Цена любви

Энакин и Падме вернулись уже под вечер. Прогулка выдалась, хотя и приятной, но весьма утомительной, хотя, Скайуокер был не против продолжить это утомление уже дома, в тихой, приятной обстановке спальни. На это он мягко намекнул Амидале, хитро подмигнув ей в спидере и положив ладонь на её колено. Ладонь тут же предательски взмокла, почувствовав горячую плоть и непроизвольно поднялась вверх. Падме, смеясь, остановила его, положив свою руку поверх. Но этим лишь раззадорила молодого мужа, который уже не сомневался в том, чем закончится этот вечер. Настолько был уверен в этом, что даже излишне серьёзный, вопреки ситуации, взгляд жены воспринял, как часть их игры. При этом совсем даже упустил из виду, что на самом деле девушка вовсе не так спокойна и доброжелательна, как прежде. Что лицо её бледнее обычного, лишь только два ярких пятна нервного румянца иногда вспыхивают на скулах. Что выражение его слишком уж сосредоточенное и глаза то и дело косятся на коммуникатор, словно ожидая звонка или сообщения. Нет, всё это осталось за гранью понимания Энакина, который видел лишь то, что хотел - счастливую жену, радостную возле любимого мужа, какой Падме сейчас и казалась со стороны и какой навеки осталась на сегодняшнем фото. И вот они посадили спидер и пошли домой. - Давай руку, а то споткнешься, - сказал Энакин, выходя первым из транспорта, после чего придержал Падме под локоть и осторожно повёл в подъезд. При этом он не переставал смотреть на её безупречный профиль, длинные густые ресницы, блестящие волосы, уложенные один к одному, прямой нос, розовые нежные губы... А как она ведёт себя, сколько всего знает и умеет... - О чём задумался? - спросила она, почувствовав, очевидно, его взгляд на себе. - О том, как мне повезло, что ты со мной, - ответил Энакин с невероятной теплотой, Падме на это лишь усмехнулась и стоило им войти в квартиру, как её коммуникатор издал сигнал, оповещая о приходе сообщения. Девушка с весьма несвойственной ей прытью, нажала на кнопку прочтения, при этом отойдя от Скайуокера на приличное расстояние, чего прежде не случалось, обычно она и читала сообщения и писала их прямо при нём, не стесняясь. Энакин подумал, что она готовит ему сюрприз, иначе он просто не умел объяснить такого поведения. Похоже, мужчина был прав, ведь как только Падме вернулась, лицо её стало каким-то преображенным. Из него словно ушло недавнее напряжение, глаза стали спокойными и светились изнутри тёплым, мягким светом, губы растягивала самая счастливая из улыбок, какая только возможна. Энакин машинально отметил, что ещё никогда не видел жену такой оживленно-радостной, как это бывает обычно, если сбросишь с себя тяжёлый груз, долгое время давивший на плечи. Она даже не шла, а почти бежала в припрыжку, чего тоже доселе не наблюдалось. Это и заставило Энакина прийти в себя и сказать первое, что пришло на ум: - Падме, не бегай быстро, так нельзя. Девушка сразу остановилась и вмиг погасив улыбку, уставилась прямо в лицо Скайуокера снова изменившимся, теперь уже долгим, тяжёлым взглядом и наконец изрекла: - Да, действительно, ты прав, так больше нельзя. - А что такое? - машинально поинтересовался Энакин, не совсем понимая, о чём она говорит, а Падме, тем временем, продолжила: - Энакин, ты значишь для меня очень многое, за все годы, что ты со мной, я не знала ни горя, ни печали. Ты был для меня светом и опорой, многим из того, что достигла, я обязана только тебе, а сейчас всё стало немного иначе, я сама не ожидала, что обнаружу в себе такие чувства, но они возникли, и я влюбилась, совсем как в юности... Энакин стоял и тихо улыбаясь, млел от удовольствия. Он слушал и не сомневался в том, что Падме сейчас, под влиянием гормонов беременности, переживает вторую волну любви к нему. - Я рад, что ты решилась наконец это сказать, - улыбнулся он немного лукаво, словно поддерживая игру. Падме эти слова понравились, судя по тому, что она сказала дальше: - Хорошо, что ты всё понимаешь, я даже не ожидала, что ты так легко примешь то, что я полюбила другого мужчину, от которого жду ребёнка. Это высказывание окончательно убедило Энакина в правоте собственных мыслей, ведь не так давно он решился на изменение внешности. Раньше он носил гладкую причёску, собирая отросшие волосы в хвост, а с недавних пор стал распускать их по плечах, а ещё на одном из последних заданий случилось так, что он получил повреждение и на его правой брови остался весьма заметный шрам. Скайуокер не особо переживал за это, но подумал, что Падме это может не понравиться, хотя, приняла же она его протез и ничего. А теперь вот окончательно успокоился, когда услышал это. - Что ж, я счастлив, что ты принимаешь меня таким, какой я стал и от этого не любишь меньше, чем раньше, - расплылся он в улыбке и поправил прядь волос, заправив за ухо. Падме же при этом невинном возгласе внезапно сошла с лица, прямо на глазах становясь опять серьёзной, и голос теперь зазвучал с укором и при этом с едва различимой нотой жалости: - Энакин! - отчаянно заломила она руки - Ты так ничего и не понял! Ну почему ты так любишь меня? Я не могу, не могу это сказать. Это же как ножом по живому... Пойми меня хоть теперь, я люблю другого мужчину. Другого! Не тебя! Люблю уже полгода и дальше хочу любить. И теперь, когда я жду ребёнка, он предложил сойтись и жить вместе... Слова проникали в сознание как через вату. Сперва они казались просто продолжением игры. Но скоро Скайуокер понял, что игры никакой и не было, а был только он, упорно не замечавший очевидного. Холодность жены в последнее время. Её отстраненность. Частые отлучки на работу. Неужели всё это имело только одно значение. Такое горькое и тяжёлое. Для него. - Но как же наш ребёнок... Про него ты не думала? - с трудом произнёс Энакин, сквозь сдавленные побледневшие губы. - Именно о нём я в первую очередь и думала, - продолжала Падме в прежнем тоне - И я очень рада, что он будет расти с родным отцом. Я не знала, как отнесется Раш к моей беременности, поэтому не говорила тебе ничего, продолжала жить с тобой, хотя знаю, что не должна была... - Значит, сделала из меня запасной космопорт? Ловко, ничего не скажешь, - пробормотал Энакин, всё ещё не в силах воспринять действительность. Он помнил, кто такой Раш Кловис, сенатор планеты Скипио, и то, что у них с Падме в юности был роман. Но она же уверяоа его, клялась и божилась, что там всё кончено, и теперь она любит только его. Энакина. Что же происходило теперь? И что теперь ему делать в сложившейся ситуации? Первым желанием было остановить Падме, которая пошла сейчас собирать вещи, сказать, что прощает ей эту измену, готов принять даже её ребёнка и любить, как собственного, пусть только сейчас она останется с ним. Неважно, что любит другого, неважно, что беременна не от него, плевать, пусть только будет с ним. Вместе. Рядом. Но тут же вспомнил сказанное минуту назад. «Я люблю другого. Хочу быть с ним. Ребёнку нужен родной отец». И понял, что во всём этом нет смысла и просто молча смотрел, как Падме собирает сумку и потом идёт к выходу. При этом ощущал, как из него по капле, медленно вытекает жизнь. Он ещё стоит, слышит, видит, но чувства уже ушли. И Скайуокер теперь ощущал себя старым деревом, которое лишь выглядит крепким и мощным, а внутри у него давно уже пустота. Сердцевина сгнила и рассыпалась. Вот только у Энакина её насильно вырвали из груди, оставив взамен кровоточащую рану и звенящую пустоту в том месте, где она была. Падме уже собралась и пройдя на выход мимо своего теперь уже бывшего мужа, на миг повернулась к нему и положив руку на плечо, с вежливой улыбкой сказала: - Держись, всё наладится. Дверь захлопнулась, оставив Скайуокера одного. Пустого и отрешенного. Он хотел бросится следом, но сделав шаг, споткнулся на ровном месте и упал. Да так и остался лежать, не в силах подняться. Ему казалось теперь, что у него болит не только ушибленное колено, а что и всё тело являет собой одну сплошную боль. Болит каждая клеточка. Каждый волосок на тебе. Даже правая рука, давно замененная протезом, так же разрывалась от боли. Дышать становилось труднее, свет перед глазами мерк. В последних силах Энакин нажал на коммуникатор и вдавив палец в кнопку, вызвал первый попавшийся контакт...