***
Запрос в телефонную компанию ничего не дал: номер Какузу не был нигде зарегистрирован. Скорее всего, он пользовался выделенной линией, чтобы защититься от слежения и прослушки. Тентен была в отчаянье: это был последний шанс вычислить его местоположение и попытаться выйти на связь. Учиха дала распоряжение объявить Какузу в розыск, и вскоре в новостях и на всех билбордах было показано его лицо. Его подозревают в похищении и убийстве несовершеннолетней, но личность похищенной девочки все еще замалчивали, до тех пор, пока Пейн не даст своего согласия. Только бы его никто не опознал, молилась про себя Тентен, пытаясь отыскать лазейку, чтобы остановить это безумие. Она закрылась у себя в кабинете и подключила все оставшиеся у нее с другими отделами полиции связи. Она обязана хоть что-то предпринять! Только бы… — Только что поступил анонимный звонок, — Ибики прошел к ней без стука, и, Тентен еле сдержалась, чтобы не запустить в него одной из лежавшей на столе папок. — Его видели на парковке возле супермаркета «Теско»… Ее прошиб холодный пот. Неужели, все кончено? -… в одной из префектур западного округа. Вместе с ним был Хидан, но установить маршрут следования их машины пока не удалось, — Ибики вздохнул, — не везде работали камеры, а на тех участках, где велась запись — данные были утрачены в связи… Тентен еле сдержала стон облегчения. Видеозаписи с наружных камер наблюдения обычно не хранили больше одного месяца. В конце месяца их просто стирали из памяти устройства, и записывали по новой. А сегодня уже первое ноября. Большинство записей — уничтожено. -… техники в приоритете работают над восстановлением… Микото не привыкла получать отказы, но Тентен знает, что на восстановление данных понадобится как минимум сутки. Можно кричать, топать ногами, выписывать восьмерки на потолке, доказывая как тебе важно получить информацию здесь и сейчас, но это ничего не изменит. Невозможно восстановить какой-то отдельный день, промежуток, фрагмент в несколько минут. На некоторых постах съемка до сих пор ведется на кассетную пленку. Нужно ждать, полного восстановления данных за месяц. А устаревшие технологии и урезанный бюджет приведет к тому, что большинство файлов утрачено окончательно. Будь Микото хоть трижды Учихой, по щелчку пальцев видеозаписи ей никто не выложит. Ибики ушел, оставив после себя запахи пота и табака. Он ни словом не обмолвился о найденном в заброшенном квартале теле Куренай. Теперь у него другая задача — поймать Какузу. Тентен в изнеможении опустилась на стул. У нее еще есть время, чтобы предупредить Какузу о готовящейся на него охоте, но как это сделать, если человек буквально растаял в воздухе?.. Она ломала над этим голову сидя в департаменте, по дороге домой, вперив взгляд в мраморную столешницу у себя на кухне. Тупик. Тупик. Тупик. В какую бы сторону она не поворачивалась, везде приходила к одному и тому же результату. Из-за нее пострадает невинный, а она не может этому помешать! Конечно, Какузу это не эталон добродетели, но похищение Кушины он точно не совершал. К глазам подходят отчаянные, злые слезы от собственного бессилия. Она крепко зажмуривается и закусывает губу до крови, чтобы взять себя в руки. Перед глазами снова возникает удушливая атмосфера тесного подвала, царапины на стенах, грязь, сломанные кирпичи… — Ты чего это? — спрашивает Суигетсу, застав ее сидящей за кухонным столом с закрытыми глазами и стекающей струйкой крови по подбородку. Тентен распахивает глаза и снова оказывается в реальности, у себя на кухне. Кушина тоже закрывала глаза в надежде, что откроет их уже в другом месте, а подвал окажется дурным сном?.. — Учиха скоро их схватит, — Тентен, вытирала кровь протянутой ей Суигетсу салфеткой. — У меня в запасе есть почти два дня, но я не могу связаться ни с Какузу, ни с Хиданом. Все, что я делаю — хожу по кругу, как лошадь на манеже. Они не могли уйти далеко, и осели где-то в префектуре западного округа. Наверняка в этот район уже стягивают все силы полиции, Микото готовит масштабную операцию. Если они не уберутся оттуда в ближайшее время — им конец. Суигетсу прислонился к стене, и на лице у него застыло задумчивое выражение. Он с сомнением смотрел куда-то в пространство перед собой, будто что-то взвешивал в уме, решался . — Я думаю, — его непроницаемый взгляд остановился на Тентен, — есть один способ предупредить их. Но он сработает только в том случае, если у Какузу есть доступ в интернет, или, — он скривился, — возможность купить газету.***
Глаза постепенно привыкают к полумраку. Вот уже различимы контуры неровных плит навалившихся друг на друга, разбитые доски — то, что осталось от стола. Во рту все пересохло, ужасно хочется пить. Он попробовал закричать, позвать на помощь, но изо рта вырвался только натужный хрип. Плита слишком тяжелая, он не может ее отодвинуть. Его левая рука плотно зажата между камнями, а правой удается пошевелить совсем чуть-чуть. Какузу чувствует, как сдирается кожа, пока он пытается высвободить ее из этого капкана. Пальцы щиплет, горячая кровь стекает по локтю вниз, но понемногу, сантиметр за сантиметром он высвобождает ее. Наконец, последний рывок, и он может свободно двигать рукой и шевелить кистью. Он водит ей из стороны в сторону, чтобы размять, когда пальцы дотрагиваются до чего-то мягкого. Маиза?.. Он поворачивает голову в сторону, но в полумраке контуры лежащего на земле животного еле различимы. Какузу гладит кошку, насколько позволяет его вытянутая рука, и чувствует, что тело под шерстью уже остыло.***
Дейдара сразу ушел спать, как только они вернулись в мансарду. Кисаме думал, что это скорее от нежелания общаться с ним, а не из-за плохого самочувствия. Всю дорогу до дома он не проронил ни слова, и игнорировал все попытки Кисаме заговорить. Ну да, он не особенно деликатен, и привык называть вещи своими именами. Дейдару использовали, использовал его горячо обожаемый Тоби, и, как бы тот не хотел этого признавать — это печальный факт. Кисаме разложил на кухонном столе документы, которые забрал из «Святой Люсии». Он попробует составить список тех, кто работал в приюте в то время, когда произошло убийство. В случае если разговор с епископом ничего им не даст, нужно будет разыскать остальных. Если только Тоби не доберется до них раньше. Кисаме сомневался, что они и епископа застанут в живых. Он в который раз перечитывает «сказку», которая у них получилась после выписки подчеркнутых слов из книги. …она гуляла по замку и узнала страшную тайну… Сестра Тоби — Рин, наверняка стала свидетелем какого-то преступления в стенах приюта, и от нее поспешили избавиться. …девочка успела рассказать обо всем своему брату… Она успела предупредить Тоби, а потом убийца где-то ее подловил, и потащил в душевую. …королева прогнала волшебника… Тоби не стал держать язык за зубами, он обо всем рассказал директрисе — у нее достаточно власти, чтобы «прогнать волшебника». Она вызвала полицию, но в последний момент убийство решили скрыть, и мне преподнесли ложь про «лихорадку и больное сердце». Директриса избавилась от убийцы, уволив его. Нужно проверить, кто из персонала покинул приют зимой 96 года. В этот момент все взрослые предали Тоби. Он затаил злобу и теперь жаждет возмездия. Но как он узнал про Хидана и Дейдару? Те ведь никому ничего не говорили о случившемся. Он прокручивает в голове скупой рассказ Дейдары об этих событиях. …когда все стихло, мы выскочили в коридор, и побежали в спальню… …девочка успела рассказать обо всем своему брату… Успела Коридор Тоби тщательно подбирал слова для своего послания, ему было важно использовать именно это слово: успела. Кисаме щелкнул ручкой, и начал записывать на чистом листе ассоциации, которые у него вызвало это слово. Успела — спешка — скорость — бег. …она гуляла по замку и узнала страшную тайну… Сестра Тоби гуляла по коридорам приюта, и… предположим, подглядела за кем-то в приоткрытую дверь, или что-то в этом роде. Девчонка попалась, и убийца начал ее преследовать. Она убегала от него, по пути встретилась со своим братом и… Нет, не годится. У нее было мало времени. Если бы убийца увидел ее вместе с братом — он убил бы и его тоже. Тоби не из пугливых — он рассказал директрисе правду. Если бы они были вместе, Тоби сделал бы все, чтобы защитить свою сестру. Она с ним не виделась, она рассказала ему то, что узнала как-то по-другому. Записка. Рин где-то спряталась, и успела оставить записку. Схоронилась она в ненадежном месте — ее быстро нашли, а потом начались разборки в душевой. Кисаме почесал в затылке, глядя на свои записи — более-менее сходится. Он уже давно не занимался следственной работой и чувствовал себя неумелым студентом на практике в полиции. Какузу бы справился лучше и быстрее, но сейчас Кисаме самому пришлось стряхнуть пыль со своих навыков, и вспомнить, каково это: быть ищейкой. Он подвел на листе черту: оставалось выяснить две вещи: 1. Как Тоби узнал о том, что Хидан и Дейдара замешаны в тайне убийства его сестры? 2. Что именно узнала Рин, почему от нее немедленно нужно было избавиться? Кисаме обводит в круг первый вопрос. Может, у одаренных детей отдельная спальня и отдельный класс, но коридоры-то общие. Хидан и Дейдара бежали по коридору, а в этот момент Тоби должен был искать Рин. Он увидел несущихся сломя голову мальчишек, и направился туда, откуда они так спешили удрать. Те были слишком напуганы, что не заметили его. Вполне логичная теория, это можно оставить. Кисаме вернулся ко второму пункту. Почему Рин не рассказала об увиденной «тайне» кому-то из взрослых, не побежала к кому-то, кто мог ее защитить? Она испугалась. У нее было мало времени. Если верить Дейдаре, дело было вечером, все собирались спать, в коридорах никого не было. Тогда почему она «гуляла» одна по коридорам в столь поздний час, когда всем нужно было находиться в постелях? «Случайно» шла мимо, «случайно» увидела… Тут что-то не клеилось. Кисаме нахмурился, и принялся щелкать ручкой, глядя на свои записи. Кровать заскрипела, Дейдара перевернулся на другой бок. … мы видели туфли в цветочек и большие мужские ботинки… Он записал слово «туфли», и остановил взгляд на спящем Дейдаре — из-под одеяла торчала только светлая макушка. Туфли. Дейдара сказал, что в душевых они переодевались в пижамы и обували тапочки. На Рин были туфли. Это значит, она не встала с постели, чтобы пойти, например, в туалет. Она вообще не была в душевой с остальными девочками, когда те мылись. Она не переодевалась в пижаму. Она не ложилась спать. Черт, что она делала полностью одетая, в коридоре на ночь глядя? Игнорировала приютские правила? Испытывала терпение воспитателей и монашек? Это все смахивало на подготовку. Кисаме сверлил взглядом исписанные листы, и не мог понять, как 17 лет назад работал мозг двенадцатилетней девочки. К чему она готовилась? Сбежать из приюта бросив брата? У нее с кем-то была назначена встреча в коридоре, что-то вроде свидания? Одно предположение бредовей другого. Он устало проводит ладонью по лицу. Нужно идти спать, а утром проверить все еще раз, на свежую голову. Кисаме в последний раз обводит взглядом разложенные на столе документы. Среди них и книга со сказками — он решил забрать и ее тоже. Бездумно пролистывает ее — книга как книга, все загадки из нее они уже отгадали. Издание старое — пожелтевшие страницы, не цветные иллюстрации, мелкий шрифт… Хоть там написаны и сказки, но ребенку читать такое было бы скучно. И почему Тоби выбрал именно эту книгу? Случайно? Там собраны его любимые истории? Интересно, что этот псих любил читать? Кисаме закидывает ногу на ногу и открывает содержание — его поместили в начало книги. Только сейчас он замечает, что у книги отсутствует титульный лист, под обложкой сразу начинается список сказок. Странно… Он проводит пальцем по переплету — титульный лист был, его вырвали, он видит это по неровным клочкам бумаги возле корешка. Небрежность или оторвали нарочно? Если нарочно, то почему? Как-то испортили? Испортить страницы в книге можно пятнами от еды или посторонними записями. Книга хоть и старая, но опрятная. Значит… может, он и ошибается, но стоит проверить. — Бумага все стерпит, — усмехается он, закрашивая простым карандашом следующую за титульным листом страницу с содержанием. Он заштриховал лист почти до середины, и уже хотел оставить это занятие, когда заметил едва проступивший след от того, что когда-то написали на титульном листе. Кисаме интенсивней заработал карандашом, и вскоре, страница была полностью закрашена, а под слоем графита появился оттиск прыгающего, наспех написанного текста: Мои подруги никуда не исчезали! Я знаю, что …л.ник сд.л с ними! … не… тай…к возле 3 слух…ого о…на на кр… Ско…е, забери. отту… все, и пре…йте в по…цию! Рин ♡ Некоторые слова едва проступали, половина букв и вовсе не видна: Рин торопилась, у нее сломался карандаш во время письма. Кисаме видит, как изменился нажим на него в конце первого предложения. Он перечитал еще раз, и подставил на место пропусков слова, наиболее подходящие по смыслу. Мои подруги никуда не исчезали! Я знаю, что …л…ник сделал с ними! У него тайник возле 3 слухового окна на крыше. Скорее, заберите оттуда все, и передайте в полицию! Рин ♡ Фразу «я знаю, что …л…ник сделал с ними», разобрать так и не удалось. Рин написала чье-то имя? Не похоже. Скорее кличка, и сюда так и просится слово «волшебник», но Кисаме чувствовал, что это неправильно. Сюда же может подойти и «бездельник», и «висельник», и черт знает, что еще. Он переписал послание Рин, и принялся анализировать. Мои подруги никуда не исчезали! Я знаю, что …л.ник сделал с ними! Подруги. С ними что-то случилось, они пропали из приюта, и Рин занялась их поисками. Кисаме подчеркивает «подруги», и ему чертовски не нравится это слово. Подруги. Несколько девочек. Несколько девочек исчезло из приюта. Рин забила тревогу, но ее наверняка никто не послушал. Сироты категории «Б», до них никому нет дела. Тогда она сама решила узнать правду. Вот почему она не пошла мыться со всеми, и не ложилась спать. Она не «гуляла» по коридорам. Она следила. Этот «…л.ник» — стал ее главным подозреваемым. И ее палачом. У него тайник возле 3 слухового окна на крыше. Скорее, заберите оттуда все, и передайте в полицию! Она увидела, как этот человек что-то спрятал. «Что-то» было неоспоримым доказательством его вины, поэтому он убил Рин, заметив за подглядыванием. Она попросила брата забрать эти вещи, потому что за ней была погоня, и… Кисаме смотрит на ее подпись: Рин ♡, на маленькое сердечко рядом с именем. Глядя на эту невинную завитушку, у него пошел мороз по коже. Он замирает, испытывая ужас — это предсмертная записка. Рин знала, что ее ждет, когда писала это послание сломанным карандашом. Вместо того чтобы использовать последние секунды жизни чтобы убежать, спастись, она решила потратить их на этот простейший рисунок, выразить свою любовь к брату. Пока Тоби будет исполнять ее поручение, она умрет, чтобы дать шанс тем, безымянным девочкам не остаться навсегда в забвении. Она хотела, чтобы об их исчезновении люди узнали правду. Но окружающие предпочли скрыть эту правду. Наверняка они заставили Тоби замолчать, а то, что он нашел в тайнике убийцы своей сестры — уничтожили. Кисаме перелистывает бумаги, все отчетливее ощущая собственную вину за случившееся. Почему это так тяготит его? Он ведь ничего не сделал! Он вздыхает, и в изнеможении откидывается на спинку стула. В этот раз пойти на сделку с самим собой не получится. Он действительно виноват. Он ничего не сделал.***
— Вы уверены, что это необходимо? — Пейн сидел напротив нее, в рабочем кабинете своего поместья. Сложив пальцы домиком, он сверлил ее взглядом, оценивая, что она из себя представляет. Его ассистенты толпились за дверью, Тентен была уверена, что они вовсю греют уши, чтобы подслушать, о чем это беседует их босс с какой-то борзой кралей, примчавшейся сюда в два часа ночи. — Я уверена, что это нужно было сделать еще давно, — резко отозвалась Тентен. — Вы не думали, через что вашей племяннице пришлось пройти? Чем она занималась, пока вы стояли на трибуне, выкрикивая лозунги для своих избирателей? Что для вас важнее: собственная репутация или жизнь двенадцатилетней девочки?! — Я умею расставлять приоритеты, лейтенант Идзава, — невозмутимо ответил Пейн. — И, если я, как вы высказались, не объявил с трибуны, что моя племянница пропала — на то были объективные причины. — Ваши «объективные причины» могут стоить Кушине жизни, — процедила Тентен сквозь зубы. — Похитителю не нужно саботировать выборы, он вообще не из вашего круга! — А что тогда ему нужно? Почему за две недели вы так ничего и не выяснили, — Пейн сощурился, — а теперь просите меня дать разрешение на то, чтобы разместить фотографии Кушины в прессе и на телевиденье? Чтобы СМИ выполнило за вас вашу работу? За что мы платим налоги? За ваше бездействие? Тентен еле сдержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу, выкрикнув: «Что ты несешь?!» Ей нужно добиться согласия Пейна, а не настраивать его против себя. Она крепче вцепилась в столешницу из красного дерева, и плотнее сомкнула челюсти, пытаясь осадить себя из последних сил. -… полиция и все госструктуры нуждаются в реформах, — продолжал Пейн. — Вы не можете добиться результатов, не потому, что конкретно вы — он указал на нее, — плохой человек, и ничего не делаете. Я знаю о ваших заслугах, и в отделе по поиску пропавших без вести — вы один из лучших специалистов. Но система, в которой вы работаете — давно прогнила, у руководства стоят люди максимально отдаленные от современных реалий… Есус всемогущий! До Тентен только сейчас дошло, почему Пейн не давал никаких комментариев в прессе по этой ситуации, а теперь сидит перед ней, и разливается соловьем. Полиция одна из основных сфер влияния Учих, а республиканская партия — была организована ими, и является главным соперником Пейна на выборах. Пейн решил пожертвовать своей племянницей, чтобы показать, насколько некомпетентны Учихи, стоящие у власти. Дескать: «они не смогли найти моего ребенка, и вы доверяете этим людям безопасность и будущее ваших детей?» Жизнь одной девочки, в обмен на миллион возможностей и прекрасные перспективы. Громкие слова в микрофон, щелчки затворов фотоаппаратов, пока Кушина ковыряет стену крышкой от консервной банки в грязном подвале. Ему не нужна его племянница, живая и невредимая. Ему нужны голоса. Тентен стало до того тошно находиться в одной комнате с этим человеком, что захотелось хлопнуть дверью и уйти, напоследок излившись желчью. Вместо этого она сделала глубокий вдох, и устремила на Пейна тяжелый взгляд. — В начале моей карьеры, меня вынудили вырядиться проституткой а потом чуть не сожгли на костре. Один коллега облапал меня при всех, мой кабинет — это бывшая раздевалка, я не могу оставлять свои вещи в общей комнате, потому что потом не найду их, или найду уже сломанными… — Для чего вы мне это рассказываете? — перебил ее Пейн, в его голосе скользнуло недоумение. — Для того, чтобы вы поняли: я ненавижу эту систему так же, как и вы, — Тентен поднялась и вышла из-за стола. — И я приехала сюда не для того, чтобы расстилаться перед вами по поручению начальства, тут и без меня достаточно жополизов, — она кивнула на закрытую дверь, за которой отчетливо слышался ропот. — Я ищу пропавшего человека. Девочку, над которой издевались в классе, девочку которую полоумный ублюдок запер в грязном подвале, девочку, которую некому защитить, кроме меня! И я сделаю все, чтобы ее найти, даже если меня за это уволят, а вы потеряете своих драгоценных избирателей! — она развернулась, и решительно направилась к выходу. К черту все! С согласием Пейна или без — информация об исчезновении Кушины будет передана в СМИ. Пусть это дело станет последним в ее карьере, она не собирается мириться с равнодушием Пейна к судьбе собственной племянницы. — Подождите, — Пейн догнал ее у двери. — Я готов предложить вариант, который устроит нас всех, — снова этот деловой тон, он даже не пытается сделать вид, что заинтересован поисками. Тентен страшно захотелось ему врезать. — Отец вашего бойфренда член совета директоров «Ассошиэйтед Пресс», верно? Тентен нахмурилась, пытаясь скрыть свое удивление. Пейн осведомлен о ее жизни куда лучше, чем кажется. Нехорошо. Дождавшись от нее кивка, Пейн продолжил: — Если Хозуки-младший организует нашу встречу, мы обо всем договоримся, и дело получит широкую огласку, как вы и хотите. Она выдержала паузу, взвешивая в уме «за» и «против». Аргументов «против» было больше, но Тентен не имеет права пренебречь этой возможностью — помочь Какузу и спасти Кушину. С тяжелым сердцем, она согласилась.***
Наверное, наступила ночь, и он ненадолго заснул. Свет сюда почти не проникает, невозможно определить, сколько прошло времени. Почему это вообще с ним произошло? Он слышал из разговоров взрослых, что началась война между Севером и Югом, и страна разделилась на два враждующих лагеря. Но все это казалось таким далеким, призрачным, отдающим скукой и параграфами из учебников по истории. Война может быть где угодно, но не здесь, в их поселке, где все друг друга знают. Смерть и убийство где-то там, далеко, но никак не рядом. Он лежит придавленный обломками дома, рядом с мертвой кошкой не потому, что к ним во двор угодил снаряд. Нет, совсем не поэтому… Какузу находился между сном и явью, когда нестройный поток его мыслей прервал какой-то шорох. Тут кто-то ходит? Зрение фокусируется не сразу, но через несколько минут он различает подвижный силуэт, который мелькает между камнями. Какой-то зверек… Даман. Внешне он смахивает на морскую свинку, на деле же просто пустынная крыса, только большая, и без длинного лысого хвоста. В целом, безобидные твари — они питаются растениями и насекомыми, но с голодухи могут и заинтересоваться падалью. Какузу долго не мог понять, что эта крыса делает. Она копошилась, бегала кругами, то появлялась, то исчезала. Какой-то клекот, хруст… Она ела. Когда в голове, наконец, оформилась мысль, что и м е н н о она ест, Какузу сделал над собой усилие, и нашарил свободной рукой возле себя камень. Он бросил его в ту сторону, где лежала мертвая кошка. Камень со стуком отскочил от обломков стен, в крысу он не попал, но спугнул ее. Та юркнула в нишу между камнями, Какузу увидел, как блеснули в темноте ее глазки. Она задержалась посмотреть на нахала, который не дал ей спокойно пообедать. Дышать тяжело, на зубах хрустит песок, во рту, кажется и слюны не осталось. Хотелось расплакаться от собственной беспомощности и беззащитности, как какой-нибудь девчонке, но даже на это у него не хватает сил. Шорохов стало больше, но перед глазами все плывет, он не видит, что происходит, и в глубине души рад этому. Даманы стайные животные, наверняка эта крыса и друзей с собой привела. Окончательно провалиться в забытье ему не дает возня и копошение возле самого уха. Он уже совсем ничего не соображает: где он, что происходит, почему он не чувствует свое тело?.. Нос улавливает резкий, специфический запах, а скоро его щеку задевает что-то колючее и ж и в о е, подвижное. Эти крысы его обнюхивают, пучки вибрисс на их мордах, скользят по его коже. Сначала это чувствовалось только справа, но вскоре и левой щеки дотронулась колючая шерсть, он ощущает их на подбородке, на шее, на лбу… Какузу не может отодвинуться, и вынужден терпеть весь этот ужас. Он вспоминает о мертвой кошке, и думает, что смерть это не самое худшее. Когда одна из крыс решила попробовать его на зуб, и укусила за ухо, он слабо пошевелил свободной рукой, и те ненадолго отпрянули. Крысы сидят совсем недалеко, он чувствует их присутствие. Они ждут. Их добыча никуда от них не денется.***
Эти каменные ступеньки, кажется, никогда не закончатся. Она бежит по ним вниз, стук каблуков разносится по лестничному пролету. Слишком громко, он наверняка услышал, как она уходила. Нужно было спуститься на первый этаж и переобуться в уличные сапоги. Но тогда бы ее непременно заметили, и вся сегодняшняя вылазка провалилась! Если бы она сегодня не караулила, то… Подошва у туфель скользкая, она едва не поскользнулась, но успела схватиться за перила. Хотела остановиться, но услышала позади себя шаги. О, черт! Он не только ее заметил, но и решил догнать, чтобы она никому не разболтала о его тайне! Она припустила во весь дух, каблуки выбивали дробь, подобно лошадиным копытам: «Цок-цок-цок». Наконец-то, последняя ступенька. Нужно быстрее всем рассказать, какое страшное открытие она сделала. Ее подруги никуда не исчезали! Все, что им говорят воспитатели — глупости! Девчонки не сбегали из приюта, и их не забирали родственники! Это все он!.. Легким уже не хватает воздуха, но, кажется, она оторвалась. Быстрее, надо спрятаться! Сине-зеленый коридор — длинная кишка с закрытыми дверями справа и слева, заканчивающаяся тупиком. Зачем их только переселили в это крыло? Тут так неудобно! Если ночью приспичит в туалет, идти туда приходилось целую вечность. Она уже подходит к спальне девочек, но в последний момент передумывает. Нет, там он наверняка проверит в первую очередь. Пусть ей и попадет за это, но сейчас лучше спрятаться у мальчишек. Они ее точно не выдадут. — Ребята, быстрее! Я только что… — она врывается в спальню, и в недоумении смотрит на пустые кровати. В комнате никого не было, даже стул дежурного воспитателя пуст — обычно он сидел в спальне, пока дети не засыпали. Куда все подевались?.. Она в замешательстве оглядывается: постели заправлены, ребята сюда будто и не заходили. На стене висела карта солнечной системы, и она вспоминает, что учитель обещал им сегодня принести телескоп. Значит, в спальне у девочек тоже никого нет — все отправились смотреть на звезды. Сердце в груди бешено заколотилось — в коридоре раздались шаги. Он ее ищет. А она оказалась в ловушке — в коридор теперь не убежишь. Что он с ней сделает, когда найдет? Поколотит? Холод пробежал по рукам и вдоль позвоночника, она вспомнила о своих подругах. То, что ее ждет, даже не тянет на хорошую взбучку. Все будет намного хуже. Хотелось закричать, разреветься от досады. Она ведь докопалась до правды, и теперь не может ее никому рассказать! Шаги были совсем близко — он рядом со спальней девочек. Ее взгляд в панике мечется по комнате, и вскоре останавливается на стуле дежурного воспитателя. На нем лежала книга — положенная мальчишкам сказка на ночь, а под ней — сборник кроссвордов. Ночью дежурные часто коротали время за этим занятием. Она бросается к стулу, вытряхивает из журнала простой карандаш, хватает книгу, откидывает обложку в сторону, и начинает писать. Она спешит, карандаш ломается уже после первого предложения. В панике, она вставляет отломанный кончик грифеля обратно в деревянный корпус, и, стараясь сильно не нажимать, дописывает свое послание. Хлопнула дверь — обыск в спальне девочек закончен, он вот-вот придет сюда. Бумага рвется неровно, с треском, титульный лист не хочет расставаться со своей обложкой. Она сворачивает его, подбегает к кровати с нужным номером, и прячет записку под подушку. Опускается на четвереньки, хочет и сама залезть под кровать, но тут ее хватают за шкибот, и выволакивают в проход между пронумерованными постелями. Воротник платья затрещал, она едва может вдохнуть, и грубый голос насмешливо произносит: — Сучка, попалась! Он ведет ее по коридору, точнее, тащит, несмотря на то, что она изо всех сил упирается. Когда он подбирает в одном из углов молоток, она понимает, что все кончено. Понимает, и, несмотря на это, просит отпустить ее, когда они останавливаются в душевой, обещает никому не рассказывать, когда над ней замахивается чужая рука… И не может отказать себе в последней слабости — улыбнуться своему убийце. Пусть не думает, что он ее победил. С ее смертью ничего не закончится. Острая боль в виске, и на мгновение все исчезло. Ей слышатся голоса, но они совсем слабые, тихие, доносятся издалека. Пол в душевой холодный и мокрый, но вскоре ощущение сырости и запахи мыла пропадают. В стене есть небольшое прямоугольное окошко, она лежит прямо перед ним. Из окна на нее светит серебристая, одинокая звезда, висящая на чернильном небе. Ее свет становится все ближе, и вскоре все вокруг исчезает, растворяясь в ее холодном свечении.***
Неожиданно в лицо бьет яркий свет. Глаза закрыты, но сквозь сомкнутые веки он все равно видит мельтешащие разноцветные пятна. Он умирает? Вот так души отправляются в вечный покой?.. Раздался скрип, треск, и вот, что-то снова дотрагивается до его щеки. Он не понимает, что это: ткань, шерсть какого-то зверя, или крысиные зубы. Ему омерзительно до тошноты это тактильное ощущение, кожей чувствовать рядом с собой что-то живое, что ждет не дождется, когда можно будет обглодать мясо с его лица. — Живой! — кажется, руки в перчатках хлопают его по щекам. — Живой! — снова повторяет незнакомый голос. Кто живой?.. О ком он говорит?.. Он силится открыть глаза, на секунду между век возникает узкая щелка. Он видит много желтого, слепящего света, будто солнце опустилось на землю, и затопило все вокруг своими яркими лучами. — Сколько… тебе тогда было лет? — Хидан сидел на постели, окаменев, от рассказа Какузу у него зашевелились волосы на голове, он не был готов к такой правде. — Не перебивай меня, — Какузу не смотрел на него, в его, с болотной прозеленью глазах, мелькнуло что-то такое, от чего Хидан послушно замолчал. — Мне хватит смелости рассказать об этом только один раз. Я пролежал под обломками своего дома почти сутки, пока местные солдаты не пришли разбирать завалы. Они достали меня на свет полумертвого, со сломанной рукой и крысиными укусами на лице. В госпитале меня подлатали, я быстро встал на ноги, даже никаких следов не осталось, — он помахал ладонью перед носом. — А потом нас эвакуировали в Такигакуре, и с тех пор я в Суну не возвращался. Когда он замолчал, повисла тяжелая, удушливая тишина. Хидан подбирал нужные слова, хотел сказать, что ему жаль, что он все понимает, что он… Какузу сидел, отвернувшись от него. Какой-то чужой, колючий, и вместе с этим потерянный и беззащитный. Какузу никогда не показывал перед ним свои слабые стороны, таким Хидан видел его впервые. Высшая степень доверия это не обсуждение вслух того, что они любят или чего они не любят в сексе, рассказывая друг другу самые смелые, откровенные фантазии. Это вывернуться наизнанку, показать свою боль перед другим, вырвать ее из себя, подобно гнилому зубу. Хидана переполняли эмоции, но облачить мысль в слова так, чтобы не испортить момент, не разрушить этот хрупкий мост доверия он не мог. Как бы он не старался выразить свою поддержку, глядя на Какузу сейчас, он видел не взрослого мужчину, а испуганного ребенка, оставшегося наедине со своими страхами.***
Он заснул прямо за кухонным столом, среди разложенных вокруг записей. Его разбудил Дейдара — тот стоял напротив, и гладил его по волосам. — Ты выходил на улицу? — он в недоумении рассматривал свою ладонь, а потом задрал голову, и обвел взглядом покрытый растрескавшейся штукатуркой потолок. Кисаме откинулся на спинку стула, и потер переносицу, чтобы согнать остатки сна. Ему снилась какая-то муть: коридоры, пронумерованные кровати, стук каблуков… Сколько сейчас времени? Он задирает рукав рубахи, чтобы взглянуть на часы. Циферблат на его старом «Ролексе» почти не виден: стекло сильно запотело, с внутренней стороны появился конденсат. Что за черт? Он зарывается пятерней в волосы, и застывает, глядя на разложенные перед собой бумаги. Волосы влажные, будто он попал под дождь, или недавно вышел из душа. Вот только ни того ни другого он не делал. Дейдара пожал плечами, и отвернулся к раковине, чтобы налить стакан воды. — Сюда кто-нибудь заходил? — Кисаме в недоумении оглядывался на кухне, но никаких видимых следов вторжения не наблюдал. — Нет, — Дейдара покачал головой, и поморщился, раскусывая во рту таблетку. — С чего ты это взял? — спросил он, запив лекарство. — Да так, — Кисаме снял часы, и положил их на стол, расстегнул манжеты на рубашке. Он слишком погрузился в это дело, вот и мерещится черти что, сны всякие дурацкие снятся. Нужно нормально отдохнуть, утром он разберется с этими бумагами. Дейдара прокашлялся, и сильнее закутался в конфискованный у Кисаме кардиган. Полы заскрипели, он снова вернулся в постель, и на мансарде опять все стихло. Кисаме подходит к окну, и задумчиво смотрит в темноту осенней ночи. Когда он проснулся — недостающее слово в послании Рин было дописано. Тот, кто погубил ее и ее подруг, загадочная, зловещая личность, на которую наверняка охотится Тоби. Отшельник.