***
Синий медленно брёл по длинному коридору с железными стенами. Все задания были выполнены, и делать стало нечего. Стоять на камерах тогда было бесполезно, потому что, когда на корабле всего четыре человека, не считая ребёнка, в четырёх локациях мало что можно углядеть, а учитывая то, что один из этих четверых — убийца, комната охраны может стать только местом твоей смерти. Поговорить тоже было особо не с кем. В чистоте Красного и Жёлтого Синий не был полностью уверен, да и к тому же, он их совсем не знал, и вряд ли бы они нашли общие темы для разговора. Он прошёл через нижний двигатель, что напевал ему свою монотонную песню непонятно о чём. Для многих эти песни как птиц, как природы, так и всяких технических штук, не значили абсолютно ничего, но Синему казалось, что в них заключён какой-то тайный смысл, который человеку просто не дано понять. Конечно, странно, что он обошёл уже половину корабля, но всё ещё никого не встретил. Следующим пунктом его распланированного пути был реактор. …Сначала Синий даже не заметил безжизненной фигуры, лежащей рядом с блоком запуска реактора. Но как только он осознал, что видит, сердце провалилось куда-то вниз. Чёрный мёртв. Последний человек на этом корабле, которому он доверял, мёртв. Он так жёстко упал на колени, что если не разбил их, то синяки набил точно. Положил руку на его холодное плечо. Две капли стукнулись об стекло. — Я обещал ему… что не буду плакать от боли… я говорил… что у меня появилась цель… но я потерял её!!!.. — закричал он в истерике. Рука начала нервно ощупывать тело, пытаясь обнаружить причину смерти. — Ты был моей причиной жить, Чёрный… — вполголоса проговаривал слова Синий, тихо, но сильно рыдая. — Почему ты так скоро ушёл?!.. Чем тебе так надоела эта жизнь или этот мир, что ты решил покинуть его?!.. Я бы сейчас всё отдал, что у меня есть, только чтобы ты вернулся назад, чтобы здесь, рядом, было не твоё бездыханное тело, а твоя душа, Чёрный!.. пусть даже я не буду видеть или слышать, я хочу почувствовать… тебя и твой дух… Чёрный. Прошло какое-то время, но ничего так и не изменилось. Только труп под его рукой немного охладел. Никакой связи с потусторонним миром, никакого тёплого призрака, который обычно в мистических историях внезапно пролетает сквозь тело, даже чувства нет, что Чёрный сейчас где-то рядом. Нет, Синий почему-то чувствовал, что его душа уже где-то очень далеко отсюда. И понимал, что слезами её не вернуть, и не потушить полыхающую ярким пламенем душу… а может, душа Чёрного тоже сгорела ещё при жизни?.. Вдруг его пальцы, поглаживающие уже окоченевшую руку, неожиданно провалились в дырку на ткани. Взгляд упал на разорвавшиеся нитки… и слёзы потекли из глаз ещё обильнее. Каждый астронавт был наслышан о боли и мучениях при разгерметизации. Тут сознание перенесло его на полчаса-сорок минут назад, когда он ещё находился в медпункте. — Я ещё тогда сказал ему про маленькую дырочку в скафандре, — вспомнил он. — Ты ответил, что мне не о чем беспокоиться… что всё в порядке и будет так… — Громкий всхлип вырвался из него. — Ты бы сейчас мог жить, если бы просто был аккуратнее!.. Внезапно ему в голову ударила такая шокирующая мысль, что он на время даже перестал плакать. — Он зацепился об ящик, когда ходил искать… Голубого. — Это имя ему было тяжело произносить. — Он ходил его искать, чтобы я знал, что с ним… из-за меня. Если бы меня там не было… или на этом корабле не было, или вообще не было… он бы даже никуда не пошёл. Через секунду по всему кораблю, отталкиваясь от стен, разнёсся истерический крик. — ЭТО Я УБИЛ ЕГО!!! УБИЛ!.. …Слёзы капали всё реже и реже, лицо высыхало, голос переставал дрожать, сердце возвращалось в свой обычный ритм… все мы постепено, потихоньку, но оправляемся. Отходим. От чего угодно. Но реактор вместе с обоими двигателями продолжали что-то напевать, и, кажется, их песня обретала смысл…***
Жёлтый начал вертеть головой, пытаясь найти источник звука. — Ты тоже это слышал… или мне показалось? — обратился он к сыну настороженно. — Слышал… — ответил ребёнок, кажется, немного испугавшись. — Кто-то кличал. — Кричал, сам слышу, что кричал, а вот что кричал… Немного подумав, он вернулся к работе. Пока папа тыкал на какие-то кнопки, чтобы запустить один долгоработающий аппарат, сын рассматривал странную круглую платформу на полу с серединой, пересечённой светло-синими и зеленоватыми полосами, и окаймлённую белым. Её вид словно натолкнул его на мысль. — Пап, а долго мы здесь ещё будем? Мне кажется, плошло уже слишком много влемени. И я голодный. — Я предупреждал тебя, что мы будем здесь долго, но ты не бойся, скоро закончим, — ответил отец, оторвавшись от работы и подошёл к той самой белой платформе. — Сейчас и у меня, и у Красного, и у Чёрного, и у Синего последние задания. Мы их выполним, и всё. Закончится этот ад. — Последняя фраза прозвучала у него очень печально, и ребёнок это почувствовал. — Знаешь, пап, я плохо понимаю, что здесь сейчас плоисходит… — задумчиво начал Жёлтый-младший. — Но то, что я точно понял — если бы я весь этот тлэш понимал, мне было бы только хуже. Через короткую паузу, в которую старший переваривал у себя в голове эти слова, он взглянул на сына, подняв брови. От ребёнка четырёх-пяти лет он такого высказывания явно не ожидал. — А ты помудрел, дружище. Ты прав. Безоговорочно прав. Ты понял всё, что тебе стоило понять. Взгляд Жёлтого сфокусировался на какой-то точке в районе угла, и теперь он лупился в неё, не отрываясь ни на секунду. Отвлечься его заставил детский голос. — О, пливет, Синий. Голова с хрустом повернулась под прямым углом, и Жёлтый действительно увидел на входе Синего. — Привет, детка, — ответил он и медленно, устало пошёл навстречу. Тогда в Жёлтом ни с того ни с сего пробудился какой-то инстинкт, который до этого спал годами. Сначала подумал, самосохранения, а потом понял, что материнский. Или, если рассматривать именно этот случай, отцовский. Он крепко сжал в ладонь маленькую ручку ребёнка и уверенно сделал шаг вперёд. — Синий, остановись. Выслушай меня. Синий недостаточно понял, чего от него хотел добиться Жёлтый, но покорно остановился, готовый слушать. — Наверно, ты сочтёшь странным то, что я говорю это сразу, как только увидел тебя, но эта мысль пришла ко мне именно сейчас, и я её выскажу. — начал Жёлтый решительно. — Понятия не имею, зачем ты сюда явился… Предатель ты, или простой член элипажа… ребёнок должен жить. Если ты убийца, прошу, оставь его в живых, а если мирный, помоги мне защитить его… пожалуйста. — …о боже мой… конечно, я помогу тебе. — С одной стороны, Синий проникся сочувствием к этому человеку, неспособному дальше в одиночку защищать своё счастье, а с другой, его слова были словно гора с плеч, потому что своим призывом, даже приказом остановиться Жёлтый здорово напугал его. — Если тебе что-то нужно, отойти по делам или что-то вроде этого, можешь оставить его мне. По твоём возвращении он будет целым и невредимым, и морально, и физически, обещаю. — Хоть я и не собираюсь никуда отходить, спасибо тебе… от чистого сердца. Но я буду здесь. Не позволю себе бросить его ни на секунду, ты, наверное, понимаешь… — Понимаю. Прекрасно всё понимаю. Это ещё лучше. Ведь я пришёл сюда… из-за боли от одиночества. Все трое остановили взгляд на аппарате с выявлением аномалии. До конца его работы оставалось секунд двадцать. Жёлтый, неожиданно, наверное, даже для самого себя, вдруг протянул руку Синему. Ему позарез нужна была чья-то поддержка. — Я чую смерть… — проговорил он одними губами, дабы ребёнок не сумел услышать этих жутких слов. — …где-то рядом… бродит, гуляет. Надеюсь, моя. Хочу верить, что моя… лишь бы не твоя, я не позволю ребёнку остаться без опеки… и уж тем более не его самого. Синий с болью сжал его руку и так же беззвучно пролепетал: — Но если я умру, ты останешься жив, и ребёнок будет рядом с отцом… не лучше ли так? — …если бы можно было так, я бы не просил сейчас помощи… я чувствую… ей нужен только я. Береги его и себя, Синий. Вижу свет… прощай. Чтобы умудриться умереть в этой комнате, надо было очень постараться, поэтому легко напрашивался вывод, что у Жёлтого основательно едет крыша. Он поднял голову вверх. Изредка подмигивающая светодиодная лампочка в потолке даже через тонировку ослепляла его. Перед глазами появлялись размытые фиолетово-зелёные пятна, потом к ним примешались красный, жёлтый, огненно-рыжий, и скоро всё его поле зрения уже переливалось разными цветами… Красиво, правда, немного болит голова, и разум освобождается от бесконечного потока мыслей… подозрительно тихо в мозгу. И в глазах по-прежнему плывёт, только чуть-чуть подвижнее. Неужели так и выглядит она… смерть? Смерть от безумия? Люди всю свою жизнь думали, что Смерть — это кто-то чёрный и угрюмый, так неужели на самом деле она… как странный цветущий цветок? Вскоре эта тишина в голове прервалась одним громким звуком. Цвета в глазах резко потемнели, потекли вниз, и… исчезли. Только после них не осталось уже ничего. Одна лишь пустота. Одна лишь смерть.***
Этим звуком был выстрел. Жёлтый лежал на полу, и от дырки в груди растекалась кровь. Ребёнок… несчастный ребёнок от шока не мог ни пошевелиться, ни закричать, он застыл, как каменный. Для него всё происходило будто в кошмарном сне. И было бы так прекрасно, если б это всё действительно оказалось кошмарным сном!.. Он с глубоким непониманием взглянул на Синего, ещё не осознавая, что в этой комнате никого и не было, кроме них троих, и увидел закапанное стекло и пистолет в по-прежнему дрожащей руке. Это было ожидаемо, но не для него. Синий убрал пистолет и хотел было протянуть руку младшему Жёлтому, но ребёнок сделал шаг назад, только когда рука чуть приподнялась в его сторону. А о каком доверии может идти речь после такого?.. Дитя уже понимает, что перед ним убийца, убийца самого дорогого, что у него было… так кто бы вообще пошёл на зов такого?.. Синий заслонил обеими руками стекло и прошептал что-то неразборчивое, похожее на «прости меня». Незнание того, что теперь делать, угнетало. Хотелось сейчас же, в сию секунду провалиться под пол и умереть, и чтобы никто больше никогда не нашёл и не увидел, но не работает всё так в жизни… Убежать стало бы признаком одной только трусости; зарезаться на глазах у ребёнка он не мог, потому что он в конце концов ребёнок, а ребёнок, пережив столько ужаса, вряд ли выживет; можно было и убить ребёнка, чтобы никто не мучился, но… — Ты клялся… обещал, что он останется целым и невредимым, и что будешь защищать его до последнего! — процедил он сквозь зубы в ярости на самого себя. — Хватит уже сломанных обещаний. Я поклялся, что ребёнок останется жив, и я хотя бы попытаюсь сохранить его. Мысль внезапно посетила его. Он резко схватил ребёнка за руку и потащил куда-то за собой. — Нет!!! Отпусти!!! — вскрикнул маленький Жёлтый, попытавшись вырваться из хватки импостера, но Синий невозмутимо тащил его через коридор. Как только они пересекли половину столовой, ребёнок со всей силы ударил его по руке. — Да что ты сопротивляешься!!! — разозлился Синий и резко повернулся к нему. — Если бы я хотел убить тебя, пристрелил бы на месте, глупый ты детёныш! Он выпустил руку, убедившись, что Жёлтый не собирается удирать. — Так. Стой здесь. и НИКУДА не уходи. Тогда останешься жив. — отчеканил предатель, указав на него пальцем. — Максимум можешь дойти до медпункта, НО ТОЛЬКО ТЕМ ПУТЁМ, которым я тебя провёл. Если будет совсем скучно, можешь погулять по этому же маршруту. Учти, если сунешься куда-нибудь дальше… честное слово, я проделаю в тебе дыру. Он быстрым шагом пошёл к выходу из столовой, но обернулся и добавил: — Если вдруг захочешь меня провести, знай… я всё вижу и понимаю. Синий удалился. На следующие пять минут на корабле воцарилась такая тишина, что в ушах начинало гудеть. Жёлтый-младший стоял на месте, как вкопанный, не позволяя себе пошевелить даже пальцем. Сколько живых людей осталось здесь к этому времени? Он не знал. Он не мог знать. И он ужасно боялся, что их окажется слишком мало. А ещё больше его пугал тот факт, что он может остаться последним. От переизбытка эмоций ребёнок начал плакать. Синий не возвращался уже слишком долго, и даже никаких звуков, намекающих на существование жизни на этом корабле, до него не долетало. А вдруг и вправду последний?.. Пульс со страху подскочил, а дыхание участилось. Сейчас это было страшнее смерти. Почему-то в голову мелкому вбилось то, что, раз Синего нет больше пяти минут, он определённо мёртв. Но сдвигаться с места нельзя, потому что умрёшь. Что, если так придётся простоять час? Два? Три? Сутки? Что, если даже умереть придётся здесь же, на этом месте? Умереть… от голода, или когда кончится кислород. Страшно… Но из коридора вдруг донеслись шаги. Вот она, надежда на спасение. Хотя Жёлтый знал, что возвращается к нему убийца, это было в разы приятнее, чем постепенно умирать и размышлять о своей тяжёлой судьбе в одиночку. Синий появился в проходе, сгибаясь под грузом какого-то тяжёлого баллона, и ребёнок в слезах улыбнулся. — Ты всё это время тут стоял?.. — удивился импостер, наконец сняв с себя тяжёлую ношу и выдохнув. — Даёшь ты, конечно. Он подошёл ближе, проволочив за собой баллон, и заметил на его стекле капли. — Скафандр закапан. — сказал он так, как будто объяснял сам себе, что видит. — Это же не моё стекло? Нет, не моё. Ты что, ревел, пока меня тут не было?.. Ребёнок уверенно замотал головой, но Синий не был настолько наивным, чтобы поверить ему. Он оставил в покое баллон, присел перед ним на колени и положил руку на плечо. — Не надо бояться меня, дорогой, — печально улыбнулся он. — Думаешь, я правду говорю, когда обещаю тебя убить? Конечно нет. Я обещал тебя защищать, детка, и я не дам тебе так просто сгинуть. Как я смогу убить ребёнка? Никак, у меня воли на это не хватит. Я убью себя, если ты вдруг решишь здесь отбросить концы, особенно если по моей вине. Усёк? Беззвучный кивок. — Отлично. Идём со мной. Он поднял баллон, взял за руку ребёнка, который уже перестал противиться, и повёл обратно в медпункт.***
Синий долго возился с баллоном и какими-то трубочками, которые он незаметно пронёс в карманах скафандра, а ребёнок сидел у стены и уже без каких-либо эмоций рассматривал труп отца пустыми глазами. Кровь вокруг тела, что значительно залила пол, ещё не высохла, но уже покрылась тонкой плёнкой, образовавшейся не то из пыли, не то из верхнего кровавого слоя, успевшего запечься. Жёлтый-младший из любопытства ткнул пальцем в это странное и ещё неизведанное им месиво. Плёнка тут же расползлась, обнажив блестящее бликами лампы гладкое красное зеркало, но, как только кровь снова начала сворачиваться, он поспешно вытащил палец, побоявшись стать одним целым с этой жидкостью. Теперь кончик пальца был окрашен в красный. — …а можно ли раскрасить все остальные пальцы в разные цвета? — вдруг пробудилось в нём чисто детское желание. Он окунул в лужу всю ладонь, но теперь под разбежавшейся плёнкой кровь оказалась разноцветной. Ткань постепенно пропитывалась разными красками. И когда ребёнок вытащил руку на этот раз, она переливалась всеми оттенками цветового спектра от алого до пурпурного. Эта смесь словно изливала свет, причём, она не блестела, а просто очень ярко светилась, как лампочка. На ладонь было больно смотреть, но глаз отвести было невозможно; она обладала ещё и каким-то моральным притяжением. Маленький Жёлтый впервые в жизни прочувствовал это состояние, которое мы обычно называем «находиться под кайфом», и, даже если какой-то частью себя он был хоть немного против, остальным частям захотелось ещё. Скоро вторая рука тоже покрылась этой странной, но приятной жидкостью, только уже по самый локоть. Жёлтая ткань, что до этого была чуточку влажной, сейчас промокла насквозь, и капли, меняющие цвет каждую секунду, — оранжевая, лимонная, салатовая, бирюзовая, цвета морской волны, лиловая, малиновая — беспрестанно капали с неё на грудь и живот. Так обильно, как будто эту жидкость собирали тряпкой по всему полу, а потом выжимали прямо на его скафандр вместо ведра. Жёлтый-младший находился бы в этом уютном оцепенении ещё целую вечность, если бы Синий вдруг не закончил возиться с баллоном и не взглянул на ребёнка. Всё, что он держал в руках в тот момент, повалилось на пол, а рука сама по себе схватилась за сердце. — О Боже мой… ты чего творишь, дитё малое?! Ребёнок перевёл взгляд на него. И на пару секунд ему почудилось, что человек перед ним полностью состоит из того же материала, с которого он ловит кайф последние несколько минут, но это продлилось недолго. Скафандр Синего вскоре обрёл естественный цвет. — Я понимал, что у тебя будут какие-то отклонения, но не настолько же… — проговорил Синий с ужасом в голосе и в глазах. — Ты только посмотри на себя… Маленький Жёлтый опустил взгляд, желая рассмотреть свои руки… В его глазах отразилось непонимание, но он догадался, почему раньше не мог оторваться от них. Настоящими ли были те разноцветные пятна или нет… сейчас его руки были по локоть в простой красной крови.***
Не прошло и пяти минут, как скафандр Жёлтого-младшего был подсоединён к кислородному баллону. Ребёнок не до конца понимал, зачем это нужно, об этом можно было только догадываться по словам Синего «я помогаю тебе», «это необходимо, чтобы ты был в безопасности» и всему тому подобному. — Ну, наш юный член экипажа Жёлтый, — начал подводить итог Синий, отряхнув руки и поднявшись с колен. — Мне придётся ненадолго оставить тебя. Я уйду всего на пару минут, тебе придётся ждать даже меньше, чем ты ждал меня в столовой, так что, думаю, ни мне, ни тебе бояться нечего. Я вернусь… и всё закончится. После этой фразы у ребёнка что-то колыхнулось внутри. Это зажглось воспоминание. Так уже однажды говорил ему отец. — У тебя же есть мама? Снова последовал кивок. — Если у меня получится, после этой экспедиции я доставлю тебя ей. Не знаю, выйдет ли, но я попытаюсь. А если не выйдет… наверное, станешь моим приёмышем. Если захочешь, конечно. А я… не думаю, что ты захочешь всё оставшееся детство провести с убийцей. — Синий сильно помрачнел. — Ну, я пошёл. Он, какое-то время не решавшись, медленным шагом вышел из медпункта. Во след ему не прозвучало ни звука. Ноги быстро донесли его до управления. Он встал в угол, в котором вроде совсем недавно свернул шею Белому, достал пульт и, зажмурив глаза, нажал на одну из кнопок на экране. По кораблю разнёсся первый гудок, второй, третий… саботаж-тревога. На этот раз утечка кислорода. Синий развернулся к железной пластине с цифрами, на которой надо было набрать сегодняшний код устранения. Набор цифр на жёлтом стикере его сейчас не особо волновал, как и сам этот автомат. Но по лицу текли обжигающие капли пота. Выработанный за многие годы рефлекс заставлял стоять и притворяться, будто вводишь код. Он не понимал, зачем ему сейчас это нужно, когда на корабле остался только он сам, трупы Чёрного и Жёлтого, о которых он прекрасно знает, полумёртвый Красный, которого он не без использования физической силы привязал проводами к косяку Связи, и ребёнок, который не сможет устранить саботаж, даже если захочет. Но руки судорожно дрожали, а пальцы, которые, судя по ощущениям, скоро сотрутся в кровь, беспорядочно били по клавишам с цифрами. Нет ничего более безумного, чем то, когда мы делаем что-то нарочно, но не имеем за этим какой-то цели. Особенно когда мы делаем это кому-то во вред. В какой-то момент гудки прервались. Всё. Теперь он остался последним взрослым человеком на этом корабле. Вроде бы всё получилось, он победил, и победил в одиночку… но какой ценой?.. Стоила ли она того, эта победа? Из управления Синий направился обратно в медпункт, за ребёнком. Тогда он основательно погрузился в размышления о дальнейшей судьбе их обоих. Чем-то они всё-таки были схожи… два человека, потерявшие всё. Что, если ему удастся добраться до матери этого несчастного маленького человека? Конечно, можно притвориться руководителем экспедиции, передать ребёнка из рук в руки и сообщить о гибели его отца, но вряд ли ребёнок с психологической травмой всё время будет молчать… Если Жёлтый-младший проговорится, для Синего это будет верная смерть. Но он уже был готов умереть, лишь бы только с ребёнком всё было в порядке. А если мать не найдётся? Что тогда? Синему довольно-таки нравилась перспектива взять его с собой и продолжать жить, но тогда придётся покинуть ряды импостеров, а оттуда так легко не выбираются. В общем, почти любой вариант оборачивался для него смертельно, но смерть была уже не так страшна, как осознание, что из-за него может погибнуть человек, которого он однажды оставил без опеки. С таким выводом он вошёл в медпункт. Посреди комнаты в том же положении лежит тело Жёлтого-старшего, а младший по-прежнему сидит, прижавшись к стене и опустив голову. На возвращение импостера он никак не отреагировал. — Жёлтый? — намекнул Синий на своё присутствие, решив, что ребёнок просто не заметил его. Ноль внимания. Он подошёл к нему близко, почти вплотную, но не получил в ответ даже взгляда. И вдруг… случилось… Взор Синего случайно переметнулся на баллон. Когда он уходил, баллон был поставлен в стоячее положение. А сейчас он лежал. Вроде бы мелочь, просто упал, но… все проводки и трубочки, которые Синий подсоединял, отошли. Ребёнок был мёртв.***
Теперь у Синего появилась возможность хорошо всплакнуть. Времени гора, никто не увидит, и вроде как станет легче… но у него уже не было сил плакать. Сил не осталось больше ни на что. Ослабевшие ноги еле вынесли его из медпункта, и он навалился на стену для опоры. Колени дрожали, руки дрожали, голова кружилась, координация нарушилась, он терял контроль над своим телом. Слишком долго простоять было невозможно, и скоро, тихонько простонав, он сполз вниз. В мозгу помутнело. Думать становилось всё тяжелее, поток мыслей уже не летел молнией, а медленно полз. Продолжила работать только одна область, которая и заставила его осознанно сунуть руку в карман и что-то достать оттуда. Он что-то помнил о том, что обещал, и ему хотелось сдержать слово хоть раз. Сквозь мёртвую тишину пробивались голоса реактора и двигателей. Реактор завывал, двигатели дребезжали, и вместе они пели свою печальную песню. Песню о клятвах несдержанных.***
…Серая стена. Слабо заливалась светом догорающей лампочки. Скоро она потухнет, умрёт, и не будет видно ничего, хотя это уже не страшно. Смотреть больше было некому. По стене ползёт вниз красная капля. От последней жизни на этом корабле осталось только большое пятно, породившее её, и маленький окровавленный кусок свинца, плотно вошедший в металл. Да, Синий мог бы жить. Они все могли бы жить, но сколько в этом было бы смысла? Конечно, хоть немного смысла есть в жизни любого, ведь мы для чего-то были созданы. Каждый из нас — это капля в огромном океане всего человечества. Но ведь из одной песчинки не сделаешь морской берег, в одной звезде не увидишь целого космоса, от потери капельки крови не наступит смерть. В эти моментально пролетевшие сутки они были так дороги друг другу, но кто же припомнит эти одиннадцать потерявшихся песчинок, потухших звёзд, высохших капель… кто вспомнит о них теперь?.. …Спустя время свет на всём корабле погас. Погас, чтобы больше не зажечься никогда.