***
Автобус разворачивается, и въезжает в темный туннель под мостом, череда огней отражается от окон ярким, слепящим светом. В какой-то момент, кажется, что ты едешь не по улице, а летишь сквозь тьму в космической ракете, а фонари на пути — это звезды. Дейдара думает, что автобус, как и его жизнь, везет его по кругу, приводя в места, в которые он абсолютно не хочет возвращаться. Механический голос объявляет остановки: «Городской парк», «Центральная площадь», " Музей современного искусства»… Искусство. То, что его всегда так волновало, к чему он стремился, пытаясь выразить себя то на холсте, то в скульптуре стало таким пустым, плоским, больше не вызывающим в его душе никакого отклика. Все потеряло смысл. «А он был?» спрашивает Дейдара сам себя, выходя из автобуса. Он медленно подходит к своему дому, но так и не находит ответа. Из комнаты Хидана убрана вся мебель — после того, как он съехал, Дейдара превратил ее в студию. Они вместе арендовали эту квартиру, до тех пор, пока Хидан не смылся «во владения к своему старику». Дейдара до сих пор не понимал этих отношений. У него не было предрассудков на счет ориентации, возраста, внешности и прочего, но… Сам он несколько раз безуспешно пытался покинуть пределы френдзоны. Хидан ни с кем не встречался, но порой, у Дейдары складывалось впечатление, будто он кого-то ждет, кого-то особенного. И Дейдара думал, что ему по силам стать для него тем самым, особенным человеком. Ведь у них много общего, они вместе выросли — его и Хидана взяла на воспитание из приюта пара врачей. Ему казалось, что они понимают друг друга лучше, чем кто бы то ни было. И в итоге Хидан предпочел ему — полицейского на пенсии, серьезно? Хидан, конечно, не нуждался в его одобрении, он вообще не распространялся о своей личной жизни, отделываясь от окружающих лишь общими фразами. Однако, Дейдара все равно чувствовал себя уязвленным этой, проявленной по отношению к нему, несправедливостью. Его протест выражался в живописи: яркие, пестрящие красками полотна, сейчас они громоздились у стены — нужно будет от них избавиться. Как и от всего в этой комнате, включая себя самого. Он усталым взглядом скользит по своим работам: все они отвратительны, пропитаны тематикой секса, будто кроме эротических сцен и обнаженных тел он больше ни на что не способен. Но тогда ему казалось, что это подлинное искусство, что он нашел себя, свой стиль, свое видение. Собственные амбиции так застилали глаза, что он не замечал, какая он на самом деле посредственность. Ведь были те, кто пытался донести до него это, но он плевал на чужое мнение с высоты своего честолюбия. Что, недотрах? — ехидный комментарий в твиттере, когда он выложил на всеобщее обозрение свое очередное «творение». Ведь с него-то все и началось. С того комментария. И также стремительно закончилось. Дейдара складывает все «шедевры» в одну коробку, он больше не может на них смотреть, как он мог изобразить такое дерьмо? Он же сам себя повторяет, как только он раньше этого не замечал?.. Бряцнули ключи, скрип открываемой двери отвлекают от созерцания холстов. Хидан ведь писал, что сегодня возвращается, точно. Дейдара настолько ушел в себя, что забыл о его визите. Пытается натянуть улыбку на лицо, все-таки, ему не хватало его общества, он действительно по нему скучал. — Ну что, как дела у моего умирающего друга? — Хидан появляется на пороге своей бывшей комнаты. Кожа едва тронута загаром, и не скажешь даже, что он целый месяц провалялся на солнце. — Пока ты не заявился, были отлично, — дежурный обмен любезностями вошел в привычку. — Я здесь, чтобы поесть, — хмыкнул Хидан, указывая взглядом на пакет с едой из ресторана на вынос, который принес собой. — А твой кислый вид портит мне аппетит. Выкладывай, что тут случилось, пока меня не было, м? Бесполезно притворяться, Хидан знает его, как облупленного. Да и есть ли смысл это скрывать? Дейдара пытается вспомнить момент, когда именно все пошло под откос. Появилась эта трещина, которая постепенно разрослась до размеров пропасти. — Я тебе фотки покажу, там просто отвал башки, — они сидят на кухне, Хидан рассказывает про свой отпуск. Дейдара кивает, но мыслями он сейчас далеко от своего друга. Фотография. Всему виной та фотография. Закатное солнце освещает розоватыми лучами набережную. Плеск воды, шум ветра, вдоль берега прогуливаются влюбленные парочки. Тоби стоит задумчиво глядя вдаль, спиной к нему, и Дейдара решает сделать несколько снимков. — Удали, — Тоби повернулся к нему, недовольно глядя на мобильник. — Да я для себя, — беззаботно отзывается Дейдара, — я не буду их нигде выкладывать! — Я сказал, удали, — брови сошлись к переносице, он решительно двинулся к Дейдаре. Глаза мечут молнии, он серьезно разозлился. — Ладно, все, — Дейдара, не ожидавший такой реакции, стирает снимки из памяти телефона. — Вот, ничего не осталось, — он показывает ему пустую папку, где теперь не было ни одного файла. Тоби задерживает на нем долгий, внимательный взгляд из-под черной челки. Пытливый, изучающий. Дейдаре не по себе от этого. В голову лезут мысли о том, что было бы, если б он не подчинился. Отобрал бы мобильник и вышвырнул его в воду? Ударил его? Он знал, что Тоби не любит фотографироваться, и всячески избегал этого. Говорил, что плохо получается на фотографиях, что это глупо, что главные впечатления остаются в голове… Они познакомились в сети. Тоби был тем, кто вступился за него в комментариях под очередной откровенной работой. Обычно, Дейдара не обращал внимания на то, что пишут про него в интернете. Он художник, для него искусство вечно, а интернет — побочный продукт человечества, он умрет быстрее, чем зародился. Дейдара тогда отблагодарил его, он не ожидал такой рьяной поддержки. Тоби стал его преданным поклонником: восхищался каждой его работой, они стали переписываться в личных сообщениях. Многочасовые беседы, обсуждение всего на свете, и вскоре, Дейдара поймал себя на том, что привязался к этому человеку. Что ему недостаточно просто общения в социальной сети, он хочет его увидеть, стать ближе. Тоби долго отказывался от встречи. Спустя почти год общения Дейдара до сих пор не знал, как он выглядит — на его странице в твиттере не было ни одной фотографии. Он думал, что у того какие-то комплексы из-за внешности, может быть даже инвалидность, и уверял его, что ему абсолютно наплевать, на его внешний вид. Сам-то он тоже далеко не красавец — низкий, тощий, из-за длинных волос его периодически путают с девушкой. Дейдара пытался придать себе мужественности — однажды он коротко подстригся, стал ходить в качалку. Но с короткими волосами ему было некомфортно, он не чувствовал себя собой, и потом долго и мучительно их отращивал. Принимать себя таким, какой ты есть — это тоже искусство, и на этом его эксперименты со внешностью закончились. Дейдара много раз рисовал Тоби у себя в голове, пытался изобразить на бумаге. Но реальность превзошла все те выдуманные, фантомные образы. Тоби был высокий, черноглазый, весьма хорош собой, с какой стороны не посмотри. С ним всегда было весело, его отличное чувство юмора поднимало Дейдаре настроение даже в самые отстойные дни. Вполне естественно, что его тянуло к этому человеку все больше и больше, и вскоре их очередная совместная прогулка закончилась ночью в отеле. Они встречались несколько месяцев, и Дейдара очень хотел, чтобы так было и дальше. Отношения с этим человеком вызывали мощный эмоциональный подъем, желание творить, он даже посвятил ему несколько картин. Сам по себе Дейдара дизайнер — он сотрудник рекламного агентства, иногда подрабатывающий рисованием иллюстраций для самиздата. Но он искренне верил, что сможет покончить с рекламной, плакатной графикой, которой занимался ради денег, и полностью посвятит себя живописи, и даже организует свою выставку. Рядом с Тоби он был уверен в своих силах, и твердо знал, что его ждет успех. Он думал, что, наконец, избавлен от одиночества, и встретил того, с кем вместе можно провести всю оставшуюся жизнь, кто будет поддерживать его в творческих начинаниях, кто его по-настоящему понимает. — А что у тебя с этим, как его, — Хидан не утруждал себя запоминанием чужих имен. — Тоби? — Хидан кивает. — Мы расстались, — Дейдара не ожидал, что произнести эти слова будет так просто. Когда ему сказал об этом сам Тоби, Дейдаре казалось, что мир вокруг него рушится. — Мы расстаемся, — Тоби стоит у окна в комнате очередного отеля, где они только что занимались любовью. — Я ошибся. Мы оба ошиблись, — он снимает пальто с вешалки, и выходит из номера. Дейдара сидит в постели, его будто оглушило недавно прозвучавшими словами. Ему кажется, что тонет пол, стены тают, и весь мир утратил очертания, оставляя его в полном одиночестве. Страница Тоби была удалена из твиттера, его номер телефона стал недоступным, как будто бы он никогда не существовал. Мир поглотил Тоби, не оставив Дейдаре ничего взамен, кроме растерянности и воспоминаний. — Ты из-за него так скис что ли? — Хидан утирает грязный рот салфеткой. — Забей, он придурок! Судя по твоим рассказам, из хорошего там были только зубы, — Хидан в своей манере пытается его поддержать. — Так что, даже не переживай! — Ну, не только… — Да какая разница, пошел он к черту! — Хидан открывает банку колы. — Если он тебя не понял или не разглядел, то это его проблемы, — щелчок, и газировка, с громким шипением, выплескивается ему на футболку. — Твою мать! — выругался он, ища взглядом, чем вытереть коричневые пятна. — Хидан, что он должен был во мне увидеть? — устало спрашивает Дейдара, наблюдая, как тот замывает пятно возле раковины. — Даже ты меня послал. Или тоже не разглядел? — Да что ты начинаешь, — Хидан закатывает глаза. — Я тебя не посылал, мы же это обсуждали! Хидан в который раз начинает объяснять, меряя шагами кухню, что Дейдара его лучший друг, что Какузу это другое, что он ему жизнь спас… Все эти фразы Дейдара уже запомнил наизусть. Сейчас он скажет, что ему просто не повезло, что он обязательно встретит родственную душу, что все будет хорошо… -… все наладится, вот увидишь, все будет пучком, а про этого придурка ты даже не вспомнишь! Дейдара смотрит в стену, кивает на автомате, а не потому, что соглашается. Он готов, он уже привык к таким вещам. — И знаешь, — Хидан садится рядом, — Дейдара вскинулся, что-то пошло не по накатанному сценарию. — Не пойми неправильно, но я рад, что вы расстались. — Сам посуди, — поясняет он в ответ на удивленный взгляд, — он не разрешал себя фоткать, с ним нигде нет ни одной фотографии. Он так и не сказал тебе, где живет и работает, ты ничего не знаешь о его прошлом, — Хидан морщится, и начинает разминать пальцами место под правой коленкой. — Ты уверен, что у него были добрые намерения? Дейдара возмущен: Хидан, конечно, смотрит со своей колокольни, но зачем обвинять Тоби во всех смертных грехах? Он хочет возразить, и неожиданно осознает, что сказать ему нечего. Что он действительно не знает всех этих моментов, которые Хидан перечислил. Тоби говорил, что работает в IT, но где, адрес офиса, или хотя бы название фирмы — никогда не уточнял. Дейдара звал его к себе, но тот отказывался, предпочитая проводить ночи в отелях. Однажды он спросил его, где он живет, вдруг, это близко, и они окажутся соседями, но Тоби ответил, что он лезет не в свое дело… Он почти не говорил о своем прошлом: где учился, кто его родители, в большей степени они обсуждали его жизнь, Дейдары. И это внимание к собственной персоне так подкупало, было безумно приятно знать, что кто-то заинтересовался тобой, как личностью, что Дейдара не обращал внимания на все эти мелочи. В сети Тоби всегда был милым и заботливым, но… Я сказал, удали! Вопрос Хидана посеял в голове семена сомнений, заставил задуматься над тем, чему Дейдара не придавал раньше значения. Вдруг, это розыгрыш, чья-то злая шутка чтобы заманить его в постель? Или у Тоби есть жена, дети, поэтому он так старался скрывать их отношения. А может… Дейдара глубоко вдыхает, чтобы успокоиться. Какую бы цель не преследовал Тоби, это не имело значения. — Все кончено. Теперь это больше не важно.***
«Камелия» представляла собой огромную усадьбу, выложенную из белого камня. Чтобы попасть туда, Какузу пришлось получить специальный пропуск. Потом был досмотр как в аэропорту — пройти через металлическую рамку, выложить все из карманов… Здесь заботились о безопасности, но этих мер оказалось недостаточно, чтобы остановить смерть, проникшую за эти стены. Весь первый этаж занимают учебные классы и столовая. На втором этаже располагалось общежитие — комнаты персонала и воспитанниц. На территории также была спортивная площадка, конюшня, несколько теплиц, оранжерея, и небольшое озеро. Какузу вспоминает о Хаку — наверняка он вырос в похожем питомнике. Только помимо верховой езды и танцев его еще обучили искусству убивать. — Академии уже 130 лет, — он находится в кабинете директрисы. — Но за все время, это самый черный год в ее истории, — Куренай развернулась к Какузу, сидя в кресле. Стены ее кабинета покрывают все возможные дипломы и грамоты, на полке громоздятся кубки и прочие награды, подчеркивающие статус школы. Отдельным рядом висят фотографии выпускниц, все как одна похожие друг на друга. Девушки в школьной форме выстроились на ступеньках перед центральным входом вместе с преподавателями. На них можно увидеть, как Куренай постепенно уступала возрасту свою красоту, но больше всего ее состарил год, когда погибла ее дочь. Сейчас ее волосы тронула седина, на лице минимум макияжа, строгий костюм — темно-синий пиджак и юбка. Из украшений — брошь, приколотая к отвороту пиджака в форме камелии — эмблемы академии. Она производила впечатление строгой и беспристрастной женщины, которую уже сложно чем-то удивить. — Вы хотите поговорить о Кушине? — она сразу перешла к делу. — Я уже все рассказала полиции, не знаю, смогу ли я вам чем-то помочь. — Да, но позже, — кивает Какузу, усаживаясь в кресло напротив. — Расскажите мне о вашей дочери. У меня есть сомнения, что тогда произошел несчастный случай. — Тот полицейский, — Куренай вздыхает, — Хатаке, сказал тоже самое. Признаться, у меня тоже закрадывались подобные мысли, но я понятия не имею, кто мог желать зла моей девочке, — она отводит глаза, чтобы скрыть слезы. — Ваша дочь училась здесь? — Нет, Мираи не захотела учиться в академии, она ходила в школу со спортивным уклоном, в пяти кварталах отсюда. Хотела стать гимнасткой и выступать на олимпиаде, — Куренай промокнула нос платком. — Сюда она заходила, чтобы погулять на территории или покататься на лошади. Привилегия для дочери директрисы. Обычную девчонку с улицы ни за что не пустили бы сюда, отмечает про себя Какузу. — Она всегда ездила без шлема? — Честно сказать, не припомню, — Куренай подняла на Какузу растерянные глаза. — Велосипед и экипировка — это подарок отца. Мираи была очень привязана к этим вещам, думаю, она должна была носить и шлем тоже. — В тот день она ехала домой от подруги. Она не могла оставить его там? — Нет, не думаю. Криста бы нам об этом сообщила, и ее дом тоже проверяла полиция. А… какое это имеет значение? — директриса наморщила лоб, силясь понять, к чему он клонит. — В полицейском отчете сказано, что в день смерти вашей дочери был сильный дождь, который смыл все следы, поэтому тело было найдено в таком идеальном состоянии, — Какузу вспоминает выдержки из протокола. — Я бы не стал уповать на силы природы. Мое мнение таково: ваша дочь встретила кого-то в лесу. Того, кого хорошо знала. Они стали прогуливаться, она сама сняла шлем, чем и воспользовался убийца, нанеся ей удар по голове. Шлем он спрятал или забрал с собой, а тело и велосипед бросил в кусты, чтобы все выглядело как несчастный случай. Куренай сидела, глядя мимо него, беззвучно шевеля губами, видимо, пытаясь соотнести людей из своего окружения с ролью убийцы. — Все родители думают, что хорошо знают своих детей, — Какузу много раз с подобным сталкивался, — и все они ошибаются. Я вас не обвиняю в том, что вы плохая мать, но у вашей дочери был какой-то секрет. Тайный друг, или подруга, про которую она вам не рассказывала. И я думаю, что этот человек был знаком со всеми погибшими здесь девочками, — Какузу подался вперед, чтобы донести важность своих слов. — Он втирается к ним в доверие, и они сами приходят к своему палачу. Глаза Куренай удивленно расширились. Она до сих пор полагала, что все печальные события, произошедшие здесь — несчастные случаи. — Но я не понимаю, — она беспомощно огляделась. — Тут кругом камеры, охрана. Если бы кто-то вел себя подозрительно, мы бы заметили! — Вся беда в том, — Какузу по привычке потянулся к сигаретам, лежащим внутреннем кармане пиджака, — что мы наивно полагаем, — он морщится, вспомнив, что курить здесь нельзя, — что в поступках и в поведении человека обязательно будет то, что выдаст в нем зло. А это обычные люди, которые ничем не отличаются от нас. Они пьют кофе по утрам, ходят на работу, у многих есть семьи. И поступки этих обычных людей, порой приводили меня в больший ужас, чем поступки очевидных преступников. Тот, кто притаился здесь — искусный обманщик. Он обвел вокруг пальца не только учащихся здесь пигалиц, но и обдурил вас — взрослых. Вы ничего не смогли заметить тогда, ничего не увидите и сейчас. Он будет вести себя, как обычно, выполнять свои повседневные обязанности, и не даст себя никак обнаружить. — Почему он это делает? Вы… вы сможете его найти? — Куренай с надеждой уставилась на него. — Я здесь чтобы искать ее, — Какузу вытащил из кармана фотографию Кушины. — За поиски убийцы мне не платят, — по возмущенному взгляду видно, что Куренай не ожидала такого цинизма. — Но если у вас в прошлом был какой-то конфликт или старая вражда, то советую не скрывать это от полиции. Он делает это для того, чтобы вы почувствовали собственное бессилие, это месть за какую-то старую обиду, или типа того. Но все это лишь мои предположения, — Какузу пожимает плечами. Он и так разговаривал с ней слишком долго, пора закругляться, и переходить к главному. — Что вы можете сказать о Кушине? Что она из себя представляет, как ее приняли другие дети? — Она у нас всего несколько месяцев, — Куренай вытащила из ящика стола папку с ее личным делом. — На мой взгляд — способная девочка, правда, ей не мешало бы подучить язык. В сунийском другая грамматика, она до сих пор неправильно строит предложения, объясняясь на общем наречии союзных государств. Какузу кивает, пролистывая дело: в нем совсем мало информации, но взгляд тут же цепляется за слова: …отсутствие самоконтроля и самоанализа… …агрессивна… …склонна к насилию… У него возникает чувство, будто он взял в руки собственную характеристику. — Что значит «склонна к насилию», в чем это проявлялось? — он возвращает документ директрисе. — Как бы это сказать, — та недовольно поджимает губы. — Произошел неприятный инцидент с одной ученицей. Она сразу почувствовала себя здесь чужой. Все эти фальшивые улыбки, напутствия, пожелания успехов в учебе. — Ты найдешь себе много новых подруг, это очень хорошая школа, — убеждал ее дядя, когда они подъехали к зданию академии. Подруги, как же. Настоящие ее друзья остались там, в палаточном лагере для беженцев. Она не хотела бросать их, и уезжать оттуда, ей не нужны были все удобства и прелести безбедной жизни, которой теперь ее мог обеспечить дядя. Ей хотелось остаться, ее семья здесь, это люди вместе с которыми, она побывала в аду и выжила, а не незнакомец с пирсингом на лице, назвавший себя братом ее матери. — Да ты совсем дурочка что ли?! — возмутилась Карин, когда она поделилась с ней своими чувствами. — На твоем месте мечтает быть каждая! Подумай только, такой шанс выпадает 1 на миллион! У тебя будет возможность доучиться, нормально одеться, обуться, путешествия и все что только захочешь! А тут что? Горячая вода по расписанию, обеды с гуманитарной помощи, от которых уже тошнит, одежда с чужого плеча, — в подтверждение своих слов, она туже запахивает кофту, которая ей совсем не по размеру, — скажи спасибо, что не голая. Соглашайся, даже не задумываясь! — Карин права, — Гаара согласно кивает. — У тебя есть шанс прожить нормальную жизнь, а не мотаться с нами по баракам. Неизвестно, когда нас расселят, и дадут нормальное жилье, помогут восстановить документы. Нас загнали сюда, как скот, люди годами живут в таких лагерях. Если откажешься, то сделаешь большую глупость. Когда она уезжала, то чувствовала себя предательницей. У нее теперь будет все самое лучшее, а ее друзья будут влачить убогое существование, в ожидании перемен. — Давай, надери там им жопы, — напутствовала ей Карин, когда они прощались. — Не позволяй никому себя задирать, пусть знают наших! Сначала она пыталась. Пыталась влиться в этот новый для нее мир, старалась быть дружелюбной, находить темы для разговоров с девочками из школы. Не замечать насмешек, этих ехидных глаз и обидных жестов в свой адрес. Она не понимала, почему им не нравится. Они высмеивали ее акцент, ее любимую музыку посчитали ужасной, кто-то даже сказал, что эти песни для умственно отсталых. Потом она терпела. Она больше не пыталась наладить контакт, зная, что с этими фифами ей не подружиться. Каждый новый день — как пытка, она надеялась, что скоро наступят каникулы, и она сможет уехать навестить Карин и Гаару, а заодно и уговорить дядю оставить ее там, с ними. Она несколько раз пыталась ему дозвониться, хотела попросить забрать ее отсюда. Но каждый раз ей отвечал то один, то второй ассистент, что дядя очень занят, что ей надо быть хорошей девочкой и не беспокоить его по пустякам. Пустяки. Кто-то разрисовал ее учебник. Потом кто-то придумал ей кличку «Годзилла». Она не сразу сообразила, как это все устроено. Думала, что если не обращать внимание, то им надоест, и девочки оставят ее в покое. Что так относятся ко всем новеньким, что она не первая и не последняя. Но все оказалось совсем не так, как она ожидала. Стоит хоть немного поднять планку того, что ты готова терпеть, как на тебя сыпятся новые шишки. Проглотила одну обиду — на, получай еще одну, а за ней еще и еще. Все началось с косых взглядов и шуточек, а закончилось грубыми розыгрышами и откровенным презрением. И вскоре ее терпение иссякло. Оно испарилось, улетучилось, это было очень странное ощущение. Позже она вспомнила выступление Теруми Мей по телевизору, которое она смотрела в военном госпитале. Местное телевидение работало с перебоями, но им удалось поймать трансляцию, и все столпились вокруг маленького экрана, чтобы узнать последние новости. Мей стала негласным лидером армии спасения. В Сунийской армии была женская боевая часть, но ее разбомбили в первые дни вторжения, а уцелевших девушек взяли в плен боевики из Отогакуре. Мей и ее нескольким сослуживцам удалось организовать побег, они не только вырвались на свободу, но и подорвали стоянку боевой техники и лагерь захватчиков. Кто-то говорил, что Мей лично прикончила какого-то важного генерала, что она солдат специального назначения, как Рембо, выполняющий самые важные и сложные задания. Ее личность окружила завеса слухов и мистификации, и сложно было отличить, что правда, а что ложь. Ее приставили к разным наградам, она стала командиром женской стрелковой дивизии. Людям нужен был герой, возможно, это была уловка временного правительства, чтобы поднять боевой дух. Глядя на нее по телевизору, сложно было сказать, действительно ли она супер-солдат, но ее речи вдохновляли, люди ей верили. — Все знают, что в нашей стране объявлено военное положение, и с каждым днем количество пострадавших от огня регионов только растет. Я не буду приукрашивать действительность, — Мей строго посмотрела в камеру, — армии нужна ваша поддержка. С сегодняшнего дня объявлена всеобщая мобилизация. Поэтому, я призываю своих братьев и сестер сорвать маски унизительного терпения и встать к оружию! Вместе, плечом к плечу, мы одолеем захватчиков, вторгшихся на нашу родину! Наша свобода в наших руках! Это случилось в столовой во время обеда. Она сидела в конце длинного стола, с ней, как обычно, рядом никто не сел. Мимо прошла группа девочек они захихикали. Она напряглась, ожидая очередной колкости, но они ей ничего не сказали. Только одна из них, самая высокая — Тсучи Кин, вытащила изо рта жвачку, скатала из нее шарик, и бросила его ей в тарелку. Глядя, как комочек жвачки тонет в супе, она чувствует, будто у нее с лица сползает кожа — маска терпения, которую она примеряла и так и эдак расплавилась от переполняющего ее гнева. Она берет стакан, выплескивает из него сок на пол, он нужен ей пустым. Конечно, это не бутылка, но тоже сгодится. Гаара показывал ей, как сделать из бутылки розочку, нужно быть под углом, чтобы донышко откололось на косую, так опасных зазубрин на сколе будет больше. Звон стекла, края стакана рассыпаются от удара об стол, все стенки теперь в острых зазубринах и неровностях. Она догоняет Кин, хватает ее сзади за волосы, и резко тянет на себя. От неожиданности Кин вскрикивает и падает на спину. В столовой загалдели, не теряя времени, она усаживается на нее сверху, подносит стакан к ее лицу, острые сколы вонзаются в кожу вокруг глаза, сквозь стекло она видит как тот наполняется слезами. — Если ты еще раз это сделаешь, — рычит она, все сильнее прижимая стакан к глазнице, кровавые подтеки заструились по щекам, — я приду к тебе ночью, и вырежу этот глаз, ясно?! Шум, гам, кто-то из преподавателей ее оттаскивает, Кин заходится в рыданиях, но она усвоила урок. Больше ее никто не трогал. На следующий день, она одним взглядом освобождает себе стол в столовой. Молчаливый пакт о ненападении — одноклассницы теперь ее игнорировали, она их тоже. — Ты ведешь себя, как дикарка, — отчитывает ее соседка по комнате. Она не могла назвать ее подругой, у них слишком разные интересы, но эта девочка единственная, с кем она хоть как-то общалась, обсуждая домашние задания и другие школьные новости. Сейчас она думает, что интернат был меньшей из всех зол, по сравнению с тем, что ей приходится делать сейчас. Пальцы царапают камень, она докопала до самого дна. Гора песка норовит засыпать яму, она утрамбовывает ее, чтобы та не разъехалась. Нет, не может быть! Она ощупает ладонью холодную поверхность, которая скрывалась под песком, и та лишь подчеркивает очевидное. Там стена! Камень, бетон, которым выложили дно этой коморки, а сверху засыпали песком. Подкоп не удался, она не выберется на свободу. От ощущения собственной беспомощности, и рухнувшей надежды на спасение хочется разреветься. Нет. Слезы это непозволительная роскошь, которую она себе запрещала еще в Суне. Слезы означают, что все, ты сдалась, проиграла. Она закусывает губу, чтобы успокоиться. Здесь он ее не победит, ее слез он не дождется. Она прислоняется спиной к стене, чтобы передохнуть, и придумать новый план бегства. Какузу шел по лестнице, чтобы осмотреть комнату Кушины. Его мнение не сильно изменилось после рассказа Куренай. Девка дворовая, может постоять за себя. Наверняка, эти малолетние сучки не ожидали получить от новенькой такой отпор. Он ее не оправдывал, но понимал ее поведение: она здесь чужак, он и сам был таким когда-то. Приезжий, мигрант, здесь ты человек второго сорта. На тебя косо смотрят, думают, что ты ущемляешь чьи-то права своим появлением в любезно приютившей тебя стране. Узколобость и предвзятость не искоренить ни одной политикой. Просторный коридор, по бокам двери комнат с номерами, как в гостинице. Ему нужно в пятую. Когда он подходит к двери, то сталкивается там с девочкой — она как раз выходит из комнаты. В школьной форме, в руках тетрадь для нот — это соседка Кушины. — Здравствуйте, — она поправляет на носу очки. Какузу здоровается в ответ, и смотрит, как она идет к лестнице, не понимая, почему она ему кажется знакомой, где он мог ее видеть? Возникает странное, зыбкое ощущение, какой-то намек на опасность… Да что с ним такое?! Он резко тряхнул головой. Обычная девчонка, а из-за недостатка никотина он становится раздражительным и теряет хватку. Нужно быстрее покончить с осмотром, чтобы выйти на улицу и покурить. Большая, просторная комната укомплектованная всем необходимым. Он сразу отмечает, что она будто поделена на две части: здесь живут люди с совершенно разными интересами, две противоположности. На одной постели куча мягких игрушек, над кроватью постеры и плакаты из музыкальных журналов, пузырьки косметики на тумбочке, неровные стопки книг на столе. На другой половине комнаты — идеальный порядок. Ровные ряды книг установлены в шкафах, застеленная постель, на столе компьютер и ничего лишнего. Будто в этой комнате живет ребенок и взрослый. Какузу даже думает, что он ошибся дверью, он подходит к столу с компьютером, берет лежащую там тетрадку, и читает имя владелицы. Нет, все верно, он пришел куда нужно. Соседка по комнате Кушины никто иная, как Сарада Учиха. Его это не удивляет, он знал, что дочь Учихи здесь учится. Но поместить детей главных политических соперников в одну комнату… Какузу думает, что это перебор. Он проходит на половину комнаты Кушины. Со стены на него смотрит вычурно одетая девушка в цвете софитов, с флейтой в руках, на голове у нее… рога? Видимо, это часть какого-то сценического образа — на плакате указано имя певицы «Таюя». Какузу качает головой, он равнодушен к музыке, но современные исполнители, это просто кошмар. На другом плакате Таюя в не менее эпатажном платье с кучей страз и перьев но вместо рогов над головой у нее нимб, как у ангела. Если это не тонна косметики и фотошопа — то Таюя тоже родом из Суны, рыжая, с смуглой кожей, наверно поэтому она стала любимицей Кушины. Она напевает себе под нос песни из последнего альбома Таюи. Голос гулко отскакивает от каменных стен, рассеивая тишину. Ее музыка ассоциировалась у нее с Карин. Как же она по ней скучает! Она познакомилась с ней в госпитале. Карин 16, но они сразу стали лучшими подругами. Целыми днями слушали музыку на старом, поцарапанном айподе, подпевая Таюе, и представляя, как они вместе пойдут на ее концерт. Когда она выберется отсюда, она обязательно попросит дядю купить для них с Карин билеты… Какузу смотрит на приколотую кнопкой фотографию рядом с плакатом. В центре Кушина, а по бокам от нее парень со шрамом на лбу и девушка в очках. Брат и сестра? Нет, не похожи. Они стоят на фоне палаточного городка — видно последняя фотография, сделанная на память о друзьях, оставленных в лагере беженцев. Жизнь там не сахар, Какузу самому вместе с матерью пришлось помотаться по таким палаткам, пока все не устаканилось, их не расселили в более-менее приличные дома. Правда мать до этого момента не дожила — она умерла в больнице, пытаясь принести на свет его брата или сестру. Ребенок тоже не выжил. Вспоминая об этом, Какузу испытывает не сожаление, а облегчение. Он не смог бы о нем заботиться, и судьба решила не подкладывать еще один груз чувства вины на его и без того переломанный хребет. Он открывает шкаф: юбки, платья, верхняя одежда… Выворачивает карманы: везде пусто, только в розовом спортивном костюме он находит сережку. Золотая, в форме цветка с пятью лепестками, в середине прозрачный камешек. Он хмурится, у Кушины не проколоты уши, зачем ей серьги? Может, нашла где-то? Полиция осматривала комнату до него, и не обратила на это внимание, значит, действительно в находке нет ничего предосудительного. Какузу возвращает сережку на место. В тумбочке разная косметика: флаконы духов, лаки для ногтей всех возможных цветов выстроились в ряд. Какузу видит по следам пыли, что среди них не хватает нескольких пузырьков. Даже в школах для богачей мародерством не брезгают. Под кроватью и под матрасом тоже ничего нет, на столе журнал для подростков «Тинейджер» естественно, с любимой звездой на обложке. Он пролистывает тетрадки, учебники, нигде нет никаких посторонних записей, дающий хотя бы призрачный намек на то, как Кушина могла исчезнуть. Учебник по географии отличается от остальных — он разбухший от сырости, покрыт пятнами, на титульной странице нарисован схематичный рычащий динозавр, и кривая подпись «Годзилла». Отношения со сверстниками у нее не клеились, наверняка кличку придумали из-за акцента. У Какузу тоже такой был, но постепенно он от него избавился. В сунийских словах много согласных, а еще рычащее, раскатистое «р» сглаживается только с годами. Шкатулка с бижутерией, статуэтки, разные мелочи, не дающие абсолютно никаких зацепок: куда двигаться дальше?.. В ванной комнате тоже ничего кроме полотенец и гигиенических принадлежностей. Он задумчиво смотрит на половину комнаты, где расположилась Сарада: есть ли смысл искать что-то там? Мельком осматривает шкаф и тумбочки — недостающие лаки для ногтей Кушины нашлись на полках Учихи. Но это сущая мелочь, чтобы придираться к ней из-за девчачьих штучек. Он садится в машину, и облегчением закуривает. Вкус табака на языке помогает собрать мысли в кучу, и из головы у него никак не выходит эта встреча с Учихой. Какузу выдыхает дым, пытаясь проанализировать, то, что сегодня выяснил. В голове у него сформировался определенный портрет Кушины: она пытается следить за модой, у нее есть любимая певица, друзья на фотографии, коллекция безделушек… Какузу не с чем сравнить, единственный ребенок, с которым он общался — Хидан, когда тот был подростком. И все же, про Хидана в его 12 лет, он мог сказать куда больше, чем ему рассказала комната Сарады Учихи о своей хозяйке. Хидан, как и все мальчишки любил футбол, катался на велосипеде и скейте. У него была желтая футболка с синим, антропоморфным ежом — персонажем видеоигры. — Это Соник, ты что, не знаешь? — Хидан удивленно округляет глаза, когда Какузу спросил, что за зверь нарисован на его футболке. — Это еж, с ним игра есть и мультик тоже. Я могу притащить приставку сюда, сыграем? Что он мог сказать про Сараду Учиху? Умна. Осторожна. Любит читать. Безликая обстановка и идеальный порядок, говорили о том, что она не хочет выделяться. Возможно, она воспитана в строгости, и все ее мысли занимает учеба. Что ж, это не самое худшее, что можно предположить. Какузу заводит мотор, но не выезжает с парковки. Смотрит перед собой, слушая тарахтение из-под капота, проигрывая в голове эту мимолетную встречу с Учихой. — Здравствуйте. Обычная вежливость. Поправляет на носу очки. Уходит. Очки, этот жест. Почему он так ему не понравился? Он снова прокручивает в голове, как Сарада дотрагивается до переносицы, сдвигая очки пальцем на место. Вся разница в ньюансах, вспоминаются ему слова Хаку. Нужно сосредоточиться на последовательности действий Учихи, чтобы во всем разобраться. Подносит руку к лицу… очки не главное, с ними все нормально, их не нужно было поправлять. Этот жест, как отвлекающий маневр, чтобы скрыть… Когда он понял, что кроется за этим жестом, все его спокойствие мигом улетучилось, уступая место беззвучному бешенству. Какузу глушит мотор, и возвращается обратно, в комнату девочек. Сарада Учиха, знала о том, что он придет, когда он столкнулся с ней в коридоре. Когда она «поправляла» очки то улыбалась, самодовольная ухмылка, как у шакала — вот что она попыталась скрыть. Эта зассыха бросила ему вызов! Наверняка, ей что-то известно, она что-то у себя прячет, поэтому такой идеальный порядок. Он перетряхивает постель, переворачивает все на полках, заглядывает в каждый угол — ничего. Он уверен, что найдет что-то в вещах Учихи, нужно проверить все более тщательно. Какузу снимает книги с полок, пролистывает каждую, вскоре очередь доходит до " Алисы в стране чудес». Похоже, Сарада считала себя недостаточно взрослой, чтобы расстаться с детскими сказками. Какузу открывает ее. Есть. Тайник найден. Сердцевина у книги вырезана, а внутри спрятан мобильник. Телефон в чехле с кучей блесток, с брелоком в форме сердца. На задней панели наклейка с Таюей, мини-версия плаката с рогами в комнате. Мобильник Кушины. Полицейские проглядели его, не став проверять вещи Учихи, доверившись ее громкой фамилии. А может, мобильника и впрямь здесь не было до его прихода. Какузу спускается вниз, он слышит звуки музыки — играют на пианино. В музыкальном классе только Сарада, учитель либо вышел, либо она занимается самостоятельно. Она сидит спиной к нему, ее руки скользят по клавиатуре, играя неизвестную пьесу. Какузу подходит, и без предупреждения опускает крышку на клавиши. Громкое «Бам!», стоящие рядом пюпитры заваливаются к стене. Девчонка вздрагивает, и убирает руки в последний момент, иначе он бы переломал ей пальцы. — Выкладывай, — Какузу бросает на крышку найденный мобильник, — все, что тебе известно, — он испепеляет ее взглядом, не без удовольствия замечая как та вся съеживается, но упрямо не отводит свои бесстыжие глаза. Надеется выкрутиться, переиграть все в свою пользу. Какузу сощуривается. Он не будет ловить ее на лжи и противоречиях. Ему нужно признание. И он его из нее выбьет.