***
Девчонка тихо лежала на полу, и смотрела в потолок. На улице уже стемнело, глаза Какузу различают лишь темные контуры ее тела. Они больше не разговаривали, да о чем им говорить? Какузу не собирался ее утешать, обещать, что все будет хорошо, и что их обязательно найдут. А ей и не нужно общение, она будто бы не в себе, остаток дня сидела с отсутствующим видом и пялилась в одну точку. Он снова чувствовал себя хуже, к вечеру температура повышалась, кости ломило от жара и слабости. Утолив мучавшую его жажду, о себе напомнил и голод: в дополнение ко всему пустой желудок крутило, иногда к горлу подкатывала дурнота, состояние совершенно разбитое. — Мы в брюхе чудовища, — девчонка протянула руку к потолку, будто пытаясь за него ухватиться. — Огромного девятихвостого демона-лиса. Он нас сожрал, а теперь переваривает. Какузу тихо вздыхает: у Кушины галлюцинации. Она в плену почти две недели, тут и у взрослого крыша поедет. Лис, демоны… Он помнил эти мифы, хоть и уже давно отдалился от сунийской культуры и национальных обычаев. Святилище, мудрец шести путей, битва двух сестер — про это рассказывают, чуть ли не с детского сада. — Одного пленника он уже сожрал, теперь остались мы двое, — она складывает руки на животе, как покойник. Одного… пленника?.. — Вместе с тобой в подвале был еще кто-то? — не понял Какузу. Что за бред, о ком она говорит? — Нет. Но я слышала, что он сюда кого-то привел. А потом были крики, — у нее спокойный, монотонный голос, лишенный всяких эмоций. — Много криков. Наутро он принес мне еду, а вместе с ней и запах смерти, — она поворачивает голову в его сторону. — Он здесь. В этом здании. Если вы действительно искали меня, то должны были найти и труп. Какузу вспоминает обуглившееся тело, которое разместили на стуле в комнате его старой квартиры. Твою мать. Девчонка была всего в нескольких метрах, от творившегося там безумия. Другую бы это сломило, а она еще неплохо держится, и не дает расслабляться Какузу. — Да, так и есть. Он здесь, — Какузу показал пальцем вверх, — на втором этаже. Плохая смерть. — Долгая смерть не может быть хорошей, — девчонка перевернулась на бок, устав лежать в одной позе. Какузу думает, что то, о чем они сейчас говорят — за гранью добра и зла. Что он не должен обсуждать с ребенком такие вещи. Правда, от ребенка тут уже ничего не осталось. Только искалеченная душа. Кушина больше не та девочка, чью комнату он недавно обыскивал. Это не преданная поклонница любимой певицы с целой тумбочкой косметики и горой мягких игрушек. Здесь, в этом подвале ей пришлось расстаться с детством и повзрослеть. Стать старше на целую жизнь, сохранить рассудок в этом аду, найти способ из него выбраться — не каждая осилит так долго ковырять кирпичи крышкой от консервной банки. Она выглядит как подросток, но за ее плечами такой опыт, которого хватит на нескольких взрослых. Какузу не испытывал восторга от этой силы духа и ее мужества, позволявшего преодолевать трудности. Он знал, чем за это платят. Когда бросаешь все силы на выживание, то переживаешь трансформацию, открываешь в себе то, на что в обычных условиях был бы никогда не способен. Он читал в книге по антропологии историю о спелеологах, заблудившихся в пещерах. Без пищи люди стали сходить с ума, и вскоре в группе произошел раскол: слабые стали пищей для сильных. Уцелевшие нашли выход, так же, как и Кушина выбрались из тёмных пещер, но они больше не могли считать себя людьми. Ценой спасения стала собственная человечность. Кого этот ублюдок мог сюда привести, да еще и расправиться с такой жестокостью? Какузу убедился, что выбор жертв не случайность, он преследует их намеренно, за всем этим стоит какая-то «высшая», понятная одному преступнику цель. Он ведь рисковал, девчонка была поблизости и все слышала. Она могла поднять шум, спугнуть жертву. Значит, он не боялся того, что его маленький секрет раскроют. Может, он избавился от сообщника, который помогал ему провернуть похищение, и знал, где держат пленницу? Нет, тут что-то другое. Стул посередине комнаты, горючее, этот спектакль заранее подготовили. Он старался, хотел показать это. Ради помогающей ему шестерки стал бы этот тип прикладывать столько усилий? От подобных людей избавляются быстро и тихо, не устраивая весь этот фарс с сожжением. Почему он вообще выбрал такой способ убийства? Мертвые не интересны, Какузу. Интересны — живые. Какузу вспоминает слова Хидана: вполне логично, учитывая садистские наклонности этого типа. Хотел насладиться мучениями, почувствовать свою власть. Может, даже пытал, ему было что-то нужно от этого человека. Но почему огонь, сожжение? Такое поведение больше типично для пироманов, а этот мудак таковым не является. Иначе он бы сжег и Дейдару, и того неизвестного, чье лицо растворил в кислоте. Все свелось бы к одному образу действия, чтобы удовлетворить свое влечение к огню. За свою карьеру с пироманом Какузу столкнулся только один раз. Он не вел тогда дело, из-за очередного служебного расследования его отстранили почти на полгода, и посадили разгребать висяки. Завалили бумажной работой, закрывать дела по истечению срока давности, чтобы он больше нигде не отсвечивал, иначе ему бы пришлось подать рапорт об увольнении. — Ты сдохнешь без своей работы, Какузу, — Микото Учиха подошла к нему в курилке. В элегантном костюме, с золотым браслетом на запястье, седина к волосам так и не прикоснулась, и не скажешь, даже, что ей скоро 60. Она выглядела довольно бодро после грандиозной выволочки перед начальниками разных сортов — ее подчиненный крупно облажался. " Вы убили нашего главного свидетеля, Какузу. Почему мы снова и снова возвращаемся с вами к этой теме, Какузу? Вы же взрослый человек! Ваша задача ловить преступников, а выносить приговор должен судья…» Одна из глав департамента полиции, первая женщина, получившая звание комиссара. — Поэтому, лучше для нас всех будет, если ты ближайшие месяцы осядешь за бумажной работой, а потом вернешься в отдел убийств. Какузу, молча, выдыхает дым, и не спорит. Это правда — ему нужна эта работа, именно т а к а я, иначе вместо того, чтобы ловить преступников он станет одним из них. Микото умная женщина, ее команде нужен такой цепной пес, как Какузу. Поэтому она смогла его отстоять, и добиться временного перевода на другую должность.***
Август в этом году выдался невероятно холодным. Да лето вообще было паршивым — постоянные дожди, солнечная погода в этих краях не задерживалась. Они сидят в машине на окраине лесопарка — это их контрольная точка. Еще несколько разбросано в разных концах города. — Ты читал материалы дела? — Тентен вытаскивает с заднего сиденья папку с документами. — Знаешь о нем, хотя бы в общих чертах? — В общих чертах про него знает каждая собака, — отмахивается от нее Какузу. Психопат знакомится с проститутками, уводит их в лес, где сжигает заживо, привязав к дереву. У них уже шесть трупов, население в панике, СМИ ухватились за эту историю, назвав маньяка «Инквизитором», и поласкают полицию в прессе и на телевиденье, выливая один ушат дерьма за другим. Сейчас предприняли отчаянные меры: задействовали все силы полиции, чтобы ловить это чудовище на живца. Агенты в штатском сидят в засаде, в предполагаемых местах появления преступника. Девушки изображают проституток: на Тентен яркий макияж, короткая юбка, майка с глубоким вырезом. Она из отдела по поиску пропавших людей, охота за убийцей это вообще не ее сфера. Так же как и Каруи — сотрудник таможенной полиции, что сейчас сидит вместе с Сакумо Хатаке в десятке миль от них, возле заправки. Или Самуи — эта вообще работает в паспортном столе миграционного ведомства, но из-за нехватки женщин на службе в полиции, пришлось привлечь и ее тоже. Всего набралось около десятка подобных «пар», которые теперь с тревогой ждали появления инквизитора. — Я считаю, что это неправильно, — Тентен раздраженно откинулась на спинку кресла. — Вся эта засада, выдавать себя за девочек легкого поведения, — она яростно листает папку. — Разве это может поймать монстра? Должен быть другой метод! Какузу был рад выбраться из пыльного кабинета, где перекладывал бумажки последние несколько месяцев, и заняться чем-то стоящим. Но ночное дежурство в компании с истеричкой его совершенно не вдохновляло. — «Метод», — фыркает он. — Наш метод — вложиться в урезанный бюджет. И нарядить десяток сотрудниц проститутками — дешевле, чем организовывать слежку за каждым борделем в городе. — Это сексизм и неуважение к женщинам! — Тентен встряхивает измятые листы. — Надо поговорить с остальными девушками, и подать жалобу в профсоюз! — Вы уже совсем с ума посходили, со своим равноправием, — Какузу закатывает глаза, и вытаскивает из начатой пачки сигарету. — Относись к этому проще — это работа. А не попытка унизить тебя или кого-то из твоих коллег. — Нас выбрали за привлекательную внешность! — не унималась она. — В департаменте полно женщин. А здесь, с этой засадой, устроили какой-то отбор: миграционная служба, таможня, даже фотографа-криминалиста вынудили участвовать в этом дежурстве! На самом деле, Какузу знал истинную причину всей этой бравады — ей просто страшно, и она прячет свой страх под возмущением. Сидеть ночью, полураздетой около леса — кому такое понравится? Пусть даже у тебя есть оружие, и ты работник полиции. Он не успевает сделать и пары затяжек, когда Тентен, выдергивает у него изо рта сигарету и выбрасывает ее в приоткрытое окно. У нее аллергия на дым, она же просила не курить в ее присутствии, но у Какузу это вылетело из головы. Какузу испытывает прилив раздражения, Тентен закашлялась, на лице у нее написано «Козел». Скорей бы это дежурство закончилось. — Вот ты интересная, а кого они должны были выбрать? — раз ему нельзя курить, Какузу решил продолжить разговор. В конце концов, они ломают комедию, что он клиент проститутки, надо хотя бы сделать вид, что они общаются. — Акимичи из архива? Чтобы этот борец сумо сидел тут в засаде с пирожками, и в случае погони, похерил всю операцию? Практикантку из академии, Фу? Этой зассыхе даже не полагается табельное оружие. Чие из медпункта? Обтянуть старуху латексом, и заставить ее здесь по кустам бегать? Кого? Какузу кажется, что под Тентен вот-вот задымится кресло от переполняющей ее злости. У нее такой вид, будто она сейчас покусает если не его, то приборную панель точно. Он ее выбесил, и что уж лукавить, сделал это с удовольствием. Ему знаком такой тип людей: отличница, идеалистка, с детства мечтавшая носить форму, свято верящая, что все должны быть на стороне добра. Она не была глупой, вовсе нет, просто наивная. Думает, что она первая, кто нагнет эту систему, и наведет здесь порядок. Как бы ни так. — Все находящиеся на службе женщины раз в месяц ходят на полигон, согласно уставу! Они могут постоять за себя, и не нужно тут говорить о… Треск и шипение рации, от которого Тентен чуть не подскочила. — На связи командный пункт, как слышно, прием? Доложите обстановку. — Девятый патруль на связи, — Какузу взял на себя труд отчитаться, — слышу вас на 4. Объект не появлялся, продолжаем наблюдение. — Выходим на связь ровно через час. Не теряйте контакт, — рация замолчала. Запал ссоры схлопывается, Тентен сосредотачивается на изучении материалов по делу. Какузу подперев ладонью голову, смотрит в темноту между деревьями, растущими у обочины. Курить нельзя, говорить не о чем, радио не включишь. Как сказал бы Хидан — его дежурство полный отстой. — Я думаю, — Тентен все же подала голос, — он выбирает женщин, которых осуждает за их образ жизни. Все убитые — проститутки, ни одна из них официально не работает… — Или ему просто нравится убивать, а проститутки легкая добыча, — пожимает плечами Какузу. — Или ему в первом классе соседка по парте на ногу наступила, и он теперь мстит всем женщинам мира, — он не удержался от сарказма. — Знание мотива не приближает к убийце. Нужно работать с ними, — он ткнул пальцем в серию кадров с изувеченными трупами. — Господи, как можно быть таким омерзительным?! — вскипела Тентен. — Речь идет о людских жизнях, это не повод для шуток! Пусть даже это и проститутки, никто не заслужил такой смерти! Не понимаю, почему комиссар до сих пор тебя не выперла на пенсию и держит в отделе, — она раздраженно отвернулась к окну. — Хм, почему же комиссар Учиха до сих пор держит меня в отделе? — Какузу притворно задумывается.- Наверное потому, что результаты м о е й работы усадили ее в это кресло. — Ее бы посадили в это кресло и без «результатов твоей работы», — парировала Тентен. — Она крутой коп. К тому же — Учиха, — Какузу видит, что Тентен, как и многие другие, ей восхищаются. Что ж, Микото Учиха производит впечатление прирожденной победительницы. Красивая, она никогда не прятала свою женственность, и всегда готова швырнуть ее вам в лицо. У нее всегда был самый высокий процент раскрываемости, под ее руководством были расследованы ни один десяток громких преступлений. Все думали, что после гибели старшего сына она оставит пост, но та довольно быстро пришла в себя, и сняла траур. Вот только люди почему-то забывали тот факт, что в департамент полиции она пришла совсем не Учихой. Брак с Фугаку — не последним человеком в министерстве безопасности, у нее состоялся только через 10 лет. И вовсе не громкая фамилия помогла ей пробиться на самый верх. Она была очень упрямой и всегда гнула свою линию. В этом они с Какузу были похожи. — Вот ты думаешь, что департамент полиции — это такая огромная семья, где все готовы друг другу помогать, — Какузу качает головой, — так вот, это не так. Департамент полиции — это осиное гнездо, и если ты тут не вписался — не выживешь. Здесь полно предрассудков и расистского дерьма. Ты работаешь с пропавшими, и почти с этим не сталкиваешься, — Тентен хочет возразить, но Какузу ее опережает, — поверь, на серьезных щах попросить отыскать Майю Безду это так, сортирная шутка. Вся движуха там, в отделе убийств. Нельзя подать рапорт и куда-то перевестись, если что-то в коллективе не клеится, это не полицейский участок. Отдел убийств — он единственный. Люди оттуда не уходят, они работают там до самой пенсии. И в этот самый отдел убийств сорок лет назад поступила тогда никому неизвестная Микото Ягири. — Хочешь сказать, что ее там травили, и хотели выжить? — Тентен ему не поверила. — А ты думаешь, что сидящие там старперы расстелили перед ней ковровую дорожку, и встретили с овациями? — Какузу выгнул бровь. — Кому понравится, что их потеснила какая-то совсем зеленая соплячка, недавно закончившая академию? Женщина в убийствах это нонсенс по тем временам. Конечно, в открытую ее никто не травил, но вот втихую делать гадости — это пожалуйста. Вырвать последнюю страницу с подписями свидетелей — а без нее весь протокол имеет юридическую силу не больше, чем фантик от конфеты. Не передать какую-то важную информацию, касающуюся расследования, спрятать полученный факс, или «случайно» пролить на него кофе. А еще разные мерзкие слухи и сплетни, что Микото дает почти каждому, стоит только хорошо попросить. Ей поручали расследовать только скучную бытовуху — пьяные драки с поножовщиной, ревнивые мужья убивающие своих жен. Какузу не участвовал во всей этой травле — это развлечение для подростков, но не для взрослых людей. Сам он уже отработал почти год в убийствах, и все эти унизительные жесты когда-то были адресованы и ему, но быстро прекратились. Эти старые пираньи скалили зубы, за глаза обзывали его черножопым — он единственный смуглый сотрудник в отделе, но никто не решался сделать ему что-то в открытую. Чувствовали, что лучше не стоит. А Микото — женщина. Ее можно не бояться. Она стойко переносила все эти прелести коллектива, ни разу никому не пожаловалась. Процент ее раскрываемости уверенно шел вверх — бытовые дела расследуются легко и быстро, как правило, убийца и жертва живут под одной крышей. Какузу тоже занимался практически одной бытовухой, серьезные дела ему не доверяли. В перерывах между ними он читал антропологию и углублялся в криминальную психологию, чтобы улучшить свои техники допросов. А потом Коноху захлестнула волна терактов, и все силы были брошены на поимку преступной группировки. И вот тут им поручили настоящее дело: убийство одного депутата в его родовом поместье. Так как «лучшие из лучших» были заняты, Микото было велено собрать оперативную группу для дальнейшего расследования. В группу входило четыре человека: сама Микото, Сакумо Хатаке — хороший коп, Ибики Морино — плохой коп, и Какузу — демон из преисподней, пожирающий тысячи агнцев во мраке своей пещеры. Она нашла подход к каждому: Сакумо важна работа в команде, Ибики любит вести допросы, а Какузу — нужно меньше контролировать и не мешать делать свою работу. Он сам — не любитель допросов, потому что, в принципе необщительный, и трупами он интересуется больше, чем живыми людьми. Его привлекали к допросам, когда Ибики с Сакумо заходили в тупик, или у них оставалось мало времени, чтобы выдвинуть обвинения, и требовался быстрый результат. И вот тогда древнее зло пробуждалось и являлось на свет, чтобы вытянуть из несчастного всю душу. Самые азартные сотрудники делали ставки: подозреваемый расколется до или после того, как Какузу оторвет ему яйца?.. Дело было раскрыто за двое суток. Это стало прорывом, никто не ожидал от них такой быстрый результат. Их команда быстро набрала обороты, и задвинула местную «элиту». Начался рост, повышения. Когда спустя семь лет их напряженной работы начальник отдела убийств вышел в отставку — на его пост выдвинули кандидатуру Микото. Никто не верил, что ее утвердят, но она попала в струю — тогда снова начались акции протеста против расизма и за равноправие. Назначение женщины на руководящую должность полиции помогло сгладить волну негодования, и теперь, чтобы выступить против Микото Ягири нужно было обзавестись стальными яйцами. Какузу не думал, что она простила тех старых детективов, которые в начале ее карьеры вытирали об нее ноги. И не ошибся, в который раз убеждаясь, что женщины знают толк в мести. Микото разогнала весь этот гадюшник, отправив «элиту» в самую жопу мира, чтобы их «ценный опыт» помогал местным отделениям полиции поднимать раскрываемость. Самые гордые подали рапорт об увольнении сразу же, но большинство смирилось с тем, что теперь находятся под каблуком. Конечно, сразу же понеслась волна слухов, что эту должность она получила через постель, ее успехи и другие качества — просто фикция. Источники слухов были вычислены довольно быстро, и, в назидание другим, целый месяц патрулировали улицы на старой, потасканной развалюхе. Микото Ягири больше не та, кто позволяет точить об себя зубы. Теперь она кусает первой. Какузу, наблюдавший эту трансформацию называл про себя Микото — диктатором. Диктатором, который вторгся в соседнюю страну, и внедрил свою идеологию, против воли ее жителей. Отыграться за старые обиды — это конечно забавно, но все сводилось к одной неумолимой истине. Если вы не понравитесь Микото Ягири, не сойдетесь во взглядах, или еще черт знает в чем — она так же вас выживет, и не даст работать ни в одном отделе. Он видел пару таких счастливчиков, и их участь была печальна — регулировать движение на перекрестках до самой старости так себе перспектива. Спустя много лет, Какузу будет допрашивать ее внучку, Сараду, и с удивлением заметит, что девчонка унаследует от бабули не только внешнее сходство. Но пока он об этом не знает, равно как и про то, что через семь месяцев, неделю и три дня после этого дежурства он найдет Хидана с почти отрезанной правой ногой на заброшенном складе. Данзо Микото терпеть не мог, и все старался убрать, чтобы посадить на ее место своего человека. Она постоянно перехватывала у него дела, и портила статистику отделу по борьбе с организованной преступностью, ставя под сомнение дальнейшее существование ведомства. В один прекрасный день ему это надоело, и он попытался ее прижать, раскопав, по видимости, какую-то грязную историю о ее отпрысках. Какузу не вовремя зашел в лифт, и застал там Учиху и Данзо в самый разгар перепалки. — Не смей трогать моего сына, — яростно шипела Микото, ее волосы колыхались, как капюшон у кобры, а сама она гипнотизировала Данзо полным ненависти взглядом. — И что ты мне сделаешь? — бросил Данзо с вызовом, и двинулся к ней, выпятив грудь, как голубь-дутыш. — Отправишь патрулировать улицы? Какузу благоразумно оставил весь этот зоопарк, и спустился по лестнице. Через три месяца после этой стычки сын Микото погибнет в аварии, а Данзо умрет от иглы Хаку. Какузу вспомнит эту сцену в лифте, и подумает, что слишком стар для этого дерьма. До пенсии осталось доработать почти десять лет, и лучше потратить это время на охоту за разными отбросами общества, а не на скелеты в шкафу Микото Учихи. Выслушав эту историю у Тентен было такое лицо, будто ребенку сказали, что деда мороза не существует. Образ одинокой воительницы против стада неотесанных мужланов был развеян, Какузу даже показалось, что он слышит звон, с которым разбились ее розовые очки. Рано или поздно она бы сама к этому пришла, но так уж сложилось, что он ускорил это разочарование. — Чтобы больше узнать об убийце, нужно тщательно изучать самый первый труп серии, — он забрал у Тентен папку. — Первый труп — он пробует, учится убивать, — Какузу смотрел разворот с фотографиями. — Допускает ошибки, по которым нам легче будет его поймать. Дальше у него все пойдет по накатанной, он отрепетировал, и промахов не допустит. — Первой была Хисока, — Тентен ткнула пальцем в фотографию. — В борделе ее звали Стеллой. Ей 23 года, родственников найти не удалось. — Твою мать, а еще хуже можно было сфотографировать? — Какузу морщится из-за плохого качества фотографий. — Когда работали криминалисты шел дождь, — она пожимает плечами. Какузу смотрит на фотографии изувеченной девушки. Больше всего пострадала нижняя часть туловища: ублюдок разводил костер у корней дерева, к которому привязал жертву, и потом огонь постепенно поднимался вверх. Огонь ослабил путы, и тело упало на землю, когда его нашли. Руки неестественно вывернуты в стороны, но лицо почти нетронуто. Оно было грязным от дыма, с размазанным от слез макияжем, в светлых волосах запутались листья растений. Брошенная Барби. — Они непохожи внешне, — Тентен все еще не оставляла попыток понять мотивы подобной жестокости. — Эта девушка единственная блондинка среди всех. Суигетсу проводил вскрытие, сказал, что она напоминает ему твоего друга, — она решила, что Какузу просто необходима эта информация. Они провожали на пенсию коллег из отдела по борьбе с наркотиками, и Хидан «случайно» оказался в том же баре, где собрался почти весь департамент полиции. Какузу сам между делом ляпнул ему об этой сходке во время их последней встречи в отеле, думая, что тот пропустит эту информацию мимо ушей. А тот взял и не пропустил. Он быстро вписался в компанию, тут же закорешившись с Суигетсу — оба медики, они нашли друг друга. От их бесконечного «а-ха-ха, а вот у меня был такой случай», и «гы-гы-гы, щас такое расскажу», быстро завяли уши, и Какузу тихо ушел, оставив Хидана развлекаться в обществе новых знакомых. В тот вечер выяснилось две вещи: Хидан не умеет пить, а Какузу не знает его домашний адрес. Он не смог назвать его Тентен, когда она позвонила ему утром, чтобы в такси отправить нетрезвое тело Хидана домой. Пришлось приехать, чтобы забрать его. Бар уже закрылся, Тентен поджидала его у входа, с болтающимся у нее на плече пьяным Суигетсу, который все порывался проявить свои вокальные данные, и повторял: «Давай-ка, подружка моя родная споем!» Хидан полусидел-полулежал на ступеньках в обнимку с бутылкой какого-то пойла, не в состоянии куда-либо идти без посторонней помощи. — После вашей попойки Хидан действительно выглядел как труп, — Какузу покачал головой, ухмыляясь, — в остальном сходство не прослеживается, — он вернулся к изучению фотографии мертвой девушки. Какузу решил что слишком жирно будет размещать Хидана в гостинице, и отвез его к себе домой. Хидан героически перенес транспортировку и не наблевал в машине, но не удержался, и «украсил» ступеньки в подъезде. Потом он лежал в гостиной, мучаясь от похмелья, наполняя воздух в квартире перегаром, такой же зеленый, как обивка дивана. Возле него стояла аква-менерале, и прикладываясь к ней он все бормотал: «Чтоб я еще раз когда-нибудь выпил!..» — Да все тогда были навеселе, — она пожимает плечами. — Но Суигетсу, хотя бы, мог самостоятельно передвигаться, и назвать свой адрес. Вам повезло, что вы не слышали его пение, — Тентен фыркнула. Какузу не стал задавать вопросов, встречаются ли они, хотя по отделу прошелся такой слух, как раз после этого вечера в баре. Он видел, что там что-то есть: дружба или просто секс, а может, и что-то большее. Во всяком случае, Тентен не помешает приобрести порцию здорового цинизма, которого у Суигетсу было хоть отбавляй. — Возле нее был труп белого голубя, — Тентен пролистала папку, и показала снимки с мертвой птицей: бедняге свернули шею. — Рядом с остальными жертвами не находили мертвых животных. Наверно случайность… — Нет, — Какузу вытащил снимок из прозрачного файла. — Он принес его с собой. Видишь — он чистый, никаких следов разложения. Птица не лежала там несколько дней, ее не тронули паразиты и другие животные, которые не прочь закусить падалью. Это не сизый голубь, которые толпами мечутся в парках и на городской площади. Он заморочился, чтобы его достать, ему нужен был именно такой. — То есть, для первого убийства ему была нужна птица, — Тентен нахмурилась. — Он попробовал, что-то пошло не так, и потом он от этой идеи отказался. — Голубя он не сжигал, в том, как он его умертвил, скорее, есть какое-то символическое значение, — Какузу вернулся к фотографии первой жертвы, «похожей на его друга». — Она была особенной, поэтому он принес ей голубя, выделил ее среди остальных. Думаю, он хотел на ней, и остановиться, но у него снесло крышу, и он продолжил убивать. — Ритуальное убийство? — Тентен удивленно вскинула брови. — Птица, сожжение, похоже на какой-то обряд. Может, это сатанист, или какая-то секта? — Согласен, тут есть отсылка к чему-то языческому, — Какузу припомнил черно-белые иллюстрации в учебнике по истории древней Суны. Огромные костры, друиды, проводившие ритуал посвящения в воины. — Возможно жертвоприношение, или что-то в этом духе. Если дело ведут, взяв за основу убийство на сексуальной почве, то они ошибаются, — он полез было за сигаретами, и раздраженно откинулся на спинку кресла, вспомнив, что сегодняшнюю ночь придется обходиться без никотина. — Он не вступает с ними в связь, не насилует трупы, здесь все гораздо глубже. — Нужно рассказать об этом в командном пункте, — Тентен потянулась к рации, — сказать, что они заблуждаются, и надо проверять всяких фанатиков! Пока не стало слишком поздно, и еще кто-нибудь… — Успокойся, — Какузу наградил ее скептическим взглядом. — Начальство делает вид, что ситуация под контролем, тебя никто и слушать не станет. Сейчас, они обосрутся со своей засадой, всплывет еще один труп, и тогда будут рассматривать другие версии. Если хочешь получить повышение, то выдвигай свои идеи, когда ведущие дело следователи вернутся к исходной точке. Соберут брифинг и начнут прокручивать дело сначала, с самого первого трупа. Тогда настанет подходящее время. — Я хочу остановить монстра, мне наплевать на все эти продвижения по службе! — она яростно сжимала в кулаке рацию. — Это важная информация, и я не буду ждать нужного момента, чтобы доложить об этом! — Конечно, мы же все тут работаем за «большое человеческое спасибо», — Какузу закатывает глаза. — Это проститутки, они знали, на что шли, и сами выбрали такой путь: сидеть на игле и на крючке у сутенера. Жопу стоит рвать, когда произошло убийство ребенка или кого-то из своих. Если будешь так рассираться из-за каждой шлюхи, то быстро перегоришь, и так и останешься в своем болоте с пропавшими без вести. — Ты же сам шел в полицию не ради денег! — возмутилась Тентен, в гневе бросив рацию на приборную панель. — У тебя была куча возможностей повыситься, Микото Учиха пропихнула бы тебя на любую должность, если бы захотела! Но ты держишься именно за отдел убийств, значит, есть что-то, важнее денег, разве я не права?! Или, хочешь сказать, если прямо сейчас тебе предложат место судьи, то ты все бросишь и согласишься?! Тентен все пытается найти в нем толику тех человеческих ценностей, которые они, будучи на службе в полиции обязаны защищать. Призывает к состраданию, все пытается видеть в нем человека, а не прожжённого жизнью ублюдка. Так не получится. У Какузу своя система ценностей, которая в корне расходится с ее. Он не будет ей объяснять того, что по-другому устроен, что если бы она столько же повидала, то и у нее восприятие мира перевернулось с ног на голову. Что он не способен проявить сочувствие, не потому, что убитые девушки проститутки, а потому, что он в принципе всегда равнодушен к жертвам, и не равнодушен к их палачам — они вызывают в нем жажду насилия и убийства. — Отдел убийств это, конечно лучше, чем пропавшие без вести, — он не сдержал улыбки, — но место судьи, это место судьи. Он чувствует поднимающийся смерч негодования, лицо Тентен вспыхнуло, ладони сжались в кулаки. Выводить людей из себя это больше прерогатива Хидана, но, кажется, Какузу тоже неплохо справился. — Ты такой же двуличный, как та мамаша, которая бегала за мной, и умоляла разыскать ее сына, — она полезла в сумочку, яростно вжикнув молнией, — а сама убила его, и закопала в огороде за домом! У жестокости нет предела, нельзя измерить человеческую подлость. Тентен все еще не может абстрагироваться, и воспринимает подобные ситуации близко к сердцу, пропуская все это через себя. Она молода, у нее еще мало опыта, и профдеформация с ней еще не успела случиться. Если продолжит в том же духе, то долго не протянет на этой работе. Будет винить себя за то, что не смогла ничего сделать для жертвы, и съедет с катушек. Какузу не хочет ей этого объяснять, он и так наговорил сегодня слишком много. Он не ее наставник, да она и никогда не воспринимала его так. Он — старая сволочь, с которой ей не повезло быть вместе на дежурстве. Вот пусть все так и остается. — Полчаса назад, ты тут разглагольствовала про сексизм и неуважение к женщинам, — она оторвала взгляд от мобильного и сощурилась, — а социальная сеть, в которой ты сейчас пишешь подружкам про то, какой я козел, была придумана прыщавым студентом, чтобы оценивать внешность девушек в интернете, — глаза Какузу сузились в щелки. — И вместо того, чтобы порицать его, ты с радостью пользуешься этой удобной штукой. Так кто же из нас двуличен? — Я ничего никому не писала, — она вытащила с заднего сидения свою кожаную куртку. — Пошел ты к черту, Какузу! — Тентен вышла из машины, громко хлопнув дверью. Какузу с облегчением закуривает. Подумаешь, наступил ей на хвост, пусть постоит на улице, выпустит пар, проветрится. Какузу не любит спорить — споры несут оттенок поражения, а проигрывать он тоже не любит. Какузу смотрит в окно, но Тентен нигде поблизости нет. Может, отошла в туалет? Сидят они уже долго, могло и приспичить. Он ждет минут пять, но та все не появляется. Вот дурында! Куда она делась? Какузу выходит из машины, видит, что на багажнике лежит сумочка Тентен, и его охватило чувство тревоги. Вытаскивает из плечевой кобуры пистолет, и идет к примятым кустам. Там никого, но насколько позволяет видеть свет от фар, следы ведут дальше. Проклятье! Эта засранка психанула и решила показать свой характер. Какузу чувствует подступающий приступ бешенства. Он отыщет, притащит ее назад, и пристегнет наручниками к рулю. Идиотка! Если они не выйдут на связь с командным пунктом, то сюда стянут все патрульные машины, решив, что у них что-то случилось. Потом окажется, что тревога ложная, и от всех щедрот огребет Какузу. Он старше, опытнее, он должен за все отвечать. А тут выяснится, что ему нельзя доверять самостоятельных решений, он зря расходует ресурсы полиции и деньги налогоплательщиков. Висяки, из которых он пытался выбраться уже несколько месяцев, вновь замаячили на горизонте. Полоса кустарника закончилась, перед ним раскинулось небольшое, зеленое поле, за которым начинается лес. В свете луны трава казалась синеватого оттенка, но на ней черной кляксой явно выступал какой-то предмет. Какузу подошел ближе, и увидел, что это куртка Тентен. Что за дерьмо, зачем она так далеко заперлась? Он огляделся, и заметил то, от чего приподнялись волоски на руках от ужаса. Среди деревьев он увидел свет. Кто-то развел огонь. Он побежал туда, не опасаясь быть замеченным, наоборот, он боялся, что не успеет. Они оба облажались, так увлеклись спором, где-то на задворках сознания лелея мысль, что засада это туфта, и никаких результатов не принесет. Расслабились, и не заметили, что они больше не охотники, а добыча. Слишком хорошо исполнили свои роли клиента и проститутки, инквизитор поверил им, они его убедили. Среди деревьев Какузу видит фигуру в черном балахоне, он даже подумал, что это монах. Человек стоял, и беспристрастно смотрел на огонь, на девушку, которую привязал к дереву. В воздухе пахло дымом и резиной, Тентен извивалась, у нее был завязан рот, глаза выпучены от боли, туфли на ее ногах уже расплавились, чулки расползлись, и ноги постепенно усеивались алыми волдырями. Какузу вдруг понял, что это никакое не ритуальное убийство. Это казнь. То, как хладнокровно этот человек расправляется со своей жертвой, ни один мускул, не дрогнувший на его лице навел его на эту истину. Мол, ничего личного, там, сверху, решили, что тебе нужно умереть вот так. Он выстрелил куда-то в середину туловища фигуры в балахоне. Человек упал на землю, в то время, как Какузу бросился затаптывать костер. Он несколько раз выстрелил в ствол дерева, чтобы путы ослабли, и Тентен наконец освободилась. Она не могла стоять, затряслась, забилась в его руках, как припадочная. Какузу видит, что она пытается ему что-то сказать, давясь кляпом и слезами. — …лет! — выкрикнула она, стоило только убрать кляп. — Пистолет! — повторила она. Туфли на ее ногах два деформированных куска резины все еще дымились, причиняя адскую боль, но Тентен было на это наплевать. Ее колотило, тушь размазалась по лицу, она продолжала повторять: — Пистолет! Дай мне этот гребаный пистолет, Какузу! Он бросил его туда, — она махнула грязной рукой в сторону дерева с раздвоенным стволом. — Потом заберешь свой сраный пистолет! — взорвался Какузу. — Тебе надо в больницу! Инквизитор был жив, и все пытался отползти в чащу леса, как огромный, червяк, извиваясь между деревьями. Тентен издала странный звук, похожий не то на вой, ни то на рычание, стала брыкаться, порываясь все же добраться до оружия самостоятельно. Ее чуть сожгли на костре как ведьму, и сейчас в нее вселилось поистине, что-то дьявольское. Издалека послышался вой сирен. Как и предсказывал Какузу, командный пункт велел всем патрулям немедленно выехать на подмогу, как только они не вышли на связь. — Быстрее! — зашипела она. — Дай мне пистолет, пока они не приехали! Да шевелись же ты, паршивый старик! — Тентен снова взбрыкнула, едва не заехав Какузу локтем в челюсть. Он, наконец, понял, что у нее на уме. Осторожно посадил ее на землю, и подобрал брошенный к корням дерева M1911. Тентен, схватившись рукой за ствол дерева, медленно вставала во весь рост. Она тяжело дышала, один пучок растрепался, было видно, что она держится из последних сил, которые подпитывала злостью. Какузу вложил ей в руку пистолет, и отошел в сторону, чтобы наблюдать то, что он видел буквально несколько минут назад. Казнь. — Хисока! — Тентен назвала имя первой жертвы и выстрелила. От отдачи она едва не упала, инквизитор дернулся, и перестал ползти. — Ивета! Томоко! Кацуми! Рико! Шизука! — на каждое имя пришлось по выстрелу. Она запомнила их всех, для нее они стали чем-то большим, чем безликие девушки, мелькавшие в сводках. Тело инквизитора лежало неподвижно, Тентен тяжело осела на траву. — Я… я думала, что поймаю его… Отдам под суд, посажу в тюрьму… Он… чуть не сжег меня на костре, — истерика прошла, и теперь ее голос дрожал, она говорила очень тихо. Слова смешивались со звуками ночного леса, Какузу едва их различал. — Стоял, и смотрел, как я горю… смотрел, как они умирали… А потом поняла… что это я… я должна сделать… Нет никакого… справедливого суда… для т а к о г о человеческого существа… Прежде, чем Какузу успел ей ответить, поляну осветили лучи прожекторов, и поднялась суета от прибывших на место преступления сослуживцев. Инквизитором оказался Шикамару Нара. Девятнадцать лет, сын проститутки. Он считал, что огонь очистит этих падших женщин от их греха, так, во всяком случае, говорили найденные у него в квартире записи. Первая жертва и впрямь оказалась особенной — девушка была похожа на его мать. Он оглушил Тентен, когда она отошла от машины, чтобы размяться. Все это время Шикамару скрывался за деревьями, растущими у дороги — криминалисты нашли там несколько окурков. Дело было закрыто, город мог спать спокойно. Какузу вернулся в отдел убийств. За задержание инквизитора Тентен получила звание лейтенанта, и могла занять должность в любом отделе департамента, но предпочла остаться среди пропавших. Какузу думал, что после той ночи на костре, она сама до сих пор считает себя потерянной. Наивная идеалистка Тентен сгорела, переродившись в… она и сама теперь не знает в кого, кем она теперь стала.***
Девчонка, кажется, заснула, но Какузу больше не нужно было задавать ей вопросы, чтобы понять, что произошло. Он готов поспорить на что угодно, побиться об заклад, что тот обгоревший труп, сидящий на стуле в его заброшенной квартире — Куренай. Это была казнь. Сначала он забрал у нее самое ценное — дочь. Решив, что страданий из-за смерти ребенка недостаточно — явился за другими воспитанницами. И вот, пришло время и самой директрисы расплатиться за свои грехи в прошлом. А заманил он ее сюда очень просто, ведь у него был прекрасный повод — Кушина. Сказал, что ему что-то известно, но он не уверен, и не хочет отвлекать полицию от поисков. Надавил на материнские чувства, и Куренай помчалась прямиком в ловушку. Убийца и не боялся, что девчонка себя обнаружит, наоборот это было бы ему только на руку. На месте этого ублюдка, Какузу бы манипулировал Куренай именно так. Такую ненависть взращивают годами. Видеозаписи, череда смертей в интернате, фотографии. Он готовился, и вот настал момент уничтожить всех участников какой-то тайны, похороненной в прошлом. Что же такого могли натворить Хидан и Дейдара, когда были совсем еще глупыми мальчишками?.. Какузу ложится на пол и устало закрывает глаза. В груди закололо, по внутренностям будто прокатился морской еж с огромными иглами. С Хиданом он больше не увидится. Какузу больше ничего у него не спросит, и никогда не узнает ответ.