Love for you is my salvation

      Страшно. Грязно. Сыро. Мерзко. Лишь лампочка, свисающая с потолка, тускло освещает комнату с бетонным полом и стенами. Недостаточно светло, чтобы чётко видеть предметы находящиеся здесь, но Гарри привык. Он знает это место вдоль и поперёк, знает его, как свои пять пальцев, как свои кудри… Гарри знает это место.       Он сидит на грязном и не очень удобном матрасе, находящемся рядом со стиральной машиной, над которой висят полки с порошками и отбеливателями. Далее, справа от стиральной машины, стоит сушилка для белья… Шкаф с каким-то хламом, книжный шкаф… У лестницы, ведущей наверх, стоит сломанный торшер…       Эта комната не очень большая, скорее среднего размера… И Гарри бывает здесь чаще, чем хотел бы. Он ненавидит это место, ненавидит запах сырости, ненавидит паутину, которую ещё три года назад сплёл паук прямо над матрасом. Здесь страшно, потому что всё, что происходит наверху, прекрасно слышно здесь, внизу…       Особенно страшно становится, когда начинает скрипеть дверь, потому что это означает лишь одно — Майкл идёт выбивать из Стайлса извинения. И способов для этого пруд пруди: психологическое насилие, физическое насилие… сексуальное. Последний пункт нравится Майклу больше всего, и Гарри каждый раз вжимается в угол, когда слышит скрип ступенек.       Он так боится… он так сильно боится… Он не хочет, чтобы Майкл сделал это с ним. Только не снова. Это продолжается уже четыре года… Гарри так устал…       Внезапно всё исчезает, и Стайлс громко кричит, захлёбываясь собственными слезами и умоляя не трогать его. Слишком много прикосновений, слишком много всего… Он не хочет.       — Гарри, — зовёт его голос. — Гарри, милый… Гарри, это всего лишь сон. Это сон! Ты здесь, ты со мной, Хаз, я рядом…       Пелена слёз всё ещё затмевает поле зрения мальчика, но он знает этот голос, он знает этого человека… Это Луи. Это Луи. Луи… Кудрявый прижимается к альфе, громко всхлипывая и утыкаясь лицом в его сильную грудь, пока Томлинсон крепко обнимает его и гладит по голове и спине. И так каждую ночь.       — Хаз, милый, всё хорошо, я обещаю, что всё хорошо. Ты в безопасности, ты со мной…       — Я… я был там… я был там опять. В подвале… Майкл хотел… Он был там… Луи, я… — Гарри отстраняется от него, чтобы вытереть свои щёки, но истерика накрывает его с новой силой.       — Лу? — слышится голос Джоанны. — Ему опять приснился кошмар?       — Да, всё хорошо, я разберусь, прости, что…       — Не извиняйся, он часть семьи. Лотти, Физзи, принесите Гарри графин воды и успокоительное. Фиби, Дейзи, идите спать, всё хорошо, Гарри просто приснился плохой сон.       — Гарри будет в порядке? — спрашивает одна из близняшек.       — Да, конечно, а теперь ступайте.       Запах Луи успокаивает, и Стайлс поражается в миллиардный раз за последние месяцы. Томмо — единственный альфа, который не заставляет Гарри чувствовать себя в опасности. Единственный альфа, с которым Гарри может быть спокоен. Единственный человек, который действительно помог ему выбраться из Ада, котором он жил четыре года.       Слёзы всё ещё катятся по щекам мальчика, но ему уже легче дышится, хотя Стайлс и не торопится отстраняться от груди старшего. Он всё также прижат к нему, всё также обхватывает его руками, всё также вдыхает его запах через нос и выдыхает через рот… «Луи, Луи, Луи», — единственное, что успокаивает его.       Гарри чувствует, как кровать рядом с ними прогибается под весом Джоанны. И, несмотря на то что он знает, что это она, парень вздрагивает, когда та проводит рукой по его спине.       — Мам, — произносит Луи, но не продолжает, а лишь медленно мотает головой, как бы говоря: «Не стоит».       — Девочки сейчас принесут ему воды и успокоительное. Всё будет хорошо, Гарри. Мы никому не позволим причинить тебе боль.       — С-спасибо, — сипло произносит кудрявый, всё ещё не поднимая взгляд.       Ему комфортно находиться в объятиях Луи, он не хочет шевелиться, чтобы не испортить то, что у них есть.       — Лу, уложи его спать, пожалуйста. И иди спать сам, тебе нужно рано вставать.       — Конечно. Спасибо, мам.       Она уходит, и в комнату тихо прокрадываются сёстры Луи. Они ставят всё на стол и остаются стоять.       — Гарри, всё хорошо? — тихо спрашивает Лотти, надеясь подойти к нему, чтобы обнять.       Но, заметив это, Гарри едва не вырывается из объятий Томмо. Он не хочет, чтобы его сейчас трогал кто-то, кроме Луи, потому что только с ним Стайлс чувствует себя лучше.       — Идите спать, пожалуйста. Я сам разберусь, — просит их альфа, поэтому девушки кивают и тихо выходят, закрыв дверь.       Это первый раз, когда Луи и Гарри остались в комнате одни при закрытой двери. Джей строго относится к подобному, поэтому, когда они разговаривают, она периодически проверяет, открыта ли дверь, что они делают и прочее. Не знай Стайлс, как сильно Джоанна любит своих детей, он бы подумал, что не нравится ей.       Но на самом деле она просто волнуется за него точно так же, как и за своих детей. Это мило… Гарри даже иногда плачет от такого отношения к себе, потому что ему правда не хватает материнского тепла. Энн ушла слишком рано, слишком быстро, слишком… неожиданно. Словно в один момент у тебя было всё, но в следующий — ты лишился всего, чего только мог.       — Хочешь поговорить об этом? — тихо спрашивает Луи, взяв омегу за руку.       — Я просто… мне жаль, что я разбудил всех… Раньше мне так часто не снились кошмары…       — Всё хорошо. Не волнуйся о нас. Хочешь поговорить о том, что было у тебя во сне?       Гарри неуверенно поднимает заплаканный взгляд и чувствует, как ком подкатывает к горлу, и тем не менее говорит:       — Я был в подвале. Майкл сажал меня туда, если я плохо мыл посуду, забывал что-то сделать или делал что-то не так, как он хотел. Он мог запереть меня там, если я сильно сопротивлялся или пытался кричать, когда он хотел… эмм, изнасиловать меня… И я мог просидеть там несколько дней без еды и воды, если бы он так захотел. И во сне я снова был там, а он начал спускаться по лестнице… И я просто заново ощутил все его побои на себе. То, что он делал со мной по ночам и… мне было так страшно, Лу…       Томмо осторожно обхватывает его лицо ладонями, целуя в лоб, а затем опираясь своим — на его.       — Тебе больше нечего бояться, ты всегда будешь в безопасности. Я буду рядом всегда, когда понадоблюсь тебе, сладкий. Я всегда буду здесь, чтобы помочь всем, чем только смогу. Я… я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты был счастлив. И, даже, если ты будешь будить меня каждую ночь, я буду здесь. Я готов не спать ночами, чтобы заботиться о тебе.       — Правда? — тихонько уточняет Гарри, отстраняясь от альфы, чтобы взглянуть ему в глаза.       — Правда. Но тебе стоит отдохнуть… Хочешь, чтобы я включил тебе расслабляющую музыку и зажёг ароматические свечи?       — Н-нет, я… можно ты останешься со мной сегодня?       — Останусь? В плане… на ночь? — удивляется Томлинсон.       — Да, пожалуйста. Поспи со мной, мне спокойней, когда ты рядом.       Луи мягко улыбается и кивает, прекрасно понимая, что скоро мама зайдёт проведать Гарри. А наутро Томмо придётся пережить серьёзный разговор с ней, мол: «Гарри — травмированный омега, зачем ты лезешь к нему в постель?»; «Он слишком юн для тебя»; «Гарри привяжется к тебе и, если ты разобьёшь ему сердце, он может что-нибудь с собой сделать».       Но Луи уверен в себе, он уверен, что не разобьёт сердце этому маленькому ангелу. Но, если вдруг это случится, это Томлинсон сделает с собой что-нибудь ужасное, нежели наоборот. Они устраиваются на удобной кровати Гарри, и мальчик обнимает его, положив голову на крепкое плечо альфы.       — Спасибо, что ты здесь, — тихо благодарит его кудрявый, стараясь не думать об ужасном сновидении.       — Не благодари меня. Мне не сложно заботиться о таком хорошем омеге. — Луи улыбается, оставив поцелуй на макушке парня.       — Лу? А я… я правда… хороший омега?       — Конечно, ты самый лучший омега из всех, кого я встречал. Ты прекрасный.       — Майкл говорил, что я не смогу стать хорошим, если не буду уметь делать приятно альфам… — тихо признаётся мальчик.       — Майкл может пойти нахуй, — чуть рычит Томмо, а затем прикусывает язык из-за проскользнувшего ругательства.       Гарри тихо усмехается, подняв взгляд на старшего и грустно произнеся:       — Иронично, ведь его хуй так много раз побывал во мне.*       Луи не должен улыбаться, потому что это ужасно, но лицо Стайлса так близко, и он так красиво усмехается, пускай и грустно… Поэтому мужчина просто не сдерживается от того, чтобы широко улыбнуться. Желание клюнуть омегу в губки слишком велико, но Томлинсон лишь говорит:       — Ну, впереди у него много лет тюремного заключения, где ему придётся обслужить сотни и тысячи хуёв.       Гарри улыбается, говоря:       — Хуй ему, а не свобода.       Томмо тихо смеётся, крепче прижимая к себе мальчика и говоря:       — Ну, всё, хватит, а то мама и вправду настучит мне по голове за то, что я оказываю на тебя дурное влияние. Не ругайся больше, ладно?       — Я просто подумал о том, что тебе это нравится, прости… — подросток перестаёт улыбаться, опуская взгляд.       — Хей, я не… Хаз, ты чудесный, и тебе не обязательно повторять за мной нецензурные слова, чтобы я заметил это. Меня цепляет в тебе твоя вера в лучшее…       — А меня в тебе цепляет твой характер… Ты такой завораживающий, такой… интересный и нежный… — Гарри старается правильно подбирать слова, чтобы не сказать что-то лишнее. — Мне нравится, что ты тот, кто ты есть. Я имею в виду, ты нравишься мне таким, какой ты есть… то есть…       — Да, я понял, — видя, как сильно Стайлс стесняется, останавливает его Луи. — А теперь постарайся заснуть. Я буду здесь до утра, а потом мне нужно на учёбу. Я постараюсь не разбудить тебя, хорошо?       — Я не против застать тебя утром… — тихо признаётся кудрявый, прежде чем зевнуть.       Томлинсон скрывает улыбку за нежным поцелуем в макушку. Следующие несколько часов пройдут более, чем спокойно. Джоанна и вправду зайдёт, чтобы проведать подростка, и очень удивится, увидев сына в его постели. И наутро, вероятнее всего, они и вправду поговорят об этом. Но всё это только утром…