Навеки связанные

      Нуала проснулась от того, что почувствовала, как кто-то упрямо, но аккуратно, трясет ее за плечо. Открыв заспанные глаза, фейри долго не могла сфокусировать взгляд на фигуре, что стояла совсем не далеко от нее.       Проведя ладонями по лицу и глазам, Нуала постаралась согнать остатки дурмана, и когда взор вновь стал ясным, не задернутым туманной дымкой, она посмотрела на стоящую рядом с ней эльфийку, которой оказалась Миата.       Губ принцессы тронула мягкая радостная улыбка, однако она исчезла, стоило фейри взглянуть на обеспокоенное и взволнованное лицо служанки и на золотой венец, который она держала в ладони.       — Добро утро, Миата. Что-то не так? — обеспокоенно спросила Нуала, попытавшись встать со шкуры, на которой она и заснула, будучи этой ночью полностью опустошенной и бессильной. Однако стоило ей аккуратно и медленно подняться, как все тело заныло и закололо от неудобного и непривычного положения, в котором фейри провела много часов.       — Доброе утро, госпожа, — фейри наклонила голову в поклоне, однако не отвела напряженного взгляда от принцессы. — Думаю, это мне стоит задать Вам подобный вопрос… С Вами все хорошо, Миледи? Что-то произошло? Вы вчера рано покинули торжество, а утром следующего дня я нашла Вас в покоях, лежащей чуть ли не на полу…       — И это… — Миата показала принцессе венец, который та в порыве отчаяния и обиды бросила в стену. — Это лежало на полу, и не думаю, что Вы просто положили его, решив, что так будет лучше, нежели если оставить венец на столе. Миледи, что-то произошло? — повторила свой вопрос Миата, и принцесса, вспомнив события прошедшего дня, потупила полный печали и боли взгляд в каменный пол, не желая, чтобы служанка увидела ее глаз, в которых, словно в прозрачной водной глади, отражались душевные страдания и переживания.       — Я просто очень устала… Боюсь, я слишком отвыкла от подобных торжеств, поэтому мне было довольно непросто долго находиться на празднике, — солгала Нуала, не желая раскрывать истинных причин, которые могли обескуражить Миату, или же быть непринятыми и отвергнутыми.       — Как скажете, Миледи, — в голосе Миаты слышалось явное недоверие, однако Нуала не стала убеждать ее поверить в собственную ложь.       — А как ты правила вчерашний вечер? И кто был тот юноша, с которым ты танцевала? — садясь на постель, с улыбкой спросила Нуала, желая отвлечь и себя, и служанку от неприятных мыслей.       — Что ж… Буду с Вами предельна откровенна: я прекрасно провела вечер. Мне кажется, что ни одна фейри не танцевала столько, сколько танцевала я, — с плохо скрываемой гордостью ответила Миата, присаживаясь рядом с принцессой. — Что же касается моего кавалера… Этот эльф служит в королевской страже, охраняющей дворец и его пределы… Если честно, бесполезная работа, учитывая, что защищать не от кого, — задумчиво произнесла Миата. — Этого эльфа зовут Беренгер, мы познакомились с ним несколько месяцев назад, и с тех пор… — на этих словах Миата многозначительно посмотрела на Нуалу, которая не смогла сдержать веселой и одновременно смущенной улыбки.       — Я очень рада за тебя, Миата. Ты заслуживаешь счастья, — искренне проговорила Нуала, задумчиво смотря на свои бледные ладони, что покоились на багровом, подобном лужи крови, шелке платья.       — Можно подумать, его не заслуживаете Вы! — удивленно воскликнула Миата. — Вы заслуживаете счастья даже более, чем кто бы то ни было, — с жаром проговорила служанка, серьезно смотря на свою госпожу.       — Спасибо, Миата… Мне очень приятны подобные слова, — тихо ответила Нуала, с нежностью и благодарностью смотря на Миату. — Что же еще произошло во время моего отсутствия?       — Думаю, что ничего особенного… Однако после того, как Вы ушли, принц Акэл более не танцевал ни с кем, впрочем, как и сам король. Они долгое время просто разговаривали, сидя на своих тронах, будто вчера было не празднование дня Звездного Света, а встреча Совета… — слушая о брате и принце, Нуала не переставала теребить ткань шелкового рукава: ее терзали мысли о вчерашнем разговоре с Нуадой и о тех словах, которые он произнес по отношению к Акэлу.       — Миледи, позвольте Вам заметить, что принц Акэл довольно заманчивая партия, — лукаво, не скрывая довольной улыбки, проговорила Миата. Услышав эти слова, Нуала удивленно и вместе с тем обеспокоенно посмотрела на служанку.       — Принц Акэл, несравненно, прекрасный эльфийский принц и воин, однако не думаю, что из всех фейри на свете его взор остановится именно на мне, — смущенно ответила Нуала, жалея о том, что разговор зашел в подобное неприятное русло.       — Мне бы Вашу природную скромность, — театрально проговорила Миата, разводя руки в стороны и сцепливая их вместе. — То, что я не находилась рядом с Вами на торжестве, еще не значит, что я не следила за Вами… Поверьте мне, как фейри, у которой уже есть опыт в подобных вещах, что принц проявлял к Вам интерес. Более того, из всех эльфиеек, что присутствовали на празднестве, он танцевал и разговаривал только с Вами.       — Это ли не доказательства того, что принц Акэл проявляет к сестре короля интерес? — лукаво и довольно смотря на Нуалу, спросила Миата, придвигаясь чуть ближе к собеседнице.       — Возможно, ты права, однако я не хочу даже думать об этом, — стараясь сохранить спокойствие и твердость в голосе, ответила Нуала, у которой слова служанки вызвали не радость, но неприятный и всеобъемлющий страх, что, подобно липкой паутине, окутал ее сердце.       — Вам не понравился принц? — удивленно спросила Миата, не ожидавшая подобной реакции на свои слова.       — Я этого не говорила. Бесспорно, он благородный и интересный эльф, однако мне не свойственно влюбляться с первого взгляда. Мне очень часто кажется, что я и вовсе не способна к нежным чувствам… — задумчиво проговорила Нуала, вспоминая, как часто она отвергала предложения руки и сердца от красивых и достойных эльфийских лордов, принцев и воинов.       — А вы когда-нибудь влюблялись? Может, проявляли к кому-то особый интерес? Простите мне мое непристойное любопытство, однако я просто не могу поверить, что такая благородная и прекрасная фейри, как Вы, до сих пор не подарила свое сердце какому-нибудь красивому и богатому эльфу, — с любопытством произнесла Миата, всем сердцем желая услышать какую-нибудь интересную и печальную историю.       — Мне очень жаль, Миата, но, боюсь, я действительно ни в кого и никогда не влюблялась… — негромко ответила Нуала, чувствуя неловкость из-за того, что, живя долгие столетия, так и не встретила того единственного, кого назвала бы возлюбленным. Вместо этого она питала греховные и аморальные чувства к собственному брату, чувства, не обещавшие ничего, кроме боли и полного опустошения.       — Да как так можно? — удивленно и одновременно возмущенно спросила Миата, разведя руками. — То есть, Вы хотите сказать, что никто не смог даже малость заинтересовать Вас? А принц Акэл? Вы же знаете его уже очень давно.       — Как видишь, я оказалась непробиваемой и неприступной, как крепость, по отношению ко многим знатным эльфам. Что же касается принца Акэла, то, когда мы с Нуадой были еще совсем юны, он проводил почти все время с моим братом… Я же не стремилась к обществу наследников, проводящих почти весь день в лесах или в залах для тренировок. Мне это было попросту неинтересно. Точно так же я не видела тогда в принце Акэле предмет для обожания и для симпатии, наверное, я была еще слишком юна, чтобы думать о подобном, — задумчиво говорила Нуала, пустым взглядом смотря в каменный пол.       — Вы удивительная фейри! — восхищенно проговорила Миата. — Я не встречала настолько уникальных и непохожих ни на кого эльфиеек. Ваши мысли, поведение, манеры и взгляды, — все это так неповторимо. И я очень рада, что только мне представилась возможность прислуживать Вам и слушать Вас.       — Я не настолько удивительна и совершенна, как ты себе представляешь, — ответила смущенная, но приятно удивленная словами служанки, принцесса, с улыбкой посмотрев на Миату. — Что же касается моих взглядов и принципов, то тут, думаю, стоит поблагодарить моего отца, — слова о покойном короле Балоре вызвали в сердце Нуалы ноющее и неприятное чувство.       — Не думаю, что то, какой Вы стали, заслуга лишь Вашего отца, — спокойно проговорила Миата, проводя ладонью по спине принцессы, стараясь успокоить и подбодрить ее. — Ваш отец приложил немало усилий, чтобы воспитать Вас и короля Нуаду, однако вы и только вы выбрали, какими стать и по какому пути пойти… И это Ваша заслуга, Миледи, в том, что Вы стали благородной и честной принцессой. Думаю… Думаю, если бы Ваш отец был жив, то он бы безмерно гордился Вами.       — Он и при жизни гордился мной, — тихо, почти шепотом, ответила Нуала.       — Миледи, я Вас умоляю, перестаньте вновь вгонять себя в тоску и грусть. Ну почему все наши с Вами разговоры обязаны заканчиваться подобным образом? — удивленно спросила Миата, строя мученическое лицо. — Почему мы не можем просто поговорить?       — В этом нет твоей вины, Миата, — поспешила успокоить служанку, Нуала. — Извини меня, это только по моей милости нам никак не удается сохранить непринужденность беседы. Ты уже, наверное, думаешь, что я не умею ничего, кроме того, чтобы жаловаться на жизнь и печалиться, — с грустной улыбкой проговорила принцесса, смотря на Миату.       — Вовсе нет! — возмущенно, но не громко, воскликнула служанка, лицо которой вмиг стало обиженным и расстроенным, как у маленького ребенка, не получившего новую интересную игрушку. — Я прекрасно понимаю, как непросто Вам дались последние месяцы, поэтому не смею осуждать Вас ни в чем. Миледи, нелегко сохранить силу духа, когда вокруг тебя рушится все былое и привычное.       — Мне очень приятно, что ты меня понимаешь, — искренне произнесла Нуала. — Не помню, чтобы со мной когда-либо был тот, кто смог бы в любую секунду поддержать и утешить, тот, кому я смогла бы доверять.       — А как же Ваш брат? — удивленно и непонимающе спросила Миата, на что принцесса лишь глубоко вздохнула, печально посмотрев в окно.       — Мы с королем, как оказалось, не настолько доверяем друг другу, как того хотелось бы нам обоим, — не раздумывая, ответила Нуала, мыслями возвращаясь к образу любимого брата, к вчерашнему вечеру и к моменту, когда он танцевал с ней, находился совсем близко.       Нуада игрался с ней, пугал сестру, желая продемонстрировать свои превосходство и власть, а она трепетала и пылала под его взглядом, не в силах оторваться и сбежать. Каждое прикосновение эльфа, каждый его жест вынуждал Нуалу буквально задыхаться от переполняющих ее чувств и эмоций, заставлявших внутренний огонь разгораться еще сильнее, окутывая и подчиняя все частички ее тела.       Фейри одновременно со стыдом и с волнением вспоминала, как приятны были ей властные и собственнические прикосновения брата, каждое из которых демонстрировало его неоспоримое господство над ней. Нуала более не могла ни о чем думать: мысли, словно ураган, проносились в голове, кружась и играясь, не давая принцессе ухватиться хотя бы за одну.       Фейри казалось, что теперь она просто не имеет права опровергать то, что брат имеет над ней абсолютную и беспредельную власть. Нуала думала о том, что пошла бы за Нуадой и в огонь, и воду, и в самые глубины преисподней, если бы он того пожелал: она просто не смогла бы поступить иначе.       — Принцесса, принцесса, — звала Миата, аккуратно дотрагиваясь до плеча госпожи. — Вы снова меня не слушали? — без тени обиды или разочарования спросила служанка, удивленно изгибая брови.       — Прости меня, Миата, но нет, не слышала. Я просто не могу не уходить в себя на некоторое время: у меня это стало чем-то вроде каждодневного обычая, — виновато ответила Нуала, пожимая плечами. — Миата, скажи, пожалуйста, где сейчас находится король?       — А, точно, я совсем забыла! — несильно ударив себя ладонью по лбу, обреченно проговорила Миата, резко встав с кровати. — Меня к Вам послал король и приказал предупредить Вас об ужине вместе с ним и принцем Акэлом этим вечером.       Внутри Нуалы будто что-то раскололось вдребезги, заставив ее вздрогнуть всем телом и неслышно сглотнуть образовавшийся в горле твердый и неприятный ком. Брат сам пожелал, чтобы она избегала общества принца, однако теперь целенаправленно звал ее отужинать вместе с ним и гостем.       От этой мысли Нуале стало неприятно: ей казалось, что Нуада просто хочет поиздеваться над ней, вновь проверить ее характер и границы собственной власти. Принцесса для брата была интересной и диковинной птицей, которую он изучал, которой наслаждался, однако которая не имела права вырваться из своей золотой клетки, будучи зависимой от хозяина.       Фейри не желала участвовать в подобных развлечениях Нуады, не желала быть для него подопытным грызунам, над которым проводят эксперименты, следя за его реакцией и поведением.       — Миата, передай королю… Передай моему брату, что я не желаю сегодня ужинать, так как дурно себя чувствую, — серьезным тоном проговорила Нуала, надевая маску строгой и гордой госпожи.       — Я не могу, Миледи, — растерянно ответила Миата, опустив голову. — Король предвидел этот ответ, а потому приказал в случае Вашего отказа силком привести Вас в столовую…       — Силком говоришь? — горько усмехнувшись, переспросила Нуала. — Неужели ты станешь против моей воли вести меня к королю и его гостю?       — Нет, я вряд ли смогу сделать что-то подобное, однако король Нуада сказал, что если Вы откажетесь от приглашения, то он сам придет к Вам… И, если понадобится, на руках донесет Вас до столовой и усадит за стол…       — Он правда так сказал? — удивленная подобным, спросила Нуала, с интересом смотря на служанку.       — Да, правда, однако его слова прозвучали далеко не так мягко, как их передала я, — ответила Миата, вспоминая состоявшийся утром разговор с королем.       — А могу я сама поговорить с бра… с королем Нуадой? — стараясь сохранить холодность и безразличие в голосе, спросила Нуала.       — Боюсь, что нет, так как король вместе с принцем Акэлом еще утром отправились на конную прогулку по окрестностям дворца, сказав, что к вечеру они вернутся, — быстро ответила Миата, с сожалением смотря на госпожу.       — На конную прогулку, значит… Что ж, если король требует, чтобы я явилась к ужину, то с моей стороны будет невежливо перечить его воле, — спокойно, с чувством собственного достоинства, проговорила Нуала, внутренне ненавидя себя за столь театральное и ненатуральное поведение, совсем несвойственное ее скромной и сдержанной натуре.       «Если мой брат так желает позабавиться, то почему бы нам обоим не сыграть в эту игру», — пронеслась в голове принцессы мысль, заставившая ее довольно улыбнуться одними уголками губ и в предвкушении потереть друг о друга бледные холодные ладони.       — Что ж, если данный вопрос решен, то теперь предлагаю обсудить Ваш внешний вид, — облегченно хлопнув в ладоши, произнесла Миата, подходя к деревянному гардеробному шкафу. — Вам что-нибудь приглянулось из того, что есть в Вашем гардеробе?       — Я даже не знаю… Я вовсе и не смотрела, что там есть, — на секунду опешив, ответила Нуала, удивленная тому, что даже не просмотрела собственный гардероб.       — Вот еще одно доказательство того, что Вы — самая удивительная и необычная из всех фейри, — выглядывая из-за дверцы шкафа, проговорила Миата, с улыбкой смотря на принцессу.       — Просто я никогда серьезно не задумывалась над своим внешним видом, по крайней мере, не уделяла ему столько внимания, сколько подобает благородной и знатной особе, — честно ответила Нуала, пожимая хрупкими плечами.       — Поверьте, больше такого не будет, потому что я внимательно буду следить за тем, чтобы Вы выглядели безукоризненно, — с самодовольной улыбкой, проговорила Миата, перебирая несколько висящих в шкафу длинных платьев. — Сегодня пусть будет это! — радостно сказала служанка, снимая с деревянной узорчатой вешалки красивое и нежное бирюзовое платье.       — Вы только посмотрите на него, Миледи, — с неподдельным восхищением произнесла Миата, аккуратно поднося наряд принцессе, которая, встав с постели, подошла к служанке, не скрывая любопытного и заинтересованного взгляда.       Платье это было выполнено из атласной бирюзовой ткани, с открытыми плечами и с длинными широкими рукавами, изготовленными из сетчатой белой ткани. От середины юбки и до краев лифа шло изображение птицы необычной красоты с массивными расправленными крыльями, представляющими из себя золотую объемную вышивку с пришитыми к ней настоящими лебяжьими перьями, покрашенными в насыщенный синий цвет.       Хвост этого прекрасного и необычного создания, выполненный из нескольких оттенков синего, голубого и черного, извиваясь, подобно виноградным лозам, усеянным средних размеров сапфирами и черными гранатами, поднимался к самому краю лифа наряда и оплетал его по всему контуру, придавая тем самым платью богатый и волшебный вид. Нуала, увидев платье, не смогла сдержать восхищенного взгляда и счастливой улыбки, обнажившей ее белые ровные зубы.       — Оно изумительно! — словно очарованная, проговорила Нуала, не отводя восторженного взгляда янтарный глаз от работы искусного мастера, потратившего не одну неделю на изготовление подобного великолепного наряда.       — Я знала, что Вам понравится, — не сдерживая широкой улыбки, ублаготворено ответила Миата, аккуратно кладя наряд на широкую постель.       — Это слово и отдаленно не может описать моих истинных эмоций, — соглашаясь, возбужденно проговорила Нуала. — Я восхищена им!       — Что ж, я безмерно рада, что Вам понравилась работа наших мастеров, — ответила Миата и, немного подумав, продолжила. — Думаю, принц Акэл придет в восторг, когда увидит Вас в нем на сегодняшнем ужине.       Эти слова заставили принцессу смущенно и радостно улыбнуться: в голове тут же всплыли сцены того, как принц, восхищенный ее образом, сделает ей комплимент, заставив Нуаду тем самым испытать настоящий приступ ярости.       Нуала представила, как отреагирует брат, если она позволит себе немного фривольности в разговоре с их дорогим гостем, и подняла уголки губ в довольной, почти ребяческой, улыбке. В этот момент ей хотелось продемонстрировать Нуаде свой характер, показав, что у нее есть непоколебимость и чувство собственного достоинства, что она — не просто зверек в красивой золотой клетке.       Нуала до безумия любила своего брата и так же безумно боялась Нуады и последствий его гнева, однако сегодня вечером она желала испытать судьбу, желала хоть раз в жизни показать, что нее есть несгибаемая воля и свобода, дарованная ей еще при рождении. Принцесса хотела хотя бы на день выйти из тени эльфа, побыть не чьим-то отражением, а личностью со своими взглядами, мыслями и желаниями.       — Что ж, очень может быть, — довольно и загадочно проговорила Нуала, не сдерживая улыбки предвкушения от предстоящей встречи.

***

      Нуада сидел вместе с Акэлом за небольшим округлым мраморным столом, на который только недавно были поставлены горячие и аппетитно и густо пахнущие блюда: запеченная птица с гранатовым соусом, суп с картофелем и бараниной и большая серебряная глубокая тарелка, в которой лежали сочные и свежие плоды яблок, винограда, персиков и груш. Рядом с фруктовницей стоял изящный и удлиненный графин с темно-гранатовой ароматной жидкостью — вином.       Нуада сидел за столом, лениво и расслабленно откинувшись на высокую резную спинку белого деревянного стула. Он ничего не ел, лишь с задумчивостью и некоторым нетерпением поглядывал на входную дверь, незаметно постукивая бледными пальцами по гладкой поверхности стола.       Принц, сидевший недалеко от него, так же не прикасался к еде, только изредка отпивал из своего кубка, в котором плескалось и искрилось виноградное зелье. После продолжительной прогулки Акэл пребывал в отличном расположении духа, преисполненный сил и энергии.       Единственным, чего он хотел в этот момент, было увидеть прекрасную принцессу, которая так поспешно покинула вчерашнее торжество, не посчитав нужным даже предупредить об этом гостя. Ни то чтобы Акэл считал Нуалу обязанной посвящать его во все подробности своей жизни и планов, однако он полагал, что фейри хотя бы пожелает ему доброй ночи, хотя бы сообщит о своем плохом самочувствии, заставившем ее так быстро отправиться в собственные покои.       Как бы то ни было, весь сегодняшний день мысли о сестре Нуады не покидали его, принуждая вновь и вновь возвращаться к образу благородной и нежной принцессы. Акэл не понимал, что именно чувствует по отношению к Нуале, однако полагал, что если это и не любовь, то точно сильная симпатия, являющаяся ступенью к более сильному и серьезному чувству.       Подобные размышления вынуждали принца еле заметно поднимать уголки губ в радостной улыбке, которую он прикрывал бокал вина.       — Удивительно… Не помню, чтобы моя сестра когда-либо задерживалась или опаздывала, — скрывая недовольство в голосе, негромко проговорил Нуада, разглядывая серебряный куб в своей ладони.       — Будь снисходительнее к ней, Нуада, — ответил Акэл, с улыбкой смотря на друга. — Твоя сестра, прежде всего, представительница благородного рода фейри, а потому она считает неправильным появляться при гостях в неподобающем виде.       — В неподобающем виде? — усмехнувшись, переспросил Нуада. — Интересно даже, друг мой, что ты считаешь неподобающим?       — Дело не в том, Нуада, что я считаю неподобающим и неприличным, а в том, что думает она о своем образе, и устраивает ли ее то, что она видит в зеркале, смотря на собственное отражение, — спокойно ответил Акэл, смотря на расслабленного друга, с лица которого не сходила ироничная ухмылка.       — Рад, что для тебя так важно внутреннее состояние моей сестры, — не скрывая иронии в голосе, проговорил Нуада.       — Я вижу, что тебя забавляет мое поведение, Нуада, однако мне следует сказать, что я действительно заинтересован в душевном спокойствии и благополучии принцессы Нуалы, — на этих словах король непроизвольно напрягся всем телом и сглотнул неприятный ком в горле, который, подобно камню, мешал дышать, преграждая путь к легким. — Она — удивительная фейри, и я не помню, чтобы встречал кого-нибудь, хоть отдаленно напоминающего ее. Ты можешь сказать, что я чересчур сентиментален и чувствителен, однако мне трудно что-либо поделать с собой, когда речь заходит о представительницах прекрасной половины нашего народа.       — Боюсь, что в этом мы с тобой схожи, с одной лишь разницей в том, что я — не поэт и не романтик, восхваляющий прекрасных фейри, ставящий их на пьедестал и поклоняющийся им, я — тот, кто предпочитает наслаждаться их обществом и тем, что они могут мне предложить, — не скрывая самодовольства и самоуверенности в голосе, проговорил Нуада, подаваясь корпусом вперед и сцепливая руки в замок перед собой.       — Из твоих уст это звучит непривычно и слишком грубо, — смотря на друга, ответил Акэл, отпивая из кубка.       — Как оно есть на самом деле, так и звучит. Что я могу сделать, если сама жизнь такая: грубая, жестокая и пошлая? Невозможно не уподобиться тому, что видишь и что окружает тебя изо дня в день, — задумчиво ответил Нуада, смотря тяжелым взглядом перед собой и уже заметнее постукивая бледными пальцами по столу.       — Никогда не подумал бы, что ты философ, друг мой, — усмехнувшись, проговорил Акэл, отсалютовав кубком Нуаде. — Что ж, тогда предлагаю тост за прекрасных дам, которые помогают сделать наши жалкие и серые будни краше и счастливее. За великолепных и благородных фейри!       — За великолепных и благородных фейри, — не сдерживая веселой и довольной ухмылки, повторил Нуада, театрально чокаясь кубком с принцем.       Однако эльфы успели лишь сделать несколько небольших глотков обжигающего и приятного напитка, когда двери в столовую открылись, и в комнату вошла принцесса Нуала, одетая в то самое бирюзовое атласное платье.       Увидев ее, Нуада и Акэл, восхищенные и удивленные, не смогли скрыть полных чистого восторга взглядов, заставивших принцессу незаметно и сдержанно улыбнуться. Нуала, подобно изящному и грациозному лебедю, скользящему по водной глади, прошла к приготовленному для нее месту, вынудив брата и принца в один и тот же момент встать со своих стульев в знак приветствия и почтения.       — Добрый вечер, брат, — начала Нуала, изящно садясь на свое место напротив Нуады и аккуратно поправляя складки платья. — Добрый вечер, Акэл, — смотря на эльфа и не скрывая очаровательной улыбки, проговорила принцесса, чем вызвала у Нуады неприятное и острое чувство ревности. — Прошу простить меня за опоздание.       — Что ты, сестра? Мы нисколько не сердимся на тебя, — притворно сладким голосом ответил Нуада, однако в его янтарных глазах, направленных на Нуалу, сверкали молнии. — Мы с принцем Акэлом провели довольно интересную и непринужденную беседу, — садясь на деревянный стул и вновь откидываясь на спинку, продолжил эльф, обводя сестру взором, в котором читались довольство и едва заметное вожделение.       Нуада не мог не скользить взглядом по фарфоровым и острым обнаженным плечам сестры, по ее прекрасной шее, по изящной линии ключиц, по линии декольте и по корсету, под которым, как в клетке, скрывалось самое желанное и красивое тело.       Фейри, поймав на себе тяжелый и внимательный взгляд брата, смущенно опустила голову, стараясь скрыть от эльфа свои глаза, которые зеркально чисто отражали все ее внутренние переживания и эмоции, и восстановить дыхание, что стало более учащенным и беспорядочным.       — Кроме этого, я замечу и, думаю, Нуада поддержит меня, что теперь, смотря на тебя, мы понимаем, что ждали не зря, — вставил свои слова Акэл, который все так же восхищенно и с интересом смотрел на принцессу, однако в его взгляде, в отличие от взгляда короля, не было и намека на что-то непозволительное или греховное — только чистый восторг. — Тебе, Нуала, очень идет бирюзовый цвет, он будто создан для тебя, — на этих словах Нуада с подозрением и плохо скрываемым недовольством покосился на принца, отмечая про себя, что тот уже успел перейти на «ты» при обращении к его сестре.       — Синий, — быстро поправила Нуала, не уследив за тем, как это слово само собой вылетело из ее уст, заставив принца Акэла непонимающе посмотреть на нее.       — Что, прости? — неуверенно задал вопрос Акэл, не отрывая взгляда от Нуалы.       — Мне всегда шел синий цвет, — спокойно пояснила Нуала, бросив на брата непродолжительный взгляд.       Нуада, услышав подобный ответ сестры, на секунду опешил, не веря в то, что она буквально пересказала когда-то произнесенные им слова.       — Я в этом не сомневаюсь, Нуала, — очаровательно улыбаясь, ответил Акэл, аккуратно вставая со своего места. — Позволишь мне поухаживать за тобой в этот вечер? — спросил принц, наливая в кубок фейри немного вина.       — Ничего не имею против, — секунды взглянув на брата, одобрительно ответила Нуала, даря принцу нежную улыбку. Нуада же, услышав подобное, недовольным и гневным взглядом посмотрел на сестру, однако фейри лишь непроизвольно пожала плечами, еле сдерживая довольную улыбку.       — Как ты себя чувствуешь после вчерашнего дня, дорогая сестра? — театрально обеспокоенно и заинтересованно спросил Нуада, однако в глазах его отражались недобрые языки пламени. — Наш дорогой гость очень беспокоился о тебе и о твоем душевном состоянии.       — Это действительно так, Нуала, — поддержал Акэл, не понимая, на какой почве был построен данный вопрос и какой истинный смысл он заключает в себе. — Ты вчера так скоро покинула торжество, а позже твой брат сказал мне, что тебе стало дурно, поэтому ты решила вернуться в свои покои.       — Что ж, я думаю нет причин не верить в искренность и правдивость слов моего брата, — ответила Нуала, стараясь сохранить равнодушный тон, на что Нуада только усмехнулся. — Мне действительно стало дурно, Акэл, однако теперь я чувствую себя просто замечательно, поэтому нет причин, чтобы ворошить прошлое.       — Я очень рад это слышать, Нуала, — не сдерживая искренней улыбки, обнажившей ряд зубов, ответил Акэл, аккуратно, на секунды, положив свою ладонь на ладонь принцессы, вызвав этим жестом в душе Нуады целый каскад темных чувств и эмоций: ярость, гнев, ревность и недоумение от того, что кто-то, кроме него, посмел прикоснуться к Нуале, к его Нуале.       Принцесса, заметив недобрый и прожигающий насквозь взгляд брата, испуганно и смущенно отвела взор, устремив его на блюдо с фруктами и стоявший рядом с ним графин с вином.       — Благодарю, Акэл, мне очень приятно слышать подобное, — справившись со страхом, ответила Нуала, нежно посмотрев на наследника короля Хусто. — Но еще приятнее для меня будет услышать о твоей жизни все эти долгие столетия. И хоть мы виделись последний раз еще тогда, когда оба были очень юны, я хорошо помню о том, что ты мечтал путешествовать по свету вместе с моим братом, — проговорила Нуала, кладя на тарелку несколько долек яблок и персиков.       — Да, тогда у меня было намного больше энтузиазма и стремления, нежели сейчас… — проведя ладонью по завязанным в косу волосам, ответил Акэл, с чьего лица не сходила добрая ребяческая улыбка. — Не могу сказать, что я осуществил все задуманное, однако кое-какие места мне все же довелось увидеть. Например, еще в Средневековье я посетил города Франции и Германии, позже меня заинтересовала Шотландия и Англия. Если бы только представляла, какого это, путешествовать по миру, будучи необременённым обязанностями и условностями, которые приписывает нам королевский этикет, требуя точного выполнения каждого из перечисленных пунктов, — говорил принц, все более увлекаясь собственным повествованием и желая впечатлить и заинтересовать Нуалу, которая внимательно слушала его, не сводя искреннего взгляда янтарных глаз.        — Только когда я начал путешествовать по странам, я понял, что настоящее счастье — это вовсе не деньги, не власть и не бесконечные праздники. Настоящее счастье заключается в ощущении свободы, данной тебе от рождения. Я долгое время жил в пределах королевства моего отца, не интересуясь другими народами, иными традициями и культурой, уникальными и интересными местами. Я жил в своем скудном и маленьком мирке, ограниченном королевскими стенами и не позволявшем мне видеть дальше собственного носа. Мне кажется, что если бы не мой отец, то мои мечты и желания юности так и остались бы невоплощенными в жизнь. Мой король подтолкнул меня к совершению первых шагов, которые стали прочным и надежным основанием для дальнейших свершений, — усмехнувшись, проговорил Акэл, все более и более погружаясь в приятные и дорогие сердцу воспоминания.       — Не буду скрывать, что долгое время жил среди людей, — задумчиво проговорил Акэл, отчего его взгляд стал серьезным и, как показалось Нуале, даже печальным. — Я обучился многим языкам, стремясь к тому, чтобы лучше понимать этих существ. Кроме того, чтобы не привлекать к себе лишнего, ненужного мне, внимания, я коротко остриг свои волосы и поменял одежду на более неприметную и простую, однако очень часто мне также приходилось носить капюшон, который прикрывал бы мои заостренные уши и неестественный цвет лица. Единственным, что я никак не мог скрыть, был мой возраст, не приносивший мне никаких внешних изменений и признаков увядания жизни… Все-таки, когда живешь очень долгую жизнь, сотни и тысячи лет, забываешь, что другие смертны. Однако я никогда не забывал об этом, а потому не оставался на одном месте слишком долго, — на этих словах принц печально усмехнулся.        — Удивительно, но такой воин, как я, боялся того, что его раскроют, обнажат истинную сущность. Хотя, наверное, мне просто было хорошо известно, как поступает человеческий род со всеми теми, кто непохож на него…       На этих словах Нуада посмотрел на свою сестру, желая увидеть в ее глазах печаль, сожаление или боль, однако Нуала сидела прямо, устремив заинтересованный взгляд на принца, и ничто не могло сказать о том, что упоминание людей как-то подействовало на нее: только бледные ладони сильнее сжались, впиваясь ногтями в кожу и принося отголоски едва ощутимой боли.       Эльф, заметив подобное, лишь неслышно усмехнулся, отпивая из кубка обжигающего, но приятного дурмана, который, растекаясь по всему телу, дарил ему тепло и туманил мысли.       Нуада не слышал то, о чем говорил его друг, будучи погруженным в созерцание и изучение собственной сестры, которая держалась сдержанно и спокойно, ни единым мускулом на лице не выдавая своих эмоций и чувств: Нуала будто бы превратилась в фарфоровую куклу, красивую и изящную, но неживую и холодную.       Это сравнение понравилось эльфу, заставив его задержать взгляд на бледной молочной коже плеч принцессы, которую не прикрывала атласная ткань. Нуала, почувствовав на себе взгляд брата, не сдержалась, чтобы не посмотреть на Нуаду, в глазах которого, подобно морским волнам, плескалось множество эмоций и чувств, многие из которых она не могла прочесть, как бы ни старалась.       Вмиг ее разум задернулся туманной дымкой, заставив забыть, что в комнате есть еще кто-то, чужой и посторонний, который не должен стать свидетелем странного и двусмысленного поведения близнецов. В эту минуту Акэл был чуждым и лишним.       Однако совсем скоро принцесса, осознав, насколько тяжел и красноречив взгляд брата и как бесстыдно она изучает его, забыв о том, что в комнате есть свидетель, который может не понять и не принять подобного поведения, Нуала медленно отвернулся от Нуады, устремив вновь заинтересованный взор на гостя.       Акэл же, увлеченный рассказыванием историй, даже не заметил длившейся между близнецами несколько мучительно долгих секунд негласной битвы взглядов: женского, в котором отражались восхищение, покорность, невысказанные чувства и мужественное упрямство, и мужского, таившего в себе страсть, вожделение, ревность и безмерное желание обладать и подчинять.       Это было подобно самому настоящему безумию, и Нуала не могла не придти в ужас от осознания того, что, желая освободиться от власти и влияния брата, она все сильнее и сильнее утопала в них, словно в вязкой болотной трясине, которая заглатывает в свою пасть все, что случайно в нее попадает.       Принцессу отделял от падения во тьму лишь шаг, который мог как уничтожить ее навсегда, так и принести незабываемые наслаждение и счастье. Однако Нуала прекрасно понимала, что если она покорится брату, если покажет ему, что он властен над ее телом и душой, то последние крупицы морального и нравственного в ней исчезнут, испарятся, подобно каплям воды в знойной пустыне.       А это будет значить только одно — она проиграла, сдалась, так и не завершив битву. Нуала всей душой не желала подобного, а потому Нуада не должен был даже догадываться о том, что его сестра безумно влюблена в него.       «И он не узнает… Пока я не пойму, как можно использовать мои чувства к нему, чтобы спасти невинных и беззащитных людей, он не узнает о моей любви. И пусть я буду проклята Великим Создателем на вечные муки, если не сделаю все возможное, чтобы остановить брата», — пронеслась в голове Нуалы мысль, заставившая ее принять серьезный и задумчивый вид.       — Хотел бы я показать тебе, Нуала все те города, в которых побывал, — мечтательно произнес Акэл, вернув Нуалу в реальность и заставив ее растерянно и непонимающе заморгать, сгоняя остатки навеянных мыслей и образов. — Я надеюсь, что мне представится такая возможность, и ты позволишь быть твоим спутником, — улыбаясь, проговорил принц, смотря с надеждой на Нуалу.       Нуада, услышав подобное, с силой, почти до хруста, сжал серебряный кубок, опустив голову, чтобы скрыть полный ярости взгляд. Эльфу до дрожи во всем теле хотелось заткнуть наивного глупца, посчитавшего, будто бы он может просто так делать его сестре намеки и приглашать ее в свои путешествия.       Само осознание того, что Акэл проявляет к Нуале интерес, выходящий далеко за пределы принятого этикетом в подобных случаях, заставляло Нуаду чуть ли не кричать, круша все, что стоит рядом и изливая все накопившиеся чувства и эмоции.       — Я думаю, что все еще может быть, — секунду подумав, ответила Нуала, заметив, как пораженный и гневный взгляд брата в эту же секунду прожег ее насквозь, а желваки на его скулах стали заметнее и отчетливее, выдавая напряжение и злость. — Однако мне будет крайне неприятно путешествовать по руинам того, что некогда называлось великими и прекрасными городами.       — Что ты хочешь этим сказать, Нуала? — поинтересовался Акэл, не понимая смысла слов принцессы.       — Я хочу сказать, что люди создали величественные и удивительные сооружения и города, простоявшие не один век и повидавшие не одно исторически значимое событие… Однако если Золотая Армия продолжит свое наступление… Безжалостное и сокрушительное наступление, то останется ли что-нибудь от того, что так долго возводил человеческий род? — упрямо и непоколебимо посмотрев на Акэла, произнесла Нуала, чей голос был тверд и резок, подобно стали.       — Моя сестра очень печется о всем людском роде, друг мой, — усмехнувшись, проговорил Нуада, наслаждаясь тем, как выглядела в этот момент Нуала, серьезная, гордая и упрямая одновременно.       — Это действительно так? — непонимающе спросил Акэл, смотря на Нуалу, в чьих глазах отражались все те же спокойствие и уверенность.       — Да, правда, — бросив короткий взгляд на брата, который сидел, напрягшись всем телом и поддавшись вперед, хищным и довольным взором изучая ее. — Я уважаю людей за все то хорошее и правильное, что они сделали для нашего мира. Да, человеческий род жестоко и подло поступил со всем нашим народом, нарушив договор и загнав нас в темноту подземелий, однако он не заслужил подобной жестокой участи… — стараясь сохранить твердость и решительность в голосе, говорила Нуала, чувствуя, как горят щеки и как бешено бьется необузданное сердце. — Чем мы лучше людей, уподобившись которым, устраиваем геноцид и массовую кровавую бойню, в которой у них нет и шанса на спасение?       — Любая победа требует жертв и крови, дорогая сестра, — словно удар меча, прозвучали для Нуалы слова брата. — Я был на битвах, более того, сам вел свой народ на смерть, не жалея собственных сил, прекрасно понимая, насколько ничтожно малы были наши шансы.       — И я, и принц Акэл знаем, что такое война, а потому мы можем судить о том, что правильно, а что нет. Ты же, Нуала, даже не знаешь, какого это — видеть смерть, кровь, обезглавленные тела и корчащихся от непрекращающейся боли воинов, из последних сил бьющихся за свою жизнь, — в каждом слове эльфа читались злость, ненависть и боль от пережитого, которые заставляли Нуалу сдерживать слезы отчаяния.       — Ради победы, ради благополучия своего народа, надо быть готовым пойти на любое безумство, — задумчиво произнес Нуада, не отрывая тяжелого и серьезного взгляда от сестры.       — И я был готов, — продолжил после недолгой паузы Нуада, заставив сестру вздрогнуть от того, как ужасающе прозвучал его голос. — Я готов был пожертвовать жизнями десятков миллионов человек ради свободы и благополучия своего народа. И, если будет необходимость, я сотру с лица Земли весь людской род, заставив их надменные и гордые лица навсегда застыть с маской ужаса и боли, — последние слова Нуада произнес почти шепотом, пробравшем до костей принцессу и заставившем ее обреченно опустить взгляд.       Нуада почувствовал, как в уголках глаз защипало, и, хищно и довольно осклабившись, откинулся на спинку стула, ощущая недоумевающий и пораженный взгляд принца на себе.       — Зачем ты так, друг мой? — непонимающе спросил Акэл, посмотрев на морально убитую принцессу, которая сидела, опустив взгляд на бледные ладони: Нуала дрожала всем телом. — За что ты так с сестрой?       — Я лишь сказал правду, друг мой, — сделав акцент на последних словах, негромко ответил Нуада, обводя взглядом хрупкую фигуру сестры, которая теперь казалась еще меньше и слабее. — А правда, как ты знаешь, жестокая и беспощадная вещь.       — Но твоя правда режет сильнее самого острого клинка, разрубая пополам, — серьезно проговорил Акэл, возмущенный поведением эльфийского короля, наследника Балора.       — Иначе никак, Акэл, — раздраженно ответил Нуада, который уже жалел о том, что кроме него и сестры в комнате находился еще и принц. — Моя сестра настолько полюбила этих людишек, что была готова предать собственный народ ради призрачной и ничтожной надежды на то, что все еще может измениться, что мы еще можем жить в мире и согласии. Наивные и глупые мечты, не более, — словно приговор, проговорил Нуада последние слова, не в силах сдержать того яда и мрака, что заполнял его, окутывая каждую частицу тела.       — Я не позволю тебе так говорить с принцессой, — резко вскочив со стула и направив острие лезвия на бледную шею Нуады, серьезно произнес Акэл.       Нуала с нескрываемым и всепоглощающим ужасом посмотрела на принца, переведя взгляд на брата, на шее которого образовалась тонкая золотистая полоса, из которой маленькими каплями стекала кровь, скрываясь в темных одеждах.       Нуада же, бросив напряженный и обеспокоенный взгляд на сестру, на шее которой появилась точно такая же царапина, с ненавистью и злобой посмотрел на наследника короля Хусто, буквально сжигая того взором.       — Хочешь сразиться со мной? Пожалуйста, — тихо и угрожающе проговорил Нуада, сглотнув неприятный ком. — Если ты готов вместе со мной погубить и мою сестру, то я не буду тебя останавливать. Однако знай, что я убью, глазом не моргнув, любого, кто посмеет нанести хотя бы одно увечье ей, — Нуала, услышав подобное, пораженно распахнула глаза.       — Твоей сестре не в первой получать из-за тебя увечья, — негромко и напряженно ответил Акэл, однако, увидев на шее Нуалы царапину цвета охры со стекающими из нее по фарфоровой коже каплями, опустил стальное лезвие. — Не будь вы связаны, я бы не оставил подобное просто так, — уверенно проговорил Акэл, пряча нож в ножны.       — Поверь мне, Акэл, если бы меня не останавливало осознание того, что из-за меня пострадает Нуала, я бы и сам не оставил эту выходку без внимания, — проводя бледными пальцами по царапине, стирая капли крови, ответил Нуада, внимательно смотря на Нуалу, во взгляде которой читались неприкрытые ужас и тревога.       Повисло гнетущее и напряженное молчание, которое, казалось, длилось бесконечно долго, заставляя воздух в комнате густеть, отчего становилось трудно дышать. Нуала, чье сердце не переставало галопом биться в груди, часто дышала, не стремясь даже убрать кровавые потеки, что оставались на алебастровой нежной коже.       Она посмотрела на принца, и в глазах ее Акэл увидел безмерный испуг и просьбу о том, чтобы прекратить все это. Понимая, что более он просто не может находиться в обществе некогда доброго друга и примера для подражания, принц не стал вновь садиться за стол.       Вместо этого Акэл еще некоторое время обеспокоенно и виновато смотрел на шею Нуалы, на которой образовались золотистые полоски крови, оставленные им, его рукой.       — Думаю, мне более не стоит находиться здесь, — негромко проговорил Акэл, гордо и упрямо подняв голову и устремив серьезный взгляд на Нуаду, в глазах которого промелькнуло удивление.       — Это только твой выбор, друг мой, — иронично произнося последние слова, ответил Нуада, не отрывая от фигуры принца холодного и напряженного взгляда янтарных глаз.       — Прошу Ва… тебя, Акэл, не надо, — взмолилась Нуала, жалобно и виновато посмотрев на принца, желая остановить его.       — Простите, принцесса, но я не могу остаться, — огорченно ответил Акэл, внутри которого что-то неприятно и больно заныло: он не желал оставлять Нуалу в месте, где ее не ждало ничего, кроме непонимания и презрения.       Принц не хотел допустить того, чтобы фейри увяла, зачахла, подобно прекрасной и нежной розе, которая без живительной влаги превращается в сухой и обезображенный веник, не стоящий даже того, чтобы на него смотрели.       В голове Акэла промелькнула мысль о том, чтобы забрать Нуалу вместе с собой, не позволив Нуаде уничтожить собственную сестру, однако оставалось лишь понять, как это сделать, не попав под подозрение короля.       — Прошу, Акэл, хотя бы останьтесь на эту ночь, — настаивала Нуала, боясь того, что дружба ее брата и принца разрушится в одно мгновение из-за нее. Она никогда не желала подобного, более того, она не могла поверить, что за миг все перевернется с ног на голову.       — Действительно, друг мой, останьтесь. Несмотря на это недоразумение, я не хочу, чтобы Вы рисковали, отправляясь ночью, — одобрительно и даже обеспокоенно произнес Нуада, на секунду посмотрев на сестру, которая дрожала, подобно осеннему листу, тревожимому порывами ветра.       — Ради Вас, Нуала, я останусь, однако позвольте мне сейчас удалиться, — пытаясь сохранить спокойствие в голосе, ответил Акэл, смотря своими темными добрыми глазами на чистое и светлое лицо фейри, отражающее волнение и печаль.       — Конечно, Акэл, — опустив голову в аккуратном поклоне, ответила Нуала, сердце которой, однако, забилось еще сильнее при мысли о том, что ей придется остаться наедине с братом.       — Позвольте откланяться, — сдержанно проговорил Акэл, смотря на близнецов, таких одинаковых и таких разных одновременно, вынужденных делить на двоих одно тело и одну жизнь. Принц с грустью подумал о том, что эта связь и погубит Нуалу, если она не решится сбежать от собственного брата.       — До встречи, друг мой, — коротко ответил Нуада, однако его голос был бесцветным и равнодушным, как будто весь интерес к давнему другу вмиг испарился, оставив после себя лишь безразличие и холодность.       — До свидания, Акэл, — одними губами проговорила Нуала, однако в ее голосе читалась явственная просьба остаться, не оставлять ее одну.       Глубоко вдохнув, Акэл развернулся и тяжелым и неуверенным шагом направился к деревянной двери. Он не желал покидать Нуалу, оставляя ее наедине с Нуадой, однако и остаться с ней принц не мог, пока не мог…       Когда Акэл вышел из столовой, громко закрыв за собой дверь, Нуала напряглась всем телом, ощущая, как оно неистово дрожит, и опустила голову, желая спрятаться от обличающего взгляда янтарных выразительных глаз, пугающих сильнее, нежели костлявая рука смерти.       Нуада же, оставшись наедине с сестрой, не смог удержаться от того, чтобы не посмотреть на ее хрупкую и поникшую фигуру. Встав со своего стула, эльф медленно подошел к Нуале, которая, почувствовав близость брата, сглотнула и сжала бледные ладони, стараясь унять дрожь, что, подобно волнам, окутывала все ее тело.       — Удивительная вещь, дорогая сестра, — медленно и обманчиво нежно начал Нуада, проводя алебастровыми пальцами по шее Нуалы, на которой виднелись кровавые следы. — Ты не оставляешь равнодушным ни одного мужчину, который хоть сколько-нибудь ближе узнает тебя, — продолжил эльф, не отнимая руки от кожи сестры, нежно проводя по ней, массируя, успокаивая.       Нуала же, почувствовав аккуратные прикосновения холодных пальцев брата, прикрыла глаза, не в силах справиться с охватившим все ее тело жаром, что, распространяясь, заставлял гореть изнутри, облизывая враз пересохшие губы. Нуада был для нее врагом, которому нельзя доверять, который способен на что угодно, однако даже ласки врагов могут приносить наслаждение, вынуждая забыться.       — Однако, судя по всему… — продолжил Нуада, в чьем голосе теперь звучали холодность и недовольство, — Ты и сама заинтересовалась нашим гостем, не так ли? — на этих словах эльф провел ладонью по шее сестры к ее острому подбородку, обхватив его бледными пальцами, сильно, почти больно. — Отвечай, Нуала, когда я спрашиваю, — негромко, с напускной сдержанностью проговорил Нуада, вынуждая сестру посмотреть на себя.       — Нет, брат мой, — тихо ответила Нуала: голос ее дрожал, как и все хрупкое тело.       — И почему я должен этому верить? — зло усмехнувшись, спросил Нуада, не отрывая взгляда от лица сестры, которая в этот момент казалась ему беззащитной, хрупкой, подобно хрусталю, который трескается на части, стоит неосторожному гостю опрокинуть его.       — Потому что это правда, — дрожащим голосом ответила Нуала, в уголках глаз которой начинало щипать от непрошенных слез.       — И ты клянешься мне, что не совершишь никакой глупости за то недолгое время, что принц еще будет тут? — настойчиво и серьезно спросил Нуада, смотря сверху вниз на сестру, в ее большие и чистые глаза, задернутые прозрачной слезной дымкой, покрывающей и его взор.       — Какую глупость я могу совершить? — горько усмехнувшись, вопросом на вопрос ответила Нуала, не в силах отвести взгляда от глаз брата, обрамленных черными тенями, придающими ему устрашающий и демонический вид.       — Зная тебе, могу сказать, что абсолютно любую, — иронично заметил Нуада, поглаживая большим пальцем алебастровый подбородок сестры.       — Клянусь, — одними губами ответила Нуала, не имея права сказать что-то иное, дабы не разгневать брата и не обратить его неистовую ярость на невиновного принца Акэла.       — Вот и умница, — снисходительным и насмешливым тоном произнес Нуада, вызвав у Нуалы легкий укол обиды.       — А теперь я могу пойти к себе? — тихо и неуверенно спросила Нуала, сомневаясь в том, что она действительно желает покидать брата.       Ведь каким бы ужасным, жестоким и деспотичным он ни был, она продолжала всем сердцем любить его: это казалось ей полнейшим безумием, возможно, так оно и было. Однако кто не теряет рассудок, когда начинает испытывать к своему ближнему нежные и сильные чувства.       — Конечно, можешь, — едва заметно вздохнув, ответил Нуада, убирая от лица фейри свою ладонь.       На секунду его посетила мысль о том, чтобы поцеловать Нуалу, оставив на ее прекрасных розовых губах собственную печать, однако он поспешил отогнать ее, не желая испугать и обескуражить сестру, которой, как он думал, были до дрожи противны его прикосновения.       Нуала, услышав ответ брат, медленно встала со стула, оказавшись в непозволительной близости от Нуада, заставившей ее смущенно и испуганно опустить взгляд. Эльф же остался непоколебим, словно его вовсе и не интересовала в этот момент сестра, однако эта была лишь внешняя ненатуральная оболочка, подобная той, которую долгое время носят змеи, пока она сама не сползет с них, обнажив настоящую кожу, прояснив их окрас.       Опустив белокурую голову в легком поклоне, Нуала быстро развернулась, заставив бирюзовую юбку изящно взметнуться, обнажив алебастровые щиколотки. Нуада же, смотря на удаляющуюся фигуру сестры, непроизвольно вздохнул, откидываясь на резную спинку стула.       Мысли одна за другой сменяли друг друга, заставляя эльфа напряженно постукивать по поверхности мраморного стола. Наконец, Нуада, взяв в ладонь кубок с темно-гранатовым вином и сделав из него небольшой глоток, негромко, но выразительно подозвал слугу, который уже через несколько мгновений был в комнате, готовый служить своему господину.       — Да, Ваше Величество, Вы что-то хотели? — быстро спросил юный рыжеволосый и курносый слуга в темно-зеленой одежде.       — Да, Гидмунд, я хочу, чтобы сегодня ты внимательно следил за принцессой Нуалой, и если она попытается встретиться с кем-то, то не препятствуй ей, однако проследуй за ней и запомни каждое ее слово и движение, — негромко приказал Нуада, пустым взглядом смотря перед собой, на кубок, который он сжимал в ладони.       — Конечно, мой король, — уверенно ответил рыжеволосый Гидмунд, с пониманием смотря на своего господина.       — Хорошо, — отпив вина из кубка, проговорил Нуада, сжимая челюсть, так, что на скулах проступили заметные желваки. — И, Гидмунд, когда узнаешь все, что только можно, сразу отправляйся ко мне, в ту же секунду, — сказал эльф, когда юный слуга стоял уже возле двери. Тот, услышав приказ, послушно кивнул и вышел из комнаты, негромко закрыв за собой дверь. Нуада же, сделав еще глоток, бросил серебряный кубок на пол, оросив каменное покрытие гранатовыми каплями.       — Что ж, посмотрим, моя дорогая Нуала, чего стоит твоя клятва, — недобро усмехнувшись, негромко проговорил Нуада, погруженный в собственные противоречивые мысли. Нуада не верил тому, что сказала ему сестра, ни единому ее слову, а потому он не мог допустить того, чтобы принц Акэл забрал у него Нуалу, не в этой жизни точно.