***
Дежуривший офицер рассеянно проверил ее пропуск, и Тентен быстрым шагом направилась к нужной полке в хранилище для улик. Раз к GPS-приемнику прилагались ключи, значит, есть и дверь, которую они должны открыть. И эта дверь находилась в «Святой Люсии». Вот только что их там поджидает? И для чего затеяли всю эту игру?.. Как бы там ни было, это обстоятельство упирается в похищение Кушины, и она обязана все проверить. А заодно и прикрыть оплошность Суигетсу, иначе он может не только потерять работу, но и окажется за решеткой. Объяснить, как она вышла на ключи начальству будет несложно — ДНК с простыней на постели Куренай совпадают с ДНК безликого трупа из квартиры Дейдары. Между ее делом о похищении Кушины, и делом о покушении на убийство, которое вел Какаши возникла связь. Логично, что ей захотелось взглянуть на собранные улики, с этим даже Учиха не сможет поспорить. В коробке все пронумеровано и лежит на своих местах: пузырек таблеток, смятые купюры, связка ключей. Тентен сунула их в карман, и направилась прочь, нельзя терять ни минуты. На парковке ее уже ждал Хозуки. Тентен нащупала под курткой пистолет, и села на мотоцикл позади Суигетсу. — Этот приют находится в пригороде, туда ехать минут сорок, — он натянул на голову шлем, — а если с пробками, то будем целый час добираться, — Тентен кивнула и не ответила. Им предстояла бессонная ночь, стоило поберечь силы. Мотоцикл взревел, они понеслись по ночным улицам, подсвеченной чередой огней, обгоняя машины, окатывая брызгами из луж случайных прохожих. На выезде из города их остановили, и Тентен с неудовольствием отметила, что блок постов стало больше — охота на Какузу разворачивалась все более масштабно. Пока дорожная полиция проверяла документы Суигетсу, она услышала над головой шорох лопастей вертолета — неугомонный Ибики добился своего. Тентен снова чувствует на себе путы подступающего бессилия, но запрещает себе опускать руки. Она сделала все что могла. Если судьба дает тебе шанс — не зевай, хватай его. Она дала шанс Какузу уйти, а ей сейчас выпал шанс докопаться до истины. И она своим шансом воспользуется.***
На полу валялся журнал, но самой девчонки в комнате не было. Какузу заметил дым, идущий из-под двери ванной, и они с Хиданом одновременно рванули туда. Дверь распахнулась прежде, чем кто-то из них успел до нее дотронуться. — Какого хрена ты там устро… ила, — Хидан запнулся и не договорил. Какузу тоже растерялся, увидев, что девчонка обрезала волосы, да еще так коротко. Но та нисколько не смутилась, и неожиданно выдала: — В журнале написано, что ищут девочку. Ну, вот и пусть ищут девочку. А я не девочка. Меня зовут Сасори. Какузу смотрит на нее и не понимает, что его удивляет больше: внезапная смена поведения, или то, что девчонка оказалась умнее их двоих. Ведь она права — фотографии и гендерные стереотипы сделают свое дело. Все действительно будут искать девочку: с длинными рыжими волосами, одетую в школьную форму. А на рыжего мальчишку никто и внимания не обратит. Но тут было что-то не так. До этого девчонка ходила с отсутствующим видом, отрешенной и замкнутой, а здесь будто бы завершился какой-то цикл, сознание пошло на посадку и Кушина заняла место в самой себе. Это можно было сравнить с пустым домом, когда ты уверен, что там никого нет, и вдруг в окнах неожиданно зажегся свет. Внешне Какузу не выдал своего замешательства, но ему стало жутко. Жутко наблюдать за этим вблизи, рядом с собой, а не читать об этом в книгах. Чем быстрее их пути разойдутся, тем лучше. — Отпад, — Хидан оглядел ее с ног до головы, и косо улыбнулся. — Только это, прикид надо сменить, — он направился к разворошенным пакетам с одеждой, брошенным на полу. — Хватит строить из себя принцессу, иди сюда! На Хидане останавливается тяжелый взгляд из-под неровно обрезанной рыжей челки. Какузу напрягся: сейчас будет ответный выпад, и если повторится случившееся на кухне — он больше не будет сдерживаться, девчонка свое получит.***
Они вышли на конечной станции, и теперь пили чай в привокзальной забегаловке. — В курии Ируке сказали, что Хирузен сейчас живет вместе со своим племянником, Кадзиварой, — Кисаме крутил в руках скомканную записку с адресом, которую им передал священник. — Он вроде как совсем плох и не встает с постели, но я не знаю, насколько это правда, — Кисаме пожал плечами. Дейдара кивнул, апатично жуя пончик, с трудом представляя, как они заявятся на порог чужого дома, и с чего начнут разговор с больным епископом. Да и отрезанная рука ставила под большие сомнения, что Хирузен будет в состоянии с ними поговорить. Вдруг, они ошиблись, епископ жив здоров, а рука принадлежит кому-то еще? Может там вообще никого не окажется, и они только зря приехали… Нужный им дом стоял в самом конце улицы, дальше начиналось огромное поле, и возвышались сельскохозяйственные постройки. Было видно, что это бедный район — дома нуждались в покраске и в ремонте, покосившиеся заборы, грязь, мусор… Хотя, с чего бы священнослужителю жить в роскоши. Дом был похож на тот, в котором они временно проживали с Кисаме: невысокий двухэтажный коттедж, с пристройкой в виде гаража неподалеку. — Давай, сделаем так, — Кисаме всматривался в конец улицы, сквозь полумрак и пелену моросящего дождя. — Ты пойдешь один, позвонишь в центральный вход, и побеседуешь с хозяином дома. Наплетешь что-нибудь про поиски друзей из приюта, и все в этом духе. — А ты? — Дейдаре было не по себе от мысли находиться один на один с человеком, который подвергался страшным истязаниям. Да и он не был уверен в своих способностях добывать информацию. Это Кисаме мог быть обходительным, задавать правильные вопросы. А Дейдаре лавирование в словах никогда не удавалось. Он не был таким прямолинейным, как Хидан, но и читать между строк тоже не умел. — А я зайду в дом с другой стороны, — Кисаме взглядом указал на балкон с облупившейся белой краской. — Уверен, епископу есть что скрывать. Поищу в других комнатах следы Тоби, пока ты будешь отвлекать племянника, — он вытащил из кармана темные перчатки, и натянул их на свои огромные ладони. — Сколько тебе нужно времени, чтобы обшарить дом? — Дейдара с тревогой рассматривал первый этаж и внутренний двор. — Полчаса было бы идеально, — Кисаме снова взглянул на здание. — Думаю, старик расположился наверху, на втором этаже. Если удастся — поговорю с ним. И вот еще что, — он повернулся к Дейдаре, — не пытайся геройствовать и что-то доказать себе, мне, или Тоби. Если вдруг почувствуешь опасность — уходи. Даже если она покажется тебе призрачной. Ну, а если не успеешь уйти — кричи, — Кисаме положил руку ему на плечо, — и я сразу приду к тебе на помощь. — Мы просто поговорим на пороге, я даже внутрь заходить не буду, — Дейдара сложил руки на груди и отошел от него. Ему не нравился покровительственный тон Кисаме, и то, что он пытался его опекать. — Я вообще не уверен, что из этой вылазки что-то выгорит, — он недовольно поджал губы. — Все, пора идти, — он решительно направился к нужному дому, с опозданием осознав, что сейчас именно что геройствует. Доказывает себе и Кисаме что совсем не напуган предстоящим разговором и ситуацией в целом. В спину ему раздался тяжелый вздох, и Дейдара, пересекая покрытый лужами двор, закатил глаза. То, что Кисаме когда-то служил в полиции, не делает его тут главным и самым умным. Это Дейдара разобрался с числами и записанными на кассету звуками. Он узнал почерк Тоби, он вообще в этих поисках сделал много чего полезного и важного. А уж в том, что считать опасным, а что нет — он точно не облажается. С козырька капала вода, изо рта шел пар — ночью обещали заморозки. Дейдара поежился от дождевых капель, затекавших за шиворот, немного помедлил, и нажал на дверной звонок. Несколько минут ничего не происходило, шумел дождь, и ветер гонял по двору газетные обрывки. Дейдара позвонил еще раз с таким же результатом. Похоже, дома никого не было, значит, он может присоединиться к Кисаме, и продолжить поиски уже внутри… Неожиданно раздался скрип, и его обдало теплом, идущим из дома. — Чем могу помочь? — Дейдара удивленно отшатнулся, не заметив в дверном проеме собеседника, но быстро взял себя в руки, стоило опустить взгляд. Рыжий парень, лет двадцати пяти, сидя в инвалидной коляске, растерянно смотрел на незваного гостя. — Я… мне…- Дейдара совсем не репетировал, с чего начать разговор, и вышла заминка. — Здравствуйте, — меня зовут Дейдара, — он тут же отругал себя за то, что не придумал себе другое имя, или не назвал то, что было вписано в фальшивый паспорт, но уже ничего не поделаешь. — Я узнал, что тут живет священник, который…- он принялся красочно описывать цель своего визита, и вскоре взгляд собеседника с настороженного сменился на сочувствующий. — Я Кадзивара, племянник Сарутоби, — представился парень, отъехав на коляске от порога. — Кажется, у него были какие-то документы и фотографии из этого приюта, но я не уверен. Дядя спит наверху, наша сиделка, вколола ему лекарство, а сама ушла в супермаркет. Вы можете подождать ее, думаю, дядя рассказывал Эйко о «Святой Люсии», и она сможет вам помочь. — Кадзивара виновато улыбнулся. — Могу я предложить вам чай? Еще чаю? Дейдара думает, что скоро уплывет от такого количества чая, сколько им было выпито за последние сутки. Но он лишь сдержанно благодарит и проходит внутрь, соглашаясь. Где-то на периферии сознания возникает сигнал об опасности, что он не должен принимать приглашение, и ждать сиделку на улице. Но это чувство быстро исчезает, растворяясь в тепле и запахе лекарственных трав.***
Возле кованных железных ворот не было припарковано ни одной машины, а в прилегающих окрестностях не оказалось ни одного жилого строения. Сиротам категории «Б» отводилось место в глуши, откуда им предстояло прокладывать свой путь к обществу. Тентен думает, что для детей могли найти место и поприветливей, но тут же выбрасывает из головы все ненужные мысли — ей нужно сосредоточиться на поисках. Они оставили мотоцикл в кустах, растущих у дороги, и направились к зданию приюта. — Что за адская халупа? — Суигетсу оглядывался по сторонам, рассматривая выступавшие в полумраке могильные плиты. — Хэллоуин вроде давно закончился, — он покачал головой. — Похоже на замок графа Дракулы, неужели тут детей держали? — Бывают дома и похуже, — Тентен поднялась по каменным ступенькам и огляделась: было тихо, вокруг ни души. — Чем бубнить, лучше посвети мне, — она вытащила из кармана ключи, а Суигетсу зажег фонарик на своем мобильнике. Из темноты вынырнула дубовая дверь с тяжелым, навесным замком, и объявление: «По всем вопросам обращаться в храм». Ключи удалось подобрать с третьей попытки. Замок щелкнул, они застыли и прислушались. Никакой сигнализации не сработало, никто не выскочил наружу с криками: «Ага, попались!» Особняк застыл в тишине и безмолвии. — Идем, — Тентен вытащила из кобуры пистолет и толкнула дверь. Суигетсу шел сзади, освещая путь. Внутри здания оказалось холоднее, чем на улице, пахло сыростью, и не было никаких признаков, что там кто-то жил. Длинный коридор, ступеньки, поворот налево… Тентен сверилась с GPS — приемником. Сигнал на дисплее показывал, что они находились прямо в том месте, где был установлен передатчик. Вот только вокруг ничего не было — совершенно пустой, просторный зал, в котором гулко отдавалось эхо их с Суигетсу шагов. — Тут, по ходу, раньше была столовка, — Суигетсу показал на старый, облезлый плакат на стене «Мойте руки перед едой». Тентен огляделась. Когда —то тут кипела жизнь: повара на кухне готовили на всех обед в огромных кастрюлях, длинные столы, заставленные посудой, ребячий гомон, запахи еды… А теперь на смену этому пришли голые стены со старой, растрескавшейся краской, пыль, грязь, и запустение. И что они должны здесь найти? В зале не было мебели, она обшарила все углы, проверила полы на предмет люка — ничего. На кухне, в нишах для плит и печей тоже ничего не нашлось, они только зря перепачкались пылью и сажей. И хотелось бы поверить, что все это туфта, глупый розыгрыш, но слишком уж много совпадений, много нитей, ведущих сюда в «Святую Люсию». Тут что-то есть, она это чувствует, и не отступит, пока не найдет это. Тентен задрала голову к потолку, разглядывая высокие своды. — Над столовой нет второго и третьего этажа, — Тентен вспомнила коридоры с низкими потолками, по которым они шли сюда. — Значит, лезем на крышу? — Суигетсу, так же, как и она, стоял, запрокинув голову. — Значит, лезем на крышу, — подтвердила Тентен, и направилась к каменным ступенькам. В лестничных пролетах валялись сваленные в кучу ящики и старая мебель, под ногами разлеталась пыль и опилки. Вход на чердак раньше запирался, но теперь замок, как сама дверь отсутствовали. Чем ближе они подходили, тем отчетливее становился звук какого-то копошения. Тентен жестом велела потушить фонарь, и с пистолетом наизготовку двинулась вдоль стены. Осторожно заглянув внутрь, она поняла, что было причиной шума — летучие мыши. Здание пустует уже несколько лет и они облюбовали себе это идеальное укрытие. Целый выводок устроился вниз головой на высоких деревянных перекрытиях, и из-за них не получится как следует все осмотреть. — Да там их целая стая, — Суигетсу присвистнул, глядя, как мыши возятся, переползая с одной балки на другую. — Нужно разогнать их, — Тентен щелкнула затвором пистолета, чтобы выстрелить в воздух, но Суигетсу схватил ее за запястье. — Эти твари боятся света, — он снова зажег фонарик, устремив луч в пол. — Я посвечу на них, и они уберутся. Мы с братом сто раз так делали у себя дома, в Амегакуре. Тентен удивляет, что он вдруг об этом заговорил, но она не спорит. Все-таки, поднимать шум выстрелами не лучшее решение, поэтому ей стоит довериться Суигетсу. — Можно почувствовать себя Гарри Поттером, — он фыркнул, подходя к дверному проему. — Только распределяющая шляпа направила меня не на тот факультет, — Суигетсу резко поднял телефон, и луч света устремился туда, где кучковались летучие мыши. — Люмус максима! Тентен и Суигетсу прижались к стене, летучие мыши принялись хлопать крыльями и носиться под крышей с громким стрекотом: «скуи-скуи!» в панике ища выход. Наконец, все стихло, последняя мышь упорхнула на улицу через небольшое окошко. Когда они прошли на чердак, в воздухе порхала пыль, пахло гнилью, под ногами хрустел мышиный помет, а сквозняк гонял опавшие листья. — Я буду долго ржать, если то, что мы ищем, окажется мышиными какашками, — Суигетсу брезгливо обходил мусорные кучки. — Ты знаешь, я даже обрадуюсь, если так и будет, — Тентен разглядывала покрытые трещинами углы. — Слишком много людей, связанных с этим приютом, погибло в последнее время. Она подошла к окну, и ее обдало потоком холодного, влажного воздуха. На крыше было 8 небольших, прямоугольных слуховых окон. Стекла у большинства отсутствовали, но одно из них было закрыто ставнями. Третье. Тентен и Суигетсу приблизились к темному прямоугольнику. В щель между ставнями задувал ветер, рама рассохлась, деревянный подоконник сгнил от непрекращающейся сырости, сквозь разбухшую древесину проступала кирпичная кладка. Тентен еще раз огляделась, и у нее возникло нехорошее предчувствие, что это окно закрыли специально, выделили его среди остальных. Она опустилась на корточки, и провела ладонью по холодной стене, на середине почувствовав, как один из кирпичей легко проваливается внутрь, там была полость. — Здесь, — Тентен — подцепила отросшими ногтями камень, и вскоре кирпич со стуком упал к ее ногам. Суигетсу протянул ей пару латексных перчаток, и вскоре, закатав рукав, Тентен шарила рукой в нише под окном, пока пальцы, не ухватились за какой — то сверток. Она вытянула его наружу — это был прозрачный файл, который используют для хранения документов. В него были вложены пожелтевшие листы картона, и маленький, круглый маячок слежения размером с таблетку. Сердце забилось чаще, ладони вспотели, Тентен, принялась разворачивать файл, а Суигетсу светил внутрь тайника и хмурился. — Там, кажется, еще что-то есть, — он протянул руку, и принялся шарить внутри, чертыхаясь, что не может подцепить предмет сразу. Когда с упаковкой было покончено, Тентен поняла, что это не просто листы картона, а старые фотографии. — О, господи! — прошептала она, взглянув на первый снимок, чуть не уронив всю стопку. — Боже мой, — ее голос задрожал, когда она увидела следующий. — Твою мать, это какая-то старая газета, — Суигетсу, наконец, вытащил на свет то, с чем он провозился несколько минут. — Нахрена ее вообще нужно было пря…тать… — он вдруг замолчал, а потом отшатнулся от окна вскрикнув. — Нет! Почему?! — глаза расширились от ужаса, газета упала на пол, а зона комфорта у него в голове окончательно рухнула. Тентен подняла с изгаженного пола старую, пожелтевшую газету. Суигетсу бросил свой телефон и принялся метаться по углам, повторяя: — Это не я, это не я, это не я… Трагедия в семье известного репортера, гласил заголовок на первой полосе. Там же была фотография: полицейская машина, припаркованная возле частного дома, а через внутренний двор высокий мужчина вел за руку испуганного мальчика. Это было громкое дело, и о нем много писали в прессе. Но самое странное было не это. Под фотографией, красным маркером кто-то написал: Если случится что-то плохое, позвони мне — и череда цифр, которая складывалась в номер мобильного телефона.***
Вокруг был переполох: люди бегали поспешно собирая медикаменты и одежду, подгоняемые криками: — Быстрее! Они разбомбили госпиталь в восточной части города! Нужно уходить! Машин мало, туда погрузили тяжело раненных и тех, кто был не в состоянии ходить. Их госпиталь эвакуировали последним, и они опоздали: путь к столице был отрезан вражеской армией. Поэтому их единственный шанс на спасение — добраться до границы Конохагакуре. Все ждали, что совет введет в Суну союзные войска, но те не торопились с принятием этого решения. Все, что оставалось мирным жителям — спасаться бегством. Когда последняя машина была загружена, только один врач и пожилая медсестра отказались уходить. — Там люди в реанимации, их нельзя передвигать, — врач с кипельно-белыми волосами был неместным, и объяснялся на ломаном сунийском. — Мы останемся. Времени на долгие проводы и прощания нет, несколько кивков, всхлипы, последние пожелания удачи. Колонна беженцев двинулась в путь под палящими лучами солнца. Никто не обернулся. Все знали, что те, кто остался в госпитале не переживут сегодняшнюю ночь.***
Песок набивается в тапки, они не приспособлены для ходьбы по улице. Но идти босиком по песку невозможно — он нагрелся и слишком горячий, обжигает ступни. Всюду пыль, гоняемая суховеем, раненным становится плохо из-за жары, тех, кто умирает в дороге — оставляют прямо на песке, на милость солнца и ветра. Они с Карин идут, взявшись за руки, где-то впереди видны спины Гаары и Канкуро. Каждый шаг дается все тяжелее — тряпочные тапки рвутся от набившегося в них песка. Небольшой привал, всего на 5 минут, чтобы сгрузить тела, которых с каждой остановкой становится все больше. Карин подходит к телу девочки в розовой пижаме, лежащей на песке, и смотрит на ее теннисные туфли. Неподвижный взгляд застыл и устремлен в небо, на лицо, наполовину скрытое под бинтами, постепенно налипает песок… — Тебе нужно взять их, — Карин садится на корточки, и разувает девочку. — Ей они больше не понадобятся, а тебе еще предстоит идти. Хочется возмутиться, сказать, что так нельзя. Нельзя забирать у мертвых и отдавать живым, нельзя умирать такой молодой, нельзя лежать на куче песка, покрываясь слоем оранжевой пыли. Но вместо этого — молча переобуться, и тихо, одними растрескавшимися губами, произнести: — Спасибо. Поблагодарить не Карин, а ту мертвую девочку, которая навсегда будет погребена под слоем песка, и никто даже не узнает ее имени. Пообещать ей дойти до конца, и прожить жизнь за них двоих. Когда стали появляться первые пучки чахлой растительности, все приободрились — граница близко. С каждым часом пути унылый песчаный пейзаж все больше разбавлялся низкими кустарниками, кое-где виднелись клочки черной земли, там даже пробивалась трава. Осталось пройти совсем немного, и… Выстрелы. Сначала тихие, а потом все громче, все яростнее. Сопровождавшие их солдаты стали кричать, что их окружили, и что нужно бежать вперед, пока кольцо не сомкнулось. Все бросились бежать по песку вперемешку с землей, под звуки выстрелов. Грузовик с ранеными погнал вперед и через несколько секунд подорвался на мине. Всюду, дым грохот, Карин пропала из виду, бежавший рядом мужчина упал, и на его спине медленно растекалось алое пятно. Неожиданно земля ушла из-под ног, а в ушах зазвенело от взрыва — совсем рядом разорвался снаряд. В горле першило от запаха гари, из-за дыма слезились глаза, но кажется, их отбросило в яму, в воронку от взрыва. В голове все перемешалось, невозможно было понять, куда нужно двигаться дальше. Пришлось ненадолго высунуться из ямы. Стала видна череда таких кратеров — похоже, когда-то в этом районе была подорвана целая серия минных установок. Плач, крики, череда выстрелов, уцелевшие все еще метались в дыму в поисках спасения. Кажется, поблизости мелькнула Карин, у нее текла кровь из уха. Нужно туда, к ней. Лежа на животе и усердно работая руками, припав лицом к земле, удалось доползти до соседней ямы. Там лежала мертвая женщина: ее платье было в крови, а ноги и руки неестественно вывернулись в разные стороны. Рядом — рыжий парень, лицо которого залито кровью, но его все равно невозможно было не узнать. — Гаара! — тот был жив, но без сознания. Нельзя его здесь бросать, нужно как-то дотащить его… Снова грянул взрыв, песок и камни полетели в яму, поднятая пыль носилась в воздухе. Неожиданно земля задрожала, послышался гул, будто началось землетрясение. Что происходит? Пришлось выглянуть из укрытия, чтобы увидеть стремительно приближающиеся ряды танков и другой бронетехники с эмблемой республиканской армии. Союзные войска наконец-то пришли им на помощь, но радоваться было некогда. Они с Гаарой оказались у них на пути, убежать и спрятаться они не смогут. Оставалось только надеяться, что их не раздавят. Когда грохот приближающейся техники стал совсем близко, пришлось припасть к земле и накрыть Гаару своим телом. Над головой грохотали выстрелы, со всех сторон доносился гул и гудение, казалось, что эта груда огня и металла проедет прямо по ним. На спину посыпались камни, один из них больно ударил по затылку. Но даже в этом хаосе становилось легче от осознания того, что ты можешь кого-то защитить. Бой длился не больше получаса, но показалось, что прошло несколько лет. Мышцы одеревенели и плохо слушались, республиканские солдаты помогли им выбраться из ямы, служившей укрытием. Их усадили в грузовики и отвезли к самому краю границы, туда, где раскинулись длинные ряды палаток, и начинался лагерь беженцев. Наконец, можно было снять с себя грязные, стоптанные, чужие туфли. — Мы пришли, — туфли были уложены в свежевскопанную ямку около дерева. Хотелось похоронить вместе с ними и все свои воспоминания, но в эту могилу они не поместятся. Девчонка решительно направилась к Хидану, и выхватила у него из рук мышиного цвета куртку, которая предназначалась ей. — Единственная принцесса в этом доме — ты, постоянно вопишь и жалуешься, — она уселась на колени и стала искать себе в общей куче одежду более-менее подходящую по размеру. — Что, мать твою, она только что сказала? — Хидан не понял сунийский, но по интонациям догадался, что прозвучало что-то не очень лестное. — Какузу? — он требовательно уставился на него. — Ничего дельного, — он раздраженно отмахнулся от Хидана, ему надоело быть пастухом, постоянно сдерживающим свое стадо. — А ты — следи за языком! — обратился он к девчонке. Та бегло взглянула на него, и не ответила. — Это, конечно, супер, что вы друг друга понимаете с полуслова и все такое, — Хидан недовольно крутил в руках шерстяное пальто, — но перестаньте при мне говорить на сунийском! — Собирайтесь живо, и уходим! — Какузу чувствует, что закипает. У них мало времени, а они его тратят на пустые разговоры, ну что за люди! Девчонка ушла к себе переодеваться, Какузу обмотал вокруг лица полосатый шарф — лучше скрыть свои «особые приметы» и не привлекать внимания. Он заметил, что по пути в комнату Кушина прихватила с собой пустую чашку и ножницы. Нужно будет забрать их у нее, черт знает, что еще может прийти ей в голову.***
Тентен затрясло от переполняющей ее злости. Кто-то вздумал их разыграть, обдурить ее и довести Суигетсу до припадка. Она вычислит шутника и, к чертовой матери, выбьет ему все зубы! Как это низко, как только до такого можно было додуматься?! В мире есть много вещей, которые делать нельзя. Нельзя пить из лужи, нельзя красть сумочки, нельзя заниматься видеопиратством, нельзя толкать дурь, нельзя мучить животных, и еще длинный, бесконечно длинный список запретов, который есть в любом цивилизованном обществе. И издеваться над человеком, который до сих пор не отошел от пережитой в детстве утраты, в мире Тентен тоже было нельзя. — Суигетсу, — позвала она, поднимаясь с колен, — пойдем домой, — она приблизилась к нему, хотела взять его за руку. Суигетсу обессилено сполз по стене, схватился руками за голову, и принялся раскачиваться в такт словам: — Это не я… не я… я не сделал ничего плохого… — Конечно, — Тентен осторожно села с ним рядом. — Ты ни в чем не виноват, и никому не причинил зла. — Я не хотел, чтобы он умер, — Суигетсу тихо всхлипнул, — никогда не хотел, — Тентен положила руку ему на плечо, но тот даже не заметил. — В тот день… мы шли из школы… и… и я… — Ты кого-то увидел? — Тентен решила помочь ему выговориться. — Нет, — Суигетсу покачал головой. — Нет, там никого не было, — он зашмыгал носом. — Мангетсу тогда пел ту песню, — Суигетсу облизал пересохшие губы. — Кагомэ, Кагомэ, птичка в клетке… и я… я сказал… — голос Суигетсу задрожал, и Тентен почувствовала, что сейчас среди этих обшарпанных стен, под крышей прозвучит что-то важное, что-то, о чем никто никогда не слышал. Признание. — Что ты ему сказал? — тихо спросила Тентен. — Вы поссорились? Суигетсу отрицательно покачал головой. Он смотрел прямо перед собой, подтянув колени к груди, по щекам текли слезы, и сердце Тентен болезненно сжалось. — Я сказал… я сказал, что он может взять себе эту чертову кепку! — голос Суигетсу сорвался на визг. — Нас перепутали! В темноте было неясно, что это не я! Когда это случилось впервые, Суигетсу было 3 года. Мама купала его в ванной, а потом неожиданно опрокинула на спину и прижала ладонью ко дну, не давая подняться на поверхность. Он помнил, как изо рта у него шли пузыри, и искаженное злобой лицо, смотрящее на него через толщу воды. В глазах уже темнело от недостатка кислорода, когда его, наконец, вытащили из ванной, а в ушах грохотал голос разъяренного отца: — Какого черта ты делаешь?! Это наш сын! — Этот маленький дьявол должен умереть! Ты что, не понимаешь?! Тогда эти проклятые голоса заткнутся! Суигетсу сидел на руках отца и кашлял, еще не осознавая, что с этого момента его жизнь превращается в ад. Мать бегала за ним по двору, и все соседи видели лишь милую игру, не понимая, что происходило на самом деле. Если бы его поймали, то мать отрезала бы ему пальцы садовым секатором. Но он успел добежать до отца, и тому даже пришлось ударить свою жену, чтобы привести ее в чувство. После этого в их доме появилось много пузырьков с лекарствами, а перед отцом стал разыгрываться маленький спектакль — в его присутствии мама была мамой, милой и заботливой. Но когда он уезжал — она превращалась в монстра. — Мама, хватит! — Сугетсу слышит, как кричит брат, пока эта разъяренная фурия душила его подушкой, прокравшись ночью в спальню. — Отпусти его! — Это дьявол! Дьявол! Он не должен был появиться на свет! Суигетсу сидел на постели, хватая губами воздух. Мангетсу сидел рядом, изо рта у него текла кровь, заливая пижаму алым. Ему пришлось укусить мать за руку, и он не разжимал челюсти до тех пор, пока она не отпустила Суигетсу. После того, как у брата выпали молочные зубы, его клыки выросли раньше остальных зубов, и были аномально длинными, выглядывающими из-под верхней губы. Он смеялся, и говорил, что по ночам превращается в вампира и тусуется с летучими мышами, которые в последнее время часто гнездились у них под крышей. После сегодняшней ночи брат перестанет оставлять его одного. А его острые зубы еще несколько раз спасут Суигетсу жизнь. Мангетсу пытался рассказать в школе о том, что происходит, но никто из учителей ему тогда не поверил. Никто не верил, что аккуратно одетая женщина, не пропустившая ни одной встречи с родителями, которая всегда пекла вкусное печенье для школьных мероприятий может быть настоящем зверем. Отец уехал в свою очередную командировку, его не было уже несколько месяцев. Они ждали, считали дни до его возвращения, Мангетсу оберегал брата как мог. После неудачного падения с лестницы, когда мать толкнула его, и Сугетсу сломал руку, в школе, наконец, зашевелились. К ним каждую неделю стал заглядывать работник социальной службы, не замечая во время своих визитов ничего подозрительного. У них дома всегда было чисто, целый холодильник еды, и куча игрушек. — Если случится что-то плохое, позвони мне, — работник социальной службы сует в карман его джинсового комбинезона записку, на которой написано много цифр. Он, как и предыдущий сотрудник не смог ничего увидеть, но ощутил притаившуюся у них в доме угрозу и хотел помочь. — Щенок опять умер, — Мангетсу нажимает на маленькие кнопки возле экрана тамагочи и недовольно цокает языком. — Надо попробовать завести жирафа или дельфина, ребята в классе говорили, что они живучие. Они возвращались из школы вечером, и медленно шли по улицам, разбрасывая ногами опавшие листья. — На физкультуре мы опять играли в " Кагомэ, Кагомэ», — пожаловался Суигетсу. — Это так скучно! — А мне нравится, — брат пожал плечами.- Я всегда лучше всех угадываю, кто стоит у меня за спиной, — он запел, несмотря на недовольное лицо Суигетсу. Кагомэ, Кагомэ, птичка в клетке, Когда, когда же ты выйдешь? На исходе рассвета Цапля и черепаха поскользнулись. Кто стоит у тебя за спиной? Порыв холодного ветра погнал вдоль дороги мусор и опавшие листья. Суигетсу ухватился за козырек кепки, она была ему велика, но ему нравилось носить ее из-за эмблемы — металлической нашивки со звездами. Отец привез ее из своей очередной поездки. Когда ветру все же удалось сорвать у него с головы кепку, Мангетсу успел поймать ее прежде, чем она оказалась на соседнем участке. — Возьми ее себе, — предложил Суигетсу. На брате кепка действительно сидела лучше, и не съезжала постоянно на глаза. — Она же тебе нравится, — Магнетсу удивленно взглянул на него. — Мне не жалко, — Суигетсу пожал плечами. — К тому же, я могу брать ее поносить, когда захочу, — брат рассмеялся и потрепал его по волосам, натягивая кепку себе на голову. Они прошли во двор и поднялись по ступенькам. Мангетсу прошел в дом первым. В доме был полумрак, он потянулся к выключателю на стене… — Сдохни же ты, наконец! — из-за шкафа, стоявшего в коридоре, выскочил неясный силуэт, и сбил Мангетсу с ног. Брат закричал, вместе с ним закричал и Суигетсу, несколько долгих секунд не было ничего кроме темноты и криков нескольких голосов. А потом неожиданно зажегся свет. Суигетсу видел окровавленное лицо брата, видел, как мать ползала рядом с ним и выла: — Дьявол! Его убил дьявол! Это ты, — она устремила на него безумный взгляд, — это ты его убил! Он с трудом пересилил свой животный испуг, и протянул руку к телефонной трубке. Скомканная записка плыла перед глазами, несколько гудков, слишком длинных и слишком долгих, цифры, которые непослушные пальцы непростительно медленно нажимали на громоздком кнопочном аппарате. — Я слушаю, — ответил ему приветливый голос. — Кто это? — С…С…- произнести свое имя и представиться оказалось невероятно трудно. — Хозуки, — он выговорил свою фамилию. — Суигетсу? Это ты? — он издал какой-то звук, и собеседник принял его за согласие. — Что-то случилось? Он скашивает глаза на лужу крови, медленно растекавшуюся по полу. Мать перестала баюкать Мангетсу и теперь выла на кухне. «Что-то» — действительно случилось. И у него не было слов, чтобы объяснить, что только что произошло. — Мне приехать? — спрашивает взволнованный голос на том конце. — Суигетсу, ты в порядке? — Да, — ему удалось выжать из себя согласие. — У моего брата… идет кровь… — неподвижный взгляд Мангетсу смотрел на него с пола, его лицо и шея окрасились алым, чертова кепка валялась рядом, пропитываясь кровью брата. Если бы он не отдал брату кепку, Мангетсу б не умер. Эта кепка убила его… — …Дьявол! Проклятущее отродье! Ты убил моего мальчика!.. Из-за кепки их жизни перепутались. Из-за этой дурацкой кепки Мангетсу приняли за него. Это он должен был сегодня умереть. Это он… убил своего брата. Суигетсу повесил трубку. Мир взорвался красным.***
Они решили покинуть дом через окно детской комнаты — с этой стороны их будет не видно, когда они направятся к лодочному домику. Девчонка окончательно преобразилась: сменив юбку на спортивные штаны, с короткими волосами она действительно стала типичным сунийским мальчишкой-эмигрантом. На подоконнике сидела растрепанная кукла и лежала стопка детских книг, которые пришлось опрокинуть на пол. Первый этаж низкий, девчонка спрыгнула с подоконника первой. Глядя на лежащую на полу книгу — «Пеппи — длинный чулок, самая сильная девочка в мире», Сасори думал, что на обложке должно быть лицо Таюи. Она росла в сунийских трущобах и смогла пробиться на большую сцену ни смотря ни на что и вопреки всему. И для него она — «самая сильная девочка в мире». Какузу, убедившись, что девчонка стоит на улице, и ждет их, спрыгнул следом. Когда он проходил мимо валявшейся на полу книги, то подумал, что на обложке должно быть совсем другое лицо. Но никто не нарисует «самую сильную девочку в мире» сидящей в грязном подвале, или как она горит на костре. Хидан, глядя на книгу, вспомнит о Цунаде. Она смогла избежать взрыва и спасти своих детей, она всегда поддерживала его и Дейдару, и, хоть она навсегда останется его бабкой, она, вне всяких сомнений, «самая сильная девочка в мире». — Ишь ты, распрыгались, — Хидан неуклюже перекинул ногу через подоконник. — Хотите, чтобы у меня отвалилось колено? — он примеривался, как ему лучше слезть. Даже с небольшой высоты прыжки для его ноги крайне опасное предприятие. Какузу подошел к нему, чтобы помочь спуститься. Хидан взялся за его плечи, Какузу ухватил его за бока и стянул с подоконника, плавно опустив на землю. Со стороны это выглядело как пара влюбленных подростков, решивших ночью убежать от родителей. Наверно поэтому, девчонка, наблюдавшая за этой сценой, выразительно закатила глаза. — Ну что, готовы? — у Хидана веселый голос, а в крови кипел адреналин от предстоящей авантюры. Девчонка едва заметно кивнула, Какузу хмыкнул, хотя, надо признать, он был рад сменить осточертевшие декорации. Три тени отпрянули от стены и двинулись в сторону лодочного домика, одиноко стоявшего на берегу реки. Какузу, Хидан, и Кушина. Школьница, старик, и калека. Гризли, Бледный человек, и Сасори. Трио убийц бросило вызов смерти, и тьма полностью поглотила их, надежно скрывая от посторонних глаз.