Акт первый. Встреча Виолетты и Альфреда. Предчувствие любви. Орландо.
Особая черта оперы заключается в том, насколько концентрированно в ней подаются все чувства и эмоции - счастье и боль, любовь и ненависть, надежда и отчаяние. Всего лишь буквально за пару часов перед слушателями пролетает целая жизнь, которую они проживают вместе с героями. Орландо, уже не раз видевший “Травиату” и знавший всё происходящее наперёд, всё равно не мог оторваться от разворачивающегося сюжета. “Травиата” была одной из его любимых опер, хотя, конечно, не могла занять особого места “Турандот” в сердце мужчины. И вот он, переломный момент, - в салоне Виолетты появляется Альфред. Они оба ещё не знают, что их жизни больше не будет прежними, но, познакомившись, уже не могут противиться такому пугающему, но в то же время притягательному предчувствию - предчувствию любви. Эти мужчина и женщина, несмотря на разницу в общественном положении и множество других препятствий и предрассудков, полюбили друг друга. Но из них двоих лишь у женщины хватило смелости любить до конца, отдавая всю себя. Мужчина же, поверив отцу, а не возлюбленной, сдался, даже не попытавшись сразиться за ту, которую называл единственной. А любовь не прощает слабости. Из всех героев оперы Орландо чувствовал симпатию только к Виолетте. Альфреда он считал слишком слабым и безвольным, неспособным принять на себя всю полноту ответственности за жизнь любимой. В решающий момент он повёл себя, как незрелый мальчишка, прислушался не к голосу сердца, а к тому, что говорил ему его отец и что видели его глаза. Орландо никогда не мог понять, как мог Альфред не заметить, не почувствовать, что каждое движение Виолетты, каждый жест и улыбка - всё это было пронизано безмолвной мольбой о помощи. Как глупо и как слепо … Музыка захватила мысли итальянца и унесла его на десять лет назад, в то самое лето в Римини, которое стало для них с Мишель последним, что они провели на море вместе. Тогда ещё юные, они шли по узким улочкам Римини и разговаривали о будущем, совсем не думая о плохом. Орландо привычно крепко держал Эль за руку, а она не сводила с него тёплого, наполненного нежностью и неизменным восторгом взгляда. Он был тогда всего лишь подростком, но в глазах этой малышки стал особенным. И Рицци был готов уже тогда защищать Мишель изо всех своих сил, стоило бы ей только позвать его. Они тогда ещё не понимали до конца, что их связывает уже не просто дружба, но нечто большее. И то лето стало для них прекрасным временем, которое они пережили оба в том томительном предчувствии, которое распустилось чудесным цветком первой любви морозным вечером в середине декабря. Никто вокруг не замечал, но ребята тогда неосознанно замкнулись вдвоём в своём собственном, прекрасном и хрупком мире, противостоя и сложным отношениям со взрослыми, и скрываясь от презрения Симона к младшему брату и ревности Молли к талантливой старшей сестре. Они бродили по тихим, нетуристическим улочкам, а Орландо делился с Мишель впечатлениями о “Травиате”, которую перед самым отъездом на каникулы в Римини успел послушать в оперном театре Флоренции. Юноша как раз рассказал о том, как Виолетта, повинуясь зову сердца, подарила Альфреду цветок камелии, который тот должен был ей вернуть, как только тот завянет, что означало новую встречу, и тут Мишель его задержала, чуть потянув за руку и заставляя повернуться к ней. Девочка заглянула в золотисто-карие глаза Орландо, а потом неожиданно для него положила руки ему на шею, вынуждая его немного пригнуться, а сама привстала на носочки и прижалась своим лбом к его, закрыв глаза. Парень на секунду опешил, а потом бережно обнял её за талию, такую тоненькую, что ему казалось, что он может обхватить её двумя пальцами. Их дыхания смешались, а потом оба, не сговариваясь, распахнули глаза, встретившись сияющими взглядами. - Знаешь, - выдохнула Эль, - я хочу запомнить момент, где есть только ты и я. Мне было так одиноко, пока я не встретила тебя. Ты спас меня. Это так глупо, я знаю… Но я верю, хочу верить, что ничто и никто не отнимет тебя у меня. Никогда. Пусть у нас будет свой собственный цветок камелии, и ты должен знать что моя камелия всегда будет принадлежать тебе, - с этими словами девочка оторвалась от юноши, который вдруг без её тепла рядом почувствовал себя одиноким и беззащитным, и сняла одну серёжку, вложив её ему в руку. А он, сжав изящное украшение в широкой ладони, изо всех сил старался запомнить это мгновение во всех мельчайших деталях: воздух, небо, переулок в Римини, одежду и всё, что скоро станет не важно. Совсем не важно... Орландо вынырнул из воспоминаний в тот момент, когда Виолетта отдала тот самый, первый злосчастный цветок камелии. Его правая рука скользнула во внутренний карман фрака - там, слева, у самого сердца лежала серебряная женская серёжка в форме той самой камелии. Камелии, которая не завянет никогда. - Моя камелия всегда будет принадлежать тебе, и не важно, увядшая или нет, - одними губами произнёс Орландо, глядя на сцену. Нахлынувшие от воспоминаний эмоции переполняли его, делая каждый вздох почти физически болезненным. Он вернёт камелию её владелице, а ещё сожмёт её руку так же крепко, как привык, и больше не отпустит. Подумаешь, какие-то смешные десять лет - он найдёт свою девочку, рано или поздно. Он не боится слушать своё сердце, в отличие от Альфреда, которое чувствует, как Эль безмолвно зовёт его, а иначе почему бы именно сейчас она завладела всеми его мыслями? И все будет так, как должно быть, так, как было уготовано судьбой ещё задолго до их встречи.Акт второй. Разговор Альфреда и Жоржа Жермона. Отцы и дети. Александр
Александр был единственным ребёнком в семье, поэтому Оливия Нильсен направляла все свои силы на воспитание достойного, умного и всесторонне образованного наследника. Нельзя не сказать, что она не любила своего ребёнка, напротив, она стремилась дать сыну всё самое лучшее, и касалось это не только образования, но и других бытовых сфер, но маленькому мальчику не всегда было интересно изучать немецкий или читать книги. Александр рос любознательным, непоседливым мальчишкой, и ему больше хотелось попроказничать, куда-нибудь сбежать или просто поиграть гоночными машинками или пособирать конструктор, а не сидеть почти весь день за уроками. Его неуёмное любопытство и жажда приключений порой приводили к неприятным последствиям, но отец всегда успевал его спасти, правда, после этого традиционно таскал за уши в качестве наказания. Но маленький Алекс знал, что несмотря на внешнюю строгость и суровый вид Ульрик его обожает, поэтому и наказания не воспринимал всерьёз. Но однажды ситуация вышла из-под контроля, а любознательность и неуёмное желание доказать всем, что он уже достаточно взрослый, и жизнь и его, и других людей перевернулась в один миг, но раз и навсегда. В тот далёкий день Ульрик Нильсен стоял на обрыве, под которым плескались холодные воды озера, вместе со своим напарником, Густавом, обсуждая грядущую облаву на обнаруженный старшим Нильсеном наркопритон. Дело было серьёзное, и Густав настаивал на том, что им необходимо больше времени на подготовку и вообще лучше запросить подкрепление, а Ульрик возражал напарнику, аргументируя это тем, что если они не накроют убежище дилеров на следующий же день, то те опять сбегут у них из-под носа, и ищи потом ветра в поле. Спор был в самом разгаре, когда Нильсен вдруг жестом приказал другу замолчать и медленно, осторожно двинулся в сторону ближайших кустов. Одно быстрое движение рукой, и вот хмурый мужчина уже вытаскивает за шкирку, словно маленького котёнка, из зелени упирающегося сына. Густав только рот открыл от удивления - когда этот пострелёнок успел их выследить, да ещё и подобраться так близко и так незаметно? Александр изо всех сил старался вывернуться из рук отца, но у Ульрика была железная хватка - Густав знал об этом не понаслышке. Подтащив сына к напарнику поближе, мужчина поставил ребёнка на ноги, а сам сел перед ним на корточки, оказавшись с мальчишкой лицом к лицу. Взгляды отца и сына, похожие, как две капли воды, скрестились - суровый Ульрика и дерзкий Александра. Густав молча наблюдал за ними. - Ну и что ты здесь делаешь, сын? - повисшую тишину нарушил стальной голос Нильсена-старшего. - Насколько я помню, у тебя сейчас должен быть урок музыки. Но почему-то я вижу тебя здесь, а не в своей комнате, за инструментом. - Я хочу помочь тебе, папа! - шмыгнул носом маленький Алекс. - Я мужчина, и моё дело - сражаться и защищать слабых и обиженных, а не по клавишам бренчать! - Так, - протянул Ульрик, - я убью твою мать за то, что она снова не уследила за тобой! Александр, твоё желание похвально, но пойми - всему своё время, - мужчина взял сына за плечи, не разрывая зрительного контакта. - Пока ты не можешь защитить сам себя, ты и для других представляешь огромную опасность. Если ты, не умея плавать, полезешь спасать утопающего, ты погубишь и его, и себя. Пустая трата. И невероятная глупость. Согласен? - Да, но я могу себя защитить! - упрямством Нильсен-младший пошёл в отца, так что спорить мог до хрипоты, не желая сдаваться. - Нет, не можешь! - фраза прозвучала резче, чем хотелось бы, и Ульрик заметил, как ребёнок поджал дрожащие губы, стараясь не расплакаться перед отцом. Мужчина вздохнул и притянул мальчика к своей груди в крепком объятии. - Сын, послушай меня. Внимательно послушай, - он нежно гладил Алекса по спине, успокаивая. - Дело, на которое мы собираемся с Густавом, очень опасно. Это риск и для нас с ним, но мы взрослые мужчины, а ты… Ты мой сын, моя плоть и кровь, и как я могу рисковать тобой? К тому же, подумай о матери. Если со мной что-то случится, кто станет ей опорой? Иногда послушать голос разума и вовремя остановиться - значит проявить куда большую смелость, чем бездумно броситься в пекло и пропасть. Ты меня услышал? - услышав тихое, приглушённое плотной тканью рубашки бурчание, выражавшее согласие, Ульрик отпустил сына, встал и подтолкнул его в сторону дома. - А теперь беги на урок, пока мама не обнаружила твою пропажу и не подняла на уши национальную гвардию. Александр побежал в сторону особняка, а Нильсен задумчиво смотрел ему вслед. Густав подошёл и встал рядом с другом плечо к плечу. - Вылитый ты, - усмехнулся блондин. - То же упрямство и та же безрассудная смелость и чистота помыслов. И так подкупает, что не любить вас обоих невозможно. Ты точно уверен в своём плане? - Совсем нет, но мы не можем снова упустить этих ублюдков, - Ульрик посмотрел на напарника. - Мы должны накрыть их завтра - и баста! - Как скажешь, - вздохнул Густав. - Ты же знаешь, я пойду за тобой в огонь и в воду. - На твоём месте я бы пошёл отсыпаться, - ухмыльнулся Нильсен. - Завтра нас ждёт сложный день. Наступившая ночь для Ульрика была беспокойной - мысли о предстоящей облаве никак не отпускали его, сводя с ума. Им овладело плохое предчувствие, но мужчина постарался его отбросить - он не слишком верил в рок и другие потусторонние штучки. Нильсен-старший стоял у открытого окна, прислушиваясь к беспокойному биению волн под обрывом, и темнота спальни обволакивала его, не принося облегчения. Погружённый в мрачные мысли, мужчина не услышал тихих шагов за спиной и вздрогнул, почувствовав обхватившие его за талию нежные женские руки. Жена уткнулась носом ему куда-то под лопатку, холодя дыханием разгорячённую кожу. Ульрик накрыл её руки своими. - Оливия, ты чего не спишь? - тихо спросил мужчина, не оборачиваясь. Объятия любимой жены всегда действовали на него успокаивающе. - Как я могу спать, когда вижу тебя в таком состоянии? - прошептала женщина, прижимаясь к мужу ещё сильнее. - Что тебя так тревожит, милый? - Я всё думаю о завтрашней операции. И о всех возможных вариантах её исхода. Если всё пройдёт удачно, то мне, пожалуй, даже светит повышение, а там и до должности главы департамента недалеко. Но при плохом исходе… Нет, не хочу, не могу об этом думать, - мужчина зажмурился и мотнул головой, отгоняя мрачные мысли. - И не надо, - голос женщины был подобен лёгкому ветерку. - Нам не дано предвидеть будущее, поэтому какой смысл гадать и травить себе душу. Я знаю тебя, Ульрик, знаю, что ты сделаешь все возможное, чтобы добиться поставленной цели. Любой результат - уже результат. Ты же всегда сам мне говорил - нет недостижимых целей, есть цели, требующие больше усилий, чем задумано. - Фру, я так люблю тебя, - выдохнул мужчина, разворачиваясь и притягивая женщину к груди. - Я редко тебе говорю это, Оливия, прости. Но моих чувств это не умаляет. - Я и без слов прекрасно об этом знаю, min livskamrat*, - брюнетка нежно погладила мужа по щеке, не обращая внимания на жёсткую щетину, так и норовившую исцарапать белоснежную, ухоженную кожу на её ладони. Привстав на носочки, она потянулась к губам мужа, и тот подался навстречу, перехватил на полпути, вбирая свежее, отдающее мятой дыхание любимой женщины. Но внезапно отстранился, взглянул серьёзно ей прямо в глаза. - Дорогая, стой. На всякий случай, пожалуйста, запомни, что все важные документы лежат в ящике моего стола. Ты знаешь, где найти ключ. И запомни, что бы не случилось, я всегда буду рядом с тобой и нашим сыном. Всегда. - Конечно, будешь! Хочу тебе напомнить, что перед алтарём ты отдал свою жизнь в мои руки, и я приказываю тебе вернуться ко мне, мой рыцарь, живым и невредимым, - улыбнулась Оливия. - Как пожелает моя королева, - широко улыбнулся в ответ её муж, подхватывая на руки одним быстрым движением лёгкое женское тело и шагнув к постели. - А теперь спать, срочно спать! Утром Ульрик проснулся бодром и полным сил, нежно поцеловал ещё спящую супругу, заглянул в комнату сына - убедиться, что тот на месте и спит крепким, детским сном. Рация в кармане издала короткое шипение, и мужчина, тихо прикрыв дверь в детскую, спустился вниз и вышел из дома - Густав уже ждал его в машине. Всё шло как нельзя лучше, операция была в самом разгаре, и Ульрику казалось, что вот ещё немного - и они с ребятами станут героями. Но тут он увидел мелькнувшую за столбом знакомую каштановую макушку и застыл. Все внутренности скрутились в тугой узел от страха. Забыв обо всём на свете, мужчина тенью метнулся в ту сторону, где заметил сына. Мальчишка сжался, прячась от выстрелов. Ульрик только надеялся, что наркодилеры ещё не заметили присутствия ребёнка, чтобы успеть отвлечь их внимание и дать Александру шанс выбраться. - Алекс, - зашипел мужчина, зажимая сыну рот и склоняясь к самому его уху, - мы ещё поговорим дома по поводу твоего появления здесь. А сейчас я отвлеку их внимание, а ты по стенке, ползком, пробирайся к выходу, живо! Кивни, если понял. Мальчик коротко кивнул, и Ульрик, выпуская его из рук, шепнул: - Сейчас! Ульрик выпустил короткую очередь в угол, противоположный тому, где находились они с сыном, и бросился вперёд. Краем глаза он заметил, как сын начинает свой путь к свободе, но тут на него сбоку накинулся один из ублюдков, выстрел - и вот преступник уже валится на пол. Ещё одного постигла та же участь, мужчина схватился с третьим в рукопашную и вдруг услышал крик: - Папа! Ульрик оттолкнул нападавшего и повернулся на крик в тот миг, когда главарь банды бросился на Александра с ножом. Мальчик отскочил, попытался увернуться, но не успел, и нож с мерзким чавканьем пронзил плоть, слева в нижней части живота. Алекс мгновенно побелел и начал падать, а Нильсен-старший, перед глазами которого всё заволокло алой пеленой, не раздумывая бросился к сыну и рухнул в паре шагов от него, подкошенный автоматной очередью. Кровь хлынула изо рта, но мужчина упрямо тянулся к раненому ребёнку, сделал судорожную попытку ползти, но последний, одиночный выстрел решил всё. Мир начал меркнуть, но последней мыслью, бьющейся в умирающем разуме Ульрика, была “Хоть бы они смогли спасти моего сына…” Александр с трудом разлепил тяжёлые веки. Глаза резанул яркий, белый свет, а на фоне слышался какой-то противный писк. Мальчик попытался поднять руку, но не смог, тело не слушалось. С трудом повернув голову влево, он заметил медицинские приборы, к которым был подключён, стойку с капельницей, тоненькая трубочка которой протянулась к тонкой голубой вене на сгибе локтя. Догадался, что находится в больнице. Мутным взглядом обвёл палату и заметил спящую в кресле обок его кровати маму. Лицо Оливии было бледным и осунувшимся, под глазами залегли тени. Мальчик попытался вспомнить, что случилось, но всё было как в тумане, голова разболелась, и он тихо застонал. Женщина вздрогнула и мгновенно проснулась. В первые секунды она не поняла, что потревожило её, но тут её взгляд упал на очнувшегося сына, и она, вскочив с кресла, бросилась к нему, падая на колени возле больничной койки. Сжав его детскую руку в своих ладонях, она плакала, плакала навзрыд, так, как никогда раньше ещё не плакала. И тут Александр вспомнил. В памяти всплыл кривой, ржавый нож, острая боль, широко распахнутые, полные животного, неуправляемого страха глаза отца и автоматная очередь на грани затухавшего сознания. - Папа? - хрипло выдохнул он, и Оливия, подняв на сына взгляд, покачала головой, закрывая глаза, только бы Алекс не увидел бесконечной, изматывающей душу боли, поселившейся в её глазах. Мальчик понял - всё было кончено. Ульрик Нильсен отдал свою жизнь, чтобы спасти сына. Когда Александр достаточно окреп, Оливия отвела его на кладбище, где стояла оглушительная тишина. Лаконичный памятник из чёрного мрамора - Ульрик не любил лишнего пафоса, на нём выбито имя, даты жизни и слова:“Ибо крепка, как смерть, любовь...”
Оливия Нильсен посвятила себя и всё своё время воспитанию сына и развитию бизнеса и преуспела в обоих направлениях. После случившейся трагедии Александр отказался от мысли пойти по стопам отца, помня его слова о том, что он должен быть опорой матери, и занялся другим делом, к которому у него лежала душа. К восемнадцати годам он вполне овладел искусством строительства яхт и вместе с Рейчел запустил собственное производство на небольшой верфи, параллельно поступив в университет, чтобы лучше разбираться в тонкостях ведения бизнеса. Александра терзало чувство вины за смерть отца, и он старательно прятал душевную боль за маской саркастичного и уверенного в себе мужчины. Лишь бы никто не увидел, не узнал… По мере взросления, Нильсен начал отдаляться и от матери. Он любил её и понимал, что сделал с её жизнью, но решил, что будет лучше, если между ними всё же будет определённая дистанция. Оливия не стала ему препятствовать, слишком хорошо она знала характер сына, который один в один повторял характер покойного Ульрика, но следила за каждым его шагом и при необходимости тайком манипулировала, чем бесила Алекса неимоверно. Густав после произошедшего сдал значок и стал помощником Оливии Нильсен, заодно помогая ей оберегать взрослеющего Александра. В двадцать первый день рождения шведа Оливия Нильсен появилась на пороге его квартиры в Стокгольме с утра пораньше с подарочной коробкой в руках и конвертом. - Мама, что ты здесь делаешь так рано? - проворчал выдернутый из сна Алекс. - И тебе доброе утро, ананасик! - улыбнулась брюнетка. - Я приехала поздравить тебя с Днём Рождения, сын. В коробке мой подарок, а это, - она кивнула на конверт, лежащий на подарке, - от отца. Я нашла его в рабочем столе Ульрика, когда разбирала бумаги после его смерти, к нему прилагалась записка, где он написал, что ты должен получить его в двадцать один год. И вот я привезла его тебе. Оставлю тебя наедине с письмом, а вечером жду тебя в поместье, поужинаем вместе. И бери с собой Рейч, обязательно! Буду ждать вас двоих. Алекс закрыл за матерью дверь, поставил коробку на барную стойку и повертел конверт в руках. Обычный, чуть пожелтевший от времени, с его именем, написанным твёрдой рукой отца. Заварив кофе, молодой человек прошёл в небольшой кабинет, сел за стол и аккуратно вскрыл конверт, чтобы не повредить само письмо, написанное знакомым, родным почерком, так похожим на его собственный, почерком, который он и не надеялся ещё когда-либо увидеть. Сын мой, я надеюсь, что ты никогда не получишь это письмо. Или, по крайней мере, получишь его уже достаточно взрослым. Я хочу, чтобы ты всегда помнил одну вещь - моя вера в тебя и моя любовь к тебе были, есть и будут непоколебимы. Даже если (или, скорее, когда) настанет время, когда я уже не смогу быть рядом с тобой, моя душа и мои мысли будут с тобой. В тебе, ибо крепка, как смерть, любовь**. Я не боюсь оставить тебя, потому что знаю, что ты, мой мальчик, сильный, смелый и мудрый, хоть и позволяешь иногда чувствам возобладать над разумом. Я не говорю, что это плохо. Но будут в твоей жизни мгновения, когда ты должен будешь отделить разум от чувств. И мгновения, когда тебе надо будет заглушить глас разума и следовать зову сердца. Это сложно, знаю, но ты научишься, потому что ты - мой сын и сын своей матери. И потому что ты - это ты, Александр Лейф*** Нильсен. Запомни, твоя жизнь принадлежит только тебе, не позволяй другим людям раскачивать чаши твоих внутренних весов. Только ты, сын мой, знаешь, какой должна быть и будет твоя жизнь, по какому пути тебе придётся пройти. Чаще всего, правильный путь - не тот, что уже был проторен до тебя и кажется простым. Оставайся верен самому себе, своим принципам и желаниям. Научись терпению, Александр, и тогда ты обретешь все, о чем мечтаешь. Помни, что бы ни случилось между нами, ты - моя гордость и лучшая версия меня. Позволь твоему внутреннему свету вести тебя сквозь самые тёмные времена. Люблю тебя бесконечно, твой отец. “Ибо крепка, как смерть любовь”, - билось в голове Нильсена. Да, именно такой была любовь Ульрика - больше жизни, сильнее смерти. Даже спустя годы, прошедшие со дня его гибели, она горела неугасимым пламенем в самом Александре и в Оливии, в тех людях, что были Ульрику дороже всего на свете. Рука с письмом безжизненно повисла, а второй рукой молодой человек закрыл глаза. Остывал позабытый кофе, а за окном внезапно взвился ледяной, буйный ветер, который словно был отражением той бури, что царила в душе Александра. Но на ужине он уже был спокойным и собранным. Оливия ничего не сказала, но про себя отметила перемену, произошедшую в сыне меньше, чем за день. Теперь Александр точно знал, что ему нужно делать. С этого момента началась постоянная борьба Нильсена с самим собой. Ежедневно, благодаря кропотливому труду, он оттачивал все свои навыки, доводя их до идеала, не давая себе ни минуты отдыха. Время шло, Александр менялся и из эмоционального и импульсивного молодого человека, он превратился в стратега с холодным разумом, который знал как достичь любой из своих целей. В бизнесе он всегда руководствовался чистым разумом, и уже думал, что не настанет того времени, когда ему захочется следовать за зовом сердца. И когда он уже было совсем забыл о том, что у него оно есть, его сердце, и оно живое и полное любви, Александр встретил Агату. И всё встало на свои места. Тёплый тембр струнных и нежный голос флейты вернули мужчину в реальность в момент, когда Жорж Жермон мягким баритоном упрекал сына, что тот в угоду любви позабыл и отца, и родной дом. “Я последовал твоим советам, папа, я научился терпению, научился разделять разум и чувства и обрел всё, что хочу. Спасибо тебе, я всё так же люблю тебя и знаю, что ты тоже любишь меня”, - подумал Александр и посмотрел на сцену разговора отца и сына потеплевшим, полным благодарности и уважения взглядом.Акт третий. Февраль. Комната Виолетты. Любовь никогда не перестает... **** Агата
Агата очень рано осталась сиротой. Слишком рано. Ей было шесть лет, и она как раз проводила лето у любимой тётушки, когда её жизнь вдруг разделилась на до и после. Девочка играла у пруда, пыталась голыми руками выловить вёрткую рыбу и вымазалась с ног до головы землёй и илом, когда её нашла Аннет. Агата, посмотрев на бледное, нахмуренное лицо женщины, вся сжалась, испугавшись, что сейчас ей влетит, но та лишь опустилась на колени и крепко прижала малышку к себе, не боясь запачкать белоснежный пиджак. Девочка почувствовала, как дрожит Аннет, и своей маленькой детской ручкой успокаивающе гладила тётушку по спине, а та всё крепче прижимала к себе племянницу. Наконец женщина достаточно успокоилась, взяла себя в руки и, чуть отодвинувшись, пристально посмотрела в большие зелёные глаза Агаты. Вздохнула и тихим голосом спросила племянницу: - Агата, дорогая, тебе нравится мой дом? - Да, тётушка, - девочка чуть нахмурила бровки. - У тебя много места, и сад, и пруд, и вообще очень весело. Но почему ты спрашиваешь? - Дело в том, что.., - голос Аннет сорвался, и ей пришлось сглотнуть, чтобы протолкнуть образовавшийся в горле комок. - Дело в том, девочка моя, что теперь тебе придётся всегда жить здесь, со мной. Твои родители, они…, - снова пауза, - они не смогут тебя забрать. - Но почему? - малышка нахмурилась ещё сильнее, а потом её глаза в страхе широко распахнулись. - Они что, бросили меня, да? Они больше меня не любят? - Нет, дорогая, нет, конечно! - Аннет снова крепко прижала к себе ребёнка. - Просто им пришлось уехать, понимаешь? Далеко-далеко. Но тебя они взять с собой не могли, потому что твоё время ещё не пришло, девочка моя. Несмотря на ещё совсем юный возраст, Агата была очень смышлёным ребёнком. Ни Аннет, ни её родители никогда не относились к ней, как к маленькой, а всегда общались с ней на равных, поэтому девочка была развита не по годам. Цепкие пальчики сжали плотную ткань пиджака на спине женщины, и та услышала тихий детский голос: - Они не смогут меня забрать, потому что умерли, да? И Аннет, больше не в силах держаться, разрыдалась, а вместе с ней горько заплакала и маленькая Агата. Так они остались вдвоём, одни против целого мира. Ирма, мать Агаты, была единственным по-настоящему близким для Аннет Сильвер-Харрис человеком. Конечно, был ещё Чарльз, их старший брат, но женщина никогда ему не доверяла. Он с детства проявлял дурные наклонности, которые с годами приобрели катастрофические масштабы. Его дети - сын Данте, прижитый им от какой-то из его многочисленных шлюх, и приёмная дочь Элиза - были, в общем-то, неплохими, но какими-то бестолковыми. Аннет не запрещала им проводить время у неё в особняке рядом с Агатой, но и не очень охотно их приглашала. Именно Агата, самая младшая из её племянников, была любимицей “железной” Аннет Сильвер-Харрис. В ней она увидела огромный потенциал, на развитие которого она направила все силы. Зная, на что способен ради денег её братец Чарльз, женщина понимала, что её бедной племяннице придется сражаться за право наследства, а её, Аннет, первостепенная задача - сделать все возможное, чтобы Агата выросла достаточно крепкой и способной противостоять этому гнусному и жалкому ублюдку, который нуждался в деньгах только для того, чтобы тут же их все просадить в казино. Малышка Харрис выросла в умную и рассудительную девушку, временами взбалмошную, но при необходимости всегда умевшую поставить разум на первое место. Но иногда Агата чувствовала себя такой одинокой, что ей хотелось кричать. Тётушка в своём стремлении вырастить из неё сильную личность, иногда забывала о том, что её племянница в первую очередь, после потери родителей, нуждается в любви и теплоте, а уж потом в крепкой руке. Как-то раз, вернувшись на выходные из частной школы-пансиона, Агата забрела в комнату, которую когда-то занимали её мама и папа. По распоряжению Аннет, усилиями прислуги там поддерживался порядок, но все вещи оставались на своих местах. Девочка открыла дверь и тут же её окутал лёгкий, свежий, словно горный ветер, аромат. Лёгкие мгновенно обожгло знакомым запахом - именно так пахла Ирма. А на кушетке лежал нежно-зелёный с орнаментом по краям шёлковый платок - такими же нежно-зелёными всегда были глаза мамы, когда она смотрела на дочь. А рядом лежал “Маленький принц” - мамина любимая книга, которую она часто читала Агате на ночь. Девочка осторожно подошла к кушетке, тронула пальцами нежную, прохладную, словно ладони Ирмы, ткань платка, и на неё обрушилось осознание собственного одиночества. И впервые за долгое время она громко и отчаянно расплакалась, словно вся боль мира сейчас пролилась этими отчаянными слезами. Дверь в спальню с грохотом распахнулась, и вбежала взволнованная и испуганная Аннет. Племянница повернула к ней залитое слезами бледное личико, и сердце женщины сжалось от осознания той боли, что копилась в детской ещё душе её маленькой девочки. Аннет бросилась вперёд и начала покрывать поцелуями детское личико, шепча: - Прости меня, прости, моя девочка за то, что я была так строга к тебе. Я постараюсь исправиться, моя драгоценная Агата, постараюсь быть с тобой так часто, как смогу. Я люблю тебя, ты же знаешь? - девочка в объятиях начала затихать, и Аннет погладила её по головке. - Я никогда тебя не оставлю, никогда. Вместе мы с тобой выстоим против всего этого проклятого мира. Я сделаю всё, чтобы тебя больше не коснулась беда, чтобы ты снова была счастливой и улыбчивой и чтобы никто и никогда не смог тебя сломать, - на одном дыхании заключила свой монолог тётушка. А Агата, уже почти совсем успокоившись, подумала, что теперь-то точно всё будет хорошо. … Там, на сцене, умирала всеми забытая, одинокая Виолетта. Предчувствуя свою скорую смерть, она приказала служанке раздать оставшиеся деньги беднякам, всем сердцем желая им помочь. Несмотря на ухудшающееся с каждой секундой состояние, Виолетта не проклинает ни оставившего её возлюбленного, ни его отца, который их разлучил, она черпает оставшиеся скудные силы из этой любви, которая сделала её счастливой на такое недолгое время. Так и Агата - она, подобно Виолетте, черпала свои силы из любви. Сначала из любви родителей, потом из любви Аннет, а сейчас - из любви Александра. “Что бы ни произошло, пока у меня есть любовь, мне не страшна даже смерть, я сильна и могу противостоять целому миру”, - подумала Агата, наблюдая за финальными минутами оперы, когда несломленная и прекрасная в своей неугасимой любви Виолетта умирает на руках любимого до последнего вздоха мужчины. Аплодисменты. Вспыхнувший в зале свет. И трое молодых людей в ложе, всё ещё переживающие худшие и одновременно лучшие моменты своей жизни. … На крышу театра сначала упала одна капля, затем ещё и ещё, и Рим накрыло ливнем, возвращающим к жизни выжженный безжалостным солнцем город.