***
Адрес, найденный в списках старого ноутбука, вел далеко за пределы Амегакуре. Это был пригород зачуханного городишки, который, если верить картам, располагался в провинции Кусагакуре, но все еще состоял в амегакурской префектуре, и официально относился к ней. Они добирались туда больше трех часов из-за вечерних пробок, а к середине пути повалил снег, затрудняя дальнейшее передвижение на машине. Дейдара за всю дорогу больше не проронил ни слова. Он сидел рядом на пассажирском сиденье, мрачно вперив взгляд в темные поля, раскинувшиеся за окном. Кисаме включил радио, но заполошные, визгливые голоса, смех и песни, игравшие во время эфира, вызывали в нем раздражение своей неуместностью, создавали атмосферу «пира во время чумы». Вскоре он отключил магнитолу, и весь оставшийся путь они провели в тягостном молчании. На нужной им улице располагалось несколько многоквартирных домов. Здания были старыми, уличные фонари горели через раз, автомобили, припаркованные у дома, разменяли уже не первый десяток. Очередной бедный район, жители которого едва сводят концы с концами. Пустынная детская площадка, во многих окнах домов свет не горел — было поздно, люди уже спали. Что ж, чем меньше свидетелей их увидят, тем лучше. Пистолет в плечевой кобуре был надежно скрыт под курткой, и все же, Кисаме надеялся, что ему не придется его применять. Они поднялись по ступенькам на третий этаж, и позвонили в квартиру с номером 18. Им никто не открыл. Дверь была деревянной, а дешевый замок, встроенный в круглую дверную ручку с защелкой взломать было нетрудно. Кисаме надавил на замок своим ключом, сердцевина хрустнула и не выдержала. В тот момент, когда они с Дейдарой хотели пройти внутрь, открылась дверь одной из соседних квартир. На пороге появилась внушительная женщина в аляпистом, цветастом халате, бигудями на голове, и вырвиглазном макияже. Возле ее ног крутился пятнистый кот, разжиревший до размеров бочонка. Из ее квартиры тянулся запах кошачей мочи, а вскоре на лестницу выкатился бочонок поменьше — желтовато-палевый мопс, который принялся обнюхивать их с Дейдарой. — Вы из «милосердных сердец», да? — женщина вытащила из кармана халата пачку сигарет. — Неужели соседушка загремел в больницу надолго? — она закурила, и выдохнула дым к потолку. — Да, — Кисаме тут же ухватился за разговор. Женщина приняла их за работников социальной службы, и это им на руку. Раз хозяин квартиры в больнице, нужно как можно больше вытянуть из этой «дамы», на лице которой годы и алкоголь оставили свой нестираемый отпечаток. — Нам нужно забрать его вещи, только сейчас получилось приехать… — Занял у мня двадцатку, и укатил в больницу, — соседка всплеснула руками. — Так и знала, что он меня кинет! — она затянулась. — Я ему всегда говорила, что разливное теперича не то, что давича, это та еще отрава! Не послушал меня, и теперь лежит в Пантолеоне, даже свое барахло забрать не в состоянии! — женщина переживала за утраченные деньги больше, чем за своего соседа. Она сказала «Пантолеон». Наверняка местные так называют одну из больниц расположенных в этом районе. Пес все крутился возле Дейдары, не смотря на то, что тот несколько раз пытался отодвинуть его ногой от приоткрытой двери. Жирный кот следил за ними своими светящимися, зелеными глазами, женщина, встретив свободные уши, спешила рассказать все свои тридцать три несчастья. — Нам жаль, что мы доставили вам неудобства, — Кисаме вытащил из кармана бумажник, чтобы прервать жалобные истории о сквозняках и протекающих трубах. — Вот, возьмите, это покроет долг вашего соседа, — он протянул ей несколько купюр. — Вот есть же на свете честные люди, — та расплылась в улыбке, обнажив пожелтевшие зубы. — Купюры новые, — женщина быстро пересчитывала их своими толстыми пальцами, с ярко-алым лаком на ногтях. — А кем вы такой, молодой, интересный, работаете? — она хитро прищурилась. — Вы, наверное, в «милосердных сердцах» большой начальник, да? — она поправила свои бигуди. Жест должен был выглядеть как кокетство, но со стороны казалось, что она взбивает подушку. Кисаме улыбнулся в ответ, и кивнул. Прежде чем неугомонная соседка спросила еще что-нибудь, он открыл дверь нужной им квартиры, и вместе с Дейдарой прошел внутрь. — Я думал, она никогда не заткнется, ага, — подал голос тот, оглядываясь по сторонам. — Мальчики, пойдемте домой, — женщина за дверью загоняла назад своих питомцев. Мопс затявкал, заскрежетали замки, и, наконец, все стихло. Раз уж их все равно раскрыли, то можно больше не прятаться. Кисаме протянул руку к выключателю на стене и зажег свет.***
Увидев в вечернем ток-шоу дядю, он сильно удивился. Неужели Кушина настолько ему дорога, что он пошел ради нее на телевидение, и попросил Таюю ему помочь?.. Он в замешательстве смотрел на мелькающие, на экране кадры из рекламных роликов, сказанная Бледным человеком очередная глупость сбила его с мысли. И все же… Если это правда, то за что женщина-полицейский его ударила?.. Что он сказал или сделал, был ли Пейн искренен, сидя сейчас в студии, отвечая на вопросы ведущего? — Итак, — Киба обнажил в улыбке белоснежные зубы, но тут же на его лице возникло серьезное выражение. — Это правда, что прежде, чем попасть в Коноху ваша племянница жила в пограничном лагере беженцев? — он протянул микрофон Пейну. — Да, так и есть, — Пейн кивнул. — Из-за боевых действий в Суне связь с ней и ее семьей потерялась, я не мог помочь им с эвакуацией, воздушное сообщение с Суной было прервано. Долгое время о ее судьбе мне было ничего неизвестно. Я наводил справки, и наконец, отыскал ее среди беженцев на юге страны. — Наша съемочная группа подготовила специальный репортаж о том самом лагере, где жила Кушина Узумаки до переезда в Коноху, — Киба снова взял слово. — Внимание на экран! В студии приглушили свет, и на экране за спиной ведущего появились кадры, на которых замелькали знакомые места. Контрольно-пропускной пункт с полосатым шлагбаумом, где за сетчатым забором с колючей проволокой начинается лагерь. Репортеры идут по территории, снимая и комментируя все, что возникает у них на пути. Медпункт, полевая кухня, пузатая цистерна с водой, биотуалеты, и сотни одинаковых палаток, ряды которых тянутся к линии горизонта. Глядя на это, у него возникает странное, щемящее чувство, а в груди внезапно теплеет. Дом. Он видел свой дом, свой настоящий дом, по которому так скучал, и в который так стремился вернуться. Дом, который он предал, променяв на красивую жизнь, и за что был жестоко наказан. Он усвоил урок, и теперь обязан вернуться назад. Чудовище, скорпион, поселившийся в голове, за время его отсутствия вырос и выбрался наружу, ему стало тесно в черепной коробке. Он вместе с чудовищем вернется в лагерь, и никому не позволит встать у себя на пути. Журналисты вошли в одну из палаток, на экране возникает нехитрое убранство: матрасы, расстеленные по углам, низкий столик, кучи тряпья… Совсем как в их палатке, где он жил с Карин, Гаарой и Канкуро. Они берут интервью у женщины, очень уставшей, с темными кругами под глазами, в потрепанной одежде. — …почти полгода, скоро зима, — закадровый голос переводит ее ответы на союзный язык. — Нам обещали, что все скоро устоится, и будет цивилизованно, — женщина укачивала на руках младенца, завернутого в одеяло. — Но разве это — цивилизация? — она махнула рукой на обстановку в своей палатке. Берут интервью еще у нескольких человек, и всех беспокоит приближающаяся зима и отсутствие каких-либо перспектив. — Он не выступает против действующей власти в открытую, — Гризли задумчиво тер подбородок, глядя на экран. — Но эти кадры протащили в вечернее шоу с его подачи. Вместо него говорили беженцы, и все прекрасно понимают, в чей огород был брошен камень. — Учихи? — предположил Бледный человек, и Гризли кивнул. — Их главный обосрался, засветившись на людях с этой проблядушкой, Хаку, — Бледный человек хмыкнул. — У них сейчас проблемы посерьезнее, чем недовольство горстки людей с окраины страны. — «Горстка людей» может устроить бунт, — Гризли покачал головой. — Если начнется восстание — это затронет всех. Основные силы бросят на поддержание внутреннего порядка в стране, на фоне этого возникнут дыры во внешней политике. У Конохи полно «доброжелателей», которые не упустят шанс, и воспользуются ситуацией, чтобы нанести собственный удар. Наверняка, найдутся и «спонсоры», готовые вложить в руки суинийцев оружие, это приведет к гражданской войне внутри Республики, а там и до распада Союза будет недалеко. Если после этого эфира в парламенте не начнут шевелиться, чтобы решить проблему беженцев, то там сидят круглые идиоты. — Так значит, Пейн «заказал» Хаку опозорить Учиху? — Бледный человек нахмурил брови. — Дескать, «пока он по ресторанам ходит, я забочусь о своем народе»? Он ведь тоже из ваших, — Бледный человек кивком указал на сунийцев, рассказывающих с экрана о своих бедах в лагере. — Нет, я так не думаю, — Гризли прислонился спиной к стене, и сложил руки на груди. — Хаку слишком много времени провел с Учихой, тот даже пытался переманить его в свой штат. Пейн не стал бы ему доверять, да и сам Хаку его побаивался. Но у него есть собственные мотивы во всей этой истории, и я до сих пор не понял — какие?.. Пейн просто пользуется сложившейся ситуацией, оборачивая события в свою пользу. На его месте я поступил бы так же. Начался очередной рекламный блок, мужчины продолжали обсуждать дела дяди, игнорируя его присутствие. Он задумался, но имя «Хаку» было ему незнакомо, он никогда его прежде не слышал. Да и о том, чем занимается дядя, имел весьма поверхностные представления, политика это ужасно скучно. Но то, о чем говорил Гризли было интересно послушать, он объяснял простым языком сложные вещи, да и вообще, был во многом поумнее своего спутника. Он чувствовал, что между ними есть некая схожесть: они оба вышли из тьмы, буквально были пропитаны ею, за то время, что просидели в подвале. Наверное, потому, что тьма засела в их душах намного раньше, чем они угодили в ловушку этого ублюдка в оранжевой горнолыжной маске. В подвале его чудовище выросло, и встретило там другое чудовище. Он снова вспоминает запах сырого здания, ощущение грязного, покрытого потом тела, голод, от которого постоянно скручивало живот. Кашель Гризли эхом отскакивающий от стен, то, как он сидит, уронив голову на грудь. Из-за падения света в щели под потолком, кажется, что это большой, грузный медведь, на лице у которого белая костяная маска с кровавыми полосами… Блуждая по закоулкам своей памяти, под аккомпанемент жизнерадостных голосов, рассказывающих с телевизора о зубной пасте, его уверенность в том, медведь с костяной маской ему не привиделся, лишь возрастала. Это не было галлюцинацией, он действительно, его видел. Видел его чудовище. Чудовище, которое однажды в нем поселилось, и Гризли вырастил его огромным зверем. — …о чем ты? — Бледный человек задумался. — Считаешь, Хаку похитил девку и водит нас за нос? — Хаку ее не трогал, — уверенно ответил Гризли. — Он вообще не был в курсе того, что она пропала, и я ему верю. Думаю, он уже тогда решил, что воссоединится с Забузой, и прекрасно знал, что его найдут и закопают, если он осмелится использовать детей нынешних политических лидеров в своих интересах. Он меня чуть не придушил, когда узнал, что после моего допроса дочь Учихи слегла с нервным срывом, — Гризли усмехнулся. — Так у этого Учихи семья? — Бледный человек удивленно вытаращил глаза, и Гризли кивнул. — И эта гнида, которая сперла у нее телефон, и набрехала тому парню с велосипедом, — он рассек воздух ладонью, указывая на верхний ярус постели, — его дочь?! — еще один кивок. — Твою мать, да если бы не она, этого всего вообще б не случилось! Я бы на твоем месте переломал хребет этой козе сраной!.. Он зависает, глядя со своей постели на Бледного человека, который продолжал возмущаться. До этого, он никогда не задумывался, почему все случилось именно с ним, и кто был в этом виноват. Все просто случилось, а он вместе с чудовищем, идет с этим дальше. Но эта фраза, брошенная в его сторону, стала настойчиво проводить реконструкцию в прошлое, и оставить поток воспоминаний было невозможно. .которая сперла у нее телефон, и набрехала тому парню с велосипедом!.. …если бы не она, этого всего вообще б не случилось! — Сарада, ты не видела мой телефон?.. -Ты положила его в сумку… Ее обманули. Кушину обманули дважды: ее соседка по комнате, тот тип, что притворился Минато. Сарада спрятала мобильник, наверняка Минато хотел предупредить ее, что велосипед украден, и побег не получится. Ему вдруг стало страшно обидно за ту наивную дурочку, которая всего лишь хотела вернуться домой. Которая верила в искренность Сарады, когда та помогала ей с уроками, а она в ответ делилась историями о Суне и жизни в лагере. Сарада не участвовала в травле, но никогда за нее и не вступалась. Она думала, соседка боялась, что девочки в общежитии станут относиться плохо и к ней тоже, хотя Учиха была лидером в классе, и многие стремились с ней подружиться. — Угу, ее бабка — одна из глав департамента полиции, — Гризли скептически смотрел на Бледного человека. — Мы вместе работали, и я тебе скажу, она та еще стерва, это у них семейное. Не понравишься ей — сживет со свету, даже глазом не моргнув. Думаю, в свое время, она обращалась к Хаку, чтобы избавиться от неугодного ей человека… Услышав это, до него внезапно дошло, что Сарада вовсе не боялась стать таким же изгоем, как Кушина. Она не участвовала в травле потому, что за нее это делали другие девочки. Она подговорила их, настроила их против нее. Ведь поначалу все было в порядке, с ней общались… Ад начался уже позже, после того, самого первого урока верховой езды… — Так Хаку что, типа наемный убийца? Я так и не понял, кто он такой, — Бледный человек раздраженно поморщился, и принялся разминать пальцами место под правой коленкой. — Если бы я сам понял, кто он такой, — Гризли вздохнул. — Он не наемник, как Забуза, тот берет заказы сам по себе. Хаку это одно из звеньев разведки или другой похожей организации. Его личность всегда была для меня загадкой. Но сейчас его поведение вызывает у меня гораздо больше вопросов, чем раньше. — О чем ты? — Кто обратил мое внимание на странные смерти в интернате? Хаку. Кто предупредил, что Учихи точат на меня зуб? Хаку. Кто предоставил тебе фальшивые паспорта и оружие? Хаку. Сейчас, на пике погони за нами, кто идет за руку с Учихой на глазах толпы репортеров? Хаку. И еще много вопросов, ответ на которые — Хаку. — Гризли наморщил лоб. — Я вижу закономерность, но не улавливаю связь. Хаку это не тот человек, который будет помогать исключительно по доброте душевной, им движет некая выгода. Что он имеет с того, что мы отыскали девчонку и скрываемся от полиции? Вот, чего я не могу понять. Бледный человек поджал губы и не ответил. На экране вновь возникла заставка вечернего шоу, реклама наконец-то закончилась. Похоже, этот Хаку был так же хитер, как Сарада. Он повернулся к телевизору, испытывая сожаление, что больше с Учихой они не увидятся. Сасори хотел бы познакомить ее со своим чудовищем. Показать ей, как оно выросло, пока он сидел в подвале, ведь в этом была и заслуга Сарады. Хотелось увидеть ее лицо, когда она поймет, что чудовище сожрет ее, если он разрешит. Клекот хитиновых пластин был похож на довольное урчание. Больше не было никакой боли, только приятная легкость в голове, когда он думал о том, как расправится со своими врагами вместе или по отдельности. Когда он хотел убить Бледного человека, то почти ничего не чувствовал, да и во время смерти того солдата тоже… Но все это было до того, как у него появилось чудовище. Теперь мысли о смерти не казались чем-то ужасным и противоестественным. Он даже подумал, что во время следующего убийства, сможет испытать что-то, напоминающее на удовольствие.***
Судя по обстановке в квартире, она принадлежала убежденному холостяку. Ремонт здесь не делали ни разу — облезлый линолеум и выцветшие обои говорили сами за себя. На вешалке в коридоре висела видавшая виды куртка, Кисаме потянул за рукав, по размеру одежды определив, что здесь жил мужчина в теле, и примерно одного роста с ним. Квартира была маленькой, в ней оказалась всего одна жилая комната. Кухня была обставлена просто и без излишеств — стол с поцарапанной столешницей, два табурета, шкаф для посуды без дверцы. Внутри были тарелки со сколами и облезлым рисунком. На плите стояла покрытая жирными пятнами кастрюля, и, судя по запаху, то, что находилось в ней, давно испортилось. Дейдара заглянул в ванную — в ней не было ничего, кроме куска засохшего мыла, и душевой в ржавых подтеках. Кисаме открыл старый, маленький холодильник. Зазвенели бутылки: все они были без этикеток, наверняка в них было самодельное вино, то самое «разливное», о котором говорила соседка. Отравился некачественным алкоголем и загремел в больницу, такой вывод о судьбе хозяина дома можно было сделать после всех этих находок. Они прошли в жилую комнату. Продавленный диван был застелен клетчатым пледом, на нем валялось несколько покрытых пятнами подушек. Видимо, его использовали в качестве постели. В комоде с отбитыми ручками лежала сменная одежда, на столе, придвинутом к окну, стояла пепельница с окурками. Кисаме видел по следам пыли, что там когда-то был компьютер, его забрали совсем недавно. Он огляделся: возможно, кроме них с Дейдарой в квартиру приходил кто-то еще?.. Возле пепельницы лежали неоплаченные счета на имя некого Джирайи Кобаяси. Кисаме взял одну из квитанций, свернул, и спрятал во внутреннем кармане куртки — это может помочь в поисках хозяина дома. За ламповым телевизором он обнаружил старую, расклеившуюся коробку. Коробка была от компьютера — ноутбука, и Кисаме с тревогой отметил, что на ней была изображена та самая модель, что сейчас покоилась в арендуемой ими мансарде за сотни километров отсюда. Кто-то проник сюда, забрал компьютер и отвез его тому психу из дома епископа. Если это был тот парень, помешанный на электронике, то логично, что он забрал его в свою «мастерскую». Он повернулся к Дейдаре, чтобы поделиться этой новостью. Тот стоял на четвереньках и вытягивал из-под дивана что-то тяжелое, чихая из-за летевшей в лицо пыли. Чемодан. Старый коричневый чемодан с отделкой «под кожу», которая вся растрескалась со временем. Кисаме опустился рядом с ним на корточки, чтобы помочь Дейдаре его открыть. Щелкнули застежки, вжикнула молния, крышка откинулась с тихим стуком. Они неподвижно застыли, не решаясь прикоснуться к тому, что лежало внутри.***
— Мы познакомились с ней в госпитале, — рука Карин дрожала, когда она говорила в микрофон. — Она была такой веселой… Он, вытаращив глаза, смотрел на подругу, и сидящего возле нее Гаару. Когда друзья появились в студии — происходящее перестало укладываться в голове, в это было просто невозможно поверить. Ведь совсем недавно они ютились в палатке, а теперь сидели перед камерой, и говорили о нем на всю страну. На Карин была новая блузка, красивые очки в красной оправе, которые ей очень шли. Гаару подстригли, он запомнил его совсем лохматым, когда уезжал из лагеря… — Я тоже познакомился с ней в госпитале, — Карин передала микрофон Гааре. — Это самая храбрая девочка из всех, что я знаю… Неужели, это все про него? Друзья, правда, запомнили его таким?.. Но как теперь они отнесутся к нему и к чудовищу? Эх, был бы тут Канкуро, с ним можно было бы посоветоваться! Ведущий задает ребятам вопросы о прошлом, о жизни в лагере. Их слова только подтверждают показанный недавно репортаж. Женщина-полицейский рассказывает о том, как продвигаются ее поиски, и что сумка Кушины была найдена возле заброшенной электростанции. — Наверняка этот ублюдок измазал ее сумку моей кровью, — Гризли недовольно смотрел на экран. — Поэтому Учиха так быстро отдала приказ о моем аресте. Слово снова взял Пейн, он говорил о вознаграждении тому, кто обладает информацией, которая поможет расследованию. На экране показали сумму с таким количеством нулей, что Бледный человек присвистнул. — После этого в дежурной части начнется настоящий ад, — Гризли косо ухмыльнулся. — Многим захочется получить легкие деньги, будут сочинять истории, что где-то видели «ту девочку из телевизора». Может, Тентен недалеко продвинулась в своем расследовании, но суету навела отлично. — Спасибо нашим телезрителям за поддержку, — Акамару гавкнул, когда аплодисменты стихли. — После рекламы к нам в студии присоединится Таюя, — Киба широко улыбнулся, — оставайтесь с нами!***
В чемодане была одежда. Мятая, кое-как собранная наспех, никто не прикладывал усилий, чтобы держать хранившиеся внутри вещи в порядке. Дейдара смотрел на одежду, испытывая такой же ужас, как перед тем холодильником. Это были детские вещи. Одежда была разных размеров: юбки, платья, футболки… Кисаме вышел из оцепенения, и рукой, обтянутой темной перчаткой подцепил из кучи свитер с Барби. Несомненно, все это когда-то принадлежало девочкам, но почему хозяин квартиры хранил их одежду у себя? Судя по всему, он жил в одиночестве, нигде в доме не улавливалось присутствие женщины. Может, это одежда его сестры или дочери? — «С.Л.» — прочел он вышитые на вороте свитера инициалы. Он взял розовую юбку в складках, на поясе красными нитками так же было вышито «С.Л.» — «Святая Люсия», — расшифровал он. Дейдара кивнул, со всем ужасом и неизбежностью понимая, что, скорее всего, они нашли вещи пропавших подруг Рин. Кисаме поднял стопку одежды, как и везде отмеченную маркировкой приюта. На самом дне чемодана лежало девичье белье, его, все-таки, потрудились не выставлять напоказ. Разноцветные трусы, колготки… Дейдара почувствовал подкатывающую тошноту, глядя на разложенные перед ним «трофеи». Кто в здравом уме будет хранить такое?! Под подкладкой чемодана Кисаме нащупал сверток. Возле боковой стенки был сделан аккуратный разрез, чтобы потайное отделение было незаметно. Кисаме просунул руку внутрь, и вытащил наружу завернутую в майку одной из девочек видеокассету. После всех этих находок в квартире и в том старом компьютере было нетрудно догадаться, что именно на нее записано. Пыльный видеомагнитофон, стоявший на телевизоре, зажужжал, включив перемотку. — Ты не должен это смотреть, — вздохнул Кисаме, не решаясь нажать на «play». — Ты тоже, — Дейдара пожал плечами. — Никто не должен, такие вещи, в принципе, не должны существовать, ага. Но они существуют, — он нажал на кнопку включения, понимая, что после увиденного никогда не станет таким как прежде. Его хватило не больше, чем на пять минут. Он не видел лица насильника, но видел лицо его жертвы, слышал, как он называл ее «хорошей девочкой», когда она плакала… Кисаме выдержал немного дольше. Он спустился вниз, и вышел на улицу, когда Дейдару выворачивало наизнанку прямо на свеженаметенный сугроб. Он выбежал из проклятой квартиры, его организм отказывался принимать увиденное, и выражал свой протест потоком рвоты. — Ты как? — спросил Кисаме, задрав голову, глядя на ночное небо, с которого сыпались снежинки. Дейдара вытирал рот тыльной стороной ладони, разглядывая на снегу неровные пятна. Вот, во что превратилась его жизнь всего лишь за пару недель — калейдоскоп мерзостей и желчи. Отвращение к ситуации быстро сошло на нет, он ловит себя на том, что многие вещи, которые раньше непременно вызвали бы в нем бурю негодования больше его не трогают. Он видел дерьмо, он окунулся в него с головой, оно налипло на него будто вторая кожа. С Рин и ее подругами делали ужасные вещи, их уже давно нет в живых. А он — все еще здесь. Голоса в голове больше не звали, не просили его, их спасти. Вместо целого хора остался один единственный голос, который тихо нашептывал, что ему нужно сделать. Дейдаре казалось, что с ним говорила одна из тех девочек — изнасилованная и убитая, чью одежду они с Кисаме недавно нашли, среди этой безумной коллекции. Им повстречался очередной коллекционер человеческих жизней, черт бы его побрал! Дейдра раздраженно пнул ногой снег, белые брызги разлетелись в разные стороны. Мысли, до этого хаотично носившиеся в голове, все более отчетливо складывались в определенное намерение. А намерение вызывало в нем нестерпимое желание действовать. Он сунул замерзшие руки в карманы, раненое предплечье тут же отозвалось болью на слишком резкое движение. Хорошие девочки не умирают. — Идем, я в порядке, ага, — Дейдара прошел мимо Кисаме к оставленной во дворе машине. — Эта старая кошатница сказала, что «сосед загремел в больницу». Нужно найти этого ублюдка. Кисаме задерживает на нем задумчивый взгляд, но не спорит. Он садится за руль, и они вдвоем склоняются над картой города и ближайших окрестностей. — Это должно быть здесь, — Кисаме ткнул пальцем в объект на карте, обозначенный как «больница св. Пантелеймона». Дейдара кивнул, соглашаясь. Больница это общественное место, наверняка Тоби или его прихвостни не решились бы разделаться с этим Отшельником там, велик шанс застать этого урода в живых. И Дейдара не упустит этого шанса.***
Когда певица появилась в студии, Карин просто засияла от счастья. Таюя была в национальной сунийской одежде — длинное светло-желтое платье на манер кимоно, перевязанное черным поясом, с повторяющимся узором на вороте и рукавах — темной пунктирной линией. Карин считала национальную одежду старомодной, она говорила, что в Суне носила ее только по праздникам. Но судя по восторженному взгляду подруги, теперь она изменит свое мнение. Гаара был равнодушен к музыке, и по его лицу было сложно определить, что он сейчас чувствует. Как же ему хотелось сейчас быть там, вместе с ними! Насладиться моментом, увидеть Таюю собственными глазами, а не через экран телевизора. Когда приветственные аплодисменты стихают, ведущий спрашивает Таюю о творчестве, о ее планах на будущее, о том, как она относится к войне в Суне. — Я не буду делать вид, будто меня это не касается, — Таюя дерзко смотрела в камеру густо подведенными глазами. — Меня удивляет, что власти, любезно приютившей нас страны, готовы поставить на колени целую нацию своим равнодушием к дальнейшей судьбе беженцев. И если единственный шанс достучаться до Совета — это взывать к ним в прямом эфире вашей передачи, то я буду кричать им об этом со сцены! В зале зааплодировали, ему тоже хотелось поддержать певицу и похлопать ей, но он сдержался. — Ну что ж, друзья, спасибо вам за этот потрясающий вечер, — шоумен прощался со зрителями, справой стороны экрана поползли титры. Он держал на руках своего пса, который старательно вылизывал ему лицо. — Да, Акамару, это наш лучший эфир! — Похоже, для Кибы этот выпуск действительно стал моментом триумфа. — Ровно через час смотрите прямую трансляцию концерта Таюи, только на Коноха-TV! И не забывайте про наших спонсоров… Интересно, куда отправятся Карин и Гаара? Дядя отвезет их обратно в лагерь? А может, на концерт Таюи? В голове возникла уйма вопросов, а до начала концерта была еще куча времени, чтобы хорошо над ними подумать.***
Какузу раздраженно поморщился: в каюте пахло едой, и запах после их ужина выветрится нескоро. Девчонка гипнотизировала взглядом телевизор, скоро должна начаться трансляция обещанного концерта. Хидан полусидел-полулежал на койке возле него в полусонном состоянии, и от сытости еле дышал. Какузу думал о прошедшем недавно эфире, прозвучавших там словах, обещанном вознаграждении. Девчонка никак не отреагировала на то, что ее жизнь оценили почти в сто миллионов рьё, но вот появление друзей из лагеря ее удивило. Когда он обсуждал с Хиданом дела, связанные с Хаку, он видел, что Кушина слушает, и помимо заинтересованности на ее лице возникла еще какая-то реакция, которую он пропустил, и не успел истолковать. Какузу не знал, как она воспримет появление Пейна в студии, но пока девчонка вела себя довольно спокойно. Если все пройдет гладко, то в ближайшие сутки они доберутся до лагеря, и наконец-то от нее избавятся. На экране возникла огромная сцена в свете софитов. Камера показывает зал, заполненный поклонниками певицы. В основном это девушки: с ярким макияжем, вызывающими нарядами, у некоторых на голове рога… Они восторженно кричат, размахивают плакатами с изображениями певицы, по бокам от сцены развиваются сунийские флаги. Какузу не понимал, как можно находиться в такой толпе, и испытывать от происходящего удовольствие. За всю свою жизнь он ни разу не побывал, ни на одном концерте «в живую», и, глядя сейчас на разукрашенных фанатов, скопившихся возле сцены, ни капли об этом не жалел. Вскоре в концертном зале погас свет, и заговорила певица: — Я благодарна всем, кто пришел на сегодняшний вечер, — Таюя говорила на союзном, ее голос фоном накладывался на восторженные вопли поклонников. Подождав, когда голоса стихнут, она продолжила. — Я хочу начать свое выступление с презентации новой песни, до этого она нигде прежде не звучала. Эта песня посвящается одной смелой девочке, которая сейчас очень далеко от дома, и, возможно, находится в опасности. На огромных экранах, развешанных по всему периметру зала, возникла фотография Кушины в школьной форме. — Если кто-то удерживает ее силой, я прошу вас не причинять Кушине Узумаки зла, — продолжила певица. — Ее дядя готов выполнить все ваши требования, только, пожалуйста, отпустите девочку. Неожиданно сцену осветили лучами прожекторов, оператор заснял Таюю крупным планом. Та по-прежнему была в национальной одежде, и сжимала двумя руками микрофон. — Кушина! Сестра, если ты нас слышишь, — Таюя прижала сжатый кулак к груди, — дай нам знак, помоги нам тебя отыскать! Какузу бросил короткий взгляд на девчонку — та сидела на верхней полке, и неподвижно пялилась в экран, широко распахнув глаза. Не каждый день кумир обращается к тебе со сцены. Наконец, заиграла музыка, Какузу улавливает в ней знакомые, этнические мотивы, похоже, Таюя позаимствовала некоторые аккорды в национальном фольклоре. Была ли она искренна, говоря со сцены, или ей за эту речь хорошо заплатили? Трудно сказать, но это на памяти Какузу — Таюя это первый артист, открыто поддерживающий оппозицию. На экранах за спиной певицы возникла движущиеся анимация: девятихвостый лис, девушка в белом… В первую очередь — концерт это шоу, поэтому Таюя и ее менеджеры использовали сунийские мифы и легенды в качестве декораций. Вскоре на сцене к Таюе присоединилась танцоры — парни в доспехах, с бутафорскими копьями. Певица обыгрывала миф о битве двух сестер, изображая из себя Югито, окруженную жрецами святилища. Ich werde nie aufgeben! Es ist noch nicht vorbei. Jetzt kannst do was erleben. Еins zwei drei, ring frei! — О чем она поет? — спросил Хидан, широко зевая. — Я понимаю, только, когда она до трех считает, — он все еще не оставлял попыток самообразования, и в порядковых числительных у него наметился явный прогресс. — Что она никогда не сдастся, — Какузу решил не углубляться в подробный перевод песни, и Хидана такой ответ вполне устроил. Песня закончилась, концертный зал ревел от восторга. — Друзья, пожалуйста! — Таюя подошла к краю сцены. — Все вместе! Ку-ши-на! — произнесла певица скороговоркой, и направила микрофон в толпу. Фанаты подхватили, и через секунду имя девчонки стало кричалкой. — Ку-ши-на! Ку-ши-на! — кричали тысячи голосов, всюду были вспышки камер, в руках поклонников мигали и переливались светящиеся палочки. Над сценой поднялся сноп искр, захлопали фейерверки, вызывая у фанатов все больший экстаз. — Смотри, — Хидан толкнул в плечо Какузу, и взглядом указал на сидевшую, на своей полке девчонку. Кушина сидела, держа перед лицом руки, и с изумлением, если не с ужасом рассматривала собственные ладони. Прижала одну ладонь к щеке, и тут же одернула, будто только что обожглась. Она плакала.***
Посмотреть концерт полностью не удалось: стоянка в Амегакуре, последнем месте, где ловил сигнал, была всего лишь тридцать минут, и вскоре вместо изображения на экране возник белый шум. Хидан лег, и вскоре заснул, уронив на лицо книгу по сунийскому языку. Девчонка лежала на своей полке, отвернувшись к стене, и вскоре Какузу решил, что она тоже спит. Он погасил верхний свет, оставив включенным небольшой светильник у своей постели, привинченный у изголовья. Еще раз перечитал свой список улик и недавно составленный профиль преступника, но ни к каким новым выводам он больше не пришел.***
Какузу открыл глаза, не понимая, что его разбудило. Он чувствовал движение, паром все еще плыл в своем направлении. Где-то далеко, через стену, грохотала музыка — в кафе на верхней палубе шла дискотека. Какузу повернулся лицом к койке Хидана, стоявшей напротив — тот спал, скинув с себя одеяло. Он поднял глаза, и увидел девчонку, свесившуюся с верхнего яруса, как кошка. Вот же дрянь! Все-таки затаила злобу, и решила разделаться с Хиданом, пока он спит. Какузу чувствует подступающую ярость: ему это все надоело. Сейчас он встанет, свернет шею девчонке и вышвырнет ее за борт. Потом они с Хиданом сойдут в порту на юге, и спокойно… Он только сейчас заметил, что Кушина все это время смотрела не вниз, а вперед, и Хидан ей, в общем-то, безразличен. Какузу проследил за ее взглядом, с его места было видно зеркало, висевшее у входа, и кусок двери. Вскоре на глаза попалось то, от чего вся сонливость и злость на девчонку тут же ушли, уступив место тревоге. Осколки. Чашка, стоявшая во время их путешествия на дверной ручке — разбилась.