Они могут свести с ума

– Я вырву твои глаза, чтоб не мог ты смотреть на других; чтобы мог любить лишь меня и касаться губ только моих! Я свяжу тебя, чтобы ты никуда от меня не ушёл, если надо убью тебя, но давай обойдёмся без шоу! Тихое пение знакомым голосом прозвучало возле самого уха. Заклинатель в белом, который до этого был занят тем, что очищал картофель от кожуры, оставил это дело и замер в ожидании. Наглый певец, стоявший позади него, устроил ладонь на животе своей «добычи» и медленно водил по нему. Он делал это осторожно, нежно, боясь причинить боль. Круговые движения сменялись простыми, теми, которые вверх и вниз. В дело пошла и вторая ладонь. Она уже ласкала грудь, усыпляя бдительность человека, что спокойно сидел и даже не думал шевелиться. А потом сжала шею. Безжалостно, грубо, сильно, полностью лишая несчастного возможности сделать вдох. Природную грубость Сюэ Яна было никуда не деть. Трудное детство сделало его невыносимым злодеем. Он не умел ничего другого, кроме как причинять вред и делать больно. Даже любя человека всем сердцем, он не мог устоять перед тем, чтоб не заставить его страдать. Он мог толкнуть, поранить, ударить или вот так вот просто довести до полуобморочного состояния путём удушения. Но Сяо Синчень молчал. Спокойно принимал всю ярость этого тёмного заклинателя, потому что знал – лучше, чем в этих руках, ему не будет нигде. Мазохист? Именно! Он полюбил боль так же сильно, как и самого Сюэ Яна. Он этим жил. Его сажали на цепь, хлестали кожаными ремнями и заставляли вытворять такие вещи, что мороз по коже прошёлся у того человека, который бы это увидел. Но ему было от этого хорошо. Он кончал как самая настоящая сучка, будучи полностью оглушённым оргазмом. Только с ним! Больше никого в этой жизни ему было не нужно. Почувствовав на себе тяжесть чужого тела, потому что сил держать равновесие самостоятельно в Синчене почти не осталось, Сюэ Ян убрал руку, позволяя вновь задышать. Его объятия были очень крепкими, руки не позволили бы упасть. Таким образом он показывал то, как сильно любит этого человека в белом. Когда он сжимал тело Цзинь Гуанъяо, то давал ему понять, насколько этот человек никчёмный червь, и без своего супруга он никто. Сяо Синченю власть показывалась совершенно другая. – Может, займёмся любовью? – горячее дыхание Сяо Чэнмэя обожгло и ухо, и сердце. – Мгм, – Сяо Синчень закинул руку назад, положив её на бедро тёмного заклинателя, – хорошо, безответная тебя устроит? – Прям уж такая безответная? – руки опять вернулись на живот, ибо Сюэ Ян-то знал, как правильно возбудить этого недотрогу. – Молодой господин, Вы вообще женатый человек. Зачем же Вы тогда делаете мне такие омерзительные предложения? Изменять любимым – это нечестно по отношению к ним, а изменять супругам – грех. Чэнмэй приподнял бровь в немом вопросе. И что это сейчас такое несёт его чудо? О каком женатом человеке вообще речь? Он ему припомнить это решил? Ревность, что ли? Но к кому? Или месть за вчерашнюю его выходку? – М-м-м, вот как? – ну что ж, он принимает правила этой игры, которую родил сумасшедший мозг Синченя и она явно недоношенная. – Только ж я несчастный, убитый горем вдовец. Белый заклинатель выпутался из цепких, наглых лап, становясь лицом к этому негодяю. И пусть у него нет глаз – это неважно. Они – две половинки одной судьбы, ему не нужны глаза, чтобы чувствовать другую часть себя самого. – Но, если тебя это беспокоит, то вопросов нет. Хоть сейчас можем найти храм предков и отбить эти несчастные три поклона. Всё ради тебя! – и опять на его, покрытом шрамами, лице взыграла наглая улыбка. – Скорее, это беспокоит тебя, – молодой заклинатель вновь взял в руки острый ножик и, отыскав ладонью ещё неочищенную картофелину, принялся снимать с неё кожуру. – Меня? – уточнил Сюэ Ян, забирая из рук любовника и нож, и картофелину, чтобы самому заняться ею. – Тебя. Зачем ты переломал руки тому несчастному на рынке? Он ничего плохого тебе не сделал. – Как?! – Сюэ Ян аж подпрыгнул. Он встал на ноги, тем самым возвышаясь над никак не отреагировавшим на его всплеск эмоций Сяо Синченем. – Ты что, не помнишь, как он стал тереться возле тебя? Как уже пристроился сзади, примеряя тебя к своему вонючему члену?! – Сядь! – строго сказал Синчень и, что удивительно, его послушали. – Он не тёрся об меня и не примерялся. Он всего лишь хотел поближе рассмотреть товар на прилавке, но я стоял впереди, преграждая ему путь. – Да он прижимался к тебе! – Хорошо, допустим, – картофелины чистились с небывалой скоростью, – что не так сделал случайный прохожий, когда три дня назад мы просто вышли погулять в город? Вот сейчас казалось, что Сюэ Ян вообще закипит. Он так напрягся, что, создавалось впечатление, будто бы тот несчастный сейчас стоял перед ним, и его можно было сию же секунду убить. – Он на тебя так похабно смотрел, что ты просто себе не представляешь! Глазами раздевал! – И поэтому ты выдавил его глаза, заставляя их проглотить? – И хуй отрезал, запихав ему же в задницу! Пускай теперь просраться ещё попробует! Сяо Синчень хлопнул себя ладошкой по лбу. – Ты неисправим! – … – Ревнуешь меня к каждому столбу! – Ты мой, а за своё я пасть любому порву. Уж извините, да, я такой собственник! Но голодное и холодное детство, прожитое в полной нищете, когда нужно было бороться за каждую крошку хлеба, научили меня, что уж если что-то ты заимел, то нельзя никому это отдавать. Даже если будет больно, даже если придётся драться до последнего вздоха – своё всегда держи зубами. А ведь слова-то эти были приятными. Сюэ Ян хоть и наглая, дерзкая, острая на язык неадекватная машина для убийств, но Синчень не мог не признать, что всё это делалось для него. Для него он вышел замуж за не особо приятного типа, дабы тот помог призвать душу умершего заклинателя в белых одеждах. Для него рисковал всем, даже собственной жизнью. Для него нашёл хороший, уютный дом. Для него был каменной стеной. Его самого безумно любил. – Ладно, бросай картофель в котёл и пойдём. Синчень первым встал на ноги и протянул руку любовнику. Он даже милой улыбкой его одарил. – Куда это мы? – Кто-то хотел заняться любовью...