. Эльф знал, что так и произойдет, и не только потому, что весь образ Нуалы являлся олицетворением власти и изящества, но и потому, что она продолжительное время пребывала в немилости короля, не имея при этом возможности посещать главные коридоры дворца. Ее отсутствие рядом с братом породило множество слухов и предположений, которые, словно вихрь, пронеслись по всему замку, не оставив никого равнодушным и не заинтересованным в настоящих причинах ссоры близнецов. А потому сегодняшнее появление принцессы на празднестве не могло не стать самой обсуждаемой и важной темой новых разговоров. Даже приезд эльфийского принца Акэла не смог так заинтересовать гостей, как слухи о возможном пребывании на торжестве сестры короля Нуады, который, однако, был безразличен ко всем этим толкам и сплетням, будучи погруженным в собственные странные и противоречивые мысли, не дававшие ему покоя уже слишком давно, терзавшие его и без того искалеченную душу. Эльф еле заметно теребил черные кожаные перчатки, покрывавшие его бледные красивые руки: только этот жест мог что-либо сказать о состоянии короля, так как лицо его было бесстрастным и ледяным, а выразительные янтарные глаза опасно поблескивала в свете факелов. Наконец, в коридоре появилась фигура Нуалы в сопровождении приставленной к ней служанки, облаченной в лазурное платье с легкими и почти прозрачными сетчатыми рукавами, с белокурыми волосами, заплетенными в красивую и аккуратную прическу, украшенную ободком из свежих цветов гладиолусов. Однако взгляд эльфа, как, впрочем, и все взгляды стоявших рядом с ним, был устремлен только на прекрасную и роскошную принцессу, которая шла прямо, гордо и благородно подняв голову, увенчанную золотым венцом. Нуада не смог сдержать довольной и лукавой улыбки, когда его сестра подошла ближе к нему и, изящно поклонившись, встала рядом, вновь пряча свои удивительные глаза, которые так любил эльф. — Что ж, дорогая сестра, сегодня мы с тобой будем теми, кем нам суждено было родиться: правителями сказочных существ, королем и королевой эльфийского народа, — негромко проговорил Нуада, искоса смотря на фигуру принцессы, которая, услышав подобные слова, непонимающе и удивленно посмотрела на него, вызвав у эльфа легкую усмешку. — Я надеюсь, что ты продемонстрируешь всем присутствующим, какой должна быть эльфийская королева, — снова негромко проговорил эльф, не сводя своего взгляда с лица сестры, на котором отражалось и переплеталось множество эмоций. — Не подведи меня, Нуала и не разочаруй гостей. — Да, брат мой, — тихо, словно боясь сказать лишнее слово, произнесла эльфийка, упрямо и гордо смотря в глаза своему брату и королю. Нуада вновь усмехнулся, откровенно забавляясь тем, как его сестра пытается играть роль непоколебимой и ледяной госпожи. Когда же раздалась торжественная и красивая музыка, что вмиг разлилась по всему Большому залу, словно аромат цветочных масел, наполнивший комнату, Нуада взял сестру под руку, несильно, но ощутимо сжав ее ладонь, отчего лицо Нуалы приобрело еле заметный розовый оттенок: касания брата действовали на нее сильнее любого поцелуя, подаренного юношей своей любимой в знак собственных чувств. Массивные двери распахнулись перед наследниками короля Балора, впуская их в освещенный магическими шарами зал, где стояло большое количество гостей: гоблинов, фей, эльфов, троллей и других волшебных созданий. Все они устремили свои взоры на вошедших брата и сестру, которые ступали изящно и уверенно по бордовой дорожке, гордо подняв головы, обводя взглядом всех присутствующих. Гости же восхищенно и с наслаждением смотрели на короля и принцессу, не смея отвести глаз, будто их приковала какая-то неизвестная и темная сила, подавляющая волю и подчиняющая себе. Что бы это ни было, оно очаровало всех присутствующих, которые провожали взглядами Нуаду и Нуалу, желая запечатлеть их благородный и красивый облик. Когда же король и его сестра воссели на приготовленных им тронах, гости одновременно, словно по чьей-то продуманной подсказке, склонили свои такие разные головы в почтительном и признательном поклоне, демонстрируя свои уважение и благодарность. В этот момент сердце Нуалы болезненно сжалось, и она искоса посмотрела на брата, однако он со свойственной ему деликатной и сдержанной улыбкой скользил взглядом по всем сказочным существам, которые стояли в этом зале. Принцесса же не могла не чувствовать себя чужой в этот момент: здесь, среди всех этих созданий, она была никем иным, как предателем, изменившем собственному же народу. От этих мыслей, словно от острого кинжала, вонзившегося в едва затянувшуюся рану, стало больно, и Нуале захотелось убежать с празднества, спрятаться от всех этих восхищенных взглядов, в каждом из которых фейри теперь видела фальшь и неестественность. Она не должна была находиться здесь, ведь только для нее этот день не являлся днем празднования победы над человеческим родом, торжеством, посвященным освобождению волшебных созданий из-под гнета этих ужасных и недостойных жизни существ. Все присутствовавшие ненавидели людей или же очень умело притворялись, что питали к ним презрение, и только она, Нуала, искренне сопереживала каждому человеку, который сейчас был вынужден скрываться, прячась от гибели в лице несокрушимой Золотой Армии. И только фейри не желала им смерти, всем сердцем и душой веря в то, что людской род не заслуживает такой ужасной участи. Эти мысли на недолгое время выбросили принцессу из реальности, в которую ее вернули общие крики и восклицания собравшихся гостей, радостно и оживленно о чем-то сообщающие друг другу и поздравляющие своего правителя с его победой. Нуала же не желала смотреть на брата в этот момент, не желала видеть его радостную и довольную улыбку, демонстрировавшую, насколько же ему безразличны потерянные жизни, что уже более никогда не возродятся в этом мире. Вместо этого фейри скользила своим чистым и полным скрытой грусти и тоски взглядом по гостям, отмечая про себя их общую радость и нескрываемое счастье. Среди присутствовавших Нуала заметила и Селин, которая стояла ближе многих других к тронам повелителей. Ее взгляд был полон всеобъемлющей ненависти и черной зависти: эльфийка даже не пыталась спрятать своих темных чувств к сестре короля, скрыть их под маской всегда сдержанной и обольстительной наложницы. Глаза фейри зло блестели, выдавая безмерный гнев, а на скулах играли заметные желваки. Принцесса, даже несмотря на то, что почти физически ощущала презрение любовницы брата к себе, не могла не заметить, как изящно и эффектно она выглядела: черные волосы, украшенные темно-лиловыми миниатюрными цветами, тяжелыми волнами струились по прямой спине; яркое фиолетовое платье без рукавов, покрытое вышивкой золотой и черной нитями, открывающее вид на красивые плечи и длинную шею, шелком струилось по манящим и женственным изгибам, приковывающим к себе взгляд любого эльфийского юноши. Нуала непроизвольно прикусила внутреннюю часть губы, подумав о том, что Селин была намного привлекательнее нее и куда опытнее во всех сферах любовной жизни, а потому просто не могла иметь никакой конкуренции. Это осознание подействовало на принцессу сильнее любой, даже самой отрезвляющей, пощечины, заставив ее сглотнуть подступивший к горлу ком обиды и разочарования. Нуала не знала, не понимала, когда же закончиться ее самобичевание и истерзание собственного сердца, которое с каждым днем становилось все более и более чувствительным к новым неприятным открытиям. Однако принцесса не смогла ответить на этот вопрос, так как раздался громкий и выразительный голос эльфа, возвестившего о прибытии принца Акэла. Услышав это, Нуала вмиг собралась с мыслями и надела на себя самую сдержанную и холодную маску, на которую только был способна чистая, честная и благородная фейри. — Принц Акэл, сын эльфийского короля Хусто и почетный гость этого прекрасного праздника! — торжественно и выразительно проговорил эльф прежде, чем массивные двери открылись, под громкие звуки музыки впуская красивого и высокого наследника некогда сильного и мужественного правителя Хусто, который был облачен в темно-синий парадный сюртук с россыпью драгоценных камней, препоясанный черным широким поясом с ножнами. Акэл имел темные добрые глаза и светлые волосы, которые, однако, были заплетены в плотную и густую косу. У него точно так же, как и у всех эльфов-воинов был церемониальный шрам, рассекающий лицо и служащий знаком того, что он — достойный и доблестный защитник. Нуала отметила, что принц казался довольно красивым эльфийским мужчиной с орлиным носом и тонкими губами, растянутыми в красивой и приятной улыбке, совсем не похожей на хищный оскал ее брата. Даже движения Акэла слишком отличались от движений Нуады, демонстрируя сестре правителя огромную пропасть различий между двумя этими эльфами, каждый из которых являлся наследником гордого и благородного королевского рода. — Приветствую всех жителей свободного волшебного мира, которые собрались в этот день здесь, чтобы вспомнить старые и давно позабытые традиции, — громко, с радостной и доброй улыбкой воскликнул вместо приветствия принц Акэл, обводя гостей взглядом своих темных глаз. — Приветствую освободителя сказочных существ, — подойдя к трону Нуады проговорил эльф, смотря на своего давнего друга и не сдерживая довольной и радостной улыбки, — Приветствую прекрасную принцессу, сестру короля Нуады. — Приветствую тебя, друг мой, — искренне улыбаясь, ответил Нуада, положив свою ладонь на плечо эльфа и ощутимо сжав его. Акэл повторил жест эльфийского короля, также сжав его плечо, приветствуя сильного и достойного воина. — А это, как я вижу, прекрасная сестра освободителя наших собратьев, не так ли? — театрально разведя руки в стороны, проговорил Акэл, ближе подойдя к принцессе и нежно и аккуратно поцеловав ее руку, не сводя своих глаз, в которых игрались озорные огоньки. Нуала радостно и смущенно улыбнулась, смотря на красивого и статного эльфа, который всем своим видом желал продемонстрировать восхищение фейри. Нуада же, увидев подобную картину, проглотил укол жгучей ревности, которая, словно черная и густая смола, захватила сердце эльфа в плен, обжигая его: короля коробило от осознания того, что кто-то смел так открыто заигрывать с Нуалой и прикасаться к ней. — Вы уже знаете ответ, Милорд, — спокойно, с благородством королевы, ответила Нуала. — Я очень рада, что могу вновь видеть Вас в добром здравии. Надеюсь, Ваша дорога была легкой и приятной. — В этом Вы можете не сомневаться, ибо теперь уже никто из смертных людей не препятствовал моему небольшому путешествию, — на этих словах Нуала едва заметно сглотнула, удерживая неприятный и ощутимый ком, что, словно острый камень, застрял в ее горле, мешая дышать. — Вы не представляете, как я рад, что после непродолжительной дороги я могу лицезреть столь прекрасное и обворожительное создание, как Вы — тихо проговорил Акэл, не желая, чтобы кто-то из гостей услышал. Нуала на его слова смущенно и беспомощно опустила взгляд, чувствуя, как все внутри нее противится подобным словам, считая их лишними и неправильными в данной ситуации. Нуада, чей острый слух не позволил ему пропустить столь выразительные и пламенные речи гостя, несильно сжал ладони, пытаясь справиться с вновь нахлынувшим темным чувством, не имеющим под собой никакой почвы: ведь все, что Акэл говорил его сестре, было лишь формальным обменом любезностей, но никак не выражением заинтересованности и симпатии. Однако король постарался как можно быстрее прервать «очаровательную» беседу между Нуалой и эльфийским принцем. — Прошу, дорогой друг, займи почетное место подле меня, — с особым уважением проговорил Нуада, указывая на трон, что стоял рядом с его. Принц Акэл, склонив голову в едва заметном поклоне, очаровательно улыбнулся, одарив Нуалу восхищенным и озорным взглядом темных добрых глаз. Когда же Акэл занял свой трон, Нуада, встав со своего, обвел взглядом собравшихся, что стояли с заинтересованными и радостными лицами, ожидая дальнейших действий и слов своего правителя, который гордым и горящим взором скользил по каждому гостю, собираясь с мыслями: он был прекрасным и искусным воином, но не оратором. — Сегодня, впервые за много сотен лет, мы собрались здесь, в этом дворце, чтобы отпраздновать столь важный и значимый праздник, — громко и с чувством начал свою тираду эльф, желая достучаться до сердца каждого из присутствующих. — Многие и многие годы наш народ обязан был стыдиться своей сущности, своего лика, которым так брезговали эти ничтожные и тщеславные людишки! Нуала, слыша подобные речи брата, не могла не посмотреть с надеждой на гостей, попытаться найти в их взглядах несогласие и неприятие слов короля, однако их глаза были полны решимости и огня, которыми они заражались, смотря на своего правителя и освободителя. Ни в одном лице она не могла прочесть сомнения или сожаления об убитых и раненых людях, беззащитных и слабых против сокрушительного и беспощадного удара Золотой Армии. Все присутствующие, как один, с согласием и уверенностью взирали на ее брата, желая всем своим видом, каждым взором, доказать, что они полностью поддерживают слова эльфийского короля. Это заставило Нуалу обреченно и печально опустить голову, потупив полный сожаления и боли взгляд. — Человек забыл своих богов, забыл, что существует карма, которая подобна разящему мечу, что безжалостно и беспощадно наносит сокрушительный удар, разрезая даже самые прочные кости. И вот эта самая карма настигла лживых и недостойных людей, заставив их вспомнить, что всегда найдутся силы, превосходящие их собственные. Мы и есть эта сила, непобедимая и сметающая все на своем пути, словно ураган, смерч, цунами! Пусть же теперь человек сполна вкусит горечь и ничтожность положения, в котором совсем недавно пребывал каждый из здесь присутствующих, и возопит всем известным ему богам! — громко воскликнул Нуада, видя, как взгляды присутствующих наполнились огнем и верой, некоторые же из гостей в знак согласия подавали свои уверенные голоса. — И этот день пусть ознаменуется началом новой эры, эры, в которой мы обретем свободу и власть, а человеческий род, наконец, вспомнит, отчего раньше он так страшился темноты! — на этих словах раздались общие раскатистые аплодисменты, что, подобно волне, охватили всех гостей, на чьих лицах читалась искренняя вера в своего вождя и освободителя. Нуала, видя подобный ажиотаж, вызванный словами брата, посмотрела на сидящего неподалеку принца, надеясь не заметить в его взгляде схожих эмоций, однако Акэл, точно так же, как и другие гости, громко хлопал в ладоши, смотря с уверенностью и восхищением на Нуаду. Лишь она, принцесса, не желала придаваться всеобщему настроению, предпочитая тихо сидеть, скрывая полный отчаяния и боли взор от посторонних. Король же, произнеся свою пламенную и живую речь, подозвал к себе слугу, который стоял в стороне, держа на золотом круглом подносе три бокала с вином. Когда молодой эльф подошел, Нуада взял кубок и посмотрел на сидящих рядом сестру и принца, взглядом призывая их сделать то же самое. Акэл, встав с предназначенного ему трона, забрал с подноса два бокала, протягивая один из них подошедшей принцессе, которая в легком поклоне выразила благодарность эльфу. — Да здравствует новая эра! — высоко над головой подняв золотой бокал, выразительно воскликнул Нуада. — Да здравствует новая эра! — повторил принц Акэл, поднимая свой кубок и радостно и довольно смотря на гостей. — Да здравствует новая эра! — вторили им все собравшиеся гости, смотря с нескрываемым восхищением и радостью на двух эльфов, в чьих жилах текла благородная королевская кровь. Лишь Нуала неуверенно, дрожащей рукой, подняла принесенный слугой кубок, однако ее губы не произнесли сказанных братом слов, вместо этого она тихо, едва слышно, одними лишь губами проговорила: «Да будут благословенен человеческий род отныне и вовек». Сказав это, фейри одним глотком осушила золотой бокал, вмиг почувствовав неприятную горечь, заставившую принцессу поморщиться, и жар, что, подобно расплавленной стали, растекся по ее телу, даря ему приятное обволакивающее тепло. Тем временем ее брат вновь начал говорить, однако теперь Нуала плохо слышала его слова, пребывая в странном состоянии, граничащим между сном и реальностью: все происходящее ей казалось неправильным и чуждым, и она более не желала находиться в этом зале, среди этих существ, охваченных общей волной ненависти к человеческому роду и радости, причиной которой была слишком дорогостоящая и бесчестная победа. — Прошу же вас всех сегодня забыть печали и невзгоды, обиды и лишения, — произносил Нуада уже более спокойным голосом. — Пусть этот день станет для вас днем радости и счастья. Прошу, пейте, ешьте, танцуйте — никто более не посмеет препятствовать вам наслаждаться долгожданной свободой, — на этих словах он жестом приказал менестрелю начать играть, и уже через мгновения Большой Зал залился прекрасной и чарующей музыкой, услышав которую многие гоблины, эльфы, тролли и другие волшебные создания не отказали себе в удовольствии пригласить своих избранниц на танец. Другие же сказочные существа пожелали, прежде всего, испробовать блюда, что так заманчиво и соблазнительно стояли на длинных деревянных столах, покрытых багровыми скатертями и от которых исходили приятный и пряный запах и густой пар. Некоторые из гостей не упустили возможности разбиться на небольшие тесные группки, чтобы с интересом и увлеченностью обсудить образы королевских наследников, речь правителя Нуады или внешний облик и поведение принца Акэла. Нуада, бросив на сестру короткий, полный сомнения и противоречия, взгляд, медленно отвернулся и направился к своей любовнице, которая стояла недалеко от короля, выразительно и игриво смотря на него, будто бы ожидая, когда же он подойдет и пригласит ее на танец. Немая просьба Селин не осталась незамеченной, и Нуада, изящно поклонившись, протянул эльфийке свою, облаченную в черную кожу, руку, которую она с удовольствием приняла, на секунду устремив на Нуалу свой, полный гордости и надменности, взгляд, заставивший принцессу ощутить неприятный и болезненный укол ревности, что, подобно стальному кинжалу, впился в самое сердце. Принцесса не могла смотреть на открывавшуюся перед ней картину, не испытывая при этом смеси обиды, разочарования и невыносимой боли, а потому медленно направилась прочь от места, где в танце кружились ее брат и Селин. Единственным, чего в этот момент желала всей душой Нуала, было скрыться от посторонних взоров, затеряться среди толпы, чтобы никто не мог увидеть ее внутреннюю опустошенность, что, словно в зеркале, отражалась на лице фейри, делая его уставшим и печальным. Принцесса проходила среди танцующих партнеров, которые любовно и нежно смотрели друг на друга, вкладывая в каждое свое движение и слово всю страсть, что пылала в них, подобно пламени. Смотря на этих существ, Нуала не могла не завидовать им всем сердцем и душой, ведь они были счастливы и свободны: их не угнетала и не мучила ужасная действительность и по-настоящему страшная и непосильная цена собственной, так называемой, свободы. Эти создания не разрывались на части от безумных и неправильных чувств, не просыпались чуть ли не каждую ночь в холодном нездоровом поту и не проводили большую часть времени, занимаясь самобичеванием и самоистязанием, изводя и без того измученное сердце. Они были счастливы, а потому их не заботило состояние принцессы, которая пустым взглядом скользила по танцующим фигурам. Нуала же, которой подобная картина служила напоминанием лишь ее собственного безмерного одиночества, глубоко вздохнув, неуверенными и медленными шагами направилась к магическому фонтану: ей хотелось успокоиться, отвлечься от гнетущих мыслей и чувств, что огромным балластом тянули ее на дно, где не было ничего, кроме отчаяния и боли. Принцесса надеялась встретить Миату, единственную эльфийку, понимавшую ее и желавшую помочь, поддержать, придать сил и уверенности, однако та кружила в медленном и изящном танце с неизвестным Нуале эльфийским юношей, который был одет в красивую, но простую парадную форму, отдаленно напоминавшую форму стражей и воинов. Увидев радостную и естественную улыбку на приятном лице служанки, принцесса не смогла не испытать искреннего счастья за фейри, которая за столь короткое время стала для нее одним из самых близких существ. Нуала стояла рядом с фонтаном, в котором волшебные разноцветные яркие существа плескались и игрались, тревожа воду и создавая иллюзии радужных мостов, и заворожённо смотрела на открывавшиеся перед ее взором забавы, думая о том, что даже столь небольшие создания способны приносить радость и отвлекать от неприятных и тяжелых мыслей. Фейри, поглощенная созерцанием удивительных существ, название которых она даже не знала, ведь видела их впервые в своей долгой жизни, совсем не заметила подходящего к ней красивого и статного эльфа, заинтересованно и восторженно смотревшего на нее. — Я смотрю, Вы упорно избегаете всех гостей, — мягко проговорил Акэл, и фейри вздрогнула, резко обернувшись и задев рядом стоящего принца шелком светлых волос. — Нет, что Вы… Просто я не хочу привлекать к себе лишнее внимание, — растерявшись от неожиданного появления эльфа, быстро проговорила Нуала, поднимая на принца свои красивые янтарные глаза и встречаясь взглядом с искренним и восхищенным взором темных глаз. — Что ж… Боюсь, что не привлекать к себе внимания в подобном образе- невозможно. Вы слишком выделяетесь из толпы, Миледи, поэтому, когда в следующий раз захотите избежать неинтересного и навязчивого общества, надевайте что-нибудь неброское и темное, — не сдерживая озорной и довольной улыбки, проговорил Акэл. — Благодарю за совет, Милорд, — театрально вежливо ответила Нуала, желая поддержать непринужденную беседу. — Где же Вы были несколько часов назад, когда меня одевали в столь яркий и выделяющийся наряд? — В это время я преодолевал последние мили, чтобы увидеть Вас и убедиться в том, что сестра моего давнего друга все так же прекрасна, как и сотни лет назад, — без тени наигранности ответил Акэл, чем заставил Нуалу смутиться и отвести растерянный и слегка напуганный взгляд. — Я надеюсь, что мои старания не пройдут даром, и Вы окажете мне честь и подарите следующие танцы? — все также серьезно спросил Акэл, не отрывая взгляда от лица стоящей рядом с ним фейри. Он знал Нуалу, а точнее, ее брата, еще с юношеских лет. Акэл всегда уважал наследника короля Балора и восхищался его мужеством, силой и стойкостью. Они вместе учились воинскому делу, тренируясь от заката до рассвета, зарабатывая новые ссадины и боли во всем теле. В те давно канувшие в Лету годы Акэл так же, как и Нуада, мечтал об опасных и захватывающих приключениях по всему свету. Эти наивные юношеские желания тесно связывали двоих эльфов, заставляя их вновь и вновь уносится мыслями в то время, когда они смогут окунуться в мир удивительных и интересных странствий. Однако Нуале не было места среди жаждущих приключений юных наследников, живших лишь мечтами и выдуманными картинами будущего, не имеющими с реальностью ничего общего, поэтому принцесса никогда не участвовала в жизни своего брата и его друга. Фейри всегда предпочитала наблюдать, изучать тех, кто окружал ее изо дня в день — это занятие для нее было подобно спасательному плоту, что не позволял затонуть в пучинах одиночества и непонимания. Ведь у Нуалы никогда не было подруг, тех, кому она могла целиком и полностью доверять, не боясь быть осмеянной и непринятой. С самого детства она была иной, совсем не похожей на прочих ветреных и вечно парящих в облаках эльфиеек, которые не думали ни о чем другом, кроме как о дорогих и красивых нарядах и богатых и знатных женихах. Нуала предпочитала балам и празднествам тишину и уединение, танцам и играм — книги, а пустым и ненужным разговорам и сплетням — изучение самой себя, своей души, мыслей и чувств. Лишь Нуада был принцессе действительно дорог, лишь он знал все о ней, ведь, будучи с самого рождения связанными самыми прочными узами, они просто не могли скрывать что-либо друг от друга, не имели права на подобное. По крайней мере, так им казалось раньше, давным-давно, еще до того, как король Балор осознал, насколько опасна и губительна сия связь для его чад, особенно для любимой и дорогой дочери, чье послушание и уважение приносили старому эльфийскому правителю радость и утешение. Позже, когда близнецы стали взрослее, король Балор предпочел уберечь Нуалу от неправильного и губительного влияния принца, а потому приказал дочери закрыться от брата, выстроить в разуме стену, чтобы он не смог внушить ей свои мысли, заставив уподобиться себе. Именно в тот момент фейри и лишилась единственного и верного друга: она осталась одна во всем мире. Акэла же еще в юности привлекала внутренняя сила принцессы, ее особенная и неповторимая красота, необычные для представительницы фейри мысли и предпочтения. Она казалось ему загадкой, тайной, что хранится под семью печатями, а потому эльф не мог не испытывать к ней нежных чувств, больших, нежели простая братская любовь. Это были восхищение, симпатия и истинное преклонение перед чем-то особенным и прекрасным, которые Акэл сохранил в своем сердце и пронес с собой на протяжении долгих сотен лет, пока судьба не подарила ему возможность вновь встретиться с Нуалой. Принц видел в этом знак, божественное предопределение, а потому желал насладиться каждой минутой, проведенной в обществе фейри. — И сколько Вы желаете, чтобы я подарила Вам танцев? — из недолгих раздумий Акэла вывел нежный голос стоявшей рядом принцессы, которая с интересом смотрела на него, ожидая ответа. — Все, — коротко ответил Акэл, отчего глаза Нуалы удивленно и непонимающе расширились. — Я желаю, чтобы весь этот вечер Вы, Миледи, танцевали только со мной. — Так не положено, Милорд. Ваше заявление противоречит установленным порядкам, — не скрывая улыбки, проговорила Нуала. — Никто и не заметит, что Вы будете танцевать все торжество со мной, — будто просящий не рассказывать о совершенной шалости ребенок, произнес Акэл, внутренне надеясь на то, что принцесса примет его приглашение. — Хорошо, я согласна подарить Вам два танца, — немного подумав, ответила Нуала. — Три, — высказал свою позицию Акэл, внутренне торжествуя и от того, что он смог отвоевать для себя два танца. — Два, и не танцем более, — настояла на своем принцесса, и эльф обреченно выдохнул, признавая свое поражение. — Что ж, два, так два, — спокойно и смиренно проговорил Акэл, принимая поданную принцессой руку. Вместе с эльфом Нуала проследовала к центру Большого Зала, где и кружились танцующие пары, напоминая распустившиеся бутоны на водной глади, которые от каждого порыва ветра совершали пируэты, скользя по прозрачной поверхности. Акэл нежно прижал к себе фигуру фейри, положив одну руку на ее изящную талию, а второй ощутимо сжав бледную красивую ладонь эльфийки, которая была холодна, словно лед. Посмотрев на принцессу, в глазах которой читалась смесь смущения и неуверенности, эльф легко улыбнулся и повел Нуалу в изящном и медленном танце. Их пара постепенно слилась с другими, однако теперь большинство любопытных взглядов устремились в сторону Акэла и его спутницы, сестры короля. Нуада же, который все время, проведенное с Селин, искал взглядом принцессу, пришел в настоящее бешенство от открывшийся перед ним картины: приглашенный им же принц пожелал из всех эльфийских дев, которые только находились в этом зале, танцевать именно с Нуалой, с его Нуалой. И что же? Нуала согласилась на приглашение Акэла, и теперь принц прижимал к себе фейри, а его рука покоилась на ее талии. Осознание этого заставило глаза Нуады полыхать темным недобрым огнем, который не скрылся от Селин, что следила за каждой эмоцией на лице любовника. — Что-то не так, мой король? — непонимающе спросила Селин, смотря в сторону, куда был направлен взор ее любовника. Однако, когда эльфийке открылось, что Нуада не отрывал своего взгляда от собственной сестры и танцующего с ней принца, ее сердце наполнилось лютой ненавистью и черной завистью, которые, подобно хищному зверю, вцепились в него, как в добычу. С уст Селин слетело неслышное проклятие в сторону сестры короля, одно упоминание о которой приводило фейри в необузданный и безмерный гнев, готовый в любую секунду взорваться, подобно разъяренному и опасному вулкану, спавшему долгие годы. Наложница короля даже не могла предположить, что будет питать к Нуале еще большие презрение и ненависть, нежели ко всему человеческому роду. Неправильная и греховная любовь Нуады была способна лишить ее всего, оставив в жалком и ничтожном положении, в роли служанки, что будет прислуживать его дорогой и обожаемой сестре. Селин не желала лишиться всего того, что обрела за последние месяцы, в одно мгновение, лишь потому, что на ее пути появилась серьезная преграда в лице скромной и невинной принцессы, которая всем своим видом заставляла любовницу короля чувствовать себя грязной и ничтожной падшей женщиной. — Все в порядке, Селин, — отрешенно проговорил Нуада, посмотрев на свою партнершу, от которой не скрылись недобрые огни в его глазах и желваки на скулах, выдававшие раздражение и злость. — Тогда почему Вы так смотрите туда? — скрепя зубами спросила Селин, желая уже, наконец, вывести короля на чистую воду. Ей надоела его безмерная ложь, его притворство и бесконечные тайны и недосказанности. — Я смотрю на свою сестру и принца Акэла, — скучающе произнес Нуада, прекрасно понимая, что этими словами не отвечает на вопрос наложницы, а порождает все новые и новые. — Я это вижу, Ваше Величество, — Селин начинала выводить из себя эта игра, в которой король отвел ей роль беспросветной и наивной тупицы, не имеющей права задавать серьезные вопросы. — И что же Вас так злит? — Меня ничего не злит, — вновь этот пренебрежительный тон, приводивший фейри в настоящую ярость. Король на протяжении уже нескольких недель вел себя с ней, как с наскучившей вещью, которую жаль выбрасывать, а потому она пылится на полках, изредка отодвигаемая только для того, чтобы протереть возле нее накопившийся слой пыли. — Прошу извинить меня, мой король, но я очень устала, — перестав танцевать и изобразив наигранное бессилие, проговорила Селин, для большей убедительности и правдивости взявшись за голову. — Позвольте мне покинуть это торжество. — Конечно, Селин, не смею тебя более задерживать, — изобразив заинтересованность и понимание, негромко ответил эльф, опустив голову в галантном поклоне. Селин, вновь с ненавистью и злобой посмотрев в сторону сестры короля, развернулась и медленным и твердым шагом прошла по каменному полу к высоким массивным дверям. Фейри более не желала мириться с ничтожностью и жалкостью своего положения, которое с каждым днем все более и более усугублялось, заставляя любовницу короля внутренне кричать, не сдерживая накопившихся эмоций и чувств. Селин осточертела и принцесса, которая, даже не принимая добровольного участия в играх собственного брата, уничтожала ее, делая фейри в глазах Нуады пустым и нестоящим внимания местом. Она не понимала, зачем эльф продолжает мучить ее своими отчужденностью и холодностью, если его сердце уже давно принадлежит другой. Все эти мысли больно и неприятно душили Селин, вынуждая тыльной стороной ладони смахивать непрошенные и жалкие слезы, слезы поражения и обиды. Нуала же, вновь на недолгое время забыв о собственных тяжелых и крамольных мыслях, что бились в голове и гудели, подобно пчелиному улью, кружилась в легком и беспечном танце. Касания принца более не вызывали стеснения и дискомфорта, а его общество теперь приносило настоящую радость и спокойствие, чувство надежности и тепла. Акэл прижимал к себе фигуру фейри, ощущая неприкрытую и искреннюю радость от того, что танцует именно с ней, с Нуалой. Каждое их движение содержало в себе изящность и плавность, спокойствие и грацию: не было ничего лишнего, ничего резкого или заранее обдуманного. Нуала кружилась в танце с эльфом легко и непринужденно, чувствуя на себе восхищенные взгляды собравшихся, которые принуждали принцессу мягко и радостно улыбаться, смотря своими большими красивыми глазами на собственного партнера, что не сводил восхищенного и довольного взора с фейри. — Я уже думал, что более никогда не смогу станцевать на настоящем балу, — тихо, с доброй и искренней улыбкой проговорил Акэл, делая круг и сильнее прижимая к себе принцессу, чувствуя мягкость и тепло тела под ладонью. — Я тоже, — тихо и задумчиво проговорила Нуала, на секунду подумав о том, что, не получи ее брат все части золотой короны, волшебные создания так и прозябали бы всю оставшуюся вечность в ямах и подземельях, не имея права даже на самые малые удовольствия. Однако фейри тут же поспешила отогнать столь неправильную и негодную мысль, внутренне возмущаясь тому, как вообще ей в голову могло придти подобное. — Надеюсь, что я танцую не слишком дурно? — иронично спросил Акэл, прекрасно зная ответ на свой вопрос. — Вы же знаете, что танцуете бесподобно, — не в силах сдерживать улыбки, ответила Нуала, когда они, немного отдалившись друг от друга, взялись за руки, ускоряя шаг, делая движения похожими на скольжение по зеркальной глади воды. — Или же Вам просто хотелось услышать эту истину из моих уст? — Вы меня разоблачили, Нуала, — по-мальчишески улыбаясь, проговорил Акэл. — Однако, в свою очередь, поспешу тоже сделать комплимент вашей грации и пластике. Вы — самая изящная фейри, которую мне доводилось когда-либо встречать. — И как же много Вы встречали в своей жизни эльфиеек, что делаете подобные заявления? — с интересом спросила Нуала, чувствуя уверенность и некоторую раскованность в обществе эльфийского принца. Фейри не смогла не допустить мысли о том, насколько же отличается ее поведение в обществе брата, рядом с которым она ощущала себя загнанной в ловушку добычей, чье сердце бьется с невероятной силой, и в компании простого и искреннего Акэла. — Понимаете, Нуала, я прожил довольно долгую, даже по меркам бессмертных существ, жизнь, поэтому на моем пути часто встречались молодые и интересные особы, однако ни одна из них ни в чем не могла сравниться с сестрой моего очень хорошего знакомого, с которым у нас завязалась дружба еще в юности, — на этих словах Нуала смущенно опустила взгляд, чувствуя, как приятное тепло обволакивает все ее тело. — И, конечно же, я не могу вспомнить, чтобы хоть одна из фейри танцевала подобно Вам. — Перестаньте мне льстить, Милорд. Вы же знаете, что преувеличение — одна из форм лжи, — серьезно ответила Нуала, однако с ее лица не сходила довольная и легкая улыбка. — Никогда не замечал за собой этого страшного греха, — изобразив удивление и непонимание, проговорил Акэл, кружа принцессу вокруг себя, заставляя ее багровую юбку походить на яркий цветок, что вращается на водной глади при порывах ветра. — Мы очень часто не замечаем собственных грехов, зато хорошо видим преступления и ошибки других, — часто дыша, ответила Нуала, чувствуя, как ее щеки пылают. — Что ж, это вполне разумная мысль, — согласно кивая, проговорил Акэл и, немного подумав, добавил. — Нуала, давайте уже переступим через все эти церемонности и официальности и перейдем на «ты». Мы знакомы уже очень давно, поэтому нет нужды в том, чтобы притворяться чужаками. — Конечно, Милор… Акэл, — запнувшись, ответила Нуала, радуясь предложению эльфа. — Прости, боюсь, мне необходимо достаточно времени, чтобы привыкнуть. — Ничего страшного, мне и самому всегда необходимо немало времени, чтобы к чему-то привыкнуть, — снисходительно улыбаясь, проговорил Акэл, когда уже второй танец завершился и музыканты закончили играть. Нуала же в ответ благодарно и признательно посмотрела на принца, впервые за торжество ощущая такую легкость и беспечность. — Вы позволите отобрать у Вас мою сестру на следующий танец, — раздался рядом до боли знакомый, полный твердости и решительности, голос, и Нуала, на секунды прикрыв глаза, стараясь справиться с подступившей волной страха и волнения, медленно обернулась в сторону брата, который выразительно и внимательно смотрел на нее, не позволяя себя даже моргнуть. Фейри заметила, как сжимались в мертвой хватке его ладони, как играли желваки на скулах, как меж белых бровей пролегла складка: Нуада был очень зол, однако Нуала никак не могла понять причину этой злобы, внутренне надеясь на то, что все это — лишь иллюзия, созданная ее больным воображением. — Конечно, друг мой, — все еще пребывая в отличном расположении духа, проговорил Акэл, посмотрев на Нуалу, которая стояла, потупив смущенный и напуганный взгляд в каменный пол. — Благодарю, — сладко-притворным голосом ответил Нуада, протягивая сестре свою, облаченную в черную кожу, ладонь, которую та приняла, дрожа всем телом от новых прикосновений брата. Когда же вновь начала играть музыка, король положил на талию Нуалы ладонь, прижимая сестру к своему стройному и сильному телу, второй же крепко и ощутимо сжал другую, вынуждая тело фейри пропустить волнительную и дурманящую дрожь. Принцесса на секунду посмотрела в сторону, где недавно стоял Акэл, однако увидела лишь его удаляющуюся фигуру, проходящую мимо большого количества пар, что плотно стояли друг к другу, ожидая начала танца. Сердце Нуалы сильно забилось в грудной клетке: постепенное осознание происходящего заставляло ее дрожать всем телом, ощущая на своем горле невидимые щупальца, душившие и мешавшие нормально дышать, заставлявшие совершать глубоки и частые вдохи-выдохи. Нуада же, сильнее прижав к себе хрупкую и статную фигуру сестры, повел ее в танце уверенными и отточенными движениями, словно эльф был всю свою сознательную жизнь вовсе не жестоким и беспощадным воином, а миролюбивым и праздным юношей, любившим балы и различного рода увеселения. — Я вижу, ты боишься меня, — тихо, почти шепотом, пробирающим до костей, проговорил Нуада, наклоняясь к лицу принцессы, вынуждая ее отворачиваться, пряча смущенный и напуганный взгляд от его выразительных и ледяных янтарных глаз. — Странное дело: буквально минуту назад ты улыбалась, вся светилась от радости, когда с тобой танцевал принц Акэл, теперь же ты вся дрожишь, прячешь свой взор, лишь бы не смотреть мне в лицо… — Что же такое, милая сестрица? Мое общество тягостно тебе или же противно? — не переставая смотреть прямо в лицо Нуалы, спросил Нуада, и в его голосе читались злость и недовольство. — Нет, брат мой, — только и проговорила Нуала голосом, в котором слишком отчетливо читались страх и волнение. Принцесса, преодолев себя, подняла взгляд на Нуаду, который находился совсем близко, настолько, что его дыхание ощутимо касалось лица фейри. — Тогда почему же ты вся дрожишь? — лукаво и иронично спросил Нуада, кружа принцессу по Большому Залу на виду у десятков пар любопытных глаз, что со всех сторон окружали эльфийских наследников, следя за каждым их движением. Некоторые из гостей недовольно и непонимающе переглядывались, удивляясь тому, как король прижимал к себе собственную сестру, как смотрел на нее, даже не пытаясь скрыть испытующего и проницательного взгляда. Гости понимали, что между близнецами происходило то, чему сложно было найти объяснение или оправдание. Какая-то обоюдная борьба, противостояние, об истинных причинах которого никто не знал. Даже танец, в котором кружились близнецы, походил скорее на столкновение двух слишком разных стихий. И присутствующим на балу казалось, что король и его сестра, подобно льду и пламени, пытаются одолеть друг друга, не взирая на то, что это бесполезно и бессмысленно, забывая о том, что их окружает большое количество гостей. — Я не знаю, брат мой, — ответила Нуала, которая буквально сходила с ума от каждого прикосновения Нуады к себе, от его тепла, что передавалось и ей, от силы и могущества, наполнявших каждый его жест, любое слово. Принцессе хотелось закрыть глаза и опустить голову на крепкое плечо брата, чтобы еще сильнее почувствовать эту жгучую смесь сладкой неги и всеобъемлющих страха и волнения, которая туманила рассудок, окутывала, подобно густому туману, в свои сети, подчиняя собственной воле. — Хм, ты думаешь, я поверю в столь наглую и непродуманную ложь? — наклонившись совсем близко к ее лицу, спросил Нуада, сощурив глаза, в которых горел недобрый и опасный огонек. — Ты не могла перестать улыбаться нашему почетному гостю, однако стоило мне подойти, как куда-то испарились даже остатки радости и довольства… Неужто я не заслужил хотя бы малейшей крупицы твоего уважения, дорогая сестрица? — Я не могу управлять собственными эмоциями и чувствами, брат мой… Раньше, до всего этого, я могла с уверенностью сказать, что уважаю и люблю тебя, однако теперь не имею права лгать, произнося то же самое… — быстро произнесла Нуала, поражаясь своей дерзости и смелости. — Вот оно как… — задумчиво ответил Нуада, внутри которого разгоралось настоящее и необузданное пламя. — Я как всегда не угодил тебе, не оправдал твоих надежд и мечтаний. Только вот знаешь ли, Нуала, — на этих словах эльф вплотную наклонился к ее лицу и прошептал на ухо, обжигая кожу горячим дыханием. — Теперь уже ничто не будет, как прежде, желаешь ты того, или же нет. И я не стану более ни с кем, ты слышишь, сестра моя, ни с кем делить то, что всегда принадлежало мне. И я говорю вовсе не про корону и власть, которую она дает… — сказав это, эльф довольно и хищно улыбнулся, видя, как в глазах Нуалы отражается понимание, сменяющееся страхом. — Поэтому не советую тебе так открыто и радушно вести себя с нашим дорогим гостем, если ты не желаешь повторения неприятной и душещипательной истории того мерзкого водоплавающего, Авраама, кажется, — Нуала, услышав подобные ужасные слова, не смогла сдержать одинокой слезы, которая скатилась по бледной щеке, оставляя на ней влажную дорожку. Нуада почувствовав, что и по его щеке прокатилась точно такая же жалкая слеза, довольно оскалился, совсем утратив облик благородного эльфа. — Как ты можешь говорить мне подобные вещи? — сдерживая готовые вырваться непрошенные слезы, тихо произнесла Нуала, когда утихла музыка, и все пары, словно по команде, остановились. — Как ты можешь так спокойно объявлять о том, что убьешь давнего друга, если тот попытается завладеть моим вниманием? — Легко, Нуала, очень легко. А знаешь, почему? — произнося эти слова, Нуада вновь, как тогда, в покоях, обхватил подбородок принцессы бледными пальцами, принуждая поднять напуганный взгляд. — Потому что, какой бы сильной и крепкой ни была моя дружба с принцем Акэлом, как бы я не уважал и не почитал этого эльфа… Если он посмеет хотя бы подумать о том, что может просто так забрать тебя, я поставлю его на место, показав, что бывает, когда посягаешь на чужое. Нуала часто и глубоко дышала, смотря по сторонам, ища чьей-либо помощи и защиты. То, что сказал ей брат, мало напоминало признание в светлых и прекрасных чувствах, это больше походило на констатацию факта, говорящего о том, что она- собственность Нуады, не имеющая права перечить его воле. Такое заявление ранило сильнее самой смертоносной и меткой стрелы, пропитанной ядом, ведь оно было сделано тем, кого сама Нуала безмерно любила и кому она всей душой жаждала помочь. Теперь же принцесса сомневалась, что есть хотя бы шанс, малейшая возможность остановить безумие и одержимость брата. — Я надеюсь, что ты поняла смысл моих слов, Нуала, — убирая от ее лица руку, тихо проговорил Нуада, внимательно смотря на сестру, в глазах которой читались отчаяние и всепоглощающая печаль. — Прошу, не вынуждай меня доказывать тебе правдивость моих слов. Ты принадлежишь мне, Нуала, и я не позволю никому забрать тебя у меня. — Конечно, брат мой, — вокруг принцессы стоял шум, подобный гудению улья, однако она все равно произносила эти слова негромко, будучи отрешенной от реальности, от происходящего. — Мой король, позвольте мне покинуть торжество… Мне нездоровится… — Очень жаль, — задумчиво и как-то отстраненно ответил Нуада. — Что ж, конечно, ты можешь идти: этот день слишком утомил тебя. Я предупрежу принца Акэла, чтобы он не беспокоился. — Благодарю, брат, — слегка наклонив голову, дрожащим голосом проговорила Нуала. — Сладких снов, дорогая сестра, — довольно и иронично произнес Нуада, наклонившись к лицу Нуалы и запечатлев на нем едва ощутимый, легкий поцелуй. — Доброй ночи, брат, — ответила Нуала, в чьем голосе не читалось ничего, кроме безмерной усталости и печали. Отвернувшись от брата, Нуала медленно, словно пребывая во сне, преодолевала каждый дюйм Большого Зала, ловя на себе непонимающие и подозрительные взгляды сказочных существ. Однако принцесса более не обращала на них никакого внимания, погруженная в тяжелые, разрывающие ее на части, мысли. Когда же она подошла к массивным деревянным дверям, один из стоящих возле них эльфов, поклонившись, вызвался проводить Нуалу до ее покоев. Фейри не помнила, что ответила на его слова, и ответила ли вообще: происходящее вокруг теперь казалось подернуто туманной дымкой, не позволявшей что-либо увидеть, рассмотреть или услышать. Нуала не знала, как дошла до знакомой двери, ведшей в ее покои, однако, когда она зашла в просторную комнату, ее сердце объяла невыносимая боль, от которой захотелось кричать. То, что сказал ей Нуада, полностью уничтожило ее, заставив испытать ужас и отчаяние. Она не могла поверить в то, что брат произнес настолько чудовищные и пугающие слова, заставившие фейри пролить единственную за долгие месяцы слезу. Нуала верила в то, что Нуаду можно спасти, что именно она и сумеет сотворить чудо, вытащив его из бездонной ямы безумия и жестокости, в которой он стоял, по пояс погруженный в черную зловонную и густую субстанцию, не дававшую возможности пошевелиться, выбраться из нее, не увязнув еще сильнее. Теперь же сердце фейри преисполнилось сомнениями и отчаянием, и она не знала, что заставит брата избавиться от мыслей об уничтожении человеческого рода. До этого вечера Нуала наивно полагала, что ее любовь спасет эльфа от падения, однако теперь ей казалось, что она безразлична Нуаде. Он видел в ней собственность, личную вещь, которую просто не хотел с кем-либо делить, но не любимую и дорогую сердцу сестру, ради которой раньше готов был сделать что угодно. Нет, то время прошло, как и прошли, канув в небытие, чувства эльфа к принцессе, оставив после себя лишь желание самолично обладать Нуалой, словно красивой и ценной безделушкой. И теперь Нуала с силой сжимала ладонью рот, сдерживая крики отчаяния и боли. Ей надоело бороться, противиться происходящему безумию, ведь эта борьба не приносила ничего, кроме опустошения и горечи в душе. — Создатель, за что мне все это? — взывала Нуала к пустоте, смотря на потолок, будто бы ища невидимого собеседника. — Я не могу так больше! Мне тяжело бороться, невыносимо противиться неизбежному… Что даст мое непризнание действительности? Оно ничего не изменит, не поменяет решения брата! Почему же я тогда противлюсь настоящему, почему раздираю себя изнутри? — Я не могу так больше… Я устала чувствовать одиночество и отчужденность, я устала сражаться в одиночестве… — голос Нуалы стал совсем сиплым, и она уже не могла не испытывать усталости и слабости во всем теле. Фейри спустилась на постеленную рядом с кроватью шкуру и уткнулась лицом в шелковые простыни, чувствуя, как голова наливается свинцовой тяжестью, а в виски вонзаются сотни длинных и острых игл. Это неприятное ощущение вынудило Нуалу поморщится: она сняла с головы золотой венец и со всей силы бросила его в противоположную стену, услышав, как он отскочил от поверхности и громко упал на пол. Отрешенно смотря на украшение, фейри подумала о своем брате, о добром и радостном принце Акэле и о том, что, каким бы чудовищем не был Нуада, она не променяет его ни на кого и ни на что. «Не бойся, брат, я не брошу тебя, ведь без меня ты окончательно погибнешь. А я не хочу допустить этого» — пронеслась горькая мысль в голове Нуалы прежде, чем она провалилась в сон, будучи не в силах более что-либо делать и говорить.Глава 6. Часть 2.
10 октября 2020 г. в 15:52
Нуала сидела на кровати, перелистывая страницы книги, с интересом скользя по неизвестным строчкам, заставлявшим ее губы непроизвольно растягиваться в легкой улыбке. Принцесса не знала, сколько уже времени провела за сим делом, будучи полностью погруженной в чтение, которое было одним из самых любимых ее занятий.
Наверное, больше книг Нуалу привлекала только верховая езда, заставлявшая сердце быстро биться, чувствуя бешеные порывы ветра, дарившие ощущение бесконечной свободы. Это было непередаваемо, а потому так притягательно для представительницы фейри.
Нуала вспоминала, как раньше, много-много лет назад, они с братом каждый день почти устраивали продолжительные скачки по девственно чистым полям, заставляя слуг, приставленных к ним, едва поспевать за юными наследниками. В такие моменты принцесса чувствовала себя самой свободной и сильной эльфийкой на свете, которой были подвластны и ветер, и солнце, и бесконечные просторы лугов.
Езда на лошади для Нуалы подобна полету, именно поэтому она так часто представляла себя гордым и властным орлом, стрелой разрезающим облака. Но всему положено заканчиваться, уходя в небытие и оставляя о себе лишь воспоминания. Так и верховой езде должен был придти конец, когда люди захватили все территории, заставив лесных свободных существ спрятаться под землю, как крысам в яму.
Однако еще до того момента Нуала перестала выезжать на столь любимые ранее прогулки, ведь родной брат бросил ее, уйдя в добровольное изгнание, а потому принцесса уже не видела смысла в том, чтобы заниматься дорогим сердцу занятием одной.
Через какое-то время Нуала нашла утешение в бесконечных книгах, сборниках поэзии, мифах и легендах, в которых прекрасные и благородные принцессы всегда обретали счастье со своими любимыми.
Читая эти истории, эльфийка улетела мыслями в тот день, когда и она, подобно героиням подобных сказок, встретит своего суженого, который завладеет ее мыслями и чувствами, которому она ответит согласием на его предложение руки и сердца.
Однако шли годы, десятилетия, столетия, а Нуала все так же была недоступна для многих значимых и благородных юношей, в которых она искала лишь недостатки, упуская из виду все их достоинства.
Фейри и теперь не могла сказать, почему так поступала, однако кое-какие предположения и догадки все-таки ютились в ее сердце: от них принцесса старалась избавиться, не позволяя себе даже развивать подобное, чтобы не грешить против Великого Создателя.
Теперь же Нуала понимала, что те мысли не являлись чем-то глупым и бессмысленным, наоборот, они прекрасно и правдиво объясняли причины ее постоянных отказов, а если быть точнее, то причину, которая крылась в Нуаде. Принцессе казалось, что именно из-за чувств к брату, которые, возможно, зародились в ее сердце уже давно, однако лишь недавно она позволила себе признать их существование, ей никак не хотелось связывать свою судьбу с кем бы то ни было еще.
Однако все это являлось лишь догадками, вразумительными и имеющими под собой почву, но все же догадками.
Так или иначе, теперь уже было поздно, что-то предполагать, заполняя свой разум догадками, посторонними мыслями и неуместными подозрениями по отношению к самой себе. Нуала более не желала искать зачатки и ростки собственных чувств к брату, ведь это было так же бесполезно и глупо, как и вовсе отрицать их.
Эльфийка постепенно начала смиряться со своими чувствами к Нуаде, понимая, что скрываться от них так же странно и неразумно, как прятаться от самой себя, желая закрыть свои разум и сердце от собственного же вмешательства.
Эта мысль вызвала у принцессы смешок, заставив ее непроизвольно прикрыть лицо книгой, однако через секунды фейри вновь погрузилась в чтение, про себя повторяя понравившиеся строки, желая запомнить их, впитать подобно плотной ткани, что впитывает капли вина.
Отвлек Нуалу от чтения непродолжительный стук в дверь, услышав который, она удивилась, думая, что уже прошло два часа, а потому Миата, как и обещала, должна была придти. Эльфийка вновь улыбнулась, предвкушая интересную и непринужденную беседу с простой сердцем и уютной служанкой, заставлявшей принцессу отвлекаться от тяжелых размышления и воспоминаний.
— Войдите, — радостно произнесла Нуала, желая побыстрее увидеть, какой же все-таки образ выбрала для себя Миата.
Однако, когда дверь тихо, почти бесшумно, и медленно открылась, на пороге появилась вовсе не веселая и общительная белокурая Миата, а высокий, одетый в красно-черное королевское одеяние, эльф — Нуада, голову которого венчала та самая злосчастная и проклятая золотая корона.
Увидев брата, Нуала резко вскочила с постели, чуть не вскрикнув и выронив от удивления и неожиданности книгу, которая негромко приземлилась страницами вниз на шкуру, покрывавшую пол. Глаза принцессы были полны смеси страха и безмерного удивления, однако в них читалось и еще одна эмоция, которую фейри старалась скрыть, — восхищение.
Нуала, как бы это глупо и наивно не звучало, была очарована своим братом, а потому не могла отвести взгляда от его статной фигуры, облаченной в багровый сюртук, от волос, струившихся по ткани, резко контрастируя с ней, и от этих янтарных глаз, что внимательно и с интересом разглядывали ее, завлекая в свои сети, заставляя безвольной куклой стоять на одном месте, испытывая смущение, ужас и волнительный трепет.
— Здравствуй, сестра моя, — с плохо скрываемой довольной и хищной ухмылкой сказал Нуада, наслаждаясь впечатлением, которое он произвел на принцессу.
— Ты, видимо, ждала кого-то другого, — медленно, растягивая слова, говорил Нуада, плавно и неторопливо подходя к сестре, буквально физически ощущая, как напряглась ее стройная фигура, как участилось сердцебиение и дыхание.
Эльфа приводили в восторг большие выразительные глаза Нуалы, в которых читались испуг, удивление и непонимание. Как же сильно он скучал по этому прекрасному, обворожительному и чистому взгляду, как же давно жаждал вновь его увидеть.
— Что же ты молчишь, Нуала? — подойдя вплотную к сестре, которую подобная близость заставила смущенно опустить голову, пряча залившиеся легким румянцем щеки, Нуада медленно наклонился, поднимая книгу, не отрывая при этом своих янтарных глаз от принцессы, не желая разрывать колдовских уз, что держали Нуалу на месте.
— Снова поэзия… В этом мире не меняются, похоже, две вещи: войны и твои предпочтения в литературе, — произнес эльф, все еще стоя слишком близко к Нуале, и отбросил книгу на шелковые простыни кровати.
Он нарочито растягивал слова, наслаждаясь каждой, даже малейшей, реакцией своей неподражаемой сестры. Нуада аккуратно обхватил пальцами подбородок принцессы, заставляя ее посмотреть на него: ему важно было видеть все ее эмоции и чувства, что отражались в столь прекрасных глазах, словно в зеркальной глади.
— Впервые за эти месяцы я увидел сестру, а она не желает даже поздороваться со мной, — во взгляде, как и в голосе Нуады читалась неприкрытая ирония. Он внимательно смотрел в лицо сестры, восхищаясь тем, как упрямо она старается сохранять невозмутимый вид, хотя ее учащенное дыхание и выразительный и испуганный взгляд выдавали всю гамму чувств и эмоций, вызванных неожиданным приходом брата к ней в покои.
— Здравствуй, брат мой, — дрожащим голосом ответила Нуала, внутренне ненавидя себя за столь жалкое поведение, совсем не вяжущееся с образом сильной и смелой принцессы, которой ее считал отец.
— Рад, что за время твоего непродолжительного заточения ты не разучилась говорить, — вновь усмехнувшись, сказал Нуада, чем вызвал в эльфийке смесь обиды и огорчения.
— Ты все так же прекрасна и непоколебима, как и сотни лет назад… — тихо и задумчиво проговорил Нуада, большим пальцем нежно проводя по подбородку, вызывая в теле фейри приятную и волнительную дрожь, принуждавшую прикрыть глаза. — Ничто не способно сломить тебя, и никто… Отец ценил в тебе это качество, помнишь? Он видел в тебе одни только достоинства, только самое лучшее… Ты всегда была его любимицей: такая добрая, такая послушная, такая справедливая. Ты вызывала у всех восхищение, и я не стал исключением, ведь как раз-таки меня ты покорила более других. Сестра моя, ты сделала меня своим рабом… Я готов был пойти на что угодно, лишь бы заслужить твои внимание и любовь, — на этих словах губы Нуалы задрожали, и она попыталась отвести взгляд, но эльф только сильнее сжал ее подбородок, заставляя смотреть на себя.
— Меня печалит то, что я так никогда и не узнаю, за что ты так поступила со мной, за что предала того, кто когда-то любил тебя больше жизни, — принцесса глубоко вдохнула, сдерживая подступающие слезы: только что брат сам сказал ей о том, что более не любит ее, и от этого хотелось рыдать, однако она не могла, ведь Нуада до сих пор находился в непозволительной близости, не позволяя отступить, отойти, скрыться от его внимательного и изучающего взгляда, пробиравшего до дрожи.
Нуада же не понимал, как так вышло, что он начал изливать ей свою душу, как смог так скоро забыть, что перед ним стоит источник всех его безумий и бед. Принцесса была так близко: он ощущал ее дыхание на своей шее, касания женских одежд к своим, гладкость кожи под пальцами.
Это все казалось эльфу чем-то непередаваемым и прекрасным, и он едва смог пересилить безумное желание прижаться своими губами к столь манящим устам сестры, впиться в них страстным и обреченным поцелуем, заставив их обоих уже наконец переступить все существующие границы запретов, поддаться сладким и томительным чувствам.
Однако Нуада поспешил отступить от принцессы, отойдя на более приемлемое для этой встречи расстояние. Нуала же, потеряв ощущение тепла чужого тела, вздохнула, одновременно огорченно и облегченно, и опустила голову, пытаясь справиться с собственными чувствами и эмоциями, вызванными близостью брата.
— Я кое-что принес тебе. Своего рода, подарок… — стараясь сохранить спокойствие в голосе, произнес Нуада, двумя руками протягивая Нуале мраморную шкатулку и демонстративно открывая ее.
— Это украшение станет прекрасным дополнением для твоего восхитительного образа, — довольно произнес эльф, показывая принцессе шкатулку, в которой лежал золотой венец, напоминавший переплетенные стебли роз с искусственными шипами, на которых располагались прекрасные багровые цветки, инкрустированные гранатовыми камнями, переливающимися на солнце.
Венок был действительно изумителен, а потому Нуала восхищенно вздохнула, не скрывая благодарного взора своих удивительных янтарных глаз. Нуада, увидев этот взгляд, хотел было провести пальцами по волосам сестры, однако вовремя себя одернул: одно лишнее движение, и он уже не сможет более сдерживать себя от недостойных и неправильных желаний и возьмет Нуалу прямо здесь и сейчас, в день торжества, в священный для фейри праздник Звездного Света.
— Позволь мне… — сипло и слегка грубовато произнес эльф, желая надеть сестре на голову венец. Нуала едва заметно кивнула, однако взгляд ее остался напряженным и напуганным: она не знала и не понимала, чего можно ожидать от собственного брата, чье поведение было столь же противоречиво и непостоянно, как погода весной, меняющаяся изо дня в день.
Нуада аккуратно взял венец в руки, кладя шкатулку на постель, и медленно и плавно надел его на голову сестры, ощущая прикосновение шелковых белокурых волос к своей коже. Эльф немного отошел, обводя Нуалу довольным и восхищенным взглядом своих янтарных глаз, обрамленных темными пугающими тенями.
Фейри, видя реакцию брата, легко и смущенно улыбнулась одними лишь уголками губ, вызвав в сердце Нуады томительную и сладкую боль, что, словно огонь, охватила все тело, заставив его пылать, гореть изнутри, будто опаленному куску пергамента.
— Ты прекрасна, сестра моя, — взяв ладонь принцессы в свою и нежно и почти невесомо поцеловав ее, произнес Нуада, желая вновь, хоть и ненадолго, прикоснуться к самой дорогой и обожаемой эльфийке на свете.
Король только сейчас в полной мере смог понять, насколько же он скучал по своей сестре, насколько же пламя любви сильно и жестоко жгло его сердце каждый день их разлуки, заставляя страдать и мучиться. Нуада более не желал, чтобы Нуала томилась в тех ужасных и холодных комнатах, каждый день чувствуя себя одинокой и брошенной.
Эльф хотел, чтобы его сестра осталась с ним навсегда, навечно, чтобы она стала ему единственной супругой, королевой, которая бы делила вместе с ним власть и свободу. За всю жизнь у Нуады было всего два желания: освободить волшебных созданий, уничтожив людской род, тщеславный и жадный, и заполучить свою сестру, ту, которую он любил столь безумно и сильно, ту, что была с ним единым целым.
— Принц Акэл совсем скоро прибудет, и нам необходимо будет встретить его так, как подобает представителям королевской крови… — Нуада безмерно не желал уходить, покидать общество сестры, которая одним своим присутствием, взглядом заставляла его черное стальное сердце биться сильнее.
Однако эльф обязан был покинуть ее, чтобы помутившийся разум не сыграл с ним злую и жестокую шутку, которая могла стать для близнецов роковой.
— Я покину тебя, сестра, — не зная, что сказать, проговорил Нуада, чувствую, как бешено бьется его сердце, готовое, словно вольная птица, вырваться из груди, взлетев ввысь.
Когда Нуада уже хотел покинуть комнату принцессы, остановившись у двери, чтобы вновь посмотреть на любимую сестру, Нуала, очнувшись от собственных размышлений, растерянно и вместе с тем чувственно посмотрела на него, желая что-то сказать, но не находя подходящих и правильных слов.
— До встречи, брат мой, — только и смогла проговорить Нуала тихим и дрогнувшим голосом, не смея при этом смотреть в выразительные и пугающие глаза брата, который, секунды помедлив, вышел из покоев, тихо закрыв за собой дверь.
Когда же Нуада покинул комнату, фейри, громко выдохнув и прикрыв ладонью лицо, села на край кровати, чувствуя, как бешеным галопом скачет непослушное и необузданное сердце, заставляя свою обладательницу часто и глубоко дышать.
Нуала не могла понять, как могла столь короткая и незначительная встреча с братом так повлиять на нее, как могли несколько его предложений и жестов разыграть в ее душе настоящий каскад разных чувств и эмоций, приносивший и томительную боль, и волнительный и сладкий трепет.
Фейри хотелось плакать и смеяться одновременно, однако она лишь странно и мечтательно улыбалась, сдерживая ладонью готовый вырваться безумный смех. Впервые за всю свою жизнь Нуала чувствовала себя подобным образом, и это безмерно пугало ее, заставляя думать о том, что, возможно, ее настигло помешательство, однако она тут же отметала эти мысли, будучи уверенной в том, что безумство не настигает тех, кто уже им заражен.
А она была безумной, ведь зараза, поразившая и губившая ее брата, просто не могла не оставить следа в ее чистой и доброй душе. Нуала никогда, ни на мгновение, не забывала, что у них с Нуадой- одно тело на двоих, одни на двоих мысли и чувства, одна на двоих душа, и если поражен он, то и она погибла, и неважно, внутренне ли или внешне.
И если брат обезумел, то и ее сердце оплели все те же стальные сети. Однако принцесса, в отличие от Нуады еще могла бороться с собственными демонами, а потому она не собиралась предавать принципов, взглядов и идеалов, которые впитала вместе с молоком матери и которые сделали ее такой, какой она стала.
И какой бы сильной не была ее любовь к брату, Нуала не позволит ему, им, умереть внутренне, душевно сгнить, отказавшись от чести и благородства древнего эльфийского народа. Осознание этого придавало фейри сил, заставляло ее воспрянуть духом, почувствовав, как по телу разливается сильный и необузданный огонь.
Символ мощи и благородства, торжества света и жизни над мраком и смертью. Именно это пламя и поможет ей справиться с поставленной задачей, преодолев собственные страх и неуверенность. Нуала- потомок великого и сильного королевского рода, и она не имеет права отступить, предпочтя самый простой и безопасный путь…