Цена любви

Асока сидела у себя в комнате, ровно с того момента, как вернулась с задания. Да и где ещё она должна была находиться, если все задачи на сегодня были исполнены, а дел вне храма не имелось. Конечно, погода была замечательной и можно было сходить прогуляться или по магазинам, но Асока не сделала этого, предпочтя сидеть в комнате, читая в десятый, если не больше, раз любимую книгу-трилогию о семейном проклятии. Книгу эту тогрута знала уже почти наизусть, но всё равно каждый раз внутренне замирала, читая, как невиновную дочь и жену главного героя отправили на костёр, только бы не позволить первой связать жизнь с сыном судьи. А потом безутешный отец наложил страшное проклятие на весь род судьи. Ведь никто не знал, что на самом деле этот неприметный крестьянин был чёрным колдуном. Асока сейчас как раз читала этот момент, заканчивающий первую часть трилогии, при этом попивая лимонад и закусывая любимым копчёном сыром, как внезапно эту идиллию разрушил звонок коммуникатора. Тогрута недовольно вздохнула и в первый момент решила не отвечать. По делу её сейчас не должны беспокоить, а пустые разговоры могут и подождать. Перезвонит позже, если желание будет. Но кто-то по ту сторону динамика никак не хотел понимать намёков и упорно продолжал названивать. Асока едва не зарычала и рывком встав с кровати, где до этого лежала на животе, подняв ноги, и схватив коммуникатор, ткнула пальцем в кнопку приёма и не глядя на экран, буркнула: — Слушайте, если человек не отвечает, значит он не хочет говорить! Неужели так трудно это понять? Выкрик прозвучал грубо, если не сказать, зло, подразумевая в ответ одну реакцию — нажать на отбой. Но собеседник словно и не заметил интонаций и скрытых посылов Тано и в ответ на них прозвучало хриплое и почти безжизненное: — Шпилька...приходи скорее...очень плохо...умираю...сердце. Ещё даже не поняв, кто звонит, вернее, ни за что не поняв бы, не услышь в начале знакомое прозвище, Тано опрометью бросилась к дверям, забыв даже сменить короткие домашние шорты и футболку с зашитым плечом на что-то более приличное и домашние балетки на уличные туфли. Ей было сейчас вообще не до внешнего вида, мысли были только о том, как бы скорее добраться до сенаторской высотки. То, что Энакин там сомнениям не подлежало, не удивило и то, что он позвонил именно ей, а не Падме. Удивительным казался только голос Скайуокера. Совершенно безжизненный, пустой, вроде как и совсем ему не принадлежащий. Никогда Асока не слышала такого. В её понимании Энакин всегда был сильным, непоколебимым, который просто не имел права быть слабым и умирающим. Просто по определению не мог. А теперь своими монтраллами она слышала, что это всё очень даже может быть и больше того, это происходило. А значит надо немедленно вылетать к нему и не возвращаться без ответа на вопрос - что довело Энакина до этого состояния? Но ответ этот нашёлся не сразу, ведь в первый момент Асока просто забыла о вопросе, стоило только переступить порог квартиры Падме. Тано позвонила в дверной звонок, но никто не отозвался. Толкнула дверь плечом, та с легким скрипом отворилась вовнутрь. Падме не заперла её, думая, что это сделает Энакин, да и не смогла бы, ведь свои девушка положила на тумбочку возле зеркала. Но их Тано не заметила, она просто вошла и не услышав ни звука в ответ на своё появление, громко крикнула в проход: — Есть тут кто живой? Ответом сперва послужила лишь тишина, а потом, когда тогрута позвала снова, из гостиной послышалось что-то похожее на тихий стон или возню. Туда и устремилась встревоженная уже донельзя Асока. То, что она увидела повергло девушку в шок. Нет, никаких ужасов там не наблюдалось. Не было тут не рек крови из вскрытых вен, не мертвого тела, качавшегося на крюке от люстры, ни даже пустых флаконов от снотворного. Но всё равно сердце тогруты сжалось от рвущегося душу горького отчаяния. Энакин был здесь. Лежал на светлом ковре, на боку. Не двигался, лицо белее снега на Хоте. Руки беспомощно вытянуты к дверному проему, словно в немой мольбе. Глаза пустые, в них будто навеки поселилось отчаяние. Этого тогрута вынести не могла, склонившись над ним, буквально плюхаясь на ковёр, она попыталась поднять ему голову и опустив её к себе на колени, спросила, как могла спокойнее: — Энакин, что случилось? Скажи, тебе плохо? Что у тебя болит? При этом она даже не заметила, что впервые за три года знакомства, обратилась к Скайуокеру на ты. Да и ладно, в конце-концов, тут не храм и Магистров поблизости не видно. Тот в ответ на её слова и движения, слабо пошевелился, потом вдруг судорожно вцепился правой рукой в запястье Асоки и с трудом фокусируя взгляд на её лице, прохрипел, тихо и едва различимо: —Плохо,...очень...болит...везде...сердце...умираю... И это всё. И это состояние, и этот голос, и эти слова, было так непохоже на Энакина, того, обычного, какого Тано всегда привыкла видеть возле себя, что девушка на миг растерялась. Однако тотчас взяла себя в руки и предприняла хотя бы элементарные меры первой помощи. Поскольку никаких объяснений случившемуся от Энакина было не добиться, тогрута предположила самое элементарное, исходя из того, что видела. Она с трудом перенесла его на кровать, применив Силу, чтобы понять его ставшее вдвое тяжелее бесчувственное тело. Энакин не мог ей помочь и пришлось действовать одной. Положила ему под голову подушку и укрыв пледом, открыла окно, чтобы был свежий воздух. Потом принесла с кухни стакан воды и попробовала напоить Энакина, получилось не очень, большая часть воды стекла по его подбородку, лицо между тем стало совсем бледное, даже отдавало в синеву. А руки его то и дело хватали Асоку за запястья, словно не хотели отпускать. Тано сделалось совсем страшно и в конце-концов, она решила вызвать скорую. Медики прибыли на удивление быстро и она, как могла, пояснила ситуацию двоим немолодым, но приветливым тви’лекам в белых медицинских костюмах. Те понятливо кивнули и сразу пройдя в комнату, принялись за дело. Сняли кардиограмму, измерили давление, проверили рефлексы. Инфаркта нет. И то слава Силе. — У него высокая температура, — сказал один из врачей — Хотя признаков простуды мы не увидели. Похоже он пережил сильное нервное потрясение, находится в ступоре. — Я вколол ему успокоительное и жаропонижающее, — вступил в разговор второй врач — Проспит пару часов, не оставляйте его одного, похоже стресс был тяжёлый. Асока это уже поняла, она бы и так не смогла уйти. Слишком уж большое опасение внушало состояние Энакина. Впрочем, сейчас он спал, трогательно сложив руки поверх пледа, слегка повернув голову набок. Лицо немного порозовело от сна, а ресницы чуть подрагивали в такт неглубокому дыханию. Асока сидела в кресле, рядом с кроватью и не отрываясь, смотрела на его спящее лицо, пытаясь понять, что же у него случилось. В поисках догадки решила пройтись по квартире. В гостиной всё было как всегда, все вещи на месте, ничего не раскидано, не сдвинуто. Значит, не ограбление. Прошла в спальню, там была немного иная картина. На первый взгляд ничего всё так же, но если присмотреться, можно было заметить изменения. Мелкие, но видимо значимые. С прикроватной тумбочки исчезла косметика Падме, на вешалке в стене не было её халата, не удержавшись, Асока открыла шкаф и увидела несколько пустых полок. В прихожей отсутствовал женский плащ и туфли. Сначала можно было предположить, что Падме просто отбыла в очередную командировку, но сопоставив отсутствие личные вещей с состоянием Энакина, Асока кое-что поняла. Вряд ли Скайуокер стал бы так сильно переживать из-за простой командировки жены, в которых она и так проводила едва ли не больше времени, чем с ним. А значит дело в другом. Ещё секунда на окончательное решение и палец Тано завис над кнопкой вызова определённого контакта. Падме отозвалась почти мгновенно, словно ждала этого звонка: — Асока? Привет, что ты хотела? Этот добродушный тон, почти весёлое щебетание вызвал в Асоке волну нарастающей ярости. Да как может она веселиться, когда Энакин в таким состоянии? Ну раз так, то тогрута ей покажет. — Чего я хочу? — спросила она неприветливо и почти грубо — Объяснений! И при том, немедленных! Куда это ты смылась из семейного дома, когда твой муж в тяжёлом состоянии? Видела бы ты, каким я нашла Энакина, когда он мне позвонил. — Асока, — недоумевающе произнесла Падме — Что за тон? Как ты со мной говоришь? — Как заслужила, так и говорю, — ничуть не смутилась Тано — Бросила мужа в ужасном состоянии и веселится. Хорошие жёны так не поступают. — Понимаешь, Асока, — решила Падме объясниться, понимая, видимо, что без этого никак — Мы с Энакином сегодня расстались. Я поняла, что люблю и всегда любила совсем другого человека. И теперь он предложил мне быть с ним. Я частно во всем призналась Энакину и ушла. Я не хотела его обманывать и потому призналась во всём... Дальше тогрута уже не слушала, а яростно отшвырнув от себя коммуникатор, даже не нажав на отбой, громко прокричала, почти выплёвывая: — Ненавижу тебя! Ты не человек! Ты предатель! Ты Трэя! Сказав последнее, Асока медленно сползла по стене, тяжело дыша. То самое имя, что в западе слетело с её уст было самым страшным оскорблением для любого джедая. Имя Дарт Трэя уже много лет ассоциировалось у Ордена с самым страшным предательством, предательством своей жизни.