***
С виду — обычный многоквартирный дом, ничем неприметная высотка, которые сотнями разбросаны по городу. Тентен медленно подходит к двери, зная, что за ней наверняка наблюдают из какой-нибудь припаркованной поблизости машины. Под козырьком подъезда скрытая камера, где-нибудь на лестнице тоже. На втором этаже массивная металлическая дверь со сложными замками против взлома. Тентен ждет минуты три, прежде чем все засовы откроются, а за ней будет еще и подобие калитки с решеткой. Кто-то из коллег говорил, что через нее раньше пускали электрический ток. — Идзава, давно не виделись, — здоровается с ней Ямато, пропуская в квартиру. Она отвечает кивком, и проходит внутрь. Тензо работал в «прикрытиях», и не знал, какая обстановка царит в департаменте, так как практически никогда там не появлялся. Один из немногих коллег, с кем у нее еще остались хорошие отношения. Ну, насколько это возможно — в последний раз они виделись год назад. Ямато тайком навестил ее в больнице, он в то время был внедрен в один из самых влиятельных мафиозных кланов, распространявших наркотики и оружие. Внутри все обставлено как в обычной квартире. Мебель не новая, евроремонтом тут даже и не пахнет. Здесь заботились о безопасности, а не о моде. Толстые, бронированные стены, пуленепробиваемые стекла на окнах. Тентен видит часть комнаты с мониторами, кучей проводов и перемигивающимися железками. Там же стояла расстеленная раскладушка — это обитель Ямато, приставленного к семье в качестве телохранителя. — У нас тут все тихо, — Тензо кивком указывает на комнату, откуда доносились звуки работающего телевизора. — Думаю, неделю посидим здесь, а потом, если никаких движений не будет, нас распустят. Тентен кивает, значит, опасности для Цунаде и ее детей нет, за это можно не беспокоиться. Программы защиты свидетелей — самая финансируемая сфера, и департамент не позволит зря расходовать ресурсы полиции, если угроза призрачна. — Я буду у себя, — Ямато возвращается на свой пост, а Тентен проходит во вторую комнату. Цунаде сидела на постели, закутавшись в халат. Под глазами темные круги, вид у нее был уставший и изнеможенный, как после долгой болезни. Ее дочери, сидели на полу в пижамах перед телевизором, и смотрели, как на экране бегали ростовые куклы — утренний выпуск «улицы Сезам». У подножья кровати лежал раскрытый чемодан, на спинках потертых кресел болталась детская одежда… Вся комната кричала о том, что гостья чувствует себя здесь не к месту, что ей страшно и некомфортно в этой чужой квартире, с незнакомым мужчиной в соседней комнате. — Вы пришли поговорить о Хидане? — спрашивает она, поднимаясь, туже завязывая пояс халата. Она приготовилась обороняться: Хидан ее сын, и это будет очередной раунд, в котором она будет его защищать. — Я уже сказала всем вашим сотрудникам, что он никогда бы… — Я знаю, — Тентен согласилась, и Цунаде недоверчиво на нее взглянула. — Помогите мне доказать, что он не виновен. Они устроились на крохотной кухне. Цунаде нашла в себе силы заварить чай, несмотря на то, что Тентен отказывалась. Видимо, бытовая суета, повседневные действия отвлекали ее от страха, от навязчивых мыслей: «А что, если?..» А что, если мы бы не уехали из этого дома? А что, если взрыв произошел бы раньше, или позже?.. А что, если… — Значит, он пришел около девяти вечера, и сказал, что хочет посмотреть старую видеокассету? — подвела итог Тентен, выслушав короткий рассказ Цунаде. — А после уехал, попросив вас не задерживаться в этом доме? — Да, — Цунаде кивает, отхлебывая чай. — Да, я сначала его не послушала, но потом, — она зашмыгала носом, и всхлипнула, — билет… эта лотерея, — она вытащила из кармана халата платок, и громко высморкалась. — Извините, — пробормотала она смущенно, — просто, я до сих пор не могу отделаться от ощущения, что смерть была рядом с нами так близко… — А что за кассета? — Тентен откинулась на спинку плетеного стула. Нужно держать нить беседы, иначе Цунаде опять расклеится. — Вы ее видели? — Не знаю, — Цунаде пожала плечами, — я не смотрела эту запись, мы с девочками делали уроки, — ее глаза снова стали затуманиваться прошлым. — Он только сказал, что это очень важно… — Кассета осталась в доме, когда Хидан ушел? — вот бы узнать, что было на той записи! Так она быстрее обломает зубы Учихе. — Нет, он, кажется, забрал ее с собой, — Цунаде нахмурилась. — Хотя подождите, — он потерла ладонью лоб. — Там… не уверена, но, по-моему, он ее выбросил. Да, точно! — в ее глазах мелькнуло узнавание. — Он стоял возле мусорного бака, на противоположной улице. Прощался с девочками, они махали ему из окна. Территория еще оцеплена, если поторопится, то она успеет! Тентен вышла из-за стола, она уже услышала все, что хотела. — Я не сказала об этом тем, другим полицейским, — Цунаде виновато потупилась, — совсем вылетело из головы, столько всего произошло… — Все в порядке, — Тентен ободряюще ей улыбнулась. — Хорошо, что вы рассказали об этом мне, и будет еще лучше, если больше не скажете никому, — она понизила голос до шепота, нужно показать Цунаде, что она на ее стороне. Та медленно кивала, а потом с надеждой уставилась на нее: — Вы, правда, считаете, что Хидан невиновен? — Я должна собрать доказательства, что он не причём, на вере мы далеко не уедем. А что вы думаете, почему это произошло? — Тентен решила уйти от ответа. Ей не хотелось вселять ложную надежду в эту женщину. — Я не знаю, — Цунаде растерялась. — У нас обычная семья, понятия не имею, кто мог бы желать нам зла. Может быть, кто-то завидовал, — она пожала плечами. — До сих пор не могу поверить, в голове не укладывается… Тентен попрощалась, и поспешила уйти, оставив Цунаде наедине со своими мыслями. Нужно добраться до кассеты первой, нельзя чтобы кто-то из прихвостней Учихи опередил ее. Она забралась в машину, и Хонда понеслась по улицам, которые заволакивала молочная пелена тумана.***
Они сворачивают на дороге, следуя за указателем: «Гостевые дома. Барбекю. Охота. Рыбалка». Вскоре показался низкий ряд одноэтажных домов, разбросанных у кромки леса. Уличные фонари горели через раз, освещая деревянные постройки, выкрашенные белой и зеленой краской. Бледный человек вышел, и направился к самому первому домику, со спутниковой тарелкой на крыше, с надписью «Администрация». Его не было минут 20, она уже начала засыпать, когда он, наконец, появился. Они проехали мимо целого ряда однообразных построек, и вскоре остановились у самого дальнего дома, который стоял впритык к лесу. Она видела темные контуры елей, возвышающиеся впереди, воздух был смолистый, свежий, пропитанный хвоей. — Заходи, переночуем здесь, — глухо позвал ее Гризли, когда она крутилась на пороге, всматриваясь в темноту окружавшего их леса. Бледный человек возился с замком, и дверь с громким скрипом открылась. — Ой, фу, — он тут же поморщился, включив свет, — роскошь на грани разорения, — пробубнил он, оглядываясь по сторонам. Кушина не понимала, что ему не нравилось. Внутри было… обычно. Только холодно, дом не отапливался, и радиаторы, расположенные вдоль стен медленно нагревались с появлением новых жильцов. На полу был расстелен выцветший полосатый ковер, две узкие, односпальные кровати стояли друг напротив друга. Бледный человек с кряхтением, будто ему было лет под 90, сдвинул их вместе. — Спать будешь здесь, — он обратился к ней, и небрежно указал на дверной проем, ведущий в соседнюю комнату. Кушина прошла туда, озираясь по сторонам. Помимо кроватей, был еще кухонный уголок, с громоздкой микроволновой печью и маленьким холодильником. Там, на стене, на обоях с рисунком под дерево, висел шкафчик с посудой, а под ним маленькая мойка. Здесь же располагался круглый стол со стоящими вокруг него тремя стульями, а напротив него висел небольшой телевизор. Возле кухни была ванная, которую уже заняли Гризли с Бледным человеком: сквозь шум воды она слышала их неразборчивые голоса. Комната, которая полагалась ей — представляла собой узкую кишку, на подобии коридора. Возле стены стояла такая же односпальная кровать, застеленная детским постельным бельем, давая понять постояльцам, что это гостевой дом, для семей с ребенком. Она смотрит на одеяло, на котором нарисовано звездное небо, и кот с собакой летят куда-то на космической ракете. У изголовья лежит свёрнутое белое полотенце. Оно чистое, но застиранное до такой степени, что когда Кушина дотрагивается до него, оно кажется жёстким, как наждачная бумага. Она смотрит на чистую постель, прямоугольное окно с жалюзи, игрушки, стоящие на подоконнике, наверняка забытые кем-то из прежних постояльцев. Ей все это кажется каким-то чужим, ненастоящим. Будто настоящее — это грязный подвал и картонные коробки, а все это — сон, иллюзия. На прикроватной тумбочке светильник, возле него несколько потрепанных книг со сказками, подставка с карандашами, чистые листы и раскраски. Она перебирает эти предметы из нормальной жизни, смотрит на них так, будто забыла, для чего они нужны, что ими нужно делать. Это — карандаш. Им рисуют. Она кивает сама себе, и с интересом исследователя смотрит, как от карандаша на листе остается темная линия. Повторяет росчерк несколько раз, а потом… потом будто прорывает, и она не может остановиться, черкая страницу за станицей. И прекращает только тогда, когда чистых листов в запасе не остается. Сколько уже прошло времени? Кушина огляделась, но часов в ее комнатушке не было. Она вышла в общую комнату, там никого нет, значит, минут сорок, не больше. Она подходит к мойке на кухне: ей хочется замочить свою одежду в раковине, но нужно дождаться, когда мужчины освободят ванну. Она открывает кран: из-за того, что мойкой долго не пользовались, кран хрипит, а потом выплевывает из себя воду, обрызгав ее. Кушина выдавливает на ладонь средство для мытья посуды. Ярко-желтое, с запахом лимона, она намыливает им руки до локтей, и ей все равно, что она пользуется средством не по назначению. Кожу под ногтями неистово защипало от мыла, но она рада, что испытывает эту боль, что, наконец, смоет с себя след и запах вонючего подвала. Серая пена исчезает в водостоке, она намыливает руки несколько раз. А потом долго смотрит на них: на свои покрытые царапинами и синяками ладони, на разбитые пальцы, и не может вспомнить, когда в последний раз видела их такими чистыми. Через стену, в ванной, что-то бряцнуло о кафель, зашуршало, раздался стук. — Нет, не хватит! — Бледный человек опять истерил. — Я врач, если ты, вдруг, забыл! Поэтому, делай, что я говорю, и не беси меня! Потому, что, мое терпение, нахрен, закончилось еще в аэропорту! На месте Гризли Кушина бы давно послала его в задницу. И, возможно, он так и сделал, после его неразборчивого ответа, Бледный человек заверещал на ультразвуке: — Нужна больница! Нужна капельница!.. Кушина чувствует в голове острую боль, непонятно откуда взявшийся спазм, будто скорпиону надоело сидеть внутри черепной коробки, и он начал прогрызать себе выход в ее правом виске. Она схватилась за голову руками, пытаясь удержать его, не дать вырваться наружу. — …Нельзя пить столько таблеток! — голос Бледного человека только усиливает это ощущение, он будто нарочно вопит еще громче, чтобы ускорить это шевеление маленьких лапок, которые скребутся у нее над ухом. — Сердце посадишь, что я потом буду делать?! Она не слышит, что ему ответили, но после этого наступает долгожданная, звенящая тишина. В ванной перестала литься вода, и давление, боль в голове пошли на убыль, скорпион будто терял свою силу. Кушина дрожащими руками выдвигает ящик, где хранились столовые приборы. Ложки, вилки, пачка салфеток… То, что ей нужно лежит на самом дне, под стопкой соломинок для коктейлей и палочек для еды. Металл приятно холодит кожу, когда она прячет его под одеждой. Бледный человек раздражающий. Бледный человек должен замолчать.***
Летом в гостевых домах полно туристов: они расположены возле реки, рядом с лесом, это довольно популярное место. Но ближе к зиме сезон заканчивается, и там останавливаются только те, кому не хватило номеров в мотеле. И сейчас, то, что на пути им попалась эта турбаза, было очень кстати. Из них всех Хидан выглядел наиболее прилично, поэтому направился обо всем договариваться с администрацией. Какузу огляделся — нигде поблизости машин не наблюдалось, они здесь единственные постояльцы. Тоже удачное стечение обстоятельств. Он ужасно устал, хотелось лечь и не шевелиться, но Хидан сразу потащил его в ванную, стоило только переступить порог их временного пристанища. — Твою мать, — пробормотал Хидан, когда ему удалось стащить с него свитер, чтобы осмотреть рану. — Чем он тебя так отделал? — он таращится на огромную лиловую гематому с кровоподтеками по краям. Какузу не отвечает: он не знает чем, да и какое это имеет значение?.. Хидан все суетится, помогает ему вымыть голову, кое-как принимает душ сам. Какузу хочет уже выйти из тесной комнаты, чтобы, наконец, добраться до постели, но Хидан раздраженно усаживает его на край ванны. — Куда ты, — зашипел он, — с этим, — он кивает на его грудь, — надо что-то делать! — он копается среди брошенных в раковину лекарств. — Хидан, хватит, — Какузу понимает, что он хочет как лучше, но есть тонкая грань между «заботиться» и «доставать», а Хидан порой не замечал разницы. — Утром посмотришь… — Нет, не хватит! — взвился Хидан. На Какузу выплескивается поток эмоций, среди которых обида, злость, непонимание… Какузу осознает, что заслужил весь этот коктейль, но его терпение иссякает гораздо быстрее, чем он успевает обуздать себя. — Да перестань ты уже играть в сиделку! — он раздраженно сдувает с носа мокрую челку, пока Хидан приклеивает к его груди компресс, щедро смазанный мазью от ушибов. Едкий запах ментола щекочет ноздри, Какузу терпеть его не мог, и теперь ему постоянно хотелось чихать.- Просто дай мне еще пару таблеток, и я пойду спать! — У тебя температура не спадает из-за воспаления, идиот! — Хидан наклеивает ему на грудь пластыри, чтобы комок бинтов и ваты держался. — Нужна больница, нужна капельница! Нельзя пить столько таблеток! Сердце посадишь, что я потом буду делать?! — он требовательно заглядывает ему в глаза. — Ничего, по всей видимости, — не стоило так говорить, но гордость не позволяла ответить иначе. Хидан на секунду застыл, а потом отшатнулся, будто Какузу его только что ударил. — Ты… — Хидан говорил шепотом, в глазах стояли злые слезы, — ты вообще, что ли, ничего не понимаешь?! Я здесь не для себя стараюсь! — Какузу чувствовал, что они подошли к какой-то точке невозврата. Хидан не ерничал, не строил из себя оскорбленную невинность, не плевался ядом. Он был искренен, эта преданность обнажает, делает уязвимым. Нужно было заткнуться, а вместо этого он протоптался по его чувствам с грацией слона. — Хидан, — Какузу протягивает руку, но Хидан поднимается с бортика ванны и не дает до себя дотронуться. — Что, «Хидан»? Ты ведь не думал обо мне, о том, как я буду жить, если тебя не станет? — Хидан по его глазам видит, что нет, и Какузу не находит слов, чтобы ему ответить. — Ты, наверное, сможешь обойтись без меня, — он шмыгает носом, возводит глаза к потолку, чтобы удержать слезы, не дать им заскользить по бледным щекам. — А я без тебя — нет. Поэтому, ты должен прожить как можно дольше! — он окончательно смутился от собственных слов, и вышел из ванной. Какузу сидел на бортике, глядя на бледно-голубые кафельные стены, мокрый и растерянный, сбитый с толку этим внезапным признанием. Первый раз в жизни, он не знал, что ему делать. Хидан лежал на боку, отвернувшись лицом к стене. Какузу лег рядом, на продавленный матрас — не самая лучшая кровать в его жизни, но после прогнившего подвального пола он был рад и этому. Тихо гудел холодильник, через стену доносился плеск воды — Кушина отмывалась уже, наверное, больше часа. Нужно поговорить с Хиданом, как-то загладить вину. Боли в груди немного утихли, но, несмотря на усталость, сон не шел, и по неровному дыханию он чувствовал, что Хидан не спит. Наверняка разболелась нога, он ведь даже не спросил у него, как он себя чувствует, после всего-то… — Хидан, — Какузу протягивает руку, и кладет ее на плечо, где был небольшой круглый синяк, девчонка все-таки умудрилась попасть в него камнем. Ему хочется его обнять, согреть, но… — Оставь меня, — Хидан шмыгает носом, дергает плечом и отодвигается. Какузу смотрит в потолок, понимая, что извинений будет недостаточно. Что это не просто бытовая ссора, что он очень сильно его задел, и теперь сожалел об этом. И хуже всего, он не знал, как теперь это исправить, как заново выстроить мост, который он сжег по собственной глупости. Заскрипели половицы, девчонка прошмыгнула в свою комнату, выпуская из ванной теплый, влажный воздух и запах мыла. Хидан застонал во сне, за окном от ветра гудели деревья, в стекла застучал дождь. Дом наполнился шорохами и звуками. Какузу прикрывает глаза, и засыпает, слушая, как рушится его эго.***
В воздухе все еще пахнет дымом, обугленные руины черной громадой возвышаются посреди ухоженных лужаек и опрятных фасадов. Тентен, сидя на коленях в мокрой траве, ползала на участке дома напротив, пытаясь найти среди разлетевшегося мусора видеокассету. Мусорный бак лежал, перевернувшись на бок в близрастущих кустах, значит, кассета должна быть близко. Джинсы уже промокли, она замерзла, но кассета на глаза так и не попадалась. Черт, ну где же она?! Ветер треплет желтую ограничительную ленту, от дыхания идет пар, начинает накрапывать дождь: первые капли упали ей за шиворот. Тентен поднимает разлетевшиеся обертки от фастфуда, отодвигает мусорный бак в сторону, и, наконец, находит ее. Кассета, с прилипшей к ней листьями и кусочками картошки-фри, застряла в живой изгороди, и ее черный корпус был едва заметен, среди потемневшей листвы. Тентен вытерла ее перчаткой, и спрятала под курткой. Оставалось только надеется, что пленка не испортилась из-за сырости, и ее видеомагнитофон, которым она не пользовалась с детства, сможет ее воспроизвести. Она уселась в машину, и включила обогрев на всю мощь, чтобы унять дрожь. Что она увидит на этой кассете? На брифинге она рассеяно кивала, пока Ибики разглагольствовал об обстановке в академии и в квартире Куренай. Соседские сплетники видели, что к ней наведывался мужчина, совсем непохожий на ее бывшего мужа, с которым она развелась после гибели дочери. Они отправили в лабораторию образцы, и теперь ждут распечатки телефонных разговоров и доступ к социальным сетям директрисы… — А что у тебя? — обратился к ней Ибики, внимательно разглядывая пятна от травы на ее грязных джинсах. Тентен невнятно сообщила, что наводка была ложной, и ни к чему не привела. Завтра она проверит круг знакомых Пейна, и будет искать среди тех, кто ближе всего общался с девочкой. Ответ Ибики, кажется, удовлетворил, он наверняка думает, что она наивная дурочка, которая не справится без его чуткого руководства. Что ж, пока он так думает, ей будет легче пускать ему пыль в глаза. Из кабинета она выскочила самая первая, и сразу направилась к парковке, чтобы никто из коллег не смог ее задержать. Дома холодно, ей некогда возиться с настройкой отопления, а Суигетсу вроде бы устраивало, что они закаляются. На смену мокрым джинсам пришли нелепые меховые штаны, Тентен бросила на пол диванные подушки и теперь, смахнув пыль с видика, вспоминала как им пользоваться. С появлением интернета и компьютера необходимость в обновлении бытовой техники вроде телевизора отпала сама собой, поэтому ламповая громада занимала свое почетное место в ее старомодной гостиной. — У нас сегодня вечер просмотра фильмов? — Суигетсу плюхнулся рядом на одну из подушек. — Позвонила бы, я бы захватил поп-корн, — хмыкнул он. — К тебе приходил Ибики? — Тентен включила телевизор, и на экране замигала системная заставка. — Эта стерва, Учиха, приставила его ко мне, чтобы следить за мной! — Приходил, — Суигетсу кивает. — Принес простыни с постели той самой училки, которую сейчас ищут, чтобы по биологическим следам выйти на ее любовника, — он хмыкнул. — И долго распинался, как ему повезло, что именно я занимаюсь этим делом, среди всей этой серой массы бездарей из экспертного бюро. Старый придурок, — из насмешливого голос Суигетсу стал жестким. — Думает, что поливая грязью моих коллег, он сможет наладить со мной отношения? Да он теперь номер один в крысячьем списке! Ибики решил подъехать к Суигетсу на лести, и это было ошибкой. То, что он профессионал, он и без него знает, Хозуки никогда не страдал от низкой самооценки. — Я всей научной группе сказал, чтобы результаты передавали тебе или Ширануи, — Суигетсу взял в руки кассету, но, не увидев на ней никаких опознавательных знаков, вернул на место. — Им, конечно, насрать на все эти ваши детективные терки, но меня они послушают. — Спасибо, — Тентен ввела в слот кассету, и видик зажужжал, включив перемотку. Долго ставить палки в колеса Ибики они не смогут, нужно спешить. Она нажимает на «play», и придвигается к экрану. Тентен ожидала увидеть что-то отвратительное. Порнографию, пытки, убийство… Но на экране мелькали вполне себе мирные кадры: телефонная будка, остановка, детишки, играющие в футбол. — Я думал, тут будет куча крови и кишок, — протянул Суигетсу разочаровано. — А тут такая скукотища! — он поднялся с пола, и хотел уже, было, уйти к себе, но остановился. Кагомэ, Кагомэ, птичка в клетке, Когда, когда же ты выйдешь? На исходе рассвета Цапля и черепаха поскользнулись. Кто стоит у тебя за спиной? Услышав песенку, он вздрогнул, на лице возникло испуганное, затравленное выражение. — Это что, Хидан? — спросила Тентен у него, нажав на стоп-кадр, и осеклась. Суигетсу спокойно относился к смерти, сцены жестокости и насилия оставляли его равнодушным. Но он мог сдать из-за какой-то, обычной, на первый взгляд, безобидной вещи. И именно это, сейчас, и произошло. Он побледнел, глаза расширились, Суигетсу таращился в экран так, будто увидел призрака. — Мы… мы тоже играли в эту игру, — пробормотал он, дергая носом, из которого пошла кровь. — О, черт, — выругался он, заметив кровотечение, и исчез в ванной. Зона комфорта в голове Суигетсу Хозуки затрещала по швам — эта видеозапись напомнила ему о смерти его старшего брата. Никто, за 17 лет так и не смог разобраться, что же, все-таки произошло. Тентен читала материалы дела не из любопытства, а чтобы знать, каких тем в разговоре с Суигетсу лучше не касаться. В полицейском отчете было сказано, что в дежурную часть Амегакуре, около девяти вечера, позвонил социальный работник, который навещал семью Хозуки. Когда они приехали, и вскрыли дверь дома, в котором Суигетсу жил с родителями, то нашли в прихожей мертвого Мангетсу — его горло было перерезано, а тело покрывали десятки ножевых ранений. Мать лежала на полу на кухне в невменяемом состоянии, ее руки были в порезах, она рыдала, повторяя: «Дьявол здесь! Дьявол забрал моего мальчика!» Суигетсу прятался под столом в их с братом комнате. Отец в это время отсутствовал — он больше двух месяцев находился в командировке. Соседи слышали крики, но не видели, чтобы кто-то покидал дом. Полицейские проверили все выходы, которым мог воспользоваться убийца — ничего не нашли. Основная версия случившегося: неизвестный проник в дом, с целью ограбления, его заметил Мангетсу, и тот напал на него. Женщина стала защищать детей, но Мангетсу был смертельно ранен, и убийца, испугавшись содеянного, сбежал через окно, ведущее в задний двор. Мать, или Суигетсу захлопнули его, опасаясь, что он вернется. Женщина так и не оправилась после гибели сына, и навсегда стала пациенткой клиники для душевнобольных. Поиски убийцы не принесли результатов. В протоколах этого не было указано, но Тентен уверена, что наверняка, рассматривали и эту версию: Суигетсу сам напал, и убил своего брата. Потом он попытался прикончить мать, но не смог справиться с взрослой женщиной. Однако на ноже, найденном в квартире не было его отпечатков — только матери, которая боролась с убийцей, из-за чего пришли к выводу, что он действовал в перчатках. Допрашивать мать было невозможно, она напрочь утратила связь с действительностью. Суигетсу было всего десять, он пережил шок, и больше года ни с кем не разговаривал, пока его неприлично богатый отец водил по разным врачам. Когда лечение, наконец, принесло плоды, все ждали, что мальчик прольет свет на случившиеся. Однако, его психика подавила ужасные воспоминания, и он не мог ничего рассказать, а отец запретил применять какие-либо воздействия, чтобы вновь пробудить их. Единственное, чего удалось от него добиться, когда спросили: «Что случилось с твоим братом?» — была одна короткая фраза. Это не я.