***
Пусть будет в порядке. Пусть он спит с Хаку, пусть хоть перетрахает всех шлюх в этом городе, но пусть будет в порядке, с этими мыслями Хидан едет в такси в «Звезду судьбы». На второе сообщение он так и не ответил. Он все пытается найти объяснение, оправдание этой ситуации. Какузу, наверное, пьян, поэтому несет всякую чушь, и не приехал его встречать… Он всегда за рулем, балда, тут же осаживает его внутренний голос. Какузу умеет пить, в отличие от тебя. Но он же не поехал на своей машине! Хидан видел его форд в зоне для паркинга, значит, сегодня он не за рулем, и мог себе позволить выпить лишнего. К тому же, там вроде как вечеринка… Какузу потратил деньги на такси или на проезд в автобусе? Серьезно? Он может поехать куда угодно сам, попутчики его раздражают. Даже ты выводишь его из себя своей трескотней, и он не раз тебе об этом говорил. Вечеринка? Любой вечеринке Какузу предпочтет спокойный вечер в одиночестве с интересной книгой. Хидан морщится от этих тревожных мыслей, роящихся в голове. Что же там случилось? Почему Какузу вдруг вырядился как тинейджер, куда он мог пойти в таком виде? Его старик всегда такой осторожный, осмотрительный, он же этот, как его… — Криминолог, — Кисаме отпивает из своего бокала. Они недавно познакомились, Какузу говорил, что это, вроде как его коллега. — Мы вместе работали, правда, недолго. Он мастер допросов, даже лучше Ибики, а уж этот много кого расколол. Какузу разбирается в людях. Как личность — он та еще сволочь, да ты и сам это прекрасно знаешь, — обворожительная улыбка пираньи, и Хидан понимает, что Кисаме, он как Киллер Би, он свой, ему можно доверять.- Но вот люди идут с ним на контакт, хотят говорить с Какузу. — Кисаме опускает на стойку пустой бокал. — Они хотят признаться Какузу. Здание сияет огнями и переливается. На парковке все места заняты дорогущими тачками, из которых выходят женщины в вечерних платьях и мужчины в строгих костюмах. Хидан выбирается из такси, еще раз убеждаясь, что на такое мероприятие Какузу бы точно не оделся, во что попало. Он поднимается по лестнице, ногу неприятно тянет, колено напоминает ему, что сегодня он ходит слишком много. Плевать! Плевать на боль, плевать на собственную ущемленную гордость — Какузу прежде всего. Он игнорирует дверь, ведущую в «Стейк-Хаус», и поднимается на лифте в SPA-центр. — Где здесь кабинет иглотерапии? — спрашивает он у сидящей на ресепшене узкоглазой девицы. Та отрывается от монитора и поднимает на него оценивающий взгляд. Прикидывает, стоит ли отвечать какому-то всклокоченному, хромому типу в мятой рубахе пахнущего дезодорантом вперемешку с потом. Типу, который вот-вот сорвется на нее, как ошалелая собака, и вцепится в глотку, если услышит неправильный ответ. — В конце коридора, дверь без номера, — пискнула она, вновь скрываясь за экраном компьютера. Хидан, с видом озверевшего миссионера бросается вглубь коридора, расталкивая всех на своем пути. Маникюр, солярий, массажный кабинет остаются позади, и вскоре, он останавливается возле двери без номера. Поворачивает дверную ручку — заперто. Ну, нет, он так просто не уйдет, пока не увидит Какузу, не посмотрит в его зеленые глаза, не скажет… о, он много чего ему скажет! Хидан долбанул кулаком по двери так, что аж ладонь зазудела. — Открой, или я вышибу эту чертову дверь! — рявкнул он, ударив во второй раз. Он тяжело дышит, его переполняет от собственной злости и нетерпения. Многоуровневый фонтан журчит, лампа над головой мерцает и действует на нервы. Закрылись, сидят там, шушукаются, смеются над ним. «Ты что, идиот, Хидан? Думал, что меня похитили инопланетяне?» — насмешливый голос Какузу раздается в голове. Хидан, забывшись, пинает дверь, и боль пронзает ногу, заставляет ухватиться за колено, и втянуть воздух сквозь плотно сжатые зубы. Спина взмокла от пота, но, кажется, все нормально, протез не сместился. Нужно быть аккуратнее, валяться на больничной койке в его планы не входит. Он прислонился к стене, чтобы перевести дух, когда замок в двери щелкнул, и она медленно приоткрылась. — Хидан? — удивленно спрашивает Хаку. Волосы не убраны, на нем обычная, простая юката, и ни грамма косметики. — У тебя?! — спрашивает Хидан, протискиваясь внутрь, не дожидаясь приглашения. Его встречает знакомый, стерильный запах чистоты, будто он пришел к себе в клинику. На бархатной кушетке расстелена простыня с пятнами крови, рядом на столике упаковки медикаментов, бинты, медицинские инструменты… — Нет, стой, не заходи сюда! — Хаку пытается его удержать, но Хидан отпихивает его в сторону, и подходит к кушетке. На кушетке лежит человек, лицом в подушку — высокий, смуглый мужчина. Хидан внутри ликует: Какузу жив, он не ошибся, он взял правильный курс — прийти в салон Хаку! Какузу зашевелился, похоже, Хидан разбудил его своим вторжением. Его торс туго перевязан бинтами, всюду шрамы, следы от швов… Хидан не может вспомнить, чтобы у Какузу их было настолько много. Голова приподнялась от подушки, Хидана полоснул свирепый взгляд карих глаз. Тот в ужасе отпрянул, а мысли тут же забились в истерике — это не Какузу!***
На двери кодовый замок, и код этот гнусный тип ему благополучно не сказал. Дейдара раздраженно плюхнулся обратно на постель. Да и смысл куда-то дергаться? В одном халате далеко не уйдешь… Он включает телевизор, там идет выпуск местных новостей. Загорелый диктор на фоне видеокадров с разрушенными зданиями рассказывает, что в Нами но Куни прошел небывалый ураган, и что только сегодня была нормализована подача электричества и частичная работа городских служб. Количество жертв уточняется, в городе идет расчистка завалов, а отдыхающих просят пока воздержаться от посещения пляжей. Ничего себе! Дейдара пробыл в отключке как минимум, сутки, а тут бушевала настоящая буря. Он все пропустил, вот невезуха! Из номера его выселили, денег на обратную дорогу и оплату дальнейшего проживания у него нет, да он просто долбанный неудачник! Даже умереть не получилось… От размышлений его отвлекает щелчок замка. Дейдара ожидает увидеть типа, с которым поцапался накануне, но это горничная. Привезла обед на каталке, спросила, нужно ли Дейдаре что-нибудь. — Ваша одежда в прачечной, — она виновато улыбнулась. — Подачу воды обещали отладить к вечеру, когда все будет готово, мы вернем ваши вещи. — Спасибо, — Дейдара кивает. — А… кто здесь живет, чей это номер? Этот человек… спас меня во время шторма, — Дейдара чуть не подавился словами от собственной любезности, — а я даже не знаю, как его зовут. — Здесь живет господин Кисаме, — горничная отвесила почтительный поклон. Сгрузила поднос на стол, и вышла из номера — ей некогда болтать, у нее много работы. Ишь ты, «господин»! Хотя, они, наверное, говорят с таким уважением обо всех постояльцах. Дейдара решил не отказываться от предложенной еды и принялся ковыряться в тарелке. Взявшись за ложку, он замечает, что ладонь, где было вырезано «21» — перевязана. Он принялся разматывать бинты, не потому, что они ему мешали, просто, ему не по себе от этой чрезмерной заботы. Сейчас, когда раздражение иссякло, и эмоции улеглись, Дейдара чувствует себя паршиво. Что делать дальше?.. На него вдруг разом, скопом набросились все его страхи, которые он тщетно пытается отогнать. Он слышит в голове одобряющий голос Цунаде: Не бойся, Дейдара, ты со всем справишься! Успокаивающее от Хидана: Я всегда помогу тебе, Дейдара! Восторженного Тоби: Для меня ты особенный, Дейдара, ты можешь то, что другие не могут! И в противовес им сотни других голосов кричат: Ты бесполезный, Дейдара! Лучше бы ты умер тогда в поезде! Все твои работы полное дерьмо! Ты должен бояться людей — эти злобные ублюдки предадут тебя раньше, чем ты предашь их! Бойся сказать что-нибудь не то, бойся, что тебя неправильно поймут, бойся вообще открывать свой рот! Бойся того, что тебе нравятся парни, а ты им не нравишься, бойся выглядеть как девчонка без сисек, бойся одиночества и тишины, когда можешь услышать собственные мысли! Дико, до судорог бойся, что весь ты — это одна сплошная ошибка! Живи с этим, или пойди, и убей себя! Дейдара переворачивается на бок, зажимает уши подушкой, и крепко зажмуривается, чтобы успокоиться. Организм бросает все силы на пищеварение, он вновь засыпает, а вопящий хор голосов в голове, наконец, затыкается.***
— Что случилось, Канкуро? Куда ты меня ведешь? — Кушина идет вслед за ним, в сгущающихся сумерках, и они все больше удаляются от лагеря. — Тут много теней, — отвечает Канкуро, не оборачиваясь, — Ее слуги следят за нами! — Слуги? — Кушина обходит кучи металлолома, они приближаются к свалке. — О чем ты говоришь? Она не боится Канкуро, но его помешательство на всяких потусторонних силах ее настораживает. Что он еще задумал? — Да, времена сейчас непростые, — Канкуро кивает с серьезным видом. — Духи леса принесли мне дурные вести. Не бойся, — он подает ей руку, чтобы она перелезла через поваленное дерево, — они лишь хотят спасти тебя. — Спасти? — Кушина обходит препятствия. — От кого? Канкуро, может, ты расскажешь мне утром свои истории? Я спать хочу… — Нельзя ждать до утра! — перебивает ее Канкуро. — Нельзя терять ни минуты! — он стягивает с головы шапку, достает оттуда какую-то палочку, и чертит в воздухе непонятные знаки. — То, что вышло из тьмы пусть вернется во мрак! — он со свистом разрезает воздух вокруг себя. «Совсем ополоумел», — против воли думает Кушина. Она хорошо к нему относилась, но его чудачества было все сложнее игнорировать. — Заходи скорее, — он приоткрывает скрипящую дверцу проржавевшего, покорёженного вагончика, которых тут лежала целая куча. Жилье первых сунийских беженцев, бежавших в Конохагакуре еще во время гражданской войны. — Я отпугнул их, но скоро тени вернутся, — Канкуро подталкивает ее в спину, пока Кушина вглядывалась в полумрак. — Тут безопасно, если обереги на месте, они не решаться пройти внутрь. Внутри пахнет травами и дымом. Окна вагончика завешаны всякой ветошью, на полу керосиновая лампа, которую, Канкуро, разжигает, немного повозившись. Теперь видно больше: пол устлан всякими тряпками и старыми одеялами. Продырявленный, покрытый пятнами матрас валяется в углу, и на нем куча разноцветного тряпья. В центре, на полу лежит большая железная чаша, почерневшая от копоти — в ней что-то сжигали. Из стен торчат пучки веток и трав, нанизанные на веревку всякие побрякушки — крышки от консервных банок, бумажные стаканчики, камешки, и прочая дребедень. — Здорово, — восхищенно пробормотала Кушина, озираясь по сторонам. — Похоже на жилище шамана… — Я — друид, — недовольно отозвался Канкуро. — Много веков назад друиды были в каждой деревне в Суне, — он поднял с пола керамическую чашку с множественными сколами и поставил ее на дверную ручку. — Если кто-то попытается зайти, чашка разобьется, — объясняет он в ответ на удивленный взгляд. — Это чтобы никто не мог к нам подкрасться. Канкуро приподнимает край тряпки, загораживающей окно, помешивает палкой угли в чаше — те еще не остыли и пускали искры. — Сегодня на небе звезды, — пробормотал он, подбрасывая в чашу ветки, которые постепенно разгорались. — Добрый знак… Кушина смотрит на кусок ночного неба, усеянный светящимися точками. Тени от очага пляшут в своем медленном ритме на стенах вагончика, на секунду кажется, что вокруг не ветошь и грязные тряпки, а ковры и шкуры животных — настоящий шатер друида. Она расслабляется, и усаживается напротив Канкуро, который задумчиво смотрел на огонь, едва шевеля губами, читая одному ему известную молитву. Все-таки, здесь хорошо. Можно отдохнуть от людей, от постоянной суеты, происходящей в лагере. — Такая же звездная ночь была, когда напали они…- на лице Канкуро возникла трещина грусти, но она быстро исчезла, затерялась за дымом и ароматом трав. Кушина думает, что он снова расскажет про то, как он воевал. Одну из своих небылиц про подвиги Мей, про убийство военного командира или про прыжок с парашютом. Но вместо этого он вдруг стал рассказывать всем известную в Суне легенду про двух сестер. — У мудреца шести путей, создателя всего сущего было две дочери. Кагуя правила миром живых: люди и звери находились под ее покровительством. Югито охраняла вход в вечный покой — место, куда попадают души после смерти. Она и жрецы в святилище следили за тем, чтобы мертвые не задерживались среди живых, и всегда отправлялись в загробный мир. Сестры жили в гармонии и согласии, до тех пор, пока в сердце Кагуи не поселилась зависть и жажда власти. Она захотела править не только миром живых, но и миром мертвых. Югито уговаривала сестру образумиться, и отказалась впускать ее в вечный покой. Кагуя впала в ярость, и решила войти туда силой. Она натравила на святилище девятихвостого демона-лиса — беспощадное создание, не знающее жалости, пожирающее все на своем пути. Жрецы и Югито храбро сражались, защищая святилище, но лис нанес Югито смертельную рану. Умирая, она запечатала вход в вечный покой, чтобы сестра никогда не смогла в него попасть. А вместе с ней, и души других умерших теперь были обречены на вечные скитания. Жрецы долго оплакивали смерть Югито, до тех пор, пока их слезы не стали ядом, а сердца не преисполнились местью. Их белые латы стали черными пластинами, а священные клинки — смертоносными жалами. Они приняли облик скорпионов, под покровом ночи выползли из-под обломков святилища, жалили и убивали своим ядом всех, кто служил Кагуе, пока не истребили все живое. Наутро Кагуя увидела, что ей больше некем править — все города и леса опустели, а земля наполнилась неприкаянными душами. Мудрец шести путей вернулся из странствий по свету, узнав о смерти дочери. В наказание за убийство сестры он отправил в бездну теней Кагую и девятихвостого демона-лиса, запечатав там их навечно. Развеял неприкаянные души в прах — он осел золотой пылью, погребая под собой руины святилища — так появился сунийский песок. И захлопнул дверь во вселенную, оставив только пустыню, кишащую скорпионами. — Прошли тысячи лет запустения, — продолжила за него Кушина. Она знала эту историю, сунийскую мифологию проходят еще в первом классе. — Однажды во время бури в песок попала молния, и так зародился Шукаку. Он загнал скорпионов под землю, а в песках вновь появилась жизнь, и поселились первые люди. — И первый друид сделал предсказание, — кивает Канкуро. — Сестры переродятся спустя столетия и борьба за святилище продолжится. Когда явится девятихвостый лис — настанет судный день. Если Кагуя и лис победят, они ворвутся в вечный покой, и на земле наступит бесконечный хаос, война никогда не закончится, — Канкуро встает с пола и снимает висящий на потолке пучок травы. — Мы живем во времена пророчества, — он бросает в огонь несколько листьев. — Югито вернулась в теле сильной женщины, такой, каких этот мир еще не видывал, — убежденно продолжил он, — и сейчас силы света и тьмы готовятся к решающему сражению. Кушина не знает, что сказать: наверняка Канкуро имеет в виду Мей — лидера сопротивления. Происходившее в деревнях кровопролитие никак не похоже на священную битву двух сестер, которую она видела на иллюстрации в учебнике. Югито в национальном сунийском платье, в ореоле света в окружении жрецов в белых латах, и Кагуя с демоническими рогами на голове, верхом на лисе. Эта картинка вовсе не похожа на Мей, с камуфляжной раскраской на лице, командующей другими солдатами в противостоянии боевикам из Отогокакуре. — Скажи, — Канкуро медленно подходит к ней, его глаза становятся полностью черными из-за расширившихся зрачков, — ты слышишь… его шепот? Чувствуешь, как он приближается? «Шепот?!» — Кушина отпрянула, и вскочила с места. Как Канкуро мог об этом узнать? Она ведь никому не рассказывала! — Он зовет тебя? — Канкуро подступает все ближе, Кушина делает шаг назад, и упирается в стенку вагончика. Скорпион учуял опасность и зашевелился. — Ка… Канкуро, — начала она заикаясь. — Лучше не подходи, — она выставляет перед собой руки. — Скажи, ты слышишь, — Канкуро нависает над ней, уперев руки по бокам от ее головы, — голос лиса? — Лиса? — переспрашивает она с облегчением. — Нет, ничего такого я не могла слышать! — это просто очередной заскок, нужно вернуться в лагерь, пока Канкуро что-нибудь не натворил. Или не натворила она. — Конечно, нет, — он вздохнул, и снова отошел к очагу. — Но скоро услышишь! — он бросил в дымящуюся чашу пучок травы, и в воздух взметнулся сноп искр. — Он учуял в тебе война света, и теперь охотится за тобой. — Канкуро, это все глупости, — Кушина натянуто улыбается. — Я — обычная девочка… — Тень! — перебивает ее Канкуро. — Тень, пришедшая в нашу палатку, подосланная Кагуей — ты победила ее! — Это не тень, это был пьяный солдат! — она стискивает кулаки. — Он приставал к Карин, я должна была что-то сделать! — Канкуро ни в чем ее не обвинял, но почему-то, хотелось оправдаться за свой поступок. — Никакой я не воин, а обычная убийца! — она чувствует, что в горле защипало, неужели, она сейчас заплачет? Нет, это от дыма, она по-прежнему ничего не чувствует. — Кушина, — Канкуро садится напротив дымящейся чаши, и складывает ноги по-турецки. — Ты убила человека… — Вот, а я тебе, о чем говорю! — …человека, в котором не было ничего человеческого, — его слова пригвоздили Кушину к месту. — Избивают и насилуют девочек — так поступают не люди, а чудовища. Это Кагуя отправляет их из бездны теней, они принимают человеческий облик, чтобы потом… Кушина уже не слушала. «Человек, в котором не было ничего человеческого» — вот кем был тот пьяный солдат. И целая армия таких же нелюдей, уничтожавшая мирных жителей. И придурок с грязными шутками — тоже один из них. Вот почему ей так легко было убивать их. Они ведь не настоящие! Не настоящие люди, неодушевленные предметы, которые можно не жалеть. — Духи желают говорить с той, что выбрал лис, — Канкуро достает из стоящей возле стены коробки консервную банку, — но сначала нужно посвятить тебя в воины. — Канкуро я…- Кушина растерялась, но потом взяла себя в руки. Он помог ей понять одну важную вещь: можно убивать, но при этом н е б ы т ь убийцей чего-то живого. То, что уже мертво внутри — не сможет умереть во второй раз. И она решает согласиться, поучаствовать в этом шутовском обряде в знак благодарности. Над Канкуро-друидом смеется весь лагерь, она должна поддержать его. — Я согласна. От запаха трав кружится голова, костер горит так ярко, что внутри вагончика светло, как днем. Кушина слушает тишину, в которой потрескивают ветки, Канкуро размешивает что-то в консервной банке, и становится перед ней. — Кушина, — торжественно начал он, и она невольно выпрямилась по струнке. — Ты готова произнести клятву? — она кивает. — Готова, получить новое имя, и продолжить свой путь, как воин света, защитник святилища, не сворачивая с этого пути, каким бы трудным он не был? «Имя?» — она задумалась, вспоминая уроки истории. Вроде бы, действительно, там что-то такое было. Да какая разница, все это понарошку! — Да, я готова. Канкуро внимательно на нее смотрит, думая, не лукавит ли она. Ей становится не по себе от его взгляда — какой-то он чужой, колючий, не похожий на ее друга. Он опускает пальцы в сажу, собранную в консервную банку, и начинает рисовать ритуальные знаки на ее лице. — Повторяй за мной, — он рисует широкую полосу у нее на лбу. — Клянусь оберегать и защищать сунийские земли… — …земли… — …от тьмы, что приходит ночью, и прячется в людских сердцах, — испачканные сажей пальцы дотрагиваются до ее щек. — …людских сердцах… — …даже погрузившись во тьму — оставаться на стороне света, — Канкуро проводит линию у нее над подбородком. -… стороне света… — …и направлять заблудшие души в вечный покой. -… вечный покой. Канкуро кладет ей ладонь на лоб, с минуту они молчат, а потом он произносит: — Приветствую тебя, воин. Отныне, тебя зовут… Звон разбивающейся чашки, дверь распахнулась от сквозняка, впуская внутрь холодный, свежий воздух. На секунду, Кушине показалось, будто в вагончик действительно запрыгнула чужая тень, но это всего лишь иллюзия из-за колыхавшихся на окнах тряпок. — Это все она, — Канкуро закрывает дверь, начинает рисовать на ней сажей, — Кагуя хочет задуть пламя истины! Кушина видит, что ветер сгоняет на небе серые тучи, скоро пойдет дождь, нужно возвращаться. Канкуро усаживается к очагу, стягивает с взлохмаченной головы шапку, и вытаскивает из нее… кость? Наверное, от крысы или от птицы — маленький кусочек позвоночника с парой пожелтевших ребер. Он бросает его прямо в огонь, и протягивает над дымящейся чашей свои руки. — Начнем, — он взял Кушину за руки, и они держат их над дымящейся чашей как мостик. Канкуро прикрывает глаза и шепчет какие-то слова, Кушина не может разобрать, что именно он говорит. Она не знает, сколько они так сидят: руки уже устали, по крыше застучали первые капли, а огонь в очаге начал угасать. Она хочет встать и уйти, но стоило пошевелиться, как Канкуро крепче сжал ее пальцы. — Кость земного создания… Покажи мне, — пробормотал он, открывая глаза. Канкуро смотрит на нее, но не замечает, у него, странный, отсутствующий взгляд, будто его сознание находится сейчас не здесь, рядом с Кушиной, в ржавом вагончике, а где-то еще. Глаза пустые, он не моргает, и выглядит как застывшая кукла. Ей не по себе от этого, но она боится пошевелиться, чтобы не спугнуть… что именно? Она не знает, но чувствует, что лучше не вмешиваться, и не прерывать этот «обряд». — Ты будешь далеко…- неожиданно заговорил он. — Далеко, и тебе будет очень трудно… Веер с огнем… предательство, — Канкуро с пустым взглядом стал раскачиваться из в стороны в сторону. — Черные руки… — О чем ты говоришь, какой веер? — Кушина в недоумении смотрела на него, пытаясь уловить в этом бессвязном бреде хоть что-то для себя понятное. — Кошачьи глаза — хорошо, — Канкуро не слышит ее, и продолжает говорить на своей волне. — Оранжевый — плохо. Вечный покой мертвеца разрушат, и он последует за живыми… — Канкуро стал дышать чаще, его пустые глаза забегали. — Будет много музыки и света… и все будут кричать твое имя, — его глаза стали закатываться, Кушина подсела к нему ближе, боясь, что тот упадет в обморок. — Разбитая чашка…объединит силы… — он медленно завалился на бок, и зашелся кашлем. — Канкуро! — Кушина подняла лежавшее на полу одеяло, и накрыла очаг, чтобы тот не дымил. — Канкуро, у тебя есть здесь вода? — она убрала тряпку с одного окна, чтобы пустить в вагон свежий воздух. Она обшаривает коробку, стоявшую у стены, и находит там начатую бутылку воды. — Вот, выпей, — Кушина протягивает ему бутылку. — Нужно выйти на улицу, здесь нечем дышать… — Ты слышала предсказание? — Канкуро утирает подбородок, и переводит на нее уже осмысленный взгляд, — Ты в большой опасности, духи хотели предостеречь тебя. — Я слышала, но ничего не поняла, — честно призналась Кушина. — Духи всегда говорят загадками? — Есть немного, — Канкуро улыбнулся. — Но ты все поймешь, хоть и не сразу, — он сел, и прислонился спиной к стене. — У всех воинов есть дух-покровитель. В следующий раз, мы сможем установить с ним контакт, и… — Не нужно, — Кушина дотронулась до щеки, стирая пальцами сажу. — Мне кажется, у меня уже он есть, — она решила быть откровенной с Канкуро, — правда, это скорее злой дух, из тех, что посылает Кагуя. — Кто он? — Канкуро сосредоточенно всматривался в ее лицо, ища ответ. — Скорпион. Дождь закончился, рассвет стал подкрашивать облака золотисто-розовым. Канкуро поправляет на голове шапку, в которой что-то зашуршало, будто пересыпали песок. — Скорпионами стали очерненные скорбью жрецы святилища — самые сильные войны, чья сила духа поборола саму смерть и забвение в песках на тысячи лет, — Канкуро задумчиво смотрел вдаль. — Это злейшие враги Кагуи. — Но они отравили всех жителей, — Кушина вздохнула, и села рядом, глядя на кусок рассветного неба в маленьком оконце. — Из-за них земля опустела, и мудрец шести путей ушел создавать другие вселенные. — Да, — кивает Канкуро, — так и было. Без своей свиты Кагуя ослабла и отец смог ее запечатать вместе с лисом. А неприкаянные души стали песком и подарили нам Суну, которую мы знаем сейчас. Скорпионы творили зло. Но это было зло во имя добра. Кушина задумалась. Может, сегодняшняя ночь и не сделала ее воином, а «послание духов» — просто полет фантазии Канкуро. Но весь этот разговор про «зло во имя добра», помог ей принять ту часть себя, в которой не было ничего человеческого.***
Еда закончилась, этот ублюдок так и не пришел. За воду пока было не страшно, она экономила, но из-за того, что приходилось много работать руками, разбирая стену, ей становилось жарко, и по глотку вода убывала. Нужно поторопиться, и быстрее вырваться на свободу, чтобы не отсчитывать каждый раз, сколько сегодня воды можно выпить. Дядя забрал ее из лагеря, обещал красивую жизнь, а теперь она сидит в грязном подвале, ковыряя кирпичи крышкой от консервной банки. Не нужно было соглашаться, и предавать друзей, тогда бы с ней этого не случилось. Канкуро пророчил ей будущее великого воина, а сейчас ей приходится бороться с голодом и усталостью. Когда она отсюда выберется, то ни за что не вернется в интернат. Пошел он к черту! Вместе с учащимися там избалованными богачками! В лагерь приезжают волонтеры, она сможет доучиться там. А потом…чем она будет заниматься, кем станет? Карин хотела стать врачом, как ее мать, погибшая в одном из госпиталей. С Гаарой она об этом не разговаривала, нужно будет обязательно у него узнать. Канкуро — друид, он нашел свое призвание. А она? Она ведь ничего не умеет. Ни петь, как Таюя, ни танцевать, ни рисовать… у нее нет к этому способностей. В медицине она не разбирается, шить тоже не научилась. Может, пойти в полицию? А если она станет плохим полицейским? Если где-нибудь исчезнет девочка, как она, и у нее не получится ее найти? Так не годится. Должно же быть что-то, что она умеет делать лучше всего! «Убивать», — впервые за долгое время скорпион подал голос. В последний раз она его слышала, когда сцепилась в столовой с Кин. Она зависает, глядя на кучу отломанных кирпичей у своих ног. В другой раз эта мысль ее бы испугала, но сейчас наоборот, обрадовала. Ну конечно! Как она сразу об этом не подумала! Она станет солдатом. Научится военному делу, и вступит в сунийскую армию. Будет служить вместе с Мей, будет беспощадно истреблять врагов, доберется до каждого человека, в котором нет ничего человеческого, посмевшего пролить кровь на их землях. Подобно жрецам-скорпионам из разрушенного святилища, она будет творить зло, но это будет зло во имя добра. Скорпион заклекотал, она чувствует, будто он придает ей сил, когда она, наконец, стала с ним за одно. Еще несколько кирпичей отвалилось, осталось совсем немного. Она усерднее заработала руками, чтобы пробить брешь в этой проклятой стене. Теперь все будет по-другому. У нее появилась цель.***
— Куда ты полез, совсем с ума сошел?! — зашипел Хаку, хватая Хидана за руку. Хаку тянет его за собой, в комнату, скрытую за ширмой. Хидан послушно плетется за ним, оборачивается — потревоженный им человек медленно усаживался на кушетке, держась за голову. Похоже, он серьезно ранен, интересно, кто это? Хидан думал, что эту шлюшку интересуют только чиновники и бизнесмены. За ширмой скрывалась узкая каморка, никак не вписывающаяся в интерьер старинного салона с пагодами и журавлями на стенах и винтажной мебелью. Маленький стол, на котором стоял навороченный ноутбук, куча проводов, наушники. Несколько телефонов: громоздкий, с дисковым аппаратом, беспроводные трубки, мобильники разных моделей. Шкафчик у стены, из которого торчали стопки бумаг, полка, заполненная разными склянками. Два стула — на одном громоздится коробка с одеждой, в которой свалены в кучу мотоциклетный шлем, тяжелые сапоги… За ширмой Хаку переставал быть шлюхой, и становился кем-то иным, для Хидана непостижимым. — Я думал, что Какузу здесь, у тебя, — Хидан растерянно оглядывается. Вспышка ярости прошла, и на него накатил ступор. Он был на 100% уверен, что найдет Какузу именно в этом месте, ведь приглашение, и его незапланированная поездка указывали именно на это. То, что Какузу здесь не оказалось, выбило у него почву из-под ног, Хидан больше не знает мест, где можно искать. — Так-так-так, — Хаку сощурился, — какое совпадение. Мне бы тоже хотелось узнать, где Какузу. — Зачем он тебе понадобился? — окрысился Хидан. Хаку ему не нравился, и он не собирался любезничать и скрывать это. — Давай, сострой лицо попроще, — косится на него Хаку, — тогда будет разговор. Чтоб ты понимал, я не сплю с твоим Какузу. Больше не сплю, — он не удержался от издевки. Хаку подходит к столу, находит среди кучи проводов электронную сигарету. Хидан испепеляет взглядом его стройную фигуру. Никого в своей жизни он не ненавидел сильнее, чем его сейчас. Эта холеная женоподобная дрянь что-то знает, поэтому придется прикусить язык, он должен выяснить, что с Какузу! — Несколько дней назад Какузу попросил меня сделать для вас паспорта, — Хаку выдыхает облако белого дыма, и прислоняется спиной к столу. — И, кстати, они готовы. Но в назначенный день он за ними так и не явился. Паспорта? Старик заказал для них фальшивые паспорта?! Мысли заметались в голове, как шарики для пинг-понга. Какузу ничего ему об этом не говорил. Проклятье, что же тут произошло, пока он отсутствовал, почему это привело к тому, что Какузу исчез?! — Что случилось? — Хидан смотрит в пол, и спрашивает скорее у своих ботинок, чему у Хаку. — Какузу хотел сбежать из города? От кого? — Откуда мне знать? Хаку склоняет голову на бок, и смотрит на Хидана сверху вниз. — Я что, с ним живу? — снова издевка, улыбка скрывается за облаком сладковатого дыма. — Какузу ничего мне не рассказывает о своих делах. — Пошел ты! Мне он тоже ничего не рассказывает! — взвился Хидан. Его это ужасно бесит, но Хаку прав: он ближе всего к Какузу, и это у него должны быть ответы на все вопросы. Но старик с ним ничем не делился! То, с чем работает Какузу, его не касается, он никогда не лез к нему с расспросами, да тот бы и не позволил. — Я понятия не имею, чем он занимался, пока меня не было в городе! И не могу знать, почему Какузу пропал, и что вообще тут произошло! — Можешь! — жестко оборвал его Хаку, преодолевая расстояние между ними за один шаг. — Думай ты головой, а не инстинктами! — он толкнул его в плечо, Хидан не удержал равновесия, и сел на стоящий возле него стул. — Какузу хотел вместе с тобой покинуть город, — Хаку поставил босую ногу на сиденье, и уперся коленом Хидану в грудь. — Ты понимаешь, какие силы пришли в движение?! — Хаку схватил его за отросшие волосы, заставляя повернуть голову, и наклонился к его уху. — Понимаешь, насколько серьезные люди тут замешаны, что это заставило его, его отступить?! — Хидан видит в глазах Хаку не только ярость, но и… сожаление? — Какузу наверняка что-то нарыл, — быстро зашептал Хаку на ухо, — такое, что мы с тобой даже не сумеем вообразить!.. Хидан весь подобрался, слушая эту гневную тираду. Прямо сейчас он почувствовал то, что никогда не замечал за маской этой саркастичной сучки. Мощь.И угрозу. Грубый мужской голос развеивает облако сладковатого дыма, и заставляет Хаку отойти в сторону. На пороге появился тот самый гость, которого Хидан, поначалу, принял за Какузу. Его тяжелый взгляд, нахмуренный брови, накаченные мускулы, покрытые сетью шрамов, не предвещают ничего хорошего. Мужчина вскинулся, глядя на Хидана, его карие глаза засверкали. Как у волка, почуявшего добычу. Он о чем-то говорит с Хаку, но Хидан не понимает этого языка. Одни согласные, этот мужик, кажется, больше рычит, нежели произносит отдельные слова. Сунийский. Родной язык Какузу. Хидан хотел его выучить, чтобы быть ближе к Какузу, его культуре, но быстро оставил это занятие. Это долго, скучно и сложно. Поэтому, его словарный запас на этом языке составляют элементарные слова: «да», «нет», «спасибо-пожалуйста-здравствуйте-до свидания». Еще он мог сосчитать до трех, и знал пару ругательств, которые подцепил от Какузу — вот весь его потолок, все чего он достиг. Он не слышит ни одного знакомого слова, но, по интонациям, Хаку и его спутник о чем-то спорят, и Хидан чувствует, что речь о нем. Решают, выйдет ли он вообще из этой комнаты. Незнакомец показал на него, провел ребром ладони себе по горлу, и, кажется, назвал его ублюдком. Хаку закатывает глаза, будто услышал редкостную глупость. Он умел унизить собеседника одним только взглядом, специально подбирал такие слова, чтобы задеть как можно сильнее. Хаку по кайфу причинять боль, он быстро находит чужие слабости. И теперь Хидан уверен, что одними словами дело не ограничивается, было в нем что-то… Что-то похожее на Какузу, когда тот впадал в ярость, на его беззвучное бешенство. Сейчас Хидану даже казалось какой-то закономерностью, что Хаку и Какузу были настолько близки. Он представил, как пальцы Какузу стискивают эти тонкие запястья, как покрывается синяками и кровавыми отметинами тело Хаку, пока Какузу его трахает, и душит, душит эту настырную ухмыляющуюся блядину, которая в ответ кусается и дерет ногтями, бросает колючие фразочки, чтобы получить еще большую порцию той сладкой боли, которая выворачивает тебя наизнанку и обдирает о гальку оргазма. Хидан понимал эту потребность, вначале их секс с Какузу был такой же — яростный, неудержимый поток страсти, который вызывал эйфорию, как наркотик. Своим появлением Хидан лишил Хаку толики счастья, которое он находил во встречах с Какузу, за что и заслужил эти бесконечные шпильки и издевки в свой адрес. Он действительно видел в глазах Хаку сожаление. Хаку был привязан к его старику, и до сегодняшнего дня он мастерски это скрывал, наверное, даже от самого себя. Хидан больше не чувствует злобы по отношению к Хаку. Он простил Какузу, простил их связь, глупо было на этом зацикливаться. Найти Какузу — вот, что действительно важно. Эти двое, похоже, о чем-то договорились, и мужик исчезает за ширмой, сердито зыркнув из-за плеча напоследок. — Тебе пора, — Хаку тяжело вздыхает, бросает на стол электронную сигарету. Жестом велит Хидану подойти, и, когда тот оказывается рядом, выдвигает нижний ящик шкафа. Внутри два паспорта в синих обложках и пистолет. Хидан разглядывает эти, разложенные перед ним предметы, и никак не может осмыслить происходящее: Хаку не знает, где Какузу. Никто не знает, где Какузу. — Что смотришь? Бери, — Хаку кивает на пистолет. — Мертвым ты ему не поможешь. Хидан убирает во внутренний карман паспорта, осторожно вытаскивает пистолет, не представляя, что делать дальше: он и обращаться-то с оружием не умеет! Как-то раз он напросился с Какузу на полигон, но старик сказал, что быстрее его пристрелят, чем он научится правильно целиться. Хидан тогда просто хотел провести время вместе с богом, а не учиться чему-то новому, он и не думал даже, что ему это пригодится. Он выходит за дверь, но не успевает отойти, когда Хаку хватает его за подол куртки. — Куда ты?! — смотрит на него, как на сумасшедшего. — Иди до конца коридора, — он махнул рукой, показывая направление, — там есть пожарная лестница. Так ты выйдешь с другой стороны здания. Если ты привел за собой хвост, — Хаку огляделся по сторонам, — во второй раз Забуза тебя не отпустит. Щелкнули замки, дверь закрылась, Хидан остался в коридоре один на один с чувством собственного бессилия. Куда ему идти, с кем посоветоваться? В полицию? Да его там на смех поднимут, если он расскажет им про одежду и сообщения. Сообщения, которые ему отправили — наверняка неизвестный тип ждет его в Стейк-Хаусе. Раз они подготовили для него ловушку, то Хидан им нужен, правда он не понимает для чего. Может, думают, что ему что-то известно про дела, которые ведет Какузу?.. Хаку прав, нужно выйти из здания незамеченным. Хидан все еще не может поверить, что все по-настоящему, угроза не призрачна, она вот, здесь, рядом с ним, повисла в воздухе. Ты понимаешь, какие силы пришли в движение? Хидан медленно спускается по лестнице, вспоминая звонок, когда Какузу сказал ему ждать его в аэропорту по возвращению. Это было два дня назад. Значит, в тот день, когда он ему позвонил, он должен был забрать документы у Хаку. После звонка Хидану что-то происходит, Какузу берет его вещи, и… исчезает. Если ты привел за собой хвост, во второй раз Забуза тебя не отпустит. Хаку и его спутник боятся слежки. Значит, Какузу — тоже. Поэтому он изменил внешность, и оделся не так, как обычно. Хидан злится на себя, это же было так очевидно, почему он сразу не догадался?! Он морщится, чтобы отогнать ненужные мысли, нужно подумать о том, что могло случиться за эти два дня, и заставить Какузу исчезнуть. Два дня — большой срок, все что угодно могло произойти. Вдруг, Какузу уже мертв? Нет, ни за что! Хидан крепче сжимает пальцами перила. Он бы точно это почувствовал. Почувствовал бы, что связь с его богом прервалась. Хидан останавливается, и разминает пальцами место под коленкой — нога разнылась, долгий спуск по пожарной лестнице не для нее. Смотрит, в темноту лестничного пролета, безмолвно спрашивая: «Какузу, где ты?» На секунду, ему кажется, будто он слышит эхо: «… ты.ты…ты.» «Ты»…Он может рассчитывать только на себя. Для Какузу — он единственная надежда, и он не может, не имеет права подвести его! Только он сможет найти ответ. Они вместе живут, Хидан знает его привычки, он нашел среди его вещей подсказку, которая привела его сюда, в «Звезду судьбы», значит, обязательно отыщется и что-то еще. Необходимо вернуться домой и перевернуть там все верх дном, заглянуть в каждый угол. Хидан выходит к парковке, озираясь по сторонам: не идет ли кто-нибудь за ним? Вроде бы никого нет, он сворачивает за угол, и садится в автобус, чтобы затеряться в толпе. Народу там не много, он усаживается на свободное сиденье и отворачивается к окну. Какузу наверняка что-то нарыл, такое, что мы с тобой даже не сумеем вообразить!.. Хаку думает, что исчезновение Какузу связано с последним делом, которым он занимался. Хидан нахмурился, стараясь вспомнить вечер, когда сидел у него в кабинете. Лес, мертвая девочка, фотография… Точно, Какузу разыскивает какую-то девчонку. Но кто она? Нужно выйти на ее родителей, наверняка он им рассказывал о том, как продвигаются поиски. Хидан закусил губу, Какузу никогда не называет имен своих клиентов. Он достает из кармана мобильный, и вводит в поисковую строку «пропавшие дети». На него тут же устремились сотни сияющих детских глаз и улыбок. На фотографиях счастливые лица, запечатлённые на днях рождениях, в школе, или парке аттракционов, еще не знающие, что это их последнее фото. Он вспоминает, как в детстве, бабка постоянно ругалась, когда фотографии пропавших детей печатали на упаковках с молоком, и Хидан только сейчас понимает, почему Цунаде это не нравилось. Ему и самому не по себе от этого, смотреть на жизнерадостные лица тех, кого и в живых-то наверняка нет. А тогда… эта пачка молока и фотография на ней, стояла посреди стола, как маленькое надгробие, напоминая взрослым, что они ничего не сделали, чтобы эти снимки больше не печатали. Хидан пролистывает список: пусть ему неизвестно имя, но в лицо-то он девчонку узнает, на лица память у него отменная. Он помнит, что она рыжая, и зубы у нее кривые… Странно, ее нет в списках пропавших. Хидан пробует сузить поиск, изменив запрос: «пропавшие дети, октябрь, девочки». На этот раз выгрузилось всего две фотографии. Кучерявая блондинка девяти лет, катающаяся на карусели, и совсем еще малышка в коляске. Как такое может быть, почему про эту девку нигде нет информации? Если пропадает ребенок, звонят во все колокола, об этом трубят СМИ, безутешные родители бросаются во все инстанции. Родители… Наверное, дело в них, они обратились к Какузу, чтобы избежать публичности, и не заявляли в полицию. Вот дерьмо! Еще одна нить, которая могла привести к Какузу оборвалась.***
Странное чувство: прокрадываться к себе домой через узкие переулки, будто вор. Хидан запирает дверь, и первым делом бросается к Какузу в кабинет — все ответы должны быть там, где старик работает. На столе тонкий слой пыли, пепельница с окурками, несколько чистых листов — ничего интересного. Хидан усаживается в кресло и включает компьютер, ждет загрузки системы, и вскоре выскакивает уведомление «введите пароль». — Черт! — Хидан выругался, эти меры предосторожности были вполне в духе Какузу. Как теперь посмотреть файлы? Он пытается подобрать пароль, но ничего не выходит. Хидан пробует разные комбинации, указывает даты рождения — его, свою… Какузу наверняка не так банален, но вдруг сработает? Нет, все бестолку. Он крутится на кресле оглядываясь по сторонам, ища подсказку. Вокруг книжные шкафы, полки которых забиты разными изданиями по криминалистике и уголовному праву, сейф в углу… Хидан с компьютером -то совладать не может, а уж с сейфом он точно не справится. Может, в качестве пароля, он использовал номер своей машины? Хидан пробует — снова мимо. Да что же это такое, как ему понять, где искать, за что ухватиться?! Через полчаса неудачных попыток подобрать пароль Хидану хочется побиться головой об стол. Он паршиво себя чувствует, нога болит, внутри все скручивает от тоски и тревоги, без Какузу ему и физически плохо, как наркоману во время ломки. Хидан начинает читать молитву, самозабвенно, как в детстве. Как тогда, когда к нему в сарай заходила женщина, она говорила, что он должен как можно сильнее поверить, тогда он увидит бога, и испытание, наконец, закончится. Еще она приносила ему кашу — теплая липкая масса, больше похожая на клей. Из-за воспаления горла глотать ее было очень больно, но голод тогда был намного сильнее боли. Хидан не помнил ее лица, не знал, как ее зовут, он только помнил, что рядом с ней ему было тепло, и почему-то думал, что она — его бабушка. В его сердце попал этот осколок чужой доброты, и именно он согревал его холодными зимними ночами, когда он молился о том, чтобы утром открыть глаза, и увидеть Джашина. Когда стало совсем невмоготу, когда пальцы на ногах замерзли так, что уже не сгибались, а желудок присох к позвоночнику от голода, Хидан молился Джашину, умолял забрать его в свое царство каждой клеточкой своего тела. И его молитвы, наконец, были услышаны. Бог за ним пришел. Его бог. Тот самый полицейский. Хидан ложится на стол, и прижимается щекой к столешнице. Хочется заскулить, как побитой собаке — все эти предметы вокруг, к которым прикасался Какузу хранят его след. Хидан даже до сих пор чувствует его запах — табак и парфюм, отдающий древесиной, который Какузу не менял вот уже много лет. Кажется, что Какузу вот-вот появится здесь, и скажет: «Не мешай, Хидан, дай мне спокойно поработать.» Усядется в кресло, уткнется в монитор, через пару минут полезет в стол за сигаретами… Хидан выпрямился и посмотрел на выдвижные ящики стола. Там он еще не проверял, нужно в них покопаться. Открывает первый: на глаза сразу попадается фотография девочки, которую Какузу ищет. Смотрит на него, улыбается. — Ну, давай же, скажи мне, что здесь что-нибудь будет, дура ты безмозглая! — он раздраженно отпихивает снимок в сторону. Эта девчонка во всем виновата. Лишила Хидана бога, разрушила привычный уклад его жизни. — Надеюсь, ты уже сдохла! Он вытаскивает наружу папку с договорами, записную книжку, из которой вырваны страницы и нет ни одной записи. Конверт с деньгами — немного, поэтому Какузу не убрал их в сейф. Немного по меркам Какузу — всего лишь месячная зарплата Хидана. Начатая пачка сигарет, какая-то книга по криминальной психологии, видеокассета. Кассета. Хидан крутит ее в руках — на ней нет никакой маркировки, непонятно, что там. Если остальные предметы были привычны, то это — новое. Видеомагнитофона у них нет, где Какузу собирался ее смотреть? Хидан избавился от всякой рухляди сразу после переезда сюда. Откуда он вообще ее взял? Какузу наверняка что-то нарыл, такое, что мы с тобой даже не сумеем вообразить!.. А что если… это оно и есть? Какой-нибудь компромат, или что похуже? Ну конечно! Тому, кто поджидал его в Стейк-Хаусе нужна эта кассета. Наверно, Какузу хотел шантажировать какого-нибудь политика, или вроде того — поэтому он и заказал фальшивые паспорта, чтобы сразу после аферы прихватить деньги и сбежать. Нужно срочно узнать, что на ней. Хидан задумывается: где просмотреть запись? Видеомагнитофоны это пережитки прошлого, они остались в его детстве. Хидан вспомнил, как он с Дейдарой, тайком от бабки посмотрели ужастик на видике, а потом боялись ночью идти в туалет, и спали со включенным светом. Если Цунаде не избавилась от хлама, то видеомагнитофон у нее должен быть, нужно отправиться к ней. На этот раз Хидан подготовился более основательно: надел на колено бандаж, который скрыл под одеждой, выбрав в своем гардеробе самые неброские вещи. Сунул в карман пластинку с обезболивающими таблетками — к концу дня нога будет просто отваливаться, но ему некогда отвлекаться на боль. Забрал фальшивые паспорта, кассету, спрятал пистолет под курткой, немного подумал, и все же, взял деньги, найденные в ящике — они могут пригодиться. После пожара в квартире Какузу Хидан и Дейдара какое-то время пожили в гетто, а потом вместе с приемной семьей переехали в двухэтажный дом, в коттеджном поселке в черте города. Вся инфраструктура была рядом, и Цунаде хотелось, чтобы дети росли поближе к природе. Хидану целый час пришлось туда добираться на автобусе из-за пробок. Такси он вызывать побоялся, да и вообще, не хотел впутывать во все эти дела Цунаде, но выбора не было. Сумерки сгущаются, поднялся ветер, и повалил снег с дождем. Хидан минует сад с голыми деревьями, в детстве они с Дейдарой тут часто играли. Возле лестницы брошены два розовых велосипеда, он о них чуть не споткнулся. У Цунаде две дочери, сейчас они учатся в первом классе. — Ба, ты дома? — зовет Хидан, проходя внутрь. — Я ненадолго… — Мама, Хидан здесь! Хидан приехал! — близняшки виснут на нем, стоило только переступить порог. От Цунаде им достались только желто-карие глаза. Пепельные волосы, черты лица девчонки унаследовали от своего отца — Дана. Хидан вымученно улыбается. В другой раз он был бы искренне рад с ними увидеться, но сейчас все его мысли занимает Какузу. — Девочки, отпустите его, — Цунаде возникла в прихожей, закутанная в темно-зеленую шаль, свисающую до самого пола. В ней она походила на огромную птицу, со сложенными за спиной крыльями. — У Хидана болит нога ему нельзя поднимать тяжести. Идите делать уроки, — она чувствует, что он приехал не для того, чтобы повидаться со своими назваными сестрами. — Это Канра тяжелая, а я нет, — Акане показывает сестре язык, и девчонки начинают гоняться друг за другом, играя в коридоре в пятнашки. — Уроки! — повторят Цунаде, и Хидан испытывает неуместное чувство ностальгии, он тоже учился из-под палки. Близняшки поднимаются в свою комнату хихикая и перешептываясь. Хидан видит в их глазах азарт, шкодливый, пакостливый — наверху они явно найдут занятие поинтереснее, чем учеба. Цунаде думала, что с девчонками ей будет легче, и как же она заблуждалась. Вдохновленные рассказами о проделках Хидана и Дейдары, они грозили их переплюнуть своими выходками. Хидан испытывал чувство солидарности, и радовался, что растет достойная замена, Цунаде точно не заскучает. Он помнит, как смеялся до колик в животе, узнав, что сестры подбросили в сумку старой училке игрушечного паука, выглядевшего, как настоящий тарантул. Ее визг слышали на последнем этаже школы, а Цунаде потом краснела на встрече с родителями. — Как ты себя чувствуешь? — оставшись вдвоем, Цунаде, наконец, позволила себе приветственные объятья. — Я в порядке, — Хидан отстраняется, и проходит в гостиную. Каминная полка заставлена кубками и наградами — девчонки занимались танцами, и участвовали в разных конкурсах. Фотографии в рамках висят на стенах: детские снимки с ним и Дейдарой, свадебное фото Цунаде с мужем. Целая серия снимков с близнецами: от младенцев в пеленках, до школьной скамьи. Хидан вспоминает фотографии пропавших детей, которые смотрел сегодня — такие же солнечные и улыбчивые, и отводит взгляд, ему не по себе от этого, будто перед ним открылась еще одна страница поиска. — Ты был у Дейдары? — спрашивает Цунаде, наблюдая, как он копается на полке перед телевизором. — Мы с девочками вернулись с соревнований и не застали его в больнице, он уехал… Проклятье, он же совсем забыл о том, что случилось с Дейдарой! На фоне исчезновения Какузу все события в жизни Хидана поблекли, и отошли на второй план. — Э… заходил, — осторожно отвечает Хидан, — Но это было до того, как меня отправили в командировку, — жалкая попытка оправдаться перед самим собой. Он предал своего друга. Видел, как ему плохо, видел, как он страдает, и все равно, сделал так, как хотел Какузу — уехал и бросил его. Принес дружбу в жертву своему богу. — В Нами но Куни прошел страшный ураган, много жертв, столько зданий разрушено, — Цунаде складывает руки на груди. — Я до сих пор не могу до него дозвониться! Боюсь, как бы с ним чего не случилось… Хидан зависает над дивиди плеером. Он вспомнил, как показывал Дейдаре фотографии со своего отпуска, видел, что тому нравилось, он говорил, что тоже хотел бы там побывать. Не побывать. Остаться. Он хотел там остаться. Хидан вспоминает его потухший взгляд, отрешенное лицо… Он слишком поздно понимает, что именно крылось за этим «остаться». Только бы у него ничего не вышло. Пожалуйста, Джашин, если ты существуешь, вмешайся, не дай этому идиоту наложить на себя руки. Хидан в отчаянье, и готов уверовать в другого бога, лишь бы тот спас его друга. Потому что его бога, Какузу, никто кроме него не спасет. — Хидан, что ты ищешь, зачем ты копаешься в старом хламе? — бабка насторожилась, когда он вытащил из кладовки пыльную коробку. — Объясни сейчас же, что происходит! -Цунаде закипает, и начинает искрить, как электросварка. Радиоприемник, какие-то железки, громоздкий лэптоп — одна из первых моделей. Видеомагнитофона нигде нет. — Ба, не ори, — он и сам уже на пределе, и остатки самообладания вот-вот его покинут. — У нас же был старый видеомагнитофон, куда вы его дели? Мне нужно посмотреть одну кассету, это капец как важно! — Что-то выбросили, — она нахмурилась, — что-то Дан забирал в гараж, я не помню. Мы уже сколько лет им не пользовались! Твою мать! Неужели он зря потратил время, добираясь сюда? Где теперь посмотреть эту проклятую кассету?! — Папа ничего не выкидывал, — Акане и Канра спустились вниз, девчонки хотели прокрасться на кухню. — Он отнес видик и маленький телевизор в нашу берлогу. Хидану хотелось сгрести близняшек в охапку и расцеловать их смеющиеся мордашки. Наконец-то, удача, он еще на шаг ближе к Какузу. Убежище, или берлога, располагалась на чердаке — он с Дейдарой тоже там играл. Они сооружали из одеял шалаш и в плохую погоду, когда нельзя было выходить на улицу, проводили там время за чтением комиксов и разными настолками. Опять лестница, нога снова напоминает о себе, Хидан кладет под язык таблетку. На чердаке нет мусора и старой мебели, девчонки там основательно устроились. На стенах развешаны светящиеся гирлянды, и много всех оттенков розового — целый шатер из разноцветных одеял. Хидан пробирается в шалаш, стараясь не развалить хрупкую конструкцию. Внутри мягкие игрушки, куклы, какие-то девчачьи комиксы про фей. Но главное — старый телевизор с кинескопом, и стоящий на нем видеомагнитофон, рядом стопка видеокассет с мультфильмами. Видик бывалый, поцарапанный, на боковой панели наклейки, которые они с Дейдарой находили в упаковках с сухим завтраком. Несколько часов назад, Хидан бы не поверил, что эта рухлядь станет настоящим сокровищем. Он без зазрения совести садится на живот большому плюшевому медведю, пусть будет вместо подушки. Прислушивается: шепот и смешки, девчонки следят за ним, неожиданный гость в их берлоге для них игра, приключение. — Мартышки, кыш отсюда! — шикнул на них Хидан. Он не знает, что ждет его на пленке, но зрелище там будет явно не для детских глаз. Звонкий смех, стук босых пяток по полу, и вскоре, Хидан остается один. Включает телевизор, вводит в слот магнитофона кассету. Слушает белый шум, расставляет на телевизоре упавших солдатиков — они старые, остались от них с Дейдарой. Эти монотонные действия немного его успокоили. По экрану прошла рябь, возникла системная заставка, и появились первые кадры. Хидан придвигается ближе, он не должен ничего упустить, эта пленка ключ к исчезновению Какузу. Подожди еще немного, Какузу. Я обязательно тебя найду.