Карандаш скользил по бумаге, оставляя на ней неровные линии и стачивая грифель. Ничего толкового из этого не выйдет, и я это прекрасно понимаю. Концентрироваться на чём-либо стало слишком сложно, так что теперь я не способен выполнять даже самые легчайшие задачи, с которыми я, увы, сталкиваюсь каждый день. Флонируя по улицам маленького тихого города я не чувствую ровным счётом ничего. Свежий воздух после весеннего дождя ощущается мерзкой духотой, которая заполняет мои лёгкие буквально не давая им дышать. Я не слышу капель, разбивающихся о козырёк на крыльце дома, не слышу вторящих вопросов Фрэнка о том как я и не нужно ли мне что-либо, как будто я не в состоянии обслужить себя сам. Он таскался за мной буквально по пятам, пока я пытался максимально хорошо играть человека, убитого горем. Конечно, он думает лишь о том, как сильно я подавлен ужасом, произошедшим несколько недель назад с моими родителями, и каждую ночь перед сном целовал меня в лоб, говоря о том, что всё будет хорошо и как он меня любит, дожидаясь пока я усну в его объятиях и ни в коем случае не засыпая первым.
И даже сейчас я усердно пытаюсь игнорировать звон в своих ушах, пытаясь перенести на бумагу события, что были запечатлены на фото приклеенных в моём дневнике, хаотично разбрасывая красные пятна акварели по зернистой бумаге. Выходило довольно живописно, и я даже на секунду счёл себя за неплохого художника. Полная луна за окном, освещающая своим светом тёмную комнату придавала моему рисунку особенно мрачную атмосферу, точно такую же, как в тот день, в котором я всё ещё витал в своих мыслях. Наверное, будет глупо отрицать тот факт, что все мои мысли были заняты именно этим событием — ведь оно самое кровавое в моей жизни, и я даже не мог поверить в то, что это моих рук дело. Прохладный воздух, проникающий через полуоткрытое окно обдувает моё лицо, оставляя на нём какую-то приятную свежесть. Время уже перевалило за час ночи. Фрэнк мирно спал в своей кровати, тихо посапывая, но мне не спалось. Как только я закрывал глаза, я словно провалился в подкорку своего сознания, которое рисовало страшные картины и вторило мне разные выражения, которые, несомненно, могли бы помешать моему плану.
— С момента смерти родителей прошло уже несколько месяцев. Я сходил на пару допросов, и полиция не стала меня ни в чём обвинять, подумав, что всё дело рук «маньяка» насылающего ужас на наш город. Видимо, я и вправду хороший актёр, раз своей душераздерающей игрой я смог произвести впечатление не только на сотрудника полиции, который допрашивал меня, но и на отца Фрэнка, который разрешил временно пожить мне в его доме. Надо же, он даже извинился передо мной за то, что считал меня виновным. Впрочем, это даже мне на руку, потому что теперь, когда я отвёл от себя все подозрения, я могу делать что душе угодно, понимаешь? — я посмотрел в сторону на своего собеседника. Он где-то наполовину был здесь, и наполовину отсутствовал. Галлюцинации теперь не такие чёткие, как раньше. А может, он и не галлюцинация вовсе. Да. Он определённо настоящий. — Тебя долго не было. Что-то произошло?
— Нужно было оставить тебя в покое ненадолго, — я услышал его сиплый голос из тёмного угла.
— Чёрт, а ты, наверное, приболел, — усмехнулся я, мнгновенно чувствуя недовольство мальчика. Но он так и ничего не ответил, упорно продолжая смотреть мне в спину. А потом и вовсе исчез.
Картина уже была на стадии завершения, оставалась лишь одна небольшая деталь. Маленькая, но очень важная. Я аккуратно поднялся со стула, на цыпочках доходя до угла, в котором лежали мой рюкзак с вещами, минуя скрипучие доски. Немного порывшись среди всякого барахла, валяющегося в сумке, я нашёл свой нож. То, что нужно.
Возвращаясь на своё место, я вознёс руку над рисунком, и впиваясь холодным металлом в свою кожу со всей силы, провёл кончиком острого ножа почти от самой кисти руки и до сгиба локтя, наблюдая за тем, как кровь рекой хлынула из моей руки, окрашивая картину багровым цветом густой жидкости, которая попадала так же на стол и на чуть-чуть на пол. Скажу Фрэнку, что ночью у меня пошла кровь из носа.
Я взял со стола салфетки и зажал свою руку только тогда, когда голова уже начала кружиться, и я почувствовал сонливость. Тихими шагами я направлялся в ванну, еле держась на ногах всё-таки смог закрыть дверь на замок, и откидывая окроваленные салфетки в сторону включил холодную воду в кране. Рука очень болела и неприятно жгла, из-за чего я даже на секунду решил, что вскрыл себе вены прямо за столом Фрэнка, и сейчас мой призрак думает, что я всё ещё жив, а мой труп лежит на столе, и кровь вытекает из моего запястья, пока Фрэнк спит сзади, ни о чём не подозревая. А проснувшись утром, первым, что он увидит станет мой труп, который уже начнёт вонять. Но, к сожалению или к счастью, я обнаружил, что порез был далёк от смертельного, хоть я и рвал свою плоть ножом со всей силы. До чего же наверное сложно вскрыть вены.
Прошло десять минут, двадцать, полчаса, а кровь всё ещё не останавливалась, разве что уменьшилась скорость, с которой она вытекала, и количество покидаемой моё тело багровой жидкости. И поняв, что я не могу простоять тут вечность, в ожидании пока из меня не вытечет вся кровь, я поднял голову, увидев настенный ящик с зеркалом. Я выглядел чертовски плохо даже для самого себя. Синяки под моими глазами стали ещё темнее, глаза смотрели безумно, тёмно-русые корни волос отросли, что складывалось в ужасную картину с остальной длинной чёрных волос, отросших уже до самых плеч. И если бы мне было не насрать на мой внешний вид, то я бы, вероятно, расплакался. Но волосы всё-таки подкрасить стоит.
Неповреждённой рукой я потянулся к зеркалу, которое являлось дверцой настенного шкафчика, я открыл его, ища глазами бинт среди разных препаратов и дезодрантов. Долго искать не пришлось, поэтому вскоре я уже перебинтовывал свою руку, наблюдая за тем, как капли алой крови проступают через белую марлевую ткань бинта, затягивая его на руке со всей силы. Затянув бинт на руке, я поставил ладони по обе стороны от себя на мраморовую раковину, облокачиваясь на неё и опустив голову. Потупив в одну точку несколько секунд, я поднял её, взглянув на своё ужасное отражение в зеркале через чёрные пряди упавших на глаза длинных волос. Через них я разглядывал свой острый нос, бледную кожу, в свои голубые, почти серые глаза с широкими зрачками. На секунду мне показалось, что моё отражение перестало меня слушаться, потому что я не узнавал в нём своих движений. Я делал одно, а в зеркале отображалось совершенно другое. Даже черты моего лица как-то искривились, глаза почернели, и напротив меня стоял уже совершенно другой человек, но клянусь, это было моё отражение. Я прикоснулся к своей фарфоровой щеке костяшками пальцев, немного потирая её, и моё отражение сделало то же самое, но слегка наклоняя голову вбок, чего я не делал.
— Да что за хуйня… — непонимающе прошептал я, сводя брови к переносице и внимательно вглядываясь в противоречащее мне собственное отражение.
Послышался чей-то тихий, низкий смех. Я обернулся, не находя ни одного источника откуда он мог раздаваться, и обрачиваясь назад к зеркалу, обнаружил своё отражение в той же позе, что и несколько секунд назад. Из моего рта и глаз вытекала чёрная, вязкая жидкость, походящая на смолу или что-то вроде этого. Она стекала по моему подбородку и щекам, и я наблюдал за тем, как существо в моём зеркале, явно не являющееся моим отражением, расплывается в широкой улыбке, которая тянется почти до самых ушей, и из его рта вытекает чёрная густая жидкость, похожая на смолу.
Я стоял на том же месте, всматриваясь в нечто. Это выглядело ужасно и в какой-то степени даже забавно. Оторвав от него взгляд, я посмотрел на свою перевязанную руку, с которой уже перестала сочиться кровь, и промыв рану холодной водой ещё пару раз, закрыл кран и тихо вернулся в комнату.
— Чёрт, — сорвалось с моих губ, когда я увидел, что кровь уже почти засыхает на листе бумаги. Я тут же подхватил кисточку и начал распределять её по нужным местам, смешивая с грязной водой. С кисточки падали капли, скатываясь вниз по листу, и это смотрелось очень кстати, добавляя картине какой-то особый шарм, и я постепенно добился эффекта, которого изначально хотел.
Это было ещё одним моим проивзедением искусства. Оно, конечно, очень сильно смахивало на первое, но ничего, будем считать это импровизацией.
Я сложил лист пополам, забрасывая его в недры своего чёрного рюкзака, увешенного значками моих любимых рок-групп, закрыл краски, и потушив лампу, лёг на кровать рядом с Фрэнком, поворачиваясь к нему лицом. Я рассматривал его мягкие черты лица в свете ночного неба, которое стало светлее с приходом весны. Я бы всё отдал, что бы поцеловать его прямо сейчас, но мне не хотелось прерывать его покой.
Интересно, что ему снится?
Моя воспалённая фантазия подкидывает только больные идеи по поводу того, что может снится Фрэнку, потому что во снах я привык видеть кровь и расчленёнку, голоса миллионов мучеников Ада или просто бесконечную темноту, из которой невозможно выбраться. Последнее, наверное, было самым худшим. Потому что когда мне снилась темнота, это означало что я мог проспать вечность. Это что-то между серединой состояний когда ты в отключке, и когда бодрствуешь. Ты, вроде, уже давно не спишь, слышишь всё, что происходит вокруг тебя, но темнота не позволяет тебе открыть глаза. Она даже не пропускает солнечный свет, вливающийся в твою комнату через прозрачные шторы. Родственники думают, что ты умер, но когда ты слышишь, как перепуганная мать звонит в скорую, ты просыпаешься. Темнота отпускает тебя. Она словно боится людей в белых халатах, капельниц, игл. Последнего же я боюсь больше всего на свете. Когда я думаю, что прямо под мою кожу входит холодная тонкая сталь, протыкая мою оболочку и задевая её внутренности, мне становится дурно, и к горлу подкатывает тошнота.
Мысли оборвались на моменте с иглами, когда меня сморил сон, заставляя провалиться в небытие. И я так и не догадался, что снится Фрэнку.
Утром меня разбудил запах сигареты, которую выкуривал Фрэнк, выдыхая дым в окно, хотя на самом деле он делал это прямо в комнату и все четыре стены пропитались этим дерьмом.
— Какую ты вообще куришь уже? — спросил я, жмурясь и щуря глаза от попадавшего в них солнечного света. С утра всегда сложно прийти в себя, особенно когда тебе в глаза хуячит солнце.
— Третью, — он поднял глаза вверх, вспоминая что-то, и выглядя крайне угрюмо и настороженно. — А может и четвёртую. Я не помню.
— Что-то случилось? — спросил я, сводя брови к переносице. Фрэнк выглядел странно. Не так, как обычно. Словно он был напуган чем-то так сильно, что это не давало ему покоя. Его руки тряслись так, будто он рыдал весь день подряд, лицо было красным, нога билась в нервном тике, пока он сидел облокотившись задницей о подоконник.
— Нет, — твёрдо ответил он, кинув на меня полный злости и страха взгляд.
— Фрэнк…
— Не сейчас, Джерард, — он выкинул обугленный бычок в окно, тут же доставая из пачки ещё одну сигарету, подкуривая её.
— Хорошо, — я встал с кровати, и вышел из комнаты, направляясь в ванную.
Я выглядел так, будто не мылся года три, поэтому стянув с себя все шмотки и отрегулировав воду, бьющуюся из-под крана, я заткнул сифон ванной пробкой и лёг в неё, наблюдая за тем, как горячая вода окутывает моё бледное тело.
***
Я убедился, что Джерард не стоит за дверью и сразу же кинулся к его рюкзаку, доставая оттуда смятую тетрадь с чёрном обложкой. Когда я проснулся с утра, обнаружив его рюкзак полуоткрытым, я даже не подозревал о том, что он имеет такое содержимое. Лист бумаги, выглядывающий из щели рюкзака привлёк моё внимания. Этот рисунок был самым ужасным и прекрасным в моей жизни одновременно. Джерард нарисовал это так красиво, но происходящее на бумаге было настолько ужасным, что при одном только виде чётко прорисованного расчленённого тела парня, убитого недавно, меня бросало в дрожь, а к горлу подступала тошнота. Этот рисунок был так ужасен и аморален, что Джерард уже начал казаться мне воплощением зла, но эта тетрадь в его рюкзаке, — вот, что по-настоящему делало его воплощением зла.
17.06.2012
Дорогой дневник,
Я и впрямь начинаю сходить с ума.Я думаю, мне нужен доктор.Какой блять доктор?!
27.08.2012
Дорогой дневник,
Хотелось бы подвести итоги уходящего лета. Я думал, что мне нужно будет записывать, но этого правда не потребовалось. Рикки подсказывает и напоминает обо всём. ХАХАХАХАХАХАХАХА:)). ладно, начну. если быть точным, то пять кошек, два покушения на них же, три собаки, к сожалению, маленькие; хотелось бы убивать больших, но эти суки так сильно кусаются, что одна такая едва ли не прокусила моё ебучее запястье, но это вовсе не так, как я задумывал, ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ,ВЕДЬ ОНА ЖЕРТВА, А НЕ Я.ещё несколько мелких тварей вроде крыс или хомяков, стащенных в зоомагазине. одна из крыс была успешно распята на моём самодельном кресте из двух маленьких деревянных прусков, словно Иисус, и подкинута моей ебанутой верующей соседке прямо на крыльцо. бедную бабку чуть не хватил инсульт, увидев данное зрелище. она еще долго косилась на меня после этого, словно подозревая, но потом забила хер. наверное, это всё.
Все записи в дневнике были сделаны преимущественно в промежутках нескольких месяцев. Этот уёбок не так часто писал о своих деяниях. Я достал из тумбочки найденные Рэем листочки, грустно вздохнув, вспоминая его, и сверил с записями в дневнике. Они были очень похожи с теми, что были в дневнике, и они точно пренадлежали Джерарду.
Я не листал дальше страницы с записью от двадцать первого августа две тысячи двенадцатого года. Это казалось мне слишком жутким, и так сильно разочаровывало меня, что я едва сдерживал слёзы. Ведь я правда любил Джерарда, но сейчас я видел, что у него очевидно серьёзные проблемы с головой, и его поступки возможно было оправдать только этим.
Я листал страницу за страницей, вчитываясь в эти кривые буквы с кучей помарок, и, местами с грамматическими ошибками в словах.
Рэй.
Что-то внутри меня щёлкнуло, когда я увидел запись о нём. Запись, подробно описывающую его убийство. Мир вокруг словно замер, когда я вчитывался в эти строки, которые доказывали то, что человек, которого я так сильно люблю оказался тем самым, кто совершал все эти преступления.
Я не смог сдержать рвотных позывов, когда перелестнул пару страниц и увидел фото, вклеенные на них. Я не мог в это поверить, мне правда казалось, что это всё сон, страшный, мерзкий сон, и что я скоро должен проснуться. Но увы, это было не так.
Первой мыслью после того, как я проблевался прямо в окно на задний двор, стало отнести этот чёртов дневник к отцу, что послужило бы неопровержимым доказательством виновности Джерарда, и я уже было открыл дверь и направился в комнату к отцу, но мысли о том, что я действительно люблю Джерарда и не хочу его страданий остановили меня. Поэтому когда я услышал, как Джерард вышел из ванной, тут же закинул дневник обратно в его рюкзак и вернулся к окну.
Сигареты не снимали напряжение и стресс, не помогали расслабиться и хоть на секунду прервать мои мысли о том, что Джерард — убийца.
Я на весь день ушёл из дома, слоняясь по всему городу и не находя себе места. Этот мир казался таким крошечным сейчас, и я не знал куда мне деться от собственных мыслей. Я каждый раз вспоминал кривые строки, страшные рисунки, фото на последних страницах тетради, и это всё так сильно пугало меня и утомляло, что голова словно трещала по швам.
Я вернулся домой к полуночи. Мне было безумно страшно проводить ещё одну ночь с Джерардом. Я аккуратно лёг на кровать, стараясь не задевать его и не будить, и отвернувшись от Уэя, я смотрел в белую стену и тихо плакал от всего безумства, что происходит. Я бы никогда не подумал, что это был он. Никогда.
***
Фрэнк думает что я сплю, но это не так. Я чувствую, как ему страшно, чувствую каждую клеточку его тела, я буквально вижу его волнение, но он делает вид, что ничего страшного не произошло.
В этот раз я уснул с мыслью о том, что назначенная дата уже меньше, чем через три дня.
