Галлюцинации

      И в этот момент, когда ты понимаешь, что упустил одну мельчайшую деталь. Мельчайшую, но такую важную, что из-за неё весь твой план сейчас стремительно катится на самое дно. Это заставляет биться моё сердце быстрее каждый раз, когда я слышу звук сирены за своим окном. Это заставляет волноваться, и мысли о том, что я мог упустить какую-то ещё не менее мелкую деталь, которая так же может перевернуть мой план с ног до головы, не дают мне покоя. Сильнее только чувство злости, которое стремительно разрастается внутри меня, словно раковая опухоль, поражая клетки внутри моего тела. Единственное, что освещает покрытую мраком комнату, — это тусклый огонёк от зажигалки, отбрасывающий свои слабые жёлто-оранжевые тени на моём лице и руках. Большим пальцем я нажимаю на колёсико кремня из закалённой стали, спуская его на пластмассовую кнопку, наблюдая за тем, как огонёк взмывает вверх, озаряя небольшую часть комнаты едва-ли заметным светом. Стоит мне отпустить колёсико — как комната снова погружается в кромешную тьму. Видно лишь очертания сигаретного дыма, который распространяется по мрачной комнате, оставляя после себя едкий запах табака. Сигарета медленно тлеет, и горсть пепла падает прямо на мой палец, обжигая тонкую кожу, но я ничего не чувствую. Не помню, когда я в последний раз что-то чувствовал кроме обиды и злости на целый мир, на людей, животных, на всех, кто ходит по этой земле. Я считаю, что я не заслужил всего дерьма, что происходит со мной в последнее время так часто. Эта тьма въелась прямо в мою плоть, медленно выгрызая её изнутри, поражая мои внутренние органы и оставляя после себя вязкий след из смолы, заполняя ей всё моё тело. Мой мозг пожирают голоса, но я не перестаю думать: почему меня так обманули люди, с которыми я живу буквально бок о бок?       Я снова нажимаю на колёсико. Вспыхнувшее пламя озаряет пару чёрных глаз, смотрящих на меня откуда-то изподлобья. Он выглядит ещё более жутко, чем раньше: на бледной коже и синих губах выступили трупные пятна, проводя рукой по макушке, чёрные кудри мальчика с лёгкостью опадают на пол, а по всей комнате разносится запах гниения и могильной земли. Он будто разлагается заживо, но эта презренная ухмылка так и не слезает с его лица. — Я всё понял, — заговорил я, решив первым начать диалог с ним. Он часто приходит в последнее время, и мне это вовсе не нравится, потому что, по правде говоря, я и сам мог бы разобраться со всем, что со мной происходит. — Неужели, — он хитро улыбнулся, а в его чёрных глазах заблестело злорадство. — Почему они не говорили мне… — я задумался, отводя взгляд куда-то в сторону. Мне было неловко говорить об этом, а обида и злость всё ещё разрывали меня изнутри. — Почему они не сказали мне о Майки? Почему не сказали что с ним произошло? — Может они не хотят признаться себе в том, что ты — убийца? — он пододвинулся ближе, и запах разложения сильнее забил в нос. — Но если не признают они, то может быть, ты признаешься в этом сам себе? — Я не могу, — я заглянул в его блестящие глаза, и только сейчас понял, что по моим щекам одна за одной стекают слёзы, а на лице Рикки снова появляется презрение. — Потому что ты слабак, Джерард, — грубым тоном ответил он, снова отодвигаясь назад. — Ты не представляешь, как же ты чертовски слаб. Настолько, что не можешь признать даже того, что убил собственного брата, прекрасно зная об этом. Это ты его убил, ты намеренно толкнул его с довольной улыбкой на лице. Какого чёрта ты плачешь? — Мне жаль, что я сделал это. — Тебе вовсе не жаль, — он округлил глаза делая акцент на этих словах. — Взгляни, сколько людей ты погубил? — Мне плевать, — я вытер слёзы, дабы в очередной раз не показывать свою «слабость» мальчику. — Тебя пичкали таблетками после этого случая, всеми возможными таблетками, потому что считали, что ты болен, — его лицо в свете зажигалки превратилось в безумную гниющую гримасу, но я не понимал, о каких таблетках он говорит. — Они думают, что ты сумасшедший, но знаешь что, Джерард? Ты — есть Бог. Только ты распоряжаешься их жалкими душонками и их судьбы в твоих руках. Ты не можешь не воспользоваться этим.       Палец соскользнул с колёсика, и перед моими глазами снова бесконечная тьма. Я отбросил зажигалку в сторону, делая последнюю затяжку и отбрасывая сигарету куда-то на пол.

***

      Я уверенно шёл по длинному коридору, направляясь в сторону лестницы. Дойдя до неё, я быстро спустился по ступеням, и завернул на кухню, где сейчас сидели родители. — Что за хуйня происходит?! — выкрикнул я, наблюдая за тем, как их лица приобретают глупые выражения. — Эй, что за выражения? — сказал отец, сдвинув брови к переносице. — Я всё знаю. — О чём ты, милый? — мать обеспокоенно посмотрела на меня. Меня так раздражает её лицо сейчас, как и лицо отца. Тупые, ни о чём не догадывающиеся рожи. Я готов задушить их обоих голыми руками. — О Майки, — отец закрыл рот ладонью, посмотрев на мать, которая испуганно посмотрела на него. — Джерард… — Какого чёрта вы ничего не говорите о нём?! Словно его никогда и не было! — Это… послушай, — отец встал со стула и подошёл ко мне, осторожно касаясь моего плеча, но я отпрянул. — Это ужасная трагедия, и… было бы лучше не рассказывать тебе о ней. Это было так давно, и мы решили что будет лучше, если мы не будем говорить об этом, тем более, ты даже не помнил его… — Я болен? Я, по-вашему, болен, да?! — Вовсе нет! — мать вскочила со стула, подходя ко мне, и так же пытаясь меня коснуться, но её попытка была тщетна: так же, как и у отца. — Ты давно вышел в ремиссию и… — она не успела договорить, прикрыв рот рукой, — но было поздно. Отец тяжело выдохнул, отходя и садясь обратно на стул. — Присядь, — через несколько минут сказал он, указывая рукой на противоположный стул. — Послушай, Джерард. Да, я понимаю, что ты зол на нас из-за этого, но… мы не должны были рассказывать тебе, ни при каких обстоятельствах. Иначе твоя болезнь могла бы вернуться, — он виновато опустил глаза вниз, прожигая грустным взглядом белую гладь стола. — Я не понимаю, о какой болезни ты говоришь. — Хорошо, я расскажу тебе. Но обещай, что не будешь злиться. — Обещаю, — соврал я. Я буду пиздецки зол. — Незадолго до поездки, в которой всё случилось… как раз тогда, когда мы только переехали в этот город, в этот дом, — он обвёл взглядом помещение вокруг. — ты стал странным. Ты начал разговаривать сам с собой, но это выглядело, будто ты разговариваешь с кем то, кого другие, скажем, не видят. Мы с мамой разволновались и спросили у тебя, с кем ты постоянно болтаешь, на что ты ответил, что у тебя появился друг. Ты описывал его как маленького мальчика с большими чёрными глазами, как у плюшевого медведя, и густыми чёрными кудрями. Мы не придали этому особого значения, потому что дети часто выдумывают себе друзей, да и ты был не самым открытым ребёнком. Мы подумали, что это пройдёт, но нет. Ты начал вести себя куда ещё более странно. Ты разрисовал стены жуткими рисунками, ты сидел напротив стены и буквально разговаривал с ней о чём-то… но когда ты задушил бедного хомяка, мы поняли, что это совсем ненормально. Мы заволновались и решили обратиться к специалисту, потому что твоё поведение и действия очень пугали нас. Тебе поставили диагноз. У тебя была детская форма шизофрении, после чего тебе назначили лечение. И вскоре этот твой друг пропал. Ты стал вести себя более адекватно, чем раньше, мы всё ещё замечали за тобой странности, но они были такими незначительными, поэтому мы подумали, что больше не будем давать тебе принимать эти таблетки и полностью отказались от лечения. Психиатр говорил нам, что тебе и правда намного лучше, но предупредил, что до конца это дело вылечить невозможно. И в тот день мы решили поехать на озеро, устроить небольшой пикник, потому что мы были искренне рады за тебя. И тогда это случилось. Всё случилось так быстро, я помню всё лишь обрывками, — он задумчиво помотал головой. — Мы прибежали на детский крик. Ты стоял на этом чёртовом склоне над рекой, а внизу уже тонул Майки. Я сразу же полез в воду спасать его, но не успел: он был совсем ребёнком, поэтому умер почти сразу, наглотавшись воды. Мама испуганно смотрела на тебя, но ты лишь улыбнулся и радостно побежал вниз со склона, как ни в чём не бывало, направляясь к нашему одеялу. — Тогда мы снова решили лечить тебя, и вскоре из твоей памяти всё исчезло. — перебила его мать, грустно смотря в пол, облокачиваясь на белую стену. — Ты не помнил ни Майки, ни даже нас, по началу, конечно же. Больше подобного не происходило, но врачи сказали, что тебе ни в коем случае не нужно вспоминать о брате. Поэтому мы не говорили тебе по сей день, и я искренне не понимаю, как ты вспомнил события, произошедшие так давно.       Теперь тьма внутри меня поглащает меня с головой, и я понимаю, что внутри меня ничего не осталось, кроме её следа. Теперь я чувствую только ненависть. На моём лице не читалось ничего, кроме неё. Я поднял взгляд на взолнованного отца, затем посмотрел на мать, и смерив их обоих презренным взглядом, вышел из кухни, направляясь назад в свою комнату.

***

      — Алло, Фрэнк? — Джерард? Что случилось? — я слышу его сонный голос на другом конце провода. Какого чёрта этот придурок спит в восемь вечера? — Я сегодня переночую у тебя? — спросил я, прекрасно понимая, что ни в коем случае не получу отрицательного ответа. — Да, конечно… что-то случилось? — Нет, — соврал я. — надоело сидеть дома. Я скоро буду.       Стоя далеко напротив входной двери своего дома, я гадко ухмыльнулся, и эта ухмылка означала лишь конец.

***

      Время уже близилось к полуночи. Я видел, как в окнах дома потухает свет, и это значило, что родители ложатся спать. В моих зубах последняя сигарета из пачки. Я подношу зажигалку ко рту, подкуривая её, и делая первую затяжку, поднимаю с земли тяжёлую канистру, открывая крышку. Самое важное, что у меня имелось, я взял с собой и положил в рюкзак. Несколько пачек сигарет, нож, мой дневник, — это всё, что у меня было, поэтому рюкзак был наполовину пуст.       Я проходился по всему периметру своего дома, разливая легковоспламеняющуюся жидкость из канистры. Я вылил все десять литров бензина, что находились в канистре, не упуская ни один участок земли, даже самый маленький. Я облил им стены дома настолько высоко, насколько мог, и докурив сигарету, я потушил бычок о глазок во входной двери, навсегда прощаясь со своим домом и родителями. — За ложь нужно платить. Эти слова стали последними, перед тем как я закрыл входную дверь, два раза провернув ключ в замке. Эти слова стали последними, после того как я запер в доме своих родителей, и отойдя немного подальше от будущего эпицентра пожара, я бросил спичку на порог собственного дома, наблюдая за тем, как медленно вспыхивает пламя, разгараясь кривой дорожкой, проникая внутрь помещения и продолжая свой путь там. К сожалению, я не дождался конца представления, не слышал их криков, не слышал попыток выбраться из самого очага пожара. Мне нельзя было долго оставаться тут, а скорее поспешить к Фрэнку, что бы на меня не пало никаких подозрений.

***

— Почему так долго? — спросил Фрэнк, облокачиваясь на дверной косяк, не давая мне проходу. — Я заходил в магазин, — в моих руках друг о друга звякнули две бутылки дешёвого пива, за которыми я второпях забежал в гипермаркет около дома Фрэнка. — Отойди, — я толкнул приоткрытую дверь вперёд, и обойдя Фрэнка, вошёл внутрь помещения. — Ты хочешь сказать, что покупал две бутылки пива пятнадцать минут? — он повернулся, выхватывая одну из бутылок из моих рук. — Там была очередь, — соврал я. Никакой очереди не было, и на самом деле поход в магазин занял у меня не больше двух минут, половина из которых ушла лишь на поиск пары долларов в карманах протёртых джинс. — Ты же понимаешь, что этого не хватит для того, что бы нажраться? — У меня больше не было денег с собой. — Ладно, иди в комнату. Я сейчас посмотрю что-нибудь у отца.

***

      Я разглядывал фото в дневнике, касаясь их пальцами, и они словно переносили меня в тот день. Я по-прежнему не жалел о содеянном, ведь это было сделано к лучшему, и эти воспоминания лишь вызывали лёгкую улыбку на моём лице. Но неожиданно ворвавшийся в комнату Фрэнк, звеня стеклянными бутылками, вернул меня в реальность. И если честно, эта реальность теперь полностью устраивает меня. — А как же твои родители? — спросил я Фрэнка, который немедленно начал открывать бутылку и уже вот-вот делал первый глоток крепкого алкогольного напитка. — Отец уехал в какую-то командировку на две недели, — ответил он. — А на Мэйв мне плевать. Она мне никто. — Ясно, — я подошёл к Фрэнку, беря одну из нескольких бутылок из его рук, и тоже сделал первый глоток увеселительной жидкости, мгновенно чувствуя обжигающее тепло в горле.       Прошло около часа, и мой мозг уже буквально отказывался воспринимать какую-либо информацию, поэтому фильм было смотреть невыносимо. Алкоголь ударил в голову, и я чувствовал, будто буквально проваливаюсь в кровать. Но Фрэнк, сидящий рядом, будучи в таком же состоянии, всё никак не выпускал пустую бутылку из-под дорогого виски из рук, которая давно была пуста, но он всё пытался выудить из неё хоть одну каплю, потому что когда дело касалось алкоголя, то ему всегда было мало. — Блять, — он грустно посмотрел на остальные две пустые бутылки, валяющиеся рядом. — Отец меня убьёт. Я ничего не ответил, но почему Фрэнк догадался об этом только сейчас? — А знаешь, насрать на него, — он повернулся ко мне. Он смотрел на меня пьяным и затуманенным взглядом, я видел его таким часто, но сейчас он выглядел так красиво. Мне казалось, что я пялился в его ореховые глаза целую вечность, пока он не потянул меня к себе, вовлекая меня в поцелуй. Мы терзали губы друг друга, пока я нависал над ним, я спукался всё ниже, оставляя на его шее багровые пятна. Я выводил узоры на его груди, когда его дурацкий полосатый свитер полетел в другой конец комнаты, а сам Фрэнк оставался в одних лишь джинсах. Я спускался всё ниже и ниже, пока не дошёл до его его бёдер, поднимая на него взгляд, будто спрашивая разрешения. — Блять, да сделай уже это, — простонал он, и я тут же стянул с него лишнюю одежду. — Эм… у тебя есть смазка? — В ящике.       Я потянулся рукой к ящику, выдвигая его и нащупывая там тюбик с лубрикантом, затерявшийся среди всякого мусора вроде смятых листочков с какими-то каракулями. Я выдавил на пальцы большое количество прозрачной густой жидкости, неуверенно смотря на возбуждённого Фрэнка. — Ты точно готов? — Да, — уверенно сказал он, но я всё ещё сомневался. Может быть, не готов я? — Быстрее, Джерард. Я снова навис над Фрэнком, и несколько секунд смотря на его лицо, я вошёл в него одним пальцем, слыша его тихое шипение. — Потерпи, Фрэнки, — я знал, что ему больно, но вовсе не хотел как-то напугать его. В ответ он лишь кивнул. Несколько минут я растягивал Фрэнка одним пальцем, а затем добавил ещё один, чувствуя, как он сжимает меня. В его лице читалась буря эмоций из удовольствия и боли, и я слышал его прерывистое дыхание.       Спустя какое-то время я вытащил пальцы из Фрэнка, и выдавив на пальцы ещё некоторое количество смазки, проводя рукой по своей плоти несколько раз, я медленно вошёл во Фрэнка. — Всё нормально? — я остановился, услышав негромкий возглас Фрэнка. — Д-да, но это немного больно, — громким шёпотом сказал он и улыбнулся. — Продолжай.       Всё было как в тумане. Я делал медленные толчки под стоны Фрэнка, некоторые из которых он издавал далеко не от удовольствия, но вскоре они прекратились, и Фрэнк больше не показывал того, что ему больно. Я закрыл глаза, и моё воображение начало рисовать самые страшные картины, которые ужаснули бы других, но так понравились мне. Небольшой деревянный домик, окутанный жаркими языками пламени, а внутри него мои родители, отчаянно пытающиеся выбраться из своей комнаты, закрытой на замок. Отец пытается выбить дверь или открыть окно, но его попытки тщетны, так же как и попытки матери, потому что огонь разрастается с такой силой, что дышать становится с каждой секундой всё труднее. Все вещи, мебель, вся комната в целом разукрашена в ярко жёлтые и оранжевые цвета, чёрный дым взмывает ввысь, заполняя собой комнату и лёгкие беспомощных родителей. Они кашляют, закрывают лицо вещами, но прекрасно понимают, что дело идёт к концу, и им ни за что не спастись из пожара. Остаются считанные секунды, а пожарные машины ещё даже не направлены на этот адрес. Уже нет сил стоять, и они падают на колени, всё ещё закрывая лица, в надежде спастись. Но надежда угасает, а родители падают в объятия пламени, оглушительно вопя от боли, и вскоре навсегда растворяются в огне, оставляя от себя лишь обугленные тела.       Последний толчок, и я с громким стоном выхожу из Фрэнка, заканчивая прямо внутрь. Я переворачиваюсь на спину, пытаясь отдышаться, и Фрэнк делает то же самое. Фрэнк приподнимается с кровати, хлопая рукой по скомканному одеялу, и спешит нацепить на себя одежду. Он находит где-то на столе пачку сигарет, и зубами вытягивает из неё одну, подходя к окну и открывая его. — Блять, Джерард, — я слышу вопли сирены откуда-то с улицы. — Кажется, они едут в сторону твоего дома. — он поворачивается ко мне, и я, быстро натягивая одежду, подходу к окну.       Наступила самая нежеланная часть сегодняшней программы — сделать испуганный вид, и прибежать к своему дому с обеспокоенным лицом. — Чёрт, — я выбежал из комнаты Фрэнка, а он последовал за мной. Я уже не чувствовал такого сильного опьянения как раньше, наоборот, я ощущал себя почти трезвым, и Фрэнк, думаю, тоже, поэтому я мысленно обрадовался тому, что хотя бы не буду выглядеть как нелепое пьяное животное.       Я бежал к дому со всех ног, Фрэнк еле поспевал за мной, но всё равно не отставал, и через несколько минут мы оказались у догорающего дома. Я кинулся к входной двери, крича что-то на подобии «Пропустите меня! Там мои родители!», и выдавливая слёзы, но меня остановил какой-то мужик в полицейской форме, но я упорно вырывался из его рук, чтобы моё горе смотрелось убедительнее. Через долю секунды меня уже держал второй коп. Я тянул руку к уже потушенному пожарными дому, продолжая кричать, а когда из дома вывозили две койки с телами, накрытыми белыми простынями, я вырвался из рук полицейских и подбежал к одной из них, срывая белую ткань. Увиденное меня приятно удивило: от тела отца остался только обугленный скелет. Он буквально сгорел до тла. От его лица остался лишь череп, а от остального туловища лишь кости. Я был уверен, что мать была в таком же состоянии, поэтому молча отойдя от койки, и придавая лицу страдальческий вид, я повернулся к полностью сгоревшему дому. Месть удалась. Вскоре я почувствовал на своих плечаз чью-то лёгкую руку, и повернувшись, я увидел за своей спиной женщину. Это была медсестра. Она провела меня к машине скорой помощи, попутно говоря какие-то слова поддержки, и протянув мне в руки стакан воды, накрыла меня пледом и ушла. — Твою мать, Джерард, — я слышал дрожащий голос Фрэнка, подбежавшего ко мне. Возможно, он мне искренне сострадал, потому что повернувшись на него, я увидел, как по его красным щекам стекают слёзы. Я положил голову на его плечо, и он обнял меня. — Всё будет хорошо, обещаю, — сказал он, целуя меня в макушку и зарываясь лицом в мои волосы.       Я знаю, Фрэнки. Всё будет как никогда хорошо.